Выйдя из подъезда, Сергей увидел Меньшикова. Тот стоял под уличным фонарём и медленно оттирал платком кровь со своих пальцев. Безруков вдруг осознал, что оставил пальто в гостях, но вернуться не решился. Олег сунул платок в карман и сел в автомобиль, Сергей решил не испытывать судьбу и последовал за ним.
«А если он убил Виталика? Что тогда? Посадят… Но ведь это даже хорошо, я освобожусь», — думал Безруков.
Отчасти он понимал, что неправильно желать такого, ведь парень пострадал ни за что, у них с Серёжей ничего не было, но желание освободиться от ужасного брака становилось сильнее некоторой морали.
Вечерняя Москва была пустой и прекрасной. Изредка появляющиеся прохожие терялись в лёгкой осенней дымке, фонари разливали по улицам свой холодный призрачный свет. Безруков смотрел в окно, и в какой-то момент сообразил, что Меньшиков едет в противоположную от дома сторону, но спрашивать что-либо не стал. Олег и без того внушал Сергею ужас, а после сегодняшнего он убедился, что этот человек способен на очень многое, и ещё не раз покажет себя. Безруков старался не думать о том, почему Меньшиков настолько непонятный и странный. Он чувствовал, что стоит только позволить этим мыслям обосноваться в голове, как поэта затянет в жуткую клоаку. Возможно, душа у Меньшикова чёрная, как грязная река, и туда вообще не стоит соваться, поскольку неизвестно, каково дно и глубина.
Машина остановилась, вырывая Серёжу из пут размышлений. Впереди виднелся главный павильон ВДНХ, справа расстилался пустырь: недавно были снесены несколько дореволюционных построек.
— Знаешь, что здесь будет? — спросил Олег.
Сергей взглянул на мужчину. Тот смотрел в лобовое стекло, продолжая сжимать руль руками, перепачканными засохшей кровью.
— Дворец Советов. Это будет здание, опережающее время, четыреста двадцать метров в высоту, стометровая статуя товарища Ленина на крыше, восемь миллионов кубометров объёма, — карие глаза Меньшикова блестели, губы дрогнули в улыбке. — Великое идеологическое здание нашей советской Родины. Ты только представь! Красные звёзды можно будет увидеть даже с самой окраины Москвы. Ведь это не конец, будут небоскрёбы, рассекающее небо.
Сергей потрясённо слушал мужа, неотрывно глядя на его профиль. Он даже не знал, что его ошарашило больше: то, что тот после всего произошедшего заговорил о подобном, та страстность, что в эти секунды звучала в его голосе или вовсе то, о чём он говорил. Небоскрёбы с горящими красными звёздами на крышах, Дворец Советов, стометровая статуя Ленина…
— Прекрасная неприступная крепость, — добавил Меньшиков, продолжая рассматривать пустырь.
Машина ещё немного постояла на месте, и поехала в сторону дома. Оказавшись в квартире, Безруков прошёл в гостиную и сел на диван. Ему было зябко. Вскоре в комнате появился Олег. Подойдя к Сергею, он сел рядом с ним и положил одну ладонь ему на спину, другую на колено. Безруков напрягся, готовясь к тому, что, возможно, придётся давать отпор.
Меньшиков принялся оглаживать вымытыми руками его живот, ноги, бёдра, спину и грудь. Сергей с тревогой ждал, что за этим последует что-то ещё, но Олег просто лапал его и с жадностью рассматривал лицо, тяжело дыша. В этих прикосновениях было тепло, желание, был истинный секс, и ещё столько всего, что у поэта голова шла кругом, но он не терял бдительности. Давать отпор не понадобилось — вдоволь насладившись, брюнет откинулся назад, его затылок оказался на стыке спинки дивана и подлокотника.
— Ну, как тебе мои родственники? Только честно.
— Они неплохие люди, — глухо ответил Сергей.
— Гадаешь, как у таких «неплохих людей» мог появиться такой злой и ужасный я, да? — улыбнулся Олег. — У тебя на лице всё написано.
— Ты меня перед друзьями опозорил, — Безруков откинулся на спинку и потёр лицо. Он бы хотел звучать жёстко и устрашающе, но получилось подавленно и даже испуганно. В общем, жалко.
— Они бездарности и бляди.
Меньшиков считал большинство литераторов людей с низкой социальной ответственностью, поэтому испытывал липкий ужас, думая о том, что его светлый Серёжа может оказаться под их дурным влиянием.
— Они разные. Как и все люди, — почти шёпотом ответил Безруков.
— Это всё пустые слова. За ними ничего, одна бездонная пустота.
Сергей перевёл блестящий взгляд на Меньшикова. И опять этот тёмный, какой-то нехороший, колдовской взор прожигал его, заглядывал в душу.
Олег резко встал и прошёл к окну. Взял с подоконника портсигар, неспешно вытащил сигарету и закурил.
— Когда я впервые тебя увидел, ты читал свой стих о засохшей татарке и красной подушечке для золотого шмеля. На тебе был смешной синий бант, штиблеты, — вдруг заговорил он, глядя прямо перед собой, чуть подрагивающим от переизбытка эмоций, голосом. — Ты весь светился ясным внутренним светом. Улыбнулся, и как выстрелил в сердце, потом посмотрел мне в глаза — контрольный в голову. Ладонь у тебя была тёплая, тяжёлая, чуть влажная, и несколько волос прилипли ко лбу. И на правой щеке у тебя была маленькая болячка, которую ты расчесал.
Безруков был потрясён. Он очень смутно помнил их первую встречу, а Олег, оказывается, хранил в памяти такие незначительные детали. Сердце невольно ускорило своё биение.
— Я тогда все брюки засыпал пеплом. Хах. Ты не такой, как они. Ты — это что-то совсем иного толка, — негромко, с хрипотцой добавил Меньшиков и посмотрел на кончик своей сигареты, а потом затянулся.
Олег оставил сигарету в зубах и лёгким движением руки убрал волосы, лезшие в глаза, назад. Безруков невольно поразился их густоте и черноте, при свете электрической лампы они казались совершенно нереальными.
Меньшиков повернулся к Сергею и медленно зашёл за диван, на котором тот сидел. Встав у него за спиной, мужчина наклонился и, вытащив сигарету изо рта, выпустил струйку дыма в затылок супруга.
— Рыдать без слов, метаться, ощущать,
Что кровь свинцом расплавленным, не кровью,
Бежит по жилам, рваться, проклинать,
Терзаться ночи, дни считать тревожно,
Бояться встреч и ждать их, жадно ждать;
Беречься каждой мелочи ничтожной,
Дрожать за каждый шаг неосторожный,
Над пропастью бездонною стоять
И чувствовать, что надо погибать,
И знать, что бегство больше невозможно, — страстный шёпот и горячее дыхание обожгли ухо.
Серёжа облизал губы, ощущая себя приколоченным к спинке дивана. Удушливое состояние вызывало головокружение, забирало все силы. Приложив немалые усилия, Безруков встал и повернулся к Меньшикову. Тот убрал руку в карман и вернул сигарету в зубы, искры серебристого пепла упали на бархатную обивку. Ничего не говоря, Сергей ушёл в свою комнату. Закрыв дверь, он прижался к ней спиной и посмотрел в потолок, стараясь успокоиться.
Уснуть ему так и не удалось. В окно заглядывала белолицая луна, искрящиеся серебристые звёзды на чёрном бархате неба лишали поэта покоя. Он прокручивал в голове события прошедшего дня и никак не мог успокоить мятущуюся душу. Не выдержав, Безруков встал с кровати и прошёл в гостиную, волшебную и светлую от лунного света, щедро льющегося в окна.
Сергей лёг на диван и тихо застонал. Положив руку на сердце, он мысленно принялся успокаивать его, словно читая заклинание или молитву. И сам не заметил, как уснул в ярком свете лунного прожектора.
Когда он открыл глаза, за окном уже полной грудью дышал осенний солнечный день. Безруков сел и сонно осмотрелся. В квартире царила мёртвая, пугающая тишина. «Неужели я один?» — подумал поэт и, встав, вышел в коридор. Дверь в ванную была открыта, и Сергей бесшумно подошёл к ней. Каким же было его удивление, когда он увидел Олега, сидящего на кафельном полу. На нём были только бежевые брюки со спущенными подтяжками. Он сидел, приникнув спиной к стене, босой, с влажными волосами, зачёсанными назад и горящим взглядом; мужчина курил и сбрасывал пепел в стеклянную пепельницу, стоящую между его разведённых выпрямленных ног. Во всём облике Меньшикова, в его внешнем виде и позе было столько свободы и лёгкости, что Сергей просто замер, положив ладонь на дверной косяк.
— Сегодня я смотрел, как ты спишь, — вдруг сказал Олег, не глядя на Серёжу. — По твоей щеке полз солнечный зайчик, а я сидел и смотрел. И смотрел, и смотрел, и смотрел, и смотрел…
Безруков сглотнул. Повинуясь странному порыву, он стремительно подошёл к Меньшикову и опустился рядом с ним на корточки. Положив ладони на щёки мужчины, поэт заставил его посмотреть на себя. Рука Олега, сжимающая сигарету, замерла над пепельницей.
— Если ты меня любишь… отпусти… ты ещё можешь быть счастлив, не трать на меня время, слышишь? И мне дай… дай шанс на счастье… Прошу тебя, — прошептал Сергей, глядя в бездонные глаза. — Отпусти…
Олег слегка дёрнулся, будто выходя из оцепенения. Покачав головой, он поднёс сигарету к губам и затянулся.
— Нет, это невозможно.
— Почему? — в отчаянии прошептал Сергей.
— Ты сам только что ответил на свой вопрос, — выпустив дым носом, Меньшиков оставил бычок в пепельнице.
— Господи… Это всё правда, что ты говоришь? Или ты чудовище? — дрожащим и охрипшим голосом спросил Безруков.
— Конечно, я чудовище. Вот только почему это должно быть неправдой?
Сергей медленно убрал руки с лица Олега. Выйдя из ванной, он рассеянно побрёл в сторону гостиной, но Меньшиков опередил его и перекрыл дверной проём своим телом. Он улыбался, в глазах плясали весёлые чертята.
— Что ты хочешь? — сдавленно спросил Безруков.
— О, Серёжа, я хочу так много… — томно прошептал Олег и, схватив парня за запястье, увлёк его в гостиную, шагая спиной вперёд.
Войдя в комнату, Сергей вырвался из хватки и стал отступать. Меньшиков шёл на него до тех пор, пока Безруков не оказался у окна. Олег продолжал улыбаться. Некоторое время он любовался лицом Серёжи, а затем потянулся к его губам своими, но тот схватил тюль и закрыл им лицо. Меньшиков рассмеялся и прижался щекой к щеке мужа, полупрозрачная ткань слегка царапала кожу.
— Так не считается, Серёжа, — игриво прошептал Олег.
Безруков сделал два шага в сторону и оказался в ловушке. Слева находилась стена, справа рука Меньшикова легла на оконное стекло, перекрывая возможный выход, сам же мужчина стоял прямо перед ним и смотрел на него сквозь тюль. Сергей подумал, что всё это иллюстрирует его жизнь. Ловушка.
— Что может быть слаще твоей кожи? А этих губ? Медовых, яблочных, смородиновых, летних. Видишь, с тобой я говорю, как поэт, — чувственно прошептал Меньшиков, не переставая улыбаться.
Сергей повернул голову и посмотрел на ладонь Олега, прижатую к стеклу. Пальцы оставляли следы на чуть запотевшем окне, и в этом было что-то чарующее и щемящее.
Безрукову на миг показалось, что они находятся на море тёплым летним днём, когда медовый орех солнца перекатывается в сливочных облаках. И меж ними не этот тюль, пахнущий мылом, а морская пена. Кто-то должен утонуть, выживет только один. А если утонут вместе? Что тогда?..
— Олег Евгеньевич, к вам посетитель, — раздался голос словно из другой жизни.
Софья смущённо мялась на пороге, застав мужчин за довольно странным и совсем непонятным занятием. Безруков в углу, за тюлем, Меньшиков перекрыл ему пути к отступлению обеими руками, словно волк загнал добычу.
— Кто? — с хрипотцой спросил Олег, медленно отходя от мужа.
— Левицкий.
— Ну пусть заходит.
Сергей вышел из-за тюля, неровно дыша. Он был не в себе от всего того, что здесь только что произошло. Вернуться в реальность оказалось непросто. Олег внимательно посмотрел в лицо супруга и, натянув подтяжки на голые плечи, взял стул, поставил его спинкой вперёд и «оседлал» его.
В гостиную вошёл мужчина с вьющимися каштановыми волосами и бледным лицом.
— Рад с вами познакомиться, — вежливо сказал он, пожимая ладонь Сергея, когда Олег представил их друг другу.
— Что-то случилось? — спросил Меньшиков. Он сидел, положив руки на спинку стула.
Безруков вышел из гостиной, и мужчина проводил его взглядом голодного хищника.
— Да, случилось… Случилось нечто ужасное, — с трудом произнёс Левицкий, нервно потирая руки.
— Садись, — небрежно произнёс Олег.
Тот присел на диван, на котором этой ночью спал Сергей.
«Почему он пах сиренью? Как странно…», — вдруг подумал Меньшиков, и в районе солнечного сплетения что-то сжалось в сладостном спазме.
— Я понимаю, что ты занятой человек, как и твой дядя… Ох, я бы никогда не решился прийти и просить, но… Мы ведь друзья, да? — лепетал Леонид.
— Допустим. Ты так и будешь говорить загадками? — ухмыльнулся Меньшиков.
— Хорошо, к сути… В общем, три дня назад арестовали отца. Не понимаю, за что. Он истинный коммунист, ты же знаешь.
Взгляды мужчин встретились.
— Не мог бы ты узнать у дяди, почему это произошло и можно ли как-то ему помочь? Это же какая-то ошибка, — с трудом произнёс Левицкий, бледнея ещё сильнее.
— Ты сомневаешься в справедливости советской системы? — холодно спросил Олег после минутного молчания.
Леонид сидел, словно громом поверженный. Казалось, его начала бить дрожь.
— Нет, нет! Я не это имел в виду… Понимаешь, я просто…
Меньшиков рассмеялся. Отсмеявшись, он пригладил ладонью и без того зачёсанные назад волосы и небрежно ответил:
— Да брось. Шучу я. Поговорю.
Левицкий расслабленно выдохнул и вытер с лица выступившие капли пота.
— Спасибо большое…
***
Безруков приложил ладонь ко рту и заговорщически ответил:
— Говорю же, я не виноват.
— У него голова как шар, глаз вообще не видно. Неизвестно, сколько пролежит в больнице, — озабоченно сказал Телегин. Музыкант, у которого вчера и происходила попойка.
— Мне жаль…
— Ладно хоть жив остался.
— Это точно.
Сергей старался не думать о том, что мысль о смерти Виталика дарила иллюзию надежды на освобождение. Какая теперь разница?
— Я только это хотел узнать. Пока, Николай, — добавил Безруков и хотел было положить трубку, как мужчина напомнил, что у него осталось пальто поэта. — А, точно… Заберу как-нибудь.
Безруков прошмыгнул в свою комнату и включил патефон. Под мелодичную композицию он начал одеваться в свежий костюм. Поход в издательство должен был состояться ещё несколько дней назад, а Сергей всё откладывал его, идя на поводу у обстоятельств. Прогулка, как он сам полагал, должна была отвлечь его от тягостных дум о Меньшикове и его странном поведении.
Тем временем Олег выпил чашку кофе, облачился в чёрный костюм с серым жилетом и белую рубашку. Зачесав волосы назад так, чтобы было идеально, чтобы волосок к волоску, он хотел было зайти к Сергею, но в последнюю секунду передумал. Выйдя из дома, он сел в автомобиль и поехал на Тверскую, где в одном из элитных домов жил Борис Леонидович.
— Если все твои дружки начнут просить у нас покровительства, то что же это будет? — недовольно ответил он, когда Олег поведал ему суть визита.
— Ты в курсе, в чём его обвиняют? — Меньшиков сидел, закинув ногу на ногу и глядя на чашку из чёрного фарфора, в которой остывал чай.
— Нет.
— Можешь что-нибудь узнать?
Борис Леонидович цокнул в зуб и потуже подпоясал халат.
— Если только в первый и последний раз. Контрреволюционерам нужно головы рубить, как в Средневековье, — голос генерала звучал жёстко.
— Хорошо.
— Что там у тебя с Сергеем? Я сразу понял, что не справляешься ты с ним, — помолчав, с ухмылкой спросил Борис Леонидович.
— Почему же? Справляюсь, — Олег перевёл взгляд с чашки на морщинистое лицо дяди.
— Силой его усмиряй. Такой всю жизнь будет искать приключений, если его не приручить. Намучаешься с ним ещё, — со знанием дела сказал генерал.
Олег ничего не ответил. Глядя на свои наручные часы, он потёр их циферблат.
— Любишь его, да?
Меньшиков сцепил пальцы в замок и посмотрел в глаза дяди.
— Судя по всему, сильно, — добавил тот.
— Сильно.
— Я хочу, чтобы ты был счастлив, — пригладив усы, задумчиво сказал генерал.
— Я знаю.
— Не позволяй ему играть с твоим сердцем. Расслабишься — станешь его рабом навечно. Уж поверь моему опыту.
Меньшиков потёр переносицу и ничего не ответил. Помолчав какое-то время, он взял чашку и сделал глоток чая, а после спросил:
— Ты в курсе, что я участвовал в допросе?
— Да. Слышал, что повязали англичанина и двух наших. Я рад, что ты честно трудишься на благо своей Родины и в твоей голове не рождаются сомнения, — с гордостью произнёс Борис Леонидович и улыбнулся племяннику.
Олег откинулся на спинку кресла и, постукивая пальцами по подлокотникам, обвёл взглядом стену. На ней, словно картины в галерее, висели семейные фотографии. С большого портрета улыбалась Ирина, мать Меньшикова, на соседнем позировала Наталья, жена Бориса Леонидовича, в возрасте тридцати лет. Олег скользил взглядом с одного лица на другое, потом на третье, и думал о том, что когда не станет ныне живых стариков, их семейная дача опустеет. Останется только он, Казимир и Таня. И, конечно же, Сергей.
***
Безруков вышел из издательства вместе с поэтом Василием Шороховым. Они медленно побрели в сторону центра, спрятав руки в карманы пальто. Последние листья слетали с деревьев и падали на студёный асфальт, солнце то пряталось за тучами, то выглядывало, озаряя своим сиянием окрестности.
— Значит, всё очень плохо, — резюмировал Шорохов.
Он был одним из немногих людей в окружении Сергея, которые знали о том, что брак с Меньшиковым был принудительным. Не вдаваясь в подробности, Безруков сказал Васе, что каждый день в «семейном гнёздышке» напоминает маленькую войну.
— И не уехать… — пробормотал Сергей.
— Что собираешься с этим делать?
— Чёрт его знает. Дядя все кишки вымотал, запугивает, угрожает… Ну если ему так хотелось этой свадьбы, женился бы сам на этом чекисте! — уязвлённо воскликнул Безруков.
— Утром виделся с Семёновым, он рассказал о вчерашнем инциденте. Твой муженёк нехило всех напугал.
Сергей горько ухмыльнулся. Хотел бы он сказать, как тот успел запугать его самого.
Мужчины сами не заметили, как вошли на территорию сквера. В летнем театре играл оркестр, несколько пар кружились в вальсе. Сергей сел на корточки, взял в ладони влажные пожелтевшие листья и, хитро прищурившись, запустил ими в задумавшегося Шорохова. Тот возмущённо вскрикнул и посмотрел на Серёжу.
Это было ребячество, но поэты принялись драться листвой и громко кричать, привлекая внимание проходящих по аллеям сквера людей.
Когда они окончательно выдохлись и завалились на лавочку, стараясь отдышаться, Шорохов сказал:
— Даже не знаю, что тебе посоветовать… Очень сложная ситуация.
— Я и сам не знаю, что себе посоветовать, — ухмыльнулся Серёжа и посмотрел в высокое осеннее небо.
Они просидели на лавочке до ранних сумерек, а потом дошли до ближайшего перекрёстка, где расстались и побрели в разные стороны. Безруков вошёл в квартиру и сразу же, как вор, прокрался в свою комнату. Чуть восторженное и вместе с тем тревожное состояние неожиданно сменилось горечью. Неужели так и пройдёт вся его жизнь? В этой большой и мрачной квартире, в браке с нелюбимым человеком? Безруков вдруг подумал, что если так случится, он не сможет писать, а это смерти подобно. Он сидел за столом, на котором были разбросаны чистые белоснежные листы и, испытывая острую душевную боль, сам не заметил, как начал водить ножом для резки бумаги по внутренней стороне ладони. На листы закапала горячая алая кровь.
Прошло несколько бесконечно долгих мгновений, когда туман, появившийся в голове, рассеялся, и моральная боль отступила. На смену ей пришла боль физическая, не менее сильная и пульсирующая. Сергей удивлённо смотрел на свою исполосованную ладонь, залитую кровью, не понимая, как и когда он успел её покалечить, затем взгляд метнулся к окровавленному ножу. Бросив его на стол, Безруков порывисто встал и вышел из комнаты. Он шёл в ванную, а капли падали на паркетный пол, словно ягоды рябины.
— Как странно… Как странно, — бормотал поэт, проходя в ванную и включая воду.
Его трясло и знобило. Сунув руку под струю холодной воды, он зажмурился. Парень с детства достаточно тяжело переживал физическую боль. Раны на ладони болели, холодная вода лишь обжигала их. Ощущая лёгкое головокружение, Безруков сел на борт ванны, не убирая ладонь из-под струи.
— Что ты сделал? — раздался ровный, лишённый эмоций, голос.
Сергей обернулся и увидел Меньшикова. Тот переступил через порог и сам всё понял, без лишних слов. Чертыхнувшись, он открыл дверцу шкафа и достал оттуда бинт и перекись водорода. Подойдя к мужу, Олег взял его руку и без церемоний подвинул к себе. Безруков тихо застонал от боли.
— Сам всё это придумал, что теперь стонешь? — злобно прошептал Меньшиков, начиная обрабатывать раны.
— Я не понял, как это произошло… — пробормотал Сергей и прикрыл глаза, свободной ладонью потирая влажное лицо.
Когда с обработкой было покончено, Олег выключил воду и они вместе вышли из ванной.
— Удружил, — пробормотал Безруков.
— Объяснишь, что это было? — сурово спросил брюнет, садясь в кресло. Он был очень напряжён.
— Я не заметил, как сделал это, — со вздохом ответил Серёжа.
— Да ты просто уникум.
Ничего не ответив, Безруков пошёл в свою спальню, но следующая реплика Меньшикова буквально пригвоздила его к полу.
— С сегодняшнего дня спим в одной постели.
— Что? Нет! — вмиг разрумянившись, Сергей быстро развернулся, забыв о боли в ладони.
— Да. И спорить со мной нет никакого смысла, — спокойно ответил Олег и убрал волосы назад одним движением руки.
