Когда выпал снег

Когда утром Меньшиков заглянул в спальню, Сергей спал, его правая рука свисала к полу, а лицо было повёрнуто к стене. Брюнет запер дверь и занялся своими делами. Сложив все рабочие документы в портфель, он прошёл в ванную, где умылся холодной водой и почистил зубы. Только начав бриться, мужчина заметил, что его руки подрагивают. В голове всплыли события вчерашнего дня. Придя домой, он к своему изумлению застал Светлова, человека, с которым расстался лет пять назад, если не больше. Он уже успел забыть об его существовании и вот те «здрасьте». Дмитрий вёл себя более чем странно и Олег не выдержал, в грубой форме потребовал объяснений. Светлов всё рассказал, чем обжёг душу Меньшикова такой яростью, которую он не испытывал никогда в жизни. Распрощавшись с Дмитрием, Олег распахнул окно и, уперевшись ладонями в подоконник, долго вдыхал холодный отрезвляющий воздух. Отпустило. Меньшикову не хотелось бить Сергея, но он чувствовал, что непременно бы сделал это, окажись Безруков в тот момент рядом. Следом за таким жестоким срывом последовала бы «простуда», поэтому хорошо, что поэт куда-то ушёл. Чтобы хорошенько отвлечься, Меньшиков погрузился в работу. Это помогло отчасти забыться, вот только время от времени взгляд сам собой скользил к часам. Те пробили шесть, семь, восемь… Из коридора донёсся звонок телефона и Олег, бросив бритву в раковину, вышел из ванной, по дороге вытирая с щёк остатки пены полотенцем, одна половина которого висела на плече. — Доброе утро, Олежа, — раздался из трубки несколько напряжённый голос дяди Бори. — Доброе утро, — ответил Меньшиков, посмотрев на себя в зеркало. На подбородке осталось белое пятно пены и мужчина стёр его пальцем. — Можешь сегодня приехать на дачу? — А что случилось? — Да Юре плохо. Был приступ, прикован к постели. Врач сказал, его может не стать в любой момент. — Вот чёрт, — пробормотал Олег. — Буду, конечно же. — Хорошо, спасибо. Свидимся, — добавил дядя Боря и положил трубку. Меньшиков выпил чашку кофе и еле осилил бутерброд с сыром — аппетита совсем не было. Облачившись в свежую одежду, он вышел из квартиры синхронно с соседкой. Та как-то странно покосилась на мужчину и буркнув слова приветствия, поспешила вниз по лестнице. Олег сообразил, в чём дело. Видимо, их с Сергеем ругань слышна в соседской квартире. Если не всегда, то время от времени, и Жильцовым этого достаточно, чтобы мысленно окрестить Меньшикова и Безрукова «итальянской семейкой», а такие — горе для любого соседа. Впрочем, подобные пустяки быстро вылетели из головы. Путь Олега лежал на Кропоткинскую набережную, где полным ходом шло строительство помпезного, со всем размахом «сталинского ампира», спортивного комплекса. Бассейн в 130 метров, спортивная арена, вмещающая 30000 зрителей, спортивные залы, оздоровительные кабинеты — всё это располагалось на десяти этажах монументального и величественного здания, тянущегося к небу. При входе планировалась статуя Сталина, протягивающего вперёд руку. Вверху, меж пятым и шестым этажами, будет выгравировано «Дом Советского спорта». Меньшиков видел эскизы проекта — это было впечатляюще. Оставив машину чуть поодаль от строительной площадки, Олег сунул руки в карманы своего длинного чёрного пальто и посмотрел на Москву-реку, подёрнутую поволокой тумана. Когда-то на месте будущего спортивного комплекса находился храм Христа Спасителя, который был взорван в тридцать первом (зачем советскому народу эти дома для бессмысленных поклонений несуществующим богам?). Подойдя к фонтану, выстроенному из чудного белого мрамора, мужчина посмотрел на наручные часы. Он всегда отличался пунктуальностью, вот и сейчас приехал на десять минут раньше. Сев на скамейку, Олег закинул ногу на ногу и положил руку на спинку. Взгляд скользил по наполовину построенному зданию. Трудно было представить всё великолепие будущего проекта, но то, что он видел, уже вызывало восторг. Было тихо, рабочие ещё не начали работать, по набережной не проезжали машины, но солнце уже приподнималось от линии горизонта, которого из-за активной застройки столицы, было, разумеется, не видно. В какой-то момент могло показаться, что осень отступила. В первый день ноября взяла и отступила! Чудеса, конечно, но утро было звонким, ясным, небо — хрустальным и голубым. Близился самый великий праздник для советского народа — 7 ноября. Это означало, что в стране шла активная подготовка не только к параду и государственным мероприятиям, но и к политическим комплиментам строю, СССР, товарищам Сталину и Ленину. Коллега Меньшикова, Матвей Лавров, был назначен главным редактором газеты, выпуск которой будет приурочен ко Дню Великой Октябрьской социалистической революции. Ответственность колоссальная. Разумеется, все участники подобных газет, будь то издание от университета или завода, ответственны за качество и добросовестность выпусков, но такие инстанции, как Народный комиссариат иностранных дел СССР — совершенно другая история. Любой шаг, любое слово работников таких учреждений — это космическая ответственность. Лавров был уверен в том, что справится, но некоторая напряжённость всё равно имела место быть — Меньшиков очень хорошо это видел. Мысли Олега медленно перетекли из рабочего русла в любовное. Стоило представить потрёпанного, но довольного Сергея, как сердце обхватывал краб и крепко держал, не выпуская. «И почему он был такой довольный?» — мелькнуло в голове. Желание обладать Безруковым целиком и безраздельно было таким сильным, что, думая об этом, Меньшиков ощущал спазм в районе солнечного сплетения. Мужчине казалось странным, что чувства способны отражаться в теле физическими явлениями, но теперь он знал, что так оно и есть. — Товарищ Меньшиков? — раздался любезный, даже заискивающий голос. Олег вздрогнул. На него легла плотная тень, закрывающая солнце. Брюнет увидел рядом со скамьёй мужчину средних лет в коричневом пальто и такой же шляпе. Он приподнял последнюю в приветственном жесте и улыбнулся. — Да, это я, — отозвался Меньшиков и встал. — Рад встрече. Репортёр газеты «Советский вестник», Юрий Евгеньевич Мартынов. Буду освещать вашу встречу с иностранцами. — Взаимно. Они пожали друг другу руки. Несмотря на то, что в тридцатые годы СССР был очень закрытым государством, начало десятилетия было ознаменовано второй волной признания Союза на Западе, ввиду чего были установлены дипломатические отношения с рядом стран. На одном из народных собраний было решено похвастаться строящимся спортивным чудом перед западными коллегами, и на первое ноября был назначен приезд американского журналиста. Меньшиков должен был переводить вопросы американца для народного комиссара иностранных дел и заместителя главного архитектора проекта. На нём лежала ответственность за точность перевода и, как следствие, представление советской архитектуры в глазах западных читателей. Когда все участники встречи были в сборе и обменялись рукопожатиями, началось интервью. Его записывали на громоздкое записывающееся устройство. Меньшиков, заведя руки за спину, стоял между американским журналистом и заместителем главного архитектора проекта. В двух шагах от них стоял представитель НКВД, хмурый, с серым лицом и орлиным взглядом. — Скажите, какой идеологический смысл вы вкладываете в этот проект? — спрашивал американец. — Он, как и другие проекты текущего времени, отражает всю мощь нашей страны и товарища Сталина, — отвечал архитектор Чудинов. — Размах этого комплекса, конечно, поражает. Существовали ли в вашей стране ранее что-то подобное? — Нет, «Дом Советского спорта» — уникальное явление.  — Каким размером будет бассейн? — Сто тридцать метров. Вопросы были максимально нейтральными, никаких провокаций. Оно и понятно — весь план беседы был заранее утверждён несколькими маститыми чиновниками. В конце встречи всех троих, включая Олега, сфотографировали, и процессия начала расходиться. Меньшиков поехал в комиссариат. До обеда он занимался составлением отчётов по проделанной за последние две недели работе, как вдруг в кабинет, который он разделял с Лавровым, зашёл Трещёв. Попросив Матвея покинуть помещение, он сел рядом со столом Олега и снял фуражку. — Добрый день, — скупо улыбнувшись, сказал чекист. — Добрый день, — кивнул Меньшиков и отложил перо. — Вы, наверное, помните допрос, на котором участвовали? «Как такое забыть», — мысленно ухмыльнулся мужчина. — Конечно. — У нас возникли определённые проблемы с англичанами. Они требуют вернуть задержанного Оскара Варфильда в Лондон. Мы считаем, что это невозможно. На среду назначена встреча, будет необходимо провести полный перевод переговоров. Поскольку именно вы участвовали в допросе, считаем необходимым приставить на эту работу исключительно вас. Меньшиков понимал, что его мнение здесь не имеет никакого значения. Ему нужно лишь согласиться и уточнить время и место.  — Интернированный не является англичанином, — вдруг сказал он. — В каком смысле? — Трещёв нахмурился. — Я заметил в его речи акцент, который сперва может показаться особенностью диалекта. Тем не менее, убеждён, что этот товарищ итальянец или испанец. Правда, не знаю, имеет ли какое-то значение его истинная национальная принадлежность, ведь он британский подданный. Чекист сосредоточенно смотрел на Олега, потом тупо моргнул и протёр лоб платком. Когда дверь за ним закрылась, в кабинет вернулся Лавров. Взяв со своего стола газету, он положил её на стол Меньшикова и улыбнулся. — Ну как тебе, а? Олег изучил материал. Карикатура на буржуя, поедающего устриц, стихи, высмеивающие капитализм, описание разительных отличий в русском и иностранных языках с приведением аргументов, почему русский значительно мелодичнее, богаче и лучше, а также стихотворение. Под Крестами будешь стоять И своею слезою горячею Новогодний лёд прожигать. Там тюремный тополь качается, И ни звука — а сколько там Неповинных жизней кончается… Ткнув в него карандашом, Меньшиков сказал: — Я бы убрал. — Да ты что! Это же украшение выпуска. Очень актуальные стихи! Об убитых красноармейцах во время Гражданской, — горячо возразил Лавров. — В целом, как? Хорошо? Олег показал коллеге большой палец. Спустя час он, закончив все дела, поехал на дачу. Остановив машину чуть поодаль, дабы родственники не выскочили его встречать, он, спрятав руки в карманы, широкими шагами шёл в сторону дома. Пахло соснами, влажной землёй и снегом. В городе он растаял, а здесь ещё белел в кустарниках, покрытый ледяной коркой. Остановившись возле дуба, Олег приник к нему плечом и небрежно закурил. Он вспомнил, как приехал сюда за два дня до кончины отца. Чувствовал ли тот, что вскоре им придётся расстаться? Если да, то как такое возможно? А если нет, то что значили его слова? — Я горжусь тобой, — сказал Евгений и сжал ладонь сына. Они сидели на веранде, все куда-то разошлись, было тихо. Олег ждал этих слов, наверное, всю жизнь. И понял это только тогда, когда услышал их. Евгений был человеком аполитичным, по крайней мере, так думал Олег. До поры. Став более взрослым и зрелым, он понял, что его отец был не в восторге от советской власти, но никогда не говорил об этом вслух, его отношение читалось между строк. Меньшиков делал карьеру в комиссариате, куда принимали очень избирательно, подвергая всевозможным проверкам. Гордился ли Евгений таким выбором сына? Олегу казалось, что не очень. Но они никогда не говорили о политике и курсе России. И оба умалчивали что-то важное. А потом отца не стало. И теперь, стоя под дубом, брюнет думал, что они никогда уже не скажут друг другу то, что могли, а, может быть, даже хотели. Меньшиков почему-то никак не мог войти в дом. Курил, хмуро глядя на тёмные окна. В ноябре темнеет рано, скоро в свои права должен был вступить вечер. Где-то вдалеке загалдел гудок паровоза. Когда бычок обжёг пальцы, Олег отбросил его в сторону и решительно направился в сторону дома. Тот встретил его тишиной, в какой-то момент мужчине показалось, что он пуст. Но вот скрипнули половицы, и в гостиной возникла Антонина Сергеевна, её лицо было красным от слёз. Всхлипнув, она бросилась к Олегу и обняла его, уткнувшись лицом в его грудь. — Юра умер… Час назад… Остановка сердца… Меньшиков сглотнул и, глядя в одну точку, стал слегка покачиваться с плачущей старушкой. Через пару минут появился Казимир. Выглядел он плохо. — Здравствуй. — Привет, — тихо ответил Олег. — Он… у себя в спальне. Меньшиков кивнул, отпустил Антонину Сергеевну, снял пальто и, оставив его на диване, пошёл в комнату умершего. Тот лежал с закрытыми глазами, на его губах застыла лёгкая улыбка, что выглядело несколько жутковато. Рядом с кроватью сидел Борис и неотрывно смотрел на усопшего. Олег кивнул дяде и, подойдя к Юрию, положил свою холодную ладонь поверх его. Именно дед Юра учил десятилетнего Олежу купаться, читал ему сказки перед сном и рассказывал о своих путешествиях по миру, которые он успел совершить до революции. Меньшикову почему-то больше всего запомнился рассказ об Индии и слонах из тёмного сахара, которые продавались на местных рынках. Десяти минут молчания хватило, чтобы мысленно проститься с дедом. Из его спальни они вышли вместе с Борисом. Тот кивком головы пригласил его войти в библиотеку, где никого не было, и плотно прикрыл за собой дверь. — Я узнал насчёт Левицкого. — Да? И что? — рассеянно спросил Олег. — Дело дрянь, — мрачно ответил Борис, садясь в кресло. — Обвиняют за связь с японцами. Уже дал признательные показания. Боюсь, тебе придётся прекратить любое общение с сыном "врага народа". Левицкий был старым другом Меньшикова. Услышанное заставило его дёрнуть углом губ. — Ты понял, Олег? — Понял. — Ему тоже не долго осталось по земле ходить. Отворилась дверь, и в комнату несмело вошла Таня. В правой руке она сжимала куклу, глаза были сонными. Увидев Меньшикова, она порывисто подошла к нему и обняла: — Дядя Олег приехал! — Привет, — улыбнулся Меньшиков и опустился на корточки. — Как дела?  — Дедушка Юра умер, — страшным шёпотом произнесла девочка. — Значит, мы все тоже умрём, да? — Все когда-то умрут, но это будет нескоро, — поправив бант на голове племянницы, сказал Олег. — Как мама… — с грустью добавила Таня и прижалась щекой к плечу Меньшикова. — Деда Юра говорил, что она стала ангелом и смотрит на нас. — Всё верно. — Значит, теперь они там вместе? — в голосе девочки звучала надежда. — Да. Сидят на облаке и болтают ножками, глядя на нас, — мягко ответил Олег. Таня отлипла от плеча дяди и посмотрела ему в глаза, а затем широко улыбнулась.

***

Сергей то забывался тревожным сном, то просыпался. Он стучал в дверь и велел Софье отворить, но та испуганно отвечала, что ключа нет. Безруков метался, думая только о том, что единственный луч в беспросветном мраке его жизни — Соломин. Алексей явно дал понять, что ему нравится Сергей, значит, он сможет помочь. Станет спасением. Серёжа распахнул окно и смотрел в ту сторону, где они должны были встретиться. Сердце болезненно сжималось от мысли, что Алексей стоит там, мёрзнет, ждёт его, а он здесь… Заперт. Чтобы хоть как-то успокоиться, Безруков сел за стол, взял бумагу, открыл чернильницу, и начал писать письмо. «Дорогой Алексей! Мне жаль, что вы напрасно меня прождали. Я очень хотел прийти, но обстоятельства так сложились, что у меня ничего не вышло. Я думаю о вас и мне кажется, что мы можем многое сказать друг другу. Мне необходимо объясниться. Давайте увидимся завтра, в 12 часов дня, в ресторане «Иволга». Буду ждать вас. Очень. До мук душевных ждать и надеяться. Сергей Б.» Отложив письмо в сторону, Серёжа сложил руки на столе и умостил на них голову. Время текло так медленно, что ему начало казаться, что он заперт в этой комнате уже несколько месяцев. Когда послышался поворот ключа, поэт быстро спрятал послание в карман брюк и повернулся. Дверь отворилась, и на пороге возник Меньшиков. — С вещами на выход. Остаток дня прошёл спокойно. Безруков был притихшим, ничего не спрашивал и не говорил. Они поужинали в гробовой тишине и легли спать. Сергей отвернулся к стене и долго лежал, изучая рисунок на обоях. Заснув почти на рассвете, он проснулся в девять часов утра. Не успев разлепить глаза, молодой человек подбежал к двери и проверил, не заперта ли она. Удостоверившись, что нет, он второпях умылся, привёл себя в порядок и поехал по адресу, где проживал Соломин. Сергей понятия не имел, с кем тот живёт, да и смотреть в глаза было стыдно, поэтому он сунул конверт под дверь и, позвонив в звонок, понёсся по лестнице вниз. Безруков пришёл к ресторану «Иволга» и долго слонялся туда-сюда по улице, а потом зашёл внутрь и занял столик у окна. Он верил, что Алексей придёт, и тот действительно появился. Сев напротив поэта, он мягко ему улыбнулся: — Я не сержусь, Серёжа. Всё в порядке. — Правда? — взволнованно спросил Безруков. — Конечно. Что закажем? — На ваше усмотрение. Вскоре на столе появились котлеты с гарниром и салаты. Сергей не выдержал и рассказал Алексею о своём принудительном браке. Тот слушал очень внимательно, ни разу не перебив Безрукова. — Я сам не знаю, как вы можете мне помочь, но кажется, что можете, — добавил Сергей, внимательно всматриваясь в глаза актёра.  — Я должен подумать, — сдержанно улыбнулся тот. — Дайте мне время. Внезапно стул отодвинулся и за стол опустился Меньшиков. Сергей не поверил своим глазам, испытывая ледяной ужас. Алексей чуть не поперхнулся и закашлялся в кулак. — Котлеты, картошка… Хм, хороший вкус, Алексей Максимович, — с ухмылкой произнёс Олег. Сергей посмотрел ему в глаза, напрягшись, как струна. — Поможете бедному Серёже, м? Ему стоит рассчитывать на вас? — неотрывно глядя в очи поэта, продолжил Меньшиков. — Простите меня, — сдавленно произнёс Соломин. Встав, он быстро вышел из ресторана. Несколько долгих минут Олег молчал, а после взял нож и покрутил его в пальцах: — Ты постоянен в своём упорстве. Это даже хорошо. — Почему? — негромко спросил Безруков. — Стабильность — это замечательно. Она предсказуема. — То есть, я предсказуем? — Ещё бы. Безруков прикрыл глаза и сглотнул. — Поскольку я твой муж и несу за тебя ответственность, должен предупредить, что этот лицедей только усугубит твоё положение. — Почему? — Похоть. Вот и всё, что ему от тебя, дурака, надо, — ответил Меньшиков и провёл подушечкой большого пальца по лезвию ножа. — Как будто тебе надо что-то другое, — выпалил Сергей, открывая глаза и пристально глядя на Олега. Тот замер так, словно получил пощёчину. Безруков порывисто встал и вылетел из ресторана. Он трижды позвонил в дверь квартиры Алексея прежде, чем тот открыл. — Не бойтесь моего мужа. Он ничего вам не сделает. Не знаю, как он разузнал о нашей встрече, — сказал Серёжа, беря ладони актёра в свои. — Я не боюсь, — тихо ответил тот и вдруг притянул поэта к себе, намереваясь поцеловать. Правая рука легла ему на зад и сжала его. Безруков вовремя увернулся от поцелуя, испытав прилив ужаса. Он видел в Алексее луч света и испытывал вдохновение, но это и «сексуальное желание» — совершенно разные вещи. — Что вы делаете? — спросил он, оттолкнув Соломина. — Можно подумать, вы не за этим пришли, — совершенно спокойно ответил Алексей. Сергей мрачно смотрел на мужчину, ощущая, как пелена самообмана спадает. Обведя взглядом коридор, он увидел открытый чемодан, на вещах лежали билеты. Безруков подошёл к нему и сел на корточки. «Москва — Сочи». Судя по всему, Соломин и некая Анна Блинова вместе собирались в отпуск. Завтрашним утренним рейсом. Сергей также увидел пропуск, датированный вчерашним днём. Из написанного в нём следовало, что Алексей вышел из театра в шесть часов вечера. Следовательно, ни на какую встречу с Безруковым он не приходил. Ничего не говоря, Серёжа выпрямился и ушёл. Ещё недавно его разрывало от нахлынувшего вдохновения, надежды на спасение, а теперь мир снова стал колючим, но вместе с тем реалистичным. И, словно получив пощёчину, Сергей в полной мере осознал себя на своём месте. Месте неуютном, но его. В голове вертелись строчки: «Без обещаний жизнь печальней дождливой ночи без огня. Так не жалей же обещаний, не бойся обмануть меня. Так много огорчений разных и повседневной суеты… Не бойся слов — прекрасных, праздных, недолговечных, как цветы. Сердца людские так им рады, мир так без них пустынно тих… И разве нет в них высшей правды на краткий срок цветенья их?» Он долго бродил по улицам, иногда останавливался и читал афиши, не понимая смысл прочитанного, а потом направился в поэтический клуб, где тут же оказался под вниманием Головина, который сообщил, что завтра будет поэтический концерт и Безруков, как один из самых известных поэтов Советской России, обязательно должен быть. Тот кивнул и ответил, что придёт. Домой идти не хотелось, но становилось всё холоднее, а вскоре пошёл снег. Задерживаться в клубе было чревато — слишком много знакомых, желающих поболтать, а Сергей не испытывал взаимного желания. Он выкурил сигарету, наплевав на то, что давал себе слово бросить, а потом вошёл в уже привычный подъезд. Войдя в квартиру, он ощутил запах куриного супа. Не успел Сергей расстегнуть пальто, как в коридоре появился Меньшиков. Безруков напрягся, думая, что сейчас тот врежет ему. Что ж, будет даже прав. Сергей бы и сам врезал себе за то, что поверил каким-то своим иллюзиям в адрес постороннего, по сути, человека. Но Олег удивил Серёжу. Подойдя к нему, он крепко обнял его, прижал к себе, и втянул запах улицы, которым пропитался любимый.