Когда выпал снег

Борис Леонидович принял племянника ровно в назначенное время, но вместо разговоров повёл его в подвальные помещения. Прошлый визит туда не оставил в душе Меньшикова никаких приятных впечатлений, поэтому он заметно помрачнел. Они остановились у одной из камер, и Борис Леонидович кивнул надзирателю, мол, открывай. В душном помещении пахло кровью и потом, да так сильно, что Олег с трудом сдержался, чтобы не заткнуть нос. В углу, на бетонном полу, сидел мужчина средних лет, черты лица которого было невозможно полноценно рассмотреть из-за засохшей крови. Одно было ясно — бедолаге выбили глаз и досталось не только его физиономии, но и всему телу. — Это Пётр Дмитриевич Сомов, человек, готовящий покушение на товарища Сталина. Снюхался, сука, с троцкистами, получил их колоссальную поддержку. Пойман был совершенно случайно, уже во всём сознался. Не человек, а падаль, — генерал стоял рядом с племянником, заведя руки за спину и блестя глазами. — Ты только представь силу его ненависти к товарищу Сталину. Это будет похлеще антисоветской пропаганды. Меньшиков слегка поморщился. Сомов смотрел прямо на него, и в этом взгляде уже, по сути, убитого человека, было столько тупой боли и отчаяния, что Олегу стало ещё больше не по себе. Он заметил, что на правой руке арестованного отсутствовали три пальца и, судя по всему, лишили его их совсем недавно. Здесь. — Твоя цель — отправить выродка на тот свет, — сказал Борис Леонидович и протянул Меньшикову револьвер. Олег был готов ко многому, но к подобному — нет. Медленно повернув голову, он изумлённо посмотрел на дядю. — Помнишь, о чём я говорил? — понизив голос, спросил генерал. — Ты должен научиться делать это. Без сожалений. — Я не смогу, — сглотнув, тихо ответил брюнет. — Сможешь, — ухмыльнувшись, Борис Леонидович сжал запястье мужчины и вложил оружие в его ладонь. — Смо-жешь. — Нет, — взяв револьвер, Меньшиков поднёс его к лицу и принялся рассматривать совершенно ошалевшим взглядом. — Главное — помни, кто это. Враг. Твой, мой, нашей страны. Это не человек, это преступный элемент. Сомов всхлипнул и сглотнул. — Пристрели подонка, — бесстрастно добавил Борис Леонидович. — Я оставлю тебя с ним один на один. Дерзай. Развернувшись, генерал вышел из камеры. Послышался звук закрывающегося замка. Олег опустил револьвер, свободной рукой вытирая капли пота со лба. — Пожалуйста, не надо… — прохрипел Сомов. Его слипшиеся ресницы дрожали. Меньшиков чувствовал лишь гулкое биение сердца, тяжёлое, словно морские волны разбивались о скалы в его груди. Ткань рубашки прилипла к спине, в ушах поднялся шум. Казалось бы, нужно просто поднять руку и совершить одно движение пальцем, и дело сделано. Но почему это так сложно? — У меня дети, жена… Я не виноват… Не виноват, меня заставили подписать… Заставили, — шептал Сомов. Олег рванул к двери и ударил по ней кулаком: — Откройте! Лязгнул замок, дверь открылась, и Меньшиков вывалился из камеры. Борис Леонидович жестом приказал надзирателю пойти прочь, и через несколько секунд они с Олегом остались одни в сыром и душном коридоре. — Я не смог, — с хрипотцой произнёс Меньшиков и протянул дяде револьвер. — Я и не рассчитывал, что ты сможешь это сделать с первого раза, — спокойно ответил тот и пригладил свои усы. — Ты будешь великолепным чекистом, если научишься убивать. Твоя проблема в том, что ты видишь в подонке человека, а не того, кто пытается ослабить или уничтожить нашу страну. — Возьми его, — Олег потряс револьвер. Борис Леонидович в два шага приблизился к племяннику, обхватил ладонью его шею сзади и притянул Меньшикова ближе. Пристально глядя ему в глаза, он расстановкой сказал: — Ты не уйдёшь отсюда, пока не убьёшь врага народа. Ты ведь согласен с тем, что тот, кто организовывал покушение на Сталина, достоин смерти?  — Да, он достоин смерти, — прошипел Олег. — Пусть его казнят. Законно. — А ты запачкаться боишься, да? «Пусть его убивают другие, а я словом поддержу?» Так, что ли? — громким шёпотом ответил генерал. — Ты коммунист или мещанин, твою мать? Меньшиков тяжело дышал, раздувая ноздри. — Я коммунист. И ты это знаешь. — Тогда выполни свой долг! — рявкнул Борис Леонидович. Подойдя к двери, он отворил её и кивнул племяннику. — Вперёд. Олег резким движением руки убрал со лба прилипшие волосы и вошёл в камеру. Подойдя к арестованному, он приставил дуло к его виску. Сомов тихо заплакал. — Прошу вас, нет… Меньшиков взвёл курок и выстрелил. ...Он вошёл в квартиру мрачной тенью. Стоило повесить пальто на крючок, как раздался телефонный звонок. Олег взял трубку и глухо произнёс: — Алло? — Добрый день! Это дядя Ваня. Приглашаю вас с Серёжей к ужину. Приехала моя сестра Елизавета, — раздался довольный голос Ларина. — Добрый. Хорошо, — кратко ответил мужчина и положил трубку. Подойдя к зеркалу, он разместил ладони на стене по обе стороны от него и посмотрел на своё отражение. Нездоровая бледность, синяки под полубезумными глазами, прядь волос, спадающая на лоб. Олег не смог вспомнить, когда ему доводилось выглядеть так же плохо. — Всё в порядке? Меньшиков медленно повернул голову, чем ужасно испугал Ивана. Тот вздрогнул, заметив тёмные очи, горящие чуть ли не инфернальным огнём. — Скажи Сергею, чтобы одевался, — тихо ответил брюнет и, оттолкнувшись от стены, неспешно направился в ванную комнату. Безруков не задавал никаких вопросов. Когда старик передал ему слова Меньшикова, он спокойно оделся и вышел в коридор. Олег ждал его, сидя на стуле. Широко расставив ноги, он смотрел на свои идеально начищенные туфли. Заметив краем глаза мужа, брюнет встал и вышел из квартиры. Сергей последовал за ним. Когда они уже сидели в машине, поэт то и дело косился на супруга. Он заметил, что Меньшиков выглядит очень странно, болезненно и даже диковато. Где-то на самом дне апатичной души всколыхнулось любопытство, но нарушать молчание Безруков, конечно же, не стал. Чуть позже, поняв, что они приехали к дяде, Сергей испытал лёгкий приступ паники. — Как вы быстро! Рад вас видеть, — добродушно произнёс Иван Дмитриевич, встречая гостей в коридоре. Стоило Сергею пройти в гостиную, как он оказался в объятиях своего двоюродного брата Тимофея. Родная сестра Ивана и Екатерины, Елизавета, заохала и заахала — она жила на Дальнем Востоке и в последний раз видела Серёжу лет десять назад. Ему тогда было пятнадцать. Олег ей очень понравился — это было заметно по заинтересованному взгляду и чуть ли не блаженной улыбке. Немного позже, когда все пили чай и ели абрикосовый рулет, Елизавета Дмитриевна мечтательно произнесла: — Была бы жива Катенька, как бы она порадовалась за своего сыночка… Вы такая чудесная пара. Безруков перестал жевать, начиная медленно покручивать в пальцах чайную ложку. Бледный Меньшиков с зачёсанными назад чёрными волосами сидел, как каменное изваяние, и производил мрачное впечатление. — Да, Катя была бы счастлива, — улыбнулся Иван Дмитриевич. — Но главное, что ты счастлив, дядюшка, — тихо и злобно произнёс Сергей. Все, сидящие за столом, уставились на Безрукова. — Что? — изумился дядя. — Ты счастлив, говорю, а это самое главное. Разве нет? — не улыбнувшись, а оскалившись, Сергей бросил ложку на стол и встал. Проведя дрожащей ладонью по лицу, он зажмурился и болезненно рассмеялся: — Вы ведь, дорогой мой, только о своей шкуре трясётесь. — Серёжа, возьми себя в руки! Какая муха тебя укусила? — возмутилась Елизавета Дмитриевна. — Сначала вы подкладываете меня под этого… пр-рекрасного человека, — Сергей кивнул на Олега, неотрывно глядя на дядю, — как вещь. Просто продали на аукционе. Продали-то дорого. Теперь вся жизнь в шоколаде — ах, как высоко забрались! Все, кроме Меньшикова, были потрясены. Тот отвернулся от Безрукова и продолжил спокойно пить чай. — Моё мнение никого не волновало! Купля-продажа и не более! — Серёжа добрёл до окна, подрагивая от злости. — А тебя волновало чьё-то мнение, кроме своего? — произнёс дядя Ваня после тяжёлого молчания. — Я не единожды просил тебя прекратить тратить мои деньги и играть в карты! Что ты делал? Продолжал вести себя, как коронованный принц и прожигать свою жизнь. — Бросьте! — отрезал Сергей, подлетая к столу и крича так, что изо рта вылетели капли слюны. — Вы выдали меня замуж не из-за игр, а потому что хотели удружить другу! Семья для вас ничего не значит, а дружки — всё! — А для тебя не так? — ухмыльнулся дядя, пристально глядя в глаза Безрукова. Тот не нашёлся что ответить. Судорожно выдохнул, он вышел из гостиной и, пробежав по коридору, скрылся в своей старой комнате. Тимофей хотел было встать, но Иван приподнял ладонь: — Не стоит. Успокоится сам. Через двадцать минут Елизавета постучала в дверь бывшей спальни Сергея и сказала, что его муж собирается домой. Безруков вышел из комнаты и, ни на кого не глядя, начал одеваться. Обратно ехали в такой же девственной тишине, что была установлена между мужчинами в последнее время. Вынырнув из своих апатичных мыслей, поэт вдруг увидел, что машина выехала в пригород. Сглотнув, Сергей посмотрел на профиль супруга, намереваясь спросить, что происходит, но гордыня оказалась сильнее тревоги. Он стал молча ждать, что будет дальше. Автомобиль остановился на обочине шоссе, рядом с холодным и таинственно шумящим лесом. Меньшиков открыл бардачок, вытащил оттуда верёвку, затем вылез из машины, обошёл её и буквально выволок Безрукова из салона. Грубо сжав его локоть, Олег устремился вглубь леса. Тревога поэта становилась всё сильнее, он вертел головой, не понимая, зачем Меньшиков привёз его в столь безлюдное место, да ещё и верёвку взял. Неожиданно тот остановился и, схватив руки Сергея, накинул её на запястья, ловко связал, и начал привязывать их к стволу дуба. — Ты что творишь?! — завопил Серёжа, пытаясь вырваться, как обычно, слишком поздно. Меньшиков нехорошо ухмыльнулся и ничего не ответил. Крепче приковав супруга к дереву, он развернулся и пошёл прочь. — Вернись, псих! Ты не оставишь меня здесь! — орал Безруков. Но тот оставил. Ушёл, сел в машину и, открыв дверцу со своей стороны, закурил. Какое-то время до него доносились испуганные вопли Серёжи, а потом всё стихло. Когда они приехали, было уже сумрачно, а теперь на окрестности надвигалась тьма. Прошло минут сорок прежде, чем Олег вернулся. Подходя к дереву, к которому был прикован Серёжа, он с наслаждением увидел в его глазах надежду и страх. Пожалуй, тот искренне был рад его видеть. — Какого хера? — прошептал подрагивающий Безруков. — Ты совсем ополоумел? Зачем ты… — Кто это у нас заговорил? — иронично протянул Меньшиков и невольно рассмеялся. Сергей осёкся и тут же выпалил: — Развяжи меня! — Стоит ли? Почему бы мне не оставить тебя тут? — криво улыбнулся мужчина. — Зачем ты меня привязал? — Чтобы услышать этот чудесный голос, конечно же. Неужели ты настолько глупый? — протянув руку, Меньшиков погладил Сергея по волосам, ухмыляясь. — Развяжи, — процедил Безруков. — Только если попросишь, да как следует, — хмыкнул тот. Сергей поджал губы, на мгновение закрыл глаза, а потом пристально посмотрел в лицо мужчины. — Освободи мне руки. Пожалуйста. — Побольше искренности. — Пожалуйста, освободи, — тихо сказал Безруков. — Прошу тебя. Меньшиков с минуту рассматривал лицо Сергея, потом достал из кармана складной нож и перерезал верёвки. Серёжа отшатнулся назад и принялся потирать покрасневшие запястья. Олег покрутил верёвку в руке и ловким движением закинул её на шею мужа, после чего затянул петлю так, чтобы частично перехватить дыхание Сергея. Тот забыл про руки и судорожно хлебнул ртом холодный воздух, бросая льдистые кубики своих серо-голубых глаз в кофейную гущу обжигающих карих. — Будь благоразумней. Хоть я и понимаю, что для тебя это роскошь, — рассудительно сказал Меньшиков. Безруков видел, что сегодня брюнет особенно странный, словно что-то случилось, но ему оставалось лишь догадываться, что именно. Несколько секунд Олег любовался покрасневшим от недостатка кислорода лицом супруга, после чего сдержанно произнёс: — А теперь в машину. Сергей ощущал, что апатия частично покинула его душу. Стоя в полном одиночестве в лесу, он вдруг почувствовал страх, что Меньшиков уехал. Плотина из безразличия прорвалась, пусть и не совсем приятными эмоциями. Безруков надеялся, что, оказавшись дома, он сможет лечь под одеяло, дабы отогреться, но у Олега были другие планы. Без лишних разговоров он велел Сергею пройти в спальню. Серёжа стоял у стены и исподлобья наблюдал за Меньшиковым, который сперва запер дверь на ключ, потом подошёл к окну и распахнул его, впуская в тёплую комнату потоки холодного воздуха. Сняв галстук, Олег бросил его на кровать, после чего схватил Сергея за руку и повалил животом на подоконник. Тот оказался свисающим головой вниз. От безумной высоты его мгновенно замутило, перед глазами всё поплыло. Грубо, разрывая ткань одежды, Меньшиков спустил с поэта брюки с бельём и поднял вверх рубашку, после чего смачно сплюнул себе на ладонь и принялся подготавливать дырку Сергея сперва одним пальцем, потом двумя. Тот хрипел и рвано дышал, выпуская изо рта облачка пара, ощущая крепкую руку на своей шее.  — Одно неверное движение или слово — полетишь вниз, — прошептал Меньшиков, с остервенением трахая двумя пальцами анус Безрукова и тяжело дыша от переизбытка эмоций и желания. — Больно… — простонал Сергей, видя сумрак асфальта там, далеко внизу. — Ты понятия не имеешь, что такое настоящая боль, — процедил Олег и, вытащив пальцы из ануса мужа, быстро разобрался со своими брюками, чтобы приставить влажную головку стоящего колом члена к заветному отверстию, и войти в него одним движением бёдер. Сергей зажмурился и хрипло вскрикнул, ощутив в себе член «во всей красе». Стиснув челюсти, Меньшиков начал быстро, в зверином темпе трахать Серёжу, одной рукой прижимая его грудью к подоконнику, другой до синяков сжимая бедро. Член яростно таранил простату, Безруков стонал, хрипел, вскрикивал, а иногда вилял задницей, наивно пытаясь освободиться. Меньшиков жмурился от удовольствия, волосы лезли в глаза, внизу живота связался сладчайший узел. Резко ускорившись и трахая мужа так, что тот с силой содрогался на каждый толчок, Олег начал изливаться в горячий анус, постанывая. Когда в дырке осталась вся сперма, он сделал шаг назад, и член выпал из отверстия. Грубо развернув поэта к себе лицом, Меньшиков схватил его за ноги и дёрнул их вверх, заставляя Сергея лечь спиной на подоконник. Сжав ткань рубашки в кулаках, мужчина дёрнул её в стороны, разрывая. Пуговицы градом рассыпались по подоконнику и полу. — Не надо, — простонал Безруков, у которого кружилась голова и болела задница. Меньшиков, не обращая на эту просьбу никакого внимания, наклонился и вобрал в рот правый сосок мужа. Тот сразу же набух, а Сергей ахнул и прогнулся в груди. Олег положил одну руку на его член и принялся отчаянно дрочить, три пальца второй ввёл в забитую спермой дырку и начал быстро двигать ими, время от времени сгибая. Сергей забился в конвульсиях от слишком сильных ощущений и в груди, и в заднице. Ему совершенно не хотелось кончать, но преддверие оргазма накрыло с головой, не спрашивая разрешения. И спустя пару минут таких манипуляций Безруков начал кончать. Разбрызгивая сперму, он хрипел, жмурясь и сходя с ума от хлюпающих звуков в собственном анусе. Меньшиков толкнул поэта на кровать и навалился на него сверху. Вдавливая его всем телом в матрас, брюнет лихорадочно блестел глазами и шептал: — Ты только мой. Навсегда. Мой Серёжа. Безрукову казалось, что он сходит с ума. Слишком много разных эмоций и ощущений. Апатия отступила, в душе снова смешались самые разные «цвета», по большей части противоречивые. — Ты ненормальный, ты же понимаешь это? — прошептал Безруков, глядя в опасные глаза. — Тебе ли рассуждать о нормальности? — ответил тот и жутковато улыбнулся. Сергей на нашёлся что ответить, и прикрыл глаза, ощущая раскалённые губы на своём лице, груди, животе. Это было слишком. Безруков внутренне сжался от происходящего, но не нашёл в себе храбрости прервать безумную атаку поцелуев. Когда Меньшиков, наконец, растянулся рядом, судорожно дыша, зацелованный Сергей открыл глаза и посмотрел в потолок: — Я могу выходить из дома? — Не больше, чем на два часа, — глухо отозвался Олег. — И не пытайся меня обмануть, Серёжа. Никогда.

***

Безруков проспал до обеда. Проснувшись, он обнаружил за окном снегопад. Одевшись потеплее, поэт направился на улицу. В дверях его окликнул Иван и сказал: — Вы должны быть дома в четыре, сейчас два. Сергей невесело ухмыльнулся и ушёл. Полчаса он бродил по улицам, наплевав на снег на ресницах и в волосах, а потом свернул в знакомый двор. Ему хотелось надеяться, что Трофимова окажется дома. Стуча и звоня в её дверь, поэт то и дело воровато оглядывался. — Здравствуй, — улыбнулась Алла, отворяя ему. — Проходи. — Ты одна? — спросил Безруков, кашлянув в кулак и переступая порог.  — Да, а что такое? Что-то стряслось? Сергей снял пальто и ботинки, прошёл в гостиную и заходил туда-сюда, заламывая руки, словно актёр на театральной сцене. — Серёжа, ты меня пугаешь, — встревоженно сказала Алла и села на краешек кресла. — Я болен, — глухо произнёс Безруков и рухнул перед ней на колени. Уткнувшись в юбку женщины так, словно это было его единственное спасение, он нервно рассмеялся. — Чем? — спросила Алла, вплетая пальцы во влажные волосы Сергея. — Не знаю… Всё будто бы не со мной. Эмоций вовсе не было, сейчас они вернулись, но мне жутко. Жутко. Я ли это, а? — в отчаянии произнёс Серёжа в колени женщины. — Может, показаться врачу? — озабоченно спросила Трофимова. — Врачу… нет, боюсь, — сглотнув, прошептал поэт, сжимая ткань атласной юбки. Почему ему так страшно? Чего он, собственно, боится? Не начало ли это безумия? Безруков не понимал, что с ним происходит. До поры, пока в душе не было эмоций, было проще, ибо балом правило равнодушие. Теперь же равнодушие растаяло, и град чувств, эмоций, противоречий снова овладел поэтом. И к кому он мог со всем этим обратиться? Кто бы его понял? — У меня есть хороший знакомый доктор. Давай я организую тебе приём? — заботливо спросила Алла. — Нет, пока постараюсь справиться своими силами, — отлепив лицо от юбки женщины, отозвался Сергей. — Если ничего не получится, то схожу к твоему врачу. — Хорошо. Что у тебя с мужем? — склонив голову набок, Трофимова внимательно рассматривала лицо молодого человека. — Ой, не спрашивай… — поморщившись, тот сел на пол и обхватил руками свои щиколотки, напряжённо ссутулившись. — Всё так плохо? — Сумасшествие. Если раньше было только его, то теперь и моё… — Два сумасшествия… Да, это непросто, — задумчиво произнесла Алла. Сергей вдруг подумал, что не знает, от чего скрывается сильнее: от Меньшикова или от того, каким он сам становится рядом с ним? Находясь в этих странных отношениях, Безруков ощущал дьявольскую безнадёжность и какое-то липкое чувство, словно вляпался во что-то и никак не может отлипнуть. Серёже было страшно думать обо всём этом, потому что он боялся узнать что-то такое, с чем попросту не сможет дальше жить. — Попробуй отвлечься на творчество. Ты ведь талант, — Алла постаралась ободряюще улыбнуться. — Работа займёт твои мысли. О, если бы это было так! Но нет, в таком состоянии Сергей не был способен сочинять и писать. — Спасибо, что выслушала, — слабо улыбнувшись, Безруков встал и поплёлся в коридор. Натянув пальто и сунув ноги в ботинки, поэт вышел из квартиры Трофимовых. Угрюмо шагая в сторону реки, он столкнулся с Шороховым. Тот зажимал под мышкой портфель для документов, следовательно, шёл из издательства. — Привет, — несколько растерянно сказал Василий. — Ну ты как после всего?.. — Отвратительно, а ты? — поморщился Серёжа. — Сносно. Знаешь, я… всё ещё под впечатлением от увиденного, — тщательно подбирая слова, признался Шорохов. Они медленно, нога в ногу, пошли в сторону набережной. — В смысле? — Ну, когда я увидел вашу… сцену… я был в шоке. Это так… дико и странно… ты так орал, а он так тебя тащил… — Василия передёрнуло. — Не знаю, как это выглядело со стороны, — несколько смутившись, ответил Безруков. — Жутчайше! — Даже не думал об этом… — Теперь я убеждён, что вы оба — очень странные люди. Оба, да. Сергей провёл ладонью по лицу. Ему вдруг стало холодно, тело сковал озноб, а снежинки летели за шиворот. Впервые за последнее время ему захотелось есть. Прямо как раньше. Он даже хотел было предложить товарищу зайти в столовую, но вовремя вспомнил, что в четыре часа его время истечёт. — Как думаешь, в психушке страшно? — тихо спросил Серёжа. — Не знаю, но никто не хотел бы туда попасть… — Вася покосился на друга. — А почему ты спрашиваешь? Собрался полечиться?  — Хочешь сказать, что мне надо? — ухмыльнулся Безруков. — Если честно, то да, — совершенно серьёзно ответил Шорохов. — Я бы хотел никогда не видеть то, что увидел… — Лечиться я пока не собираюсь, потому что даже не знаю, от чего, — оборвал его Сергей. Остановившись, он похлопал Василия по плечу и добавил: — Мне пора. Я позвоню. И, не дожидаясь ответа, Безруков пошёл домой.