Когда выпал снег

Вы, конечно, не обратили внимания на мою фигуру в потрёпанном пальто и помятой шляпе, а я… я узнал бы вас только по одному волнению, которое, как электрический ток, потрясло мою душу. ©

В четыре часа пришли Шорохов и Плахов, которых Сергей пригласил, получив разрешение супруга. Безруков изрядно удивился, увидев незнакомое лицо. — Познакомься, Серёж, это мой друг, Антон Листовский, — улыбнулся Вася, похлопывая по плечу светловолосого мужчину с пронзительными серо-голубыми глазами и откровенно прибалтийской или даже арийской внешностью. — Очень рад познакомиться с вами лично, — с чувством произнёс Листовский и задержал ладонь поэта в своей руке чуть дольше положенного. Сергей смутился и напрягся, но постарался скрыть это за улыбкой и беспечным: «Проходите на кухню!». Когда все уселись за стол и начали пробовать блюда, приготовленные Иваном по особому поручению Серёжи, поэт заговорил: — Я не смогу поучаствовать в твоём выступлении… Извини, Всеволод. Тот сразу потух, грустно вздохнув. — Ничего, Серёжа, я понимаю… — Меня вполне может заменить Вася. М? Что скажешь? — Безруков взглянул на Шорохова и подмигнул ему. — А что за выступление? — поинтересовался тот, переводя взгляд с Плахова на Сергея. — Я танцую… Мне нужно подготовить авторский танец, я не знал, как его лучше украсить, чтобы удивить комиссию. Серёжа предложил просто гениальную вещь — совместить стихи, музыку и танец, — смущённо улыбнувшись, произнёс Всеволод, разламывая вилкой пополам куриную котлету. — А когда выступление? — Шорохов казался вполне заинтригованным. — Тридцатого декабря. — Я готов поучаствовать. Если вам, конечно, приглянутся мои стихи, — улыбнулся Вася. Плахов внимательно посмотрел в глаза поэта и снова оживился. Было видно, что ему понравилось это предложение. — О, буду только рад… — Я, конечно, не так талантлив как Серёжа, но некоторые мои вещи ничего, — добродушно взглянув на Безрукова, произнёс Василий, даже не пытаясь кокетничать. — Выпьем за это, — ухмыльнувшись, Сергей начал разливать по стаканам красное вино. Чокнулись с весёлым «дзинь», выпили. — Хотел бы увидеть вас на сцене. Это возможно? — спросил Вася, взирая на сидящего напротив Всеволода. Тот снова смутился и, как-то нерешительно взглянув на Сергея, ответил: — В январе… Если моё… точнее, наше выступление понравится комиссии и меня утвердят, то следующие два года я железно буду танцевать на сцене Большого… Безруков, весь ужин ощущающий на себе взгляд сидящего напротив Листовского, испытывал нарастающее волнение, но оно было больше приятным, нежели тревожащим. Всеволод и Василий были так сильно увлечены разговором, что даже не услышали Серёжу, который пробормотал, что пойдёт в гостиную, дабы поставить пластинку. Когда из патефона полилась очередная лирическая баллада Петра Лещенко, в комнату несмело вошёл Антон. Светло-серый костюм из чуть блестящей ткани подчёркивал фигуру мужчины, его глаза были холодными, а тонкие губы застыли в улыбке. — Сергей… — Что? — подпирая боком комод, Серёжа скрестил руки на груди, как бы отгораживаясь от интереса, направленного в свой адрес, который сразу ощутил в этом человеке. — Простите, что явился без приглашения. Не сердитесь на Васю, я буквально угрозами заставил его взять меня с собой. Разве что нож к горлу не приставил, — неловко рассмеялся блондин, останавливаясь в паре метрах от Сергея. — Не поймите меня неправильно… Я обожаю ваши стихи, вы мне очень и очень интересны. Я посещаю буквально каждый ваш концерт, стараюсь не пропустить ни одного выступления… Безруков ощутил, как стремительно пересохло во рту. С одной стороны, он привык к обожанию поклонников и часто слышал нечто подобное, с другой, ещё ни один фанат не приходил в его дом и не смотрел настолько хищно. Лёгкий страх, который обозначил всю эту ситуацию, подарил поэту прилив воодушевления. Слова Антона ласкали его эго, привносили пикантность этому обычному зимнему дню и открывали какие-то новые возможности, которые пока оставались загадкой. — Я без ума от вас и вашей поэзии. Вы гений нашего времени, лучший поэт России… — понизив голос, произнёс Листовский, и его светлые глаза вспыхнули огнём страсти. Он сделал шаг вперёд, а Сергею захотелось слиться с комодом. — Мне кажется, читая ваши стихи, я проникаюсь вашей душой… Я познаю вас. Знаю, вы не свободны, но я ничего и никого не боюсь. Прошу вас, дайте мне… шанс. Безрукову стало жарко от таких признаний. Сглотнув, он опустил руки вдоль тела и внимательно посмотрел в глаза Листовского, словно пытаясь найти в них подвох, но его не было. Только чистый восторг, только искренний интерес. — Я не знаю, что вам ответить… В любой другой период жизни Сергей бы просто в очередной раз погладил своё эго и, дав надежду своему поклоннику, исчез из его жизни. Сейчас всё обстояло иначе. Безруков находился в фазе выживания, когда его подсознание было готово ухватиться за любую, даже иллюзорную возможность спастись, выпутаться из порочного круга. В эти мгновения поэт не помнил, что не так давно, бродя по улицам Краснодара, он явственно понял, что сбежать не сможет. В Москве его жизнь и возможность публиковаться, выступать. Жить где-то вдали, скрываться под чужим именем — это немыслимо. Но, будучи человеком увлекающимся, он ощутил желание новых острых ощущений. Хотелось отомстить Меньшикову, заставить его страдать и злиться. — Давайте убежим? — прошептал блондин. — Куда? — тихо спросил Безруков. — Куда захотите… Побродим по улицам, подышим свежим зимним воздухом… — А давайте, — улыбнулся Сергей, блеснув глазами. — Подождите меня здесь. Безруков отправился на кухню, где Плахов и Шорохов продолжали самозабвенно болтать. Вытащив из холодильника колбасу, Сергей обернул её бумагой и вернулся за Антоном. Убежать оказалось проще простого: Иван потерял бдительность и не вынул ключ из входной двери после того, как к Безрукову пришли гости. Они шли вдоль реки, и Сергей ощущал себя гимназистом, которого пригласили на первое свидание, а ещё он ощущал злорадство, представляя лицо Олега, когда тот явится домой и не застанет супруга. Антон рассказывал о себе. Оказалось, он был скульптором, и последние несколько лет жил в Минске. Вернувшись полгода назад, Листовский по приглашению друга детства Василия пришёл на концерт, увидел Безрукова, и пропал. Мужчины свернули в маленький парк. Сергей сел на корточки и принялся кормить из рук бродячую собаку, которая выбежала им навстречу. Чуть позже прибежала ещё одна, и ей досталась вторая половина колбасы. — Вы добрый человек, — негромко произнёс Антон. — По большому счёту, люди — дряни. Именно из-за них и появляются бродячие собаки, — глухо отозвался Безруков. — Не каждый обращает на это внимание… — А что, вообще, этот «каждый» видит? Дальше своего носа — ровным счётом ничего! — Мне бы хотелось увидеть мир вашими глазами. Хотя бы на мгновение, — улыбнувшись, тепло произнёс Антон. — Будь моя воля, я бы создал мир совсем другим, — Сергей потрепал чёрного пса по шее и выпрямился. — Каким же? — Поменьше серого, побольше других цветов. Серые дома, серые одежды, серый асфальт… И осень серая, впрочем, осень-то я люблю… Да и архитектура Москвы мне по душе. Но мне кажется, вы поняли, что я имею в виду. — Понял, Сергей, — Листовский, пристально глядя в лицо поэта, коснулся его плеча. — Хотите знать, какое стихотворение из ваших я особенно сильно люблю? — Хочу, — взглянув в глаза блондина, ответил Безруков. Антон провёл языком по нижней губе и негромко начал: — Всё поблекло… Только астры Серебристые остались, — Под холодным, синим небом Замечтались… Грустно я встречаю осень. Ах, не так, как в дни былые! Так же вянут, блекнут листья Золотые, Так же месячные ночи Веют кроткой тишиною, И шумит в аллеях ветер Надо мною… Но уж нет в душе печальной Тех восторгов, тех волнений, Что, как солнце, озаряли День осенний. Помню милый бледный облик, Локон нежный и волнистый, В чёрных косах — венчик астры Серебристый… Помню очи… Вижу снова Эти ласковые очи. Всё воскресло в лунном блеске, — В блеске ночи! — Вы помните его наизусть! — восторженно произнёс Сергей. — Ни разу не ошиблись… — Мне приятно помнить всё, что связано с вами, — нежно улыбнулся Листовский. — А ещё? — с хитрым прищуром спросил Безруков. — Мне снилась осень в полусвете стёкол, Друзья и ты в их шутовской гурьбе, И, как с небес добывший крови сокол, Спускалось сердце на руку к тебе. Но время шло, и старилось, и глохло, И, поволокой рамы серебря, Заря из сада обдавала стёкла Кровавыми слезами сентября. Но время шло и старилось. И рыхлый, Как лёд, трещал и таял кресел шёлк. Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла, И сон, как отзвук колокола, смолк. Я пробудился. Был, как осень, тёмен Рассвет, и ветер, удаляясь, нёс, Как за возом бегущий дождь соломин, Гряду бегущих по небу берёз. — Читаете вы скверно, но зато не путаете слова, — ухмыльнулся Серёжа. И они пошли дальше. Когда сквер закончился, глазам мужчин предстал ледовый городок. Сергей не смог отказать себе в удовольствии скатиться пару раз с горки. Антон стоял неподалёку и наблюдал за поэтом с лёгкой улыбкой. Позже они заглянули в ресторан, где на круглой сцене вертелась шансонетка в бархатном чёрном платье с открытой спиной. — Серёжа, а что для вас есть «любовь»? — спросил Антон, когда официант принял заказ и отошёл от их столика. — Мгновение, — подумав, ответил Безруков и задумчиво покрутил вилку в пальцах. — Как это? — Счастье, любовь — всё это секундная вспышка. Бывало, я смотрел на человека и думал: «Как же я тебя сейчас люблю!». Вы, наверное, ловили себя на мысли: «Как же я сейчас счастлив»?. Эти ощущения очень быстротечны, это искры, которые зажигаются и гаснут. — Впервые слышу такое мнение, — признался Антон, расстёгивая пиджак. — А как же любовь на всю жизнь? Как же любовь в аспекте «долгое и вдумчивое чувство»? — Я слышал, что так бывает, но со мной этого не случалось, — Сергей лукаво посмотрел на своего собеседника. — Ну, а для вас что такое «любовь»? — Желание быть рядом с человеком и делать его счастливым… — Красиво звучит. — Я бы хотел сделать вас счастливым… — И вас не пугает, что я занят? — крепко сжав вилку в кулак, с вызовом спросил Сергей. — Нет. Я готов бороться. Если, конечно, вы позволите. Антон положил ладонь поверх свободной руки Серёжи, и тот задохнулся от ощущений. Здравый смысл помахал на прощание и ретировался, оставляя бедного поэта на растерзание сиюминутных импульсов и чувств. Хотелось сбежать, увильнуть от этого, и Серёжа убрал свою ладонь. Принесли вино. Сергей и Антон выпили по бокалу, а потом поэт ощутил острое желание выйти на свежий воздух. От переизбытка эмоций его потряхивало. На землю падал снег, рассекая своей белизной синеву позднего вечера. Безруков взялся лепить снеговика, Листовский сперва стеснялся принимать в этом участие, а потом стал помогать Сергею. — Серёжа… — прошептал Антон, вдруг сжимая руку поэта в своей. — Что? — тоже шёпотом спросил Безруков. — У вас пальцы совсем красные. Вы замёрзли… — и Листовский начал согревать ладони Сергея своим горячим дыханием. Серёжа взволнованно облизал обветренные губы, размышляя, вернулся ли уже Меньшиков. Душа возликовала от одной только мысли, что муженёк будет взбешён, когда всё узнает. — Могу вас попросить? — прошептал он. — Да, конечно… — Не рассказывайте мне о себе… Я хочу, чтобы вы остались загадкой. — Почему? — спросил Антон, продолжая согревать ладони поэта. — Потому что не хочу слишком быстро разочароваться. Листовский на миг замер, а потом кивнул и едва ощутимо коснулся губами ледяных пальцев Сергея. — Хорошо. Серёжа вернулся домой во втором часу ночи. Сев на стул в тёмном коридоре, он прикрыл глаза, прокручивая в голове события минувшего вечера. — Наблядовался? — раздался резкий, очень злой голос. Безруков медленно повернул голову и увидел Меньшикова. Тот был взлохмачен, бледен, сосуды его лихорадочно блестящих глаз полопались. Он поднял на уши всех, кого позволяло звание, и смог выяснить, где и с кем веселится его муж. Олег приехал в парк и долго наблюдал за тем, как Сергей, смеющийся и счастливый, падает спиной на снег и делает снежного ангела. Ему до ужаса хотелось подойти и избить Серёжу, а потом с особой жестокостью убить Листовского, но он переборол себя. Только когда Безруков поплёлся домой, Меньшиков прекратил преследование и вернулся первым. — Он меня любит. По-настоящему, — с вызовом произнёс Сергей только для того, чтобы надавить на мозоль супруга. — Ты понятия не имеешь, что такое «настоящая любовь», — сухо произнёс Олег. Он сам не знал, как ему хватает силы воли, чтобы не растерзать Безрукова. Внутри всё металось, горело, рвалось на куски. Казалось, кто-то облил все внутренности мужчины кислотой, а потом ещё покромсал топором. Олегу хотелось орать, чтобы хоть немного выпустить на волю муки. Душевные страдания отразились на физическом состоянии, его мутило и знобило, а от лютой ревности тряслись руки.  — А ты имеешь? — ухмыльнулся Сергей. Он склонил голову набок, щурясь и пытаясь получше рассмотреть Меньшикова, который был наполовину поглощён полумраком коридора. Поэт заметил, что на Олеге нет лица, что он раздавлен и почти уничтожен, и это подарило ему истинное наслаждение. Всё сработало. — Имею, — ответил Меньшиков, дёрнувшись. — Какой же ты беззащитный… — цокнув в зуб, протянул Сергей. — Весь извёлся, бедняга. А я ушёл, потому что плевать мне на твои порядки. Я же догадывался, что ты будешь искать и узнаешь, что я прекрасно провёл время. Надеюсь, тебе достаточно больно. Меньшиков был уязвлён, ранен, да так сильно, что глаза застелила пелена ярости, смешанной с болью. Быстро подойдя к Сергею, он ударил его кулаком в лицо, тот упал на пол и, потирая скулу, застонал, но тут же рассмеялся. — Дракой ты ничего не изменишь… Всегда буду тебя ненавидеть… Олег схватил Безрукова за волосы и буквально зашвырнул в спальню. Заперев дверь на ключ, он ударил поэта в живот, потом ещё раз, и ещё. Сергей быстро потерял ощущение реальности из-за острой боли и застонал, согнувшись пополам. Меньшиков воспользовался этим, начиная раздевать мужа. Он грубо стаскивал с него одежду и отбрасывал её в сторону, дрожа. Когда Серёжа остался обнажённым, Олег подошёл к комоду, достал оттуда баночку и медицинские перчатки, после чего медленно приблизился к кровати. Сергей стонал, жмурясь и потирая живот. Меньшиков оставил предметы на тумбочке и взял со стола бутылку портвейна, которую начал, пока ждал Безрукова. — Знаешь, кто ты? — тихо спросил Олег, лихорадочно блестя карими глазами. — Принцесса. Истеричная, строптивая, капризная принцесса, от которой любой повесится. — Заткнись… — прошипел сквозь боль Сергей. — Он поцеловал тебе руку, я видел. Меньшиков подошёл к кровати и грубо перевернул Безрукова на живот, а после придавил коленом его голову к подушке. Серёжа возмущённо воскликнул, но его реплика утонула в содержимом наволочки. Олег щедро хлебнул из бутылки и начал поливать портвейном спину Сергея, с упоением наблюдая, как по светлой коже стекают алые струйки. — Лучше бы тебе лежать тихо, иначе я затолкаю тебе в дырку футбольный мяч. Понял меня, сука? — с яростью спросил Меньшиков. Серёжа притих и перестал надавливать затылком на колено. Брюнет медленно убрал ногу. Заметив, что Безруков покорно лежит, видимо, испугавшись угрозы, он самодовольно ухмыльнулся. Плеснув на спину поэта ещё немного портвейна, мужчина с силой шлёпнул его по ягодице и дёрнул за бедро вверх, заставляя встать на колени. Сергей покраснел от стыда, но деваться было некуда. Он очень плохо переносил физическую боль, а по ледяному, полному слепой ярости тону Олега, поэт понял, что тот не шутит и сейчас готов абсолютно на всё. Меньшиков отвёл в сторону одну ягодицу Сергея и полил портвейном сжатый розовый анус. Безруков сильно вздрогнул и зажмурился. Олег грубо, без прелюдий, ввёл в отверстие сперва один палец, сделал им несколько движений, затем второй. Ему было наплевать на то, что это довольно больно. Сергей застонал от боли и попытался отстраниться, но проникновение пальцев стало ещё более жёстким и быстрым. Не дав поэту прийти в себя, Меньшиков вытащил пальцы и, приставив к пульсирующей дырочке горлышко бутылки, начал медленно вводить его внутрь. Серёжа взревел, запрокинув голову, а потом жалко заскулил. Олег ощутил прилив больного наслаждения, и это чувство было довольно странным на фоне слепой душевной боли. Меньшиков медленно сел рядом и начал делать круговые движения бутылкой, горлышко которой теперь находилось в любимом. — Чёрт… Больно… — громко простонал Сергей, то сжимая, то разжимая анус. Оба действия приносили боль. — Ты, вроде, хотел поболтать о свободе? Валяй, — ухмыльнулся Олег и, неспешно вытащив бутылку, с наслаждением посмотрел на пульсирующую расширенную дырку. Ярко-розовую, слегка показывающую нежные внутренности… От этого зрелища доселе полутвёрдый член мужчины встал колом. — Прекрати, прошу-у… Олег взял с тумбочки перчатки надел их. Сергей завалился на бок и, дрожа от ощущений, сжал в кулаке простынь. Не дав супругу даже немного прийти в себя, Меньшиков взял баночку, и вылил на пальцы достаточное количество крема. Свободной рукой грубо развернув задницу Серёжи к себе, Олег отвёл в сторону одну ягодицу и ввёл сразу два пальца во всё ещё пульсирующее отверстие. — Нееет! — завопил Безруков, поскольку те начали безумную пляску внутри него. Было больно, даже очень. — Ты ответишь за каждый свой шаг. Ты будешь страдать, Серёженька, — с хрипотцой произнёс мужчина, добавляя третий палец, а затем и четвёртый. Сергей зарыдал, утыкаясь лицом в подушку. Кулаки всё ещё судорожно сжимали простыню. Меньшиков делал круговые движения пальцами, потрахивал ими дырку, растягивая её. Когда в анус стал проникать пятый палец, Безруков взревел, как раненый гепард. Олег ухмыльнулся, представляя реакцию Ивана, который, конечно же, уже проснулся от этих диких звуков. Меньшиков ощущал страшную потребность заполнить Серёжу собой, и как можно больше. В эти секунды, когда кисть очень медленно и плавно проникала глубже в отверстие Безрукова, он испытал прилив нежности к этому несносному человеку, которого хотел убить и залюбить одновременно. — Ты прекрасен, — шепнул Олег, когда в Серёже оказалась вся кисть. Сергей уже не орал. Переживания были настолько сильными, стимуляции простаты и ануса подарила просто массу ощущений, острая боль сменилась тянущей, по телу разлилось наслаждение. Безруков вжимался лицом в подушку, из его приоткрытого рта вытекала слюна, а зад был оттопырен. Олег медленно обхватил второй рукой стоящий колом член Серёжи, и начал неспешно его дрочить. Сергей бесшумно заплакал — так хорошо ему было. Ощущение наполненности были слишком сильным, просто крышесносным. И вдруг пах свело болью — Меньшиков шлёпнул его по яичкам. Безруков заскулил, ощущая свою полную беспомощность. Боль в яйцах смешивалась с наслаждением в заднице. Он ощущал, как сознание начинает плыть, а тело — жить своей жизнью… Олег осторожно, по миллиметру, вводил руку глубже, с трудом сдерживая желание стянуть с себя штаны и залить Безрукова спермой. Отшлепав яички, Меньшиков продолжил надрачивать член поэта, быстро-быстро работая рукой. Оргазм был стремительным и бурным. Сергей забился в конвульсиях, захрипев. Нижняя часть его тела задёргалась, тогда как верхняя оставалась обездвиженной и даже будто безвольной. Безруков на несколько секунд потерял сознание от оргазма. Член выстреливал сгустками спермы, хотелось рыдать и смеяться одновременно. — Блять… Что ты творишь? — прошептал Олег, сходя с ума от звуков и вида. Сергей закричал, срывая голос. Когда на постель упала последняя капля семени, Меньшиков убрал руку с органа Серёжи. Тот содрогнулся ещё раз, и вдруг разразился безумным, пьяным смехом. Он испытывал эйфорию. Мощную, сильную и яркую, как никогда в жизни. Олег начал осторожно вытаскивать кисть из ануса любимого, и это заняло достаточно много времени — мужчине очень уж не хотелось прерывать сладкое безумие Безрукова, причиняя ему резкую боль. Вытащив руку, Меньшиков восхищённо ахнул — дырка Сергея стала просто огромной. Не удержавшись, Олег начал ласкать языком её воспалённые края, поспешно расстёгивая брюки и доставая на волю член. Серёжа всё ещё находился вне реалий, содрогаясь от ощущений, что дарил горячий язык. Он то смеялся, то всхлипывал, хрипло постанывая. «Посадил голос», — с наслаждением подумал Меньшиков, засовывая язык в дырку и ощущая её пульсацию. Внутри было жарко и влажно. Ждать далее не было никаких сил, и мужчина выпрямился. Пристроившись сзади, он ввёл член в широкий анус и начал быстро двигать бёдрами, вдалбливаясь в тёплого и размякшего Серёжу. Дырка была так расширена, что член двигался в ней совершенно свободно, хлюпая. Меньшикову хватило пятнадцати толчков. Крепко зажмурившись, он начал обильно кончать, рыча от наслаждения и с силой сжимая бёдра Сергея. Ощутив в себе сперму, Безруков снова заплакал. Олег же, излившись в желанную дырку, поборол в себе желания завалиться на любимого и расслабиться. Ревность и душевная боль всё ещё сидели в душе, требуя мести. Меньшиков двинул бёдрами, и член легко вывалился из отверстия. Мужчина перевернул Серёжу на спину и его сердце ёкнуло. Поэт был невозможно хорош: зарёванный, красный, тяжело дышащий, с блядской поволокой на глазах… — Никогда тебе этого не прощу, — прошептал Сергей, с трудом сглатывая. — Не поверишь, но мне плевать, — ухмыльнулся Олег и начал шлёпать парня по щекам, так и не сняв перчатки. Голова того моталась из стороны в сторону, пока Меньшиков не перешёл к более тяжёлой артиллерии, и не принялся грубо щипать грудь, живот, шею, бёдра Сергея, заставляя того кататься по кровати «колбаской» и вскрикивать. — Ты мой. Мой. Запомни это, — прошептал Олег, хватая Серёжу за подбородок и заставляя посмотреть на себя. Горя от вида любимого и самых разнообразных эмоций, терзающих душу, Меньшиков собрал побольше слюны и плюнул в приоткрытый рот Безрукова. Встав, мужчина разделся, накинул халат и вышел из комнаты. Когда он, умывшись холодной водой, уже без перчаток, вернулся, Сергей лежал на боку, глядя безумным взглядом в стену. Его рука и нога время от времени тихонько подрагивали. Меньшиков лёг на бок рядом с супругом, обнял его сзади и уткнулся лицом во влажные волосы на макушке. — Ты создан для того, чтобы отдаваться, Серёжа. И именно мне. Но зачем же ты постоянно меня доводишь? — прошептал он, невольно улыбнувшись. Безруков провёл языком по нёбу. Во рту было невыносимо сухо, не получалось даже нормально сглотнуть. На него навалилось уже привычное, но на сей раз утроенное чувство принадлежности этому человеку. Через физическое воздействие с полным доминированием тот получал власть над Сергеем, и поэт начал в полной мере испытывать никчёмность своих попыток отомстить мужчине. — Я тебя никому и никогда не отдам. И не отпущу, — совершенно спокойный голос Меньшикова заставил Серёжу покрыться мурашками. Он и подумать не мог, что Олег способен на то, что только что произошло. И теперь в его душе начал зарождаться ужас. Ужас от мысли, что всё это и впрямь его судьба, что он, ненавидя Меньшикова, кончает под ним, а тот творит с его телом что-то невообразимое, чем обостряет чувства Сергея. Безруков никогда не питал особой тяги к сексуальным отношениям, он любил прикосновения, любил эмоции, а когда дело доходило до постели, то вся красота «любви» в его голове как-то меркла, приобретала банальные очертания. Сергей никому в этом не признавался, поскольку все его друзья любили хвастаться достижениями в мире физических утех, а он не испытывал большой нужды в сексуальных отношениях. Бывало, что после них он вообще моментально перегорал, и инициатива близости почти всегда лежала отнюдь не на нём. А что теперь? Меньшиков творит с ним какой-то беспредел, о котором Сергей не слышал и не знал, о котором даже не догадывался. А тело, чёртово тело, реагирует… Оргазмы получаются острыми и сильными, сводящими с ума. Сегодня Безруков испытал такую мощную эйфорию, которую невозможно, по его убеждению, получить в обычной жизни. Ничто не может радовать так сильно. — О, Серёжа, видел бы ты себя… — прошептал Олег, нежно целуя макушку измождённого после секса Безрукова. — Ты прекрасен, особенно когда стонешь и отдаёшься мне. Сергей зарумянился, закусывая угол губ. Заниматься сексом с ненавистным человеком — то ещё извращение. И Безруков не мог относиться к этому спокойно. Он также понимал, что не успокоится, и продолжит делать Олегу больно. Он будет мстить и дальше.