Когда выпал снег

Сергей проснулся влажным, словно в комнате было душно и жарко. Меньшиков спал, лёжа на боку и положив руку на живот Безрукова. Поэт осторожно выбрался из кровати и первым делом выглянул в коридор. Письма не было. Серёжа оделся и вышел из квартиры. Ему вдруг захотелось спуститься на первый этаж пешком. Было любопытно посмотреть на интерьер, двери и стены подъезда, хоть он и понимал, что в доме всё примерно идентично. Тем не менее, это была не просто высотка, это был один из символов эпохи. Помпезной, великой, яркой. На улице было достаточно тихо. День только начинался и большинство горожан ещё грелись в тёплых постелях, ведь сегодня был выходной. Безруков сунул руки в карманы пальто и поплёлся в сторону ближайшей булочной. Выглядел он странно: покрасневшие веки, синяки под блестящими глазами, чёлка, что упорно лезла в лицо, покрасневшие от холода уши. Сергей купил батон и, выйдя на улицу, начал есть, любуясь домом, в котором жил. Сперва в голове было пусто, а потом мысли постепенно обратились ко вчерашнему письму. Как странно, что незнакомый человек оказался ему намного ближе всех тех, что окружали изо дня в день. «Взять, например, дядю. Он хороший человек, но трусливый. И услужливый. Ему важно мнение других. Он слабый. Но неплохой — это точно. Он старался дать мне всё, что мог. Да, он не заменит мне родителей. Но кто их заменит? Никто и никогда», — думал Сергей, наслаждаясь хрустящей корочкой и мягким мякишем. «Но разве я могу сказать ему о своих видениях? Никита… Я видел его очень отчётливо, как вот этого прохожего с ёлкой. С ёлкой?! О, неужели Новый год уже совсем скоро? Какое сегодня число? Не помню… Так что было бы, если бы я рассказал дяде о том, что меня преследует мистика? Он бы смотрел на меня, ничего не понимая, сказал бы забыть, списал всё на мою «творческую натуру». Или Вася. Он мне близок так же, как Женя. Я могу на него положиться, но разве смог бы рассказать ему о видениях? Он уже говорил, что считает меня не вполне здоровым, что мне следует показаться врачу. А как бы отреагировал Женя, узнав, что я вижу то, что не видят другие? Он бы сделался очень задумчивым, даже озабоченным, тёр бы подбородок и повторял: «Ого, и что же это может быть? Что же творится-то?». И вдруг Аристарх. Незнакомец. И понимает всё, что я пишу, от первого до последнего слова, чувствует моё состояние… Это просто чудо какое-то». — Сергей? Безруков обернулся и увидел Маслова. Тот, широко улыбаясь, двигался в сторону поэта. Приблизившись, Женя заключил его в объятия и прижал к себе. Они так давно не виделись! — Привет, — улыбнулся Сергей, обнимая Евгения. — Ты куда уезжал? Я уж тебя потерял. Для Маслова это было в порядке вещей — взять самое необходимое и поехать на другой конец страны. Никто этому не удивлялся и не бил тревогу. — Ездил в Сибирь, фотографировал леса. Ах, дорогой ты мой человек! — с чувством произнёс Евгений, не выпуская Серёжу из объятий. За спиной послышался хруст снега, и голос Меньшикова заставил сердце Безрукова сжаться. — Мы должны ехать на дачу. Ты не забыл, надеюсь? Маслов отпустил Сергея, тот повернулся к супругу и откусил от батона. Олег выглядел очень ухоженно, впрочем, как всегда: волосы зачёсаны назад, пара прядей спадали на лоб; идеальное чёрное пальто и кожаные перчатки. А вот в глазах плескалась нескрываемая опасность. — Помню, — буркнул Серёжа. — Не хочу прерывать ваши лобзания, но, может, представишь? — ухмыльнувшись, ядовито спросил брюнет. — Евгений Маслов, мой друг. А это… мой… — Безруков не мог произнести мерзкого словосочетания. — Мой… — Муж. Я его муж, — закончил фразу Меньшиков и пожал протянутую руку Маслова. — Очень рад. Не знал, что ты… — несколько растерянно улыбаясь, заметил Евгений. — Что ж, пойду. Звони, Серёж. — Ага. Пока. Проводив друга взглядом, Сергей откусил ещё от мягкого батона и посмотрел исподлобья на ревнующего Меньшикова. — Почему твой друг тебя тискал? — спросил тот без всяких прелюдий. — Не тискал, а обнимал. Мы сто лет не виделись… — И ещё сто не увидитесь. — Прекрати! — вспыхнул поэт. — Хватит ревновать! Меня это злит!  — Было у вас что-то, м? — Олег продолжал переть, как танк, медленно надвигаясь на супруга. — Нет, — отступая назад, тихо ответил поэт. — Врёшь ведь. — Не вру, он мне просто друг! — воскликнул Серёжа. Олег схватил его за плечи и впечатал спиной в ствол дерева, после чего накрыл губы любимого своими и толкнулся языком в раскалённый рот. Поцелуй со вкусом белого хлеба был довольно специфическим, и брюнету это очень понравилось. Крепче вжимая Сергея в дерево, он ласкал его язык своим, лизал нёбо и воровал дыхание. Безруков уронил остаток батона на снег и на него тут же набросились голуби. Когда Меньшиков разорвал поцелуй, чтобы вдохнуть, Серёжа оскалился, схватил мужчину за подбородок и принялся вылизывать его лицо. Он делал это не ласково и играючи, а грубовато и быстро, как пёс. Олег был потрясён до глубины души. Лицо стало влажным от слюны и покалывало от мороза. — Ненавижу твою чёртову ревность. Удушливая, как и ты, — подленько улыбаясь, прошептал Сергей. К ревности, клокочущей в душе, добавилась жаркая боль и злость. Рыкнув, Меньшиков снова вжал мужа в дерево и начал терзать его губы, до крови их кусая и попросту насилуя. Серёжа застонал от боли и ощутил во рту железный привкус. В ушах шумело, сердце, казалось, бушевало уже где-то в горле, о нормальной поездке и речи идти не могло. Оторвавшись от покусанных окровавленных губ, Олег схватил Сергея за запястье и заволок его в подъезд. Не боясь, что кто-то может войти или спуститься, мужчина припечатал Безрукова животом в красиво расписанную стену, и начал разбираться с его брюками и бельём. Сергей рассмеялся, слизывая с губ кровь. Прижавшись лбом к прохладной поверхности, он бормотал: — Какой же ты ненормальный… Псих… Последний псих… Меньшикову пришлось задрать пальто Сергея, чтобы можно было спокойно войти в него. Плюнув на пальцы, он начал растягивать тёплое отверстие, упиваясь стонами Безрукова. Тот даже в такой ситуации умудрялся по-мелкому, но сопротивляться, сжимая в себе пальцы мужчины. — Строптивый ты мой, — маниакально улыбаясь, прошептал Олег, вынимая из дырки поэта пальцы и дёргая его за бёдра на себя, тем самым заставляя прогнуться в пояснице. Разведя ягодицы в стороны, Меньшиков жадно рассмотрел нежно-розовый анус и, взяв свой твёрдый член у основания, начал вводить его в отверстие. Сергей зашипел, ибо был плохо подготовлен, но понимание, что всё это происходит в общественном месте, и их в любой момент могут застукать, дарило острые эмоции, щекотало нервы. Когда плоть вошла наполовину, Меньшиков судорожно выдохнул и вогнал член целиком одним движением, с силой накрывая ладонь Серёжи, лежащую на стене, своей. Безруков вскрикнул от сильных ощущений. Олег нащупал его покусанные губы пальцами второй руки и просунул два из них в горячий рот поэта. Сергей прикусил их, заставляя Меньшикова вздрогнуть и начать быстро двигать бёдрами, по-звериному трахая любимого. Яички с громкими шлепками ударялись об ягодицы. Серёжа водил задницей, хрипел, кусал пальцы во рту и снова ощущал себя не человеком, а одним сплошным отверстием, созданным для того, чтобы его имел Олег. Как же его было много… Он заполнял собой всё существо Безрукова, и делал это жёстко, сильно, бескомпромиссно. Темп от звериного перерос в нереальный, сбивающий с ног, заставляющий обоих мужчин с силой содрогаться на каждый толчок. Постанывая и тяжело дыша, Меньшиков на пределе физических возможностей агрессивно вдалбливался в Серёжу, который вообще перестал что-либо соображать от такой бешеной скорости. Он пускал слюни, жмурился, то сосал, то кусал пальцы Олега, и сам не заметил, как его с головой накрыл бешеный оргазм. — Ты только мой. Запомни это. Навсегда, — злобно прошептал мужчина, трахая Сергея. Меньшиков успел закрыть рот поэта ладонью за секунду до того, как тот вскрикнул и начал обильно кончать, содрогаясь в конвульсиях и закатывая глаза. Второй рукой он скрёб по стене, и еле держался на ногах, а член продолжал в бешеном темпе таранить его простату. Олег не выдержал бурного оргазма Сергея, и стоило тому начать содрогаться, как внутрь пульсирующей дырки полетели сгустки спермы. Полностью излившись в супруга, он двинул бёдрами назад, и толстый член вывалился наружу. Меньшиков, влажный и раскрасневшийся, похлопал Серёжу по ягодице. Тот всё ещё дрожал, и если бы Олег не сжимал его бедро, рухнул бы на пол. Мужчина убрал ладонь со рта Сергея и медленно повернул поэта к себе лицом. То было красным, серо-голубые глаза горели безумием, изо рта тонкой струйкой вытекала слюна, а покусанные губы были влажными. — Какой же ты… — с восхищением прошептал Олег и приласкал щёку Серёжи. Лифт пришёл в движение и Меньшиков натянул брюки, а после привёл в порядок Сергея. Тот всё ещё ничего не соображал, поэтому Олег вывел податливого Безрукова из подъезда без лишних разговоров. Пока машина ехала в сторону дачи, Серёжа, разомлевший от мощной разрядки, успел задремать и проснулся лишь тогда, когда автомобиль прибыл на место назначения. Меньшиков с теплотой посмотрел на сонного и забавно осматривающегося поэта. — Серёжа, я сейчас сломаю тебе палец. Безруков вздрогнул и уставился на брюнета: — Чего?.. — У тебя два варианта: либо ты надеваешь кольцо и никогда не снимаешь его, либо я ломаю тебе палец, — с этими словами Меньшиков достал из кармана обручальное кольцо Безрукова. Если в самом начале семейной жизни Сергей принял бы такие слова за обычную угрозу, то теперь, после всего пережитого, Серёжа был уверен, что его муженёк способен абсолютно на всё. Поэтому, немного поразмыслив, он выхватил кольцо и надел его на палец. — Доволен? — спросил раздражённо. — Вполне, — вкрадчиво ответил Олег и ухмыльнулся. — Ты мерзавец. — Ну-ну. — И подонок. — Ещё как? — Гад. Подлец. Ненавижу тебя… Меньшиков обхватил рукой шею Сергея, притянул его к себе и страстно поцеловал в губы, а после нежно коснулся губами кончика носа. Безруков опешил от такой реакции на грубости. — Страстный ты у меня, — с теплотой улыбнулся Олег и вылез из машины. — Идём. В доме играла музыка и пахло едой. Родственники шумно, с поцелуями и объятиями встречали гостей. Таня крепко обняла сперва одного дядю, потом второго. Меньшиков вручил ей толстую книгу в красивой яркой обложке. Девочка была на седьмом небе от счастья. Сергей заметил, что на его искусанные губы то и дело косится кто-то из родни треклятого муженька, и невольно смущался. Олег улыбался и вёл себя непринуждённо, стараясь не смотрел на Козю. В душе всё ещё сидела жгучая ревность. Меньшиков прекрасно понимал, что зря ревнует к другу Сергея, что там, по сути, нет повода, но желание посадить Безрукова под вечный арест было слишком велико. Олегу и так было невыносимо мало его, так ещё и приходилось делиться с окружающим миром… — Как вы будете справлять Новый год? Уже решили? — спросил Борис Леонидович, когда всё семейство уселось за стол. — Ещё нет, — ответил Олег. — А вы, как всегда, здесь?  — А куда уж нам деваться, — развёл руками дед Дмитрий. — Как привыкли, по старинке… — И вы приезжайте, — улыбнулся генерал.  — Если никаких других планов не возникнет, — чуть улыбнулся Олег. — Новый год — семейное торжество… — со знанием дела произнёс Борис Леонидович. — Вспомнил сейчас, как ты рассказывал Деду Морозу, которым был мой дорогой брат, стихи на английском. Тебе ведь лет семь было, не больше. — Да, семь. Английский — мой первый иностранный язык. А читал я тогда Шекспира, — проведя кончиком указательного пальца по кромке голубой фарфоровой чашки, ответил Меньшиков. — И ему подарили железную дорогу, а мне раскраски, — ухмыльнулся Казимир. В его голосе явственно звучала горечь, хоть он и попытался замаскировать её насмешливым тоном. Не вышло. — Только не заводи пластинку, что у тебя было обделённое детство, — ухмыльнулся Борис Леонидович. — Всем бы такое «обделённое»… — Вот никогда я этого не понимал, — сжав ложку в руке, грубовато произнёс Козя. — Почему некоторые родители так любят попрекать «счастливым детством»? Они приводят детей в этот мир, они обязаны всё им дать. Анастасия и Антонина поражённо переглянулись. Никто не ожидал подобного поведения от тихого и молчаливого Казимира. — Конфету съешь, Козя, — помолчав, хмуро произнёс генерал и сделал глоток чая. Ложка упёрлась ему в щёку — он никогда не вытаскивал её из чашек и стаканов. — Не отмахивайся от меня, отец! — воскликнул Казимир, бросая ложку на стол и вставая так резко, что ножки со скрипом оцарапали половицы. — Всю жизнь отмахивался. Хватит. Надоело. — Да какая муха тебя укусила? — возмутился Дмитрий, взирая на Козю сквозь стёкла очков непонимающим взглядом. — Олежа то, Олежа сё… Всю жизнь я это слышу. Только от своего отца. У Олежи были свои родители! Но мой хвалил его так, будто считал своим сыном, — Казимир заходил по комнате туда-сюда, заламывая руки. — Все мои успехи принимались как должное или с прохладной улыбкой, зато что бы ни сделал Олег — он всегда был умница, молодец, его пылко хвалили, обнимали, ему дарили подарки. Ты помнишь, отец, тот случай с любимой зелёной вазой матери? Так вот. Это не он разбил её, а я. Он предложил взять на себя мою вину, потому что знал, что ему ничего за это не будет, а меня бы поставили в угол. И впрямь — ты улыбнулся и сказал, что это не страшно. Почему? Потому что это сделал твой Олежа. И мать его обожала. Гордилась им. — Остановись, — сухо сказал Борис Леонидович, недобро прищуриваясь. — Ты не хочешь слышать правду? Нет уж, ты будешь слушать. Олег-Олег… Вечный герой и любимец семьи. Я ведь не завидовал тебе, нет. Я искренне тебя любил. Но ты… ты всегда выпячивал себя, свои таланты, ты не оставлял мне шанса, тебе нравилось соревноваться со мной, — Казимир остановился и, скалясь, уставился на капитана. — А я хотел просто твоей дружбы, мне не нужно было соперничество. Я невольно начал завидовать тебе, такому обаятельному и успешному. И всё думал: «Ну когда же на его пути возникнет такое препятствие, которое он не одолеет. И оно возникло»…  — Танюша, пойдём, поиграем в «Морской бой», — резко произнесла Антонина Сергеевна и встала, беря за руку изумлённо глядящую на отца девочку. — Казимир, прекрати! — топнула ногой Анастасия Сергеевна. — Да в своём ли ты уме? — Вот он, источник моего спасения, — Казимир указал пальцем на Сергея. Тот подавился и закашлялся, ибо рот был забит пирожком. Олег напрягся всем телом, меняясь в лице и исподлобья глядя на брата. — Замолчи! — рявкнул генерал и ударил кулаком по столу. — Да-да, это он! Мой бедный брат любит его, как умалишённый. А нашему литератору на него плевать! — сказав это, Казимир залился злым смехом. — И, знаете, дорогие родственнички, меня так греет, что он глубоко несчастен! И никогда не будет счастлив. Хочу увидеть его лицо в тот момент, когда Сергей уйдёт от него навсегда! В комнате повисла гнетущая тишина. Меньшиков медленно, пугающе медленно встал и сказал ледяным голосом, от которого по коже присутствующих побежал холодок: — Выйдем. — Запросто! — ухмыльнулся Козя. Братья направились на выход. — Стойте! Куда же вы? — воскликнула Анастасия Сергеевна. Безруков медленно проглотил то, что было во рту. Дверь захлопнулась, на миг впуская в дом зимний аромат и холод. — Что же делать? Надо бежать за ними… — испуганно произнесла бабушка, взирая на Бориса Леонидовича. Тот выглядел пугающе, глаза свирепо блестели, и помимо кипящей эмоции в них застыло нечто ледяное. Откуда-то с улицы послышался вопль. Анастасия Сергеевна вздрогнула и положила руку на сердце. Генерал порывисто встал и, не надевая верхнюю одежду, вышел из дома. Сергей нервно пригладил волосы ладонью и последовал за ним. Олег и Казимир дрались на кулаках прямо перед домом. Проигрывал, как всегда, Козя, отродясь не умеющий драться. Капитан повалил его на спину и начал наносить наотмашь жестокие удары кулаками по лицу. Сергей в нерешительности посмотрел на Бориса Леонидовича. Тот рукой перекрыл ему путь, давая понять, что не надо кидаться их разнимать, при этом неотрывно глядя на дерущихся. Меньшиков с яростью избивал брата, кровь капала на снег и пачкала кулаки. Вовремя остановившись, он с трудом встал и, пошатываясь, отошёл в сторону. Наклонившись, мужчина подобрал с земли снега и принялся тереть им руки. — Молодец, Олег. Я бы поступил так же, — сухо произнёс Борис Леонидович. Подойдя к лежащему на земле, он сказал: — Чтобы я больше не видел тебя в своём доме. Сказав это, он развернулся и ушёл. Безруков переводил встревоженный взгляд с Кози на Олега, и обратно. Меньшиков запрокинул голову к серому зимнему небу и судорожно выдохнул, выпуская ртом облачка пара. Горячая ярость потихоньку утихала. Олег вдруг вспомнил, как пятнадцать лет назад, тоже в декабре, они с Казимиром играли в снежки здесь же, на этом самом месте. Разве же он хоть когда-нибудь кичился превосходством перед братом? Разве он пытался его чем-то обидеть? Меньшикову не было больно или обидно, он никак не отреагировал бы на обиженные реплики Казимира, если бы тот не затронул больную и запретную тему. Это была его роковая ошибка. — Ты простынешь, — сказал Олег, повернувшись к Сергею. — И ты опять ходишь без шапки. Брюнет сделал шаг в сторону Сергея. Тот невольно отшатнулся, боясь, что мужчина накинется с кулаками и на него. Но Меньшиков едва заметно улыбнулся, подошёл к мужу и положил ладони на щёки супруга. На костяшках пальцев остались следы снега и крови. — Не глаза, а летнее небо… Идём в дом. И, коснувшись губами губ любимого, обнял его за плечи и двинулся в сторону крыльца. — А где Козя? — спросил Дмитрий, поправляя очки. — Скоро придёт, — мягко усадив поэта в кресло, Олег подошёл к буфету, взял бутылку с наливкой и плеснул её в рюмку. Выпил и поморщился. Генерала в столовой не было. Сергей вспомнил его суровое лицо и вздрогнул. Меньшиков медленно опустился в плетёное кресло-качалку и начал покачиваться, рассматривая кисти рук. Дверь приоткрылась и в дом, пошатываясь, вошёл Казимир. Его избитое лицо было залито кровью. Анастасия Сергеевна ахнула и прижала ладони к щекам, затем неожиданно ловко вскочила и, взяв мужчину за руку, повела на второй этаж. — Что-то я есть захотел… — прошептал Серёжа. Он встал, подошёл к столу и сел на своё место. Нервное напряжение сыграло свою злую шутку. Поэт жевал пирожки и запивал их чаем, который сам себе подливал, а Олег откинулся на спинку и прикрыл глаза, продолжая покачиваться. Вскоре в столовую вернулись Таня и Антонина Сергеевна. Девочка встала у окна, подпёрла голову кулаком, и стала рассматривать белоснежный сад. Раздался грохот, и с лестницы чуть ли не сбежал Казимир. Он был облачён в пальто и шляпу, и в правой руке держал чемодан. — Пап? Ты куда? — спросила Таня, посмотрев на мужчину. — Подойди сюда. Девочка подошла. Козя сел на корточки и сжал её плечи.  — Мне нужно уехать. На время. Ты пока остаёшься с прабабушками. — Уехать? Куда? — склонив голову набок, спросила Таня. — В командировку. — По работе? — По работе.  — Хорошо, — просто ответила девочка и улыбнулась. С лестницы сбежала Анастасия Сергеевна и схватила Козю за руку: — Постой! Помиритесь же! Козенька, ты просто извинись перед ним… — Не все слова достойны прощения, — сказал заходящий в комнату генерал. Он курил трубку, с прищуром глядя на сына. — Они ведь друзья! С детства! Сейчас они пожмут друг другу руки. Правда? Козя, Олег? — с надеждой взирая то на одного брата, то на другого, лепетала пожилая женщина. Меньшиков смотрел на неё ничего не выражающим взглядом и продолжал покачиваться. — Ты помнишь, кто я, Анастасия? — спросил генерал, усаживаясь в кресло. — Конечно… — Я этими руками, — он взмахнул правой рукой, в левой сжимая трубку, — делал революцию. Писал историю нашей страны. Бил буржуинов на Севере, в Сибири, на Кавказе… По всем краям нашей Родины! Мои портреты на почтовых марках, наряду с товарищем Сталиным, моим именем названа улица! Сергей еле удержался, чтобы не икнуть, взирая на генерала. — И вот это, — он указал трубкой на Казимира, — мой сын. Этот сгусток мелочности и неблагодарности. Козя вздрогнул и явно хотел что-то возразить, но не стал и просто обвёл присутствующих затравленным взглядом. — Я всё сказал, — вкрадчиво добавил генерал и вставил трубку в рот. Казимир посмотрел на Безрукова, затем на дочь. Никто ничего не произнёс. Мужчина поднял чемодан и вышел из дома. — Зажгите свет, — сказал Борис Леонидович. Зоя, всё это время выглядывающая из кухни, выбежала в столовую, дабы выполнить просьбу. — Нет ничего важнее семьи, кроме, конечно же, Советской Родины. Могу ли я сомневаться в том, что был хорошим отцом? Никогда, — размеренно произнёс генерал и сдержал вздох. — Как же он теперь? — тихо спросила Анастасия Сергеевна. — Не говори мне сейчас о нём… Таня подошла к дедушке, села ему на колено и обняла одной рукой за шею. — Я бы тоже хотела, как ты, делать историю, — с восторгом глядя на Бориса Леонидовича, сказала она. — А ты и будешь это делать. Мы начали, а вы, молодёжь, будете писать дальше, для будущих потомков, — миролюбиво произнёс генерал. Зоя начала возиться с посудой, сообщив, что сейчас подаст рулет. Сергей встал из-за стола и решил пройтись по дому, чтобы немного развеяться. Он оказался в библиотеке на втором этаже и принялся рассматривать книги за стеклянными дверцами шкафа. Как же лестно было увидеть издание со своими стихами! Также внимание Серёжи привлекла книга в чёрном шершавом переплёте. Золотистыми буквами было написано «Блистающий мир». Безруков достал издание и открыл его. На пол упали листы. Сергей наклонился и поднял их. Это оказались рисунки. Несмотря на рациональность самих композиций и идеальность линий, это были красивые картины, Сергей бы так никогда не нарисовал. Бледные цветные карандаши придавали рисункам какую-то осеннюю матовость. Река, берёзы, хвойный лес, клён с золотой пятернёй, дом, поглощённый осенним туманом, зимние кусты, воздушные сливочные облака, белоснежное поле и серое небо… Отвести взгляд от пейзажей было непросто. Художник явно был перфекционистом, не давал волю ни одному лишнему штриху, ни одной лишней эмоции, в его работах всё было гармонично и спокойно. Настолько, что в них хотелось окунуться. Сергей перевернул один из листов и с изумлением увидел подпись: «О. Меньшиков, ноябрь, 1915». За окнами начинало смеркаться: зимой сумерки отчего-то всегда приходят слишком рано и приносят с собой смутную тревогу.