***
Олег остановился возле яркого шатра, манящего переливами разноцветных огоньков. Ворон спустился ниже, закружил прямо над головой мужчины. «Чтобы убить, нужно заставить врррага посмотррреть вам в глаза! Помните это», — прокаркал он и воспарил ввысь. На Париж уже опустилась нежная тёмно-синяя ночь. Меньшиков слышал отдалённый смех и обрывки французской песни, доносящейся из далёкого окна. Было так плохо, что хотелось согнуться пополам и выблевать всё, что есть внутри, а потом лечь на землю и не вставать. Но дикое желание отыскать и вернуть Серёжу заставляло действовать. Хотелось повторять в бреду: «Вернись, Серёжа, вернись. Ты только мой». Хотелось убить всех, каждого, кто окажется на пути. Хотелось рыдать. Просто рыдать. Горько, навзрыд. Хотелось ножом выковырять из себя боль и любовь. Мужчина вошёл в шатёр и оказался в тёмном коконе. Сперва ничего не происходило, а потом щеки коснулся лёгкий, воздушный мыльный пузырь. Коснулся и лопнул. В паре метрах от Олега возник круг света. В нём, повернувшись к гостю спиной, стоял Весхес. — За ним пожаловал? — ухмыльнулся он. — За ним, — процедил Меньшиков сквозь зубы. — Он сам захотел освободиться. Но он отказывается платить. — И что же ты потребовал за свободу? — голос капитана чуть подрагивал от ненависти. — Его дар. Зачем он Сергею, если он больше никогда не вернётся в Россию? — Где он сейчас? — помолчав, сухо спросил Меньшиков. — Не могу сказать. — Можешь. Он ведь всё равно не отдаст дар. Считай, что Серёжа передумал. Верни его мне. — Всё не так просто, — рассмеялся мужчина в ярком костюме. — Кстати, меня зовут Арчибальд Весхес. Приятно познакомиться. — Это не взаимно. — Жаль! — ухмыльнулся тот и медленно повернулся. Его лицо защищало от взгляда Олега море из разноцветных мыльных пузырей. — Какой смысл мне возвращать тебе Сергея? Я попытаюсь выбить из него его талант. Я уже лишил его дара речи и частично зрения… — Что ты сказал? — вспыхнул Меньшиков, сжимая руки в кулаки. — Мразь. — Полегче, товарищ большевик! — ухмыльнулся Арчибальд. Олег ринулся на Весхеса, намереваясь схватить тварь, но тот исчез и очутился за его спиной. — Ку-ку! Меньшиков резко обернулся и снова не увидел лица, что было защищено пузырями. Капитан пытался призвать силу, в ярости думая: «Умри!», но глаза противника были скрыты, стало быть, убить его так просто не получится. — Если меня не станет, ты никогда не узнаешь, где твой Серёженька, — чуть серьёзнее добавил Весхес. — Так что… — Что ты хочешь? За то, чтобы вернуть его мне и… вернуть ему речь и зрение, — с трудом сдерживая желание заорать, сухо спросил Меньшиков. Какое-то время Арчибальд молчал, а потом сказал: — Что ж, это можно устроить. Ты ведь умеешь общаться с умершими. А для меня, видишь ли, мир загробный совершенно недосягаем. Приведи мне одного моего товарища, давно ушедшего в тот самый мир, и я верну тебе Безрукова в целости и сохранности. — Говори, что за товарищ, — резко отозвался брюнет, недобро блестя глазами. — Его зовут Авраам. Когда-то давно он служил в моём цирке. — Гарантии. — Что? — Мне нужны гарантии, что ты действительно отдашь Сергея. — Что ж, хорошо. В конце концов, если ты попытаешься меня обмануть, я закину его туда, где ты уже точно его никогда не отыщешь, — иронично ответил Весхес. …Серёжа лежал на полу в той самой комнате с видом на море и ощущал разрывающую боль. Рука продолжала ковыряться в его внутренностях, пытаясь добраться до истока поэтического таланта. Истекая потом, Безруков всеми силами противился вторжению, время от времени теряя сознание от всепоглощающей боли. Глаза его были открыты, но он ничего не видел. «Я ослеп! Ослеп!», — истерично металось в голове. «Ничего я тебе не отдам. Это мой дар. Только мой. И даже чёртова свобода не стоит такой цены, понял?!» — то и дело вопил он всеми фибрами своей души. И когда Сергею уже начало казаться, что смерть дышит в затылок и боль становится просто убийственной, он провалился в какую-то мягкость, словно пол засосал его в себя. Он слышал голоса, а перед глазами стали проявляться очертания человеческих фигур. Меньшиков испытал сильнейшее облегчение, когда в появившемся круге света, неподалёку от Весхеса, возник лежащий поэт. Тот жмурился, трогал своё лицо и походил на безумца. Олег медленно и мучительно сглотнул, его глаза наполнились страшной болью и… любовью. Мужчина задрожал и чуть не упал, увидев Серёжу. — Я выполнил свою часть уговора! Давай. — Если попробуешь меня надурить — я найдут тебя и уничтожу. Любимыми способами, — сказал Меньшиков. Этому голосу было нельзя не поверить. Капитан закрыл глаза и, действуя совершенно интуитивно, идя на поводу у инстинктов, мысленно обратился к некоему Аврааму. «Выйди из могилы и возникни здесь», — приказал он. В нос ударил запах влажной кладбищенской земли. Сознание рассекло белое лицо клоуна с нарисованной красной улыбкой и чёрными стрелками на щеках и над глазами. Тихо напевая какую-то песню и пошатываясь, клоун, облачённый в зелёный костюм в крупный белый горошек шёл по тёмному кокону, в котором сейчас находились Меньшиков, Безруков и Арчибальд. Запах земли становился сильнее, безумная песня — громче. Кудрявые малиновые волнистые волосы подпрыгивали, рассекая тьму. — С тобой приятно иметь дело! Твоя сила впечатляет! — раздался громкий голос Весхеса. — Прощай, злой большевик! Раздался хлопок, и всё погасло.***
Сергей очнулся в каком-то подвале без окон. У стены горела блёклая лампа. Сам поэт лежал на железной кровати, и его запястья были привязаны верёвками к изголовью кровати. Шрамы от попытки суицида неприятно ныли от трения. Дверь отворилась, и в помещение медленно, словно чёрная тень, вошёл Меньшиков. Внутри у Серёжи всё похолодело. Он не думал, что Олег найдёт его. Он надеялся, что не найдёт. — Развяжи меня… — тихо произнёс Безруков, удивляясь тому, что речь вернулась. Да и невидимая рука больше не терзала внутренности… Неужели Меньшиков спас его? Ничего не ответив, брюнет поставил на стол коробку и, вытащив из неё верёвку, подошёл к супругу. От мужчины веяло ужасом, смертью, яростью и безумием. Глаза были почти чёрными, и в них не плескалось ничего, кроме холодной тьмы. В эти секунды Сергей в полной мере почувствовал, что ему крышка. Похолодел. Олег грубо согнул сперва одну ногу поэта, потом другую. Тот чувствовал, что муж связывает их так, чтобы нельзя было разогнуть, и сердце отчаянно колотилось в груди. Вскоре Безруков был связан и совершенно беззащитен. — Что ты задумал? — подрагивающим голосом спросил Сергей. — Ты хотел сбежать, мразь, — отчеканил капитан, и со всей силой ударил Серёжу кулаком в лицо. Тот захлебнулся кровью. Постанывая и жмурясь от боли, он повернул голову набок и сплюнул алую жидкость на матрас. Меньшиков, тяжело дыша, смотрел на Безрукова. Чёрные пряди лезли в глаза. Резко выпрямившись, мужчина подошёл к коробке и достал из неё тёмные перчатки из эластичной ткани. Надев их, он вернулся к своей жертве. С трудом разлепив глаза, Серёжа увидел, что Меньшиков зажигает толстую чёрную свечу. Ему стало ещё страшнее. Полная беспомощность внушала страх, превращало рот в пустыню. Поэт тут же забыл о боли в лице. Олег встал рядом с кроватью. Глядя на огонь, он не моргал, и рука его даже не дрожала. Меньшиков понимал, что готов зайти очень далеко, лишь бы отомстить Сергею за всю ту боль, которую тот осознанно и целенаправленно ему причиняет. И будет причинять — это капитан очень хорошо понимал. — Не надо, пожал… — торопливо произнёс Безруков. Договорить он не успел — на правый сосок отчаянно закапал горячий чёрный воск. Вскричав, поэт задёргался, пытаясь вырваться, но тщетно. — Больно! Олег зачарованно наблюдал за тем, как чернота засасывает розовость соска и образует на нём корку. После этого мужчина обильно полил воском и второй сосок. И снова крик Серёжи — услада для ушей. «Ты ничего не понимаешь. Холодный, жестокий, бессердечный. Ребёнок капризный. Ты — моя смертельная болезнь, от которой нет никакого лекарства. Как же я хочу, чтобы ты испытал хотя бы одну десятую той боли, которой терзаешь меня каждый божий день. Я никогда не требовал от тебя любви. Да, я мечтаю о ней, и пошёл бы абсолютно на всё, чтобы ты полюбил меня, но… Но я не требую её от тебя. Но и играть с моим сердцем, не неся никакого наказания, ты не будешь, Серёжа. Этим ты не унизишь меня. Я не позволю. Ты прольёшь слёзы за всё, что причинил мне. И ты навсегда останешься моим. Ничто не разлучит нас, ничто не убавит мою любовь. Мне ничего не нужно, кроме тебя», — думал Олег, крепко сжав челюсти. Дорожка воска, словно чёрные лепестки, пролегла от груди к низу живота. Сергей завопил, когда Меньшиков, взяв член поэта, осторожно капнул лишь одну каплю на розовую головку. После этого брюнет от души полил горячим воском лобок Безрукова. Тот уже покрылся потом, кричал, стискивал зубы и жмурился. Беспомощный и раскалённый. Олег отошёл к столу и вернулся не только со свечой, но и со стеклянной баночкой. Сергей ощутил, как пальцы, обтянутые перчаткой, натирают его натянутый анус прохладным гелем. Боль от воска всё ещё блуждала по телу, заставляя Безрукова подрагивать. Меньшиков с наслаждением смотрел на лицо поэта, начиная растягивать его анус. Сперва одним пальцем, затем двумя… Набирая побольше геля, он ловко и грубовато орудовал в дырке любимого. Через некоторое время, просунув в неё четыре пальца, он согнул их и начал откровенно трахать ими воспалившийся от грубостей анус. К этой секунде свеча уже выделила побольше воска, и Олег, поднеся её к животу Серёжи, повернул набок. Чёрные капли быстро закапали на пупок и кожу рядом с ним, заставив Сергея орать и от пальцев внутри себя, и от жарких поцелуев воска. Безруков уже сто раз пожалел, что решился бежать. Он чувствовал, что Меньшиков потерял всяческий разум, и эти пытки могут продолжаться вечно. Дёргаясь, Серёжа вскрикивал и тщетно пытался отстраниться, увернуться от боли. Краёв ануса коснулось что-то тёплое и гладкое. Безруков в ужасе распахнул глаза и приподнял голову, убеждаясь, что Меньшиков засовывает в него горячую и горящую свечу. — Нет, вытащи! — заорал он охрипшим голосом. — Терпи, — холодно отчеканил Олег. Осторожно просунув толстую свечу до середины, он ухмыльнулся и принялся поглаживать влажными от геля ладонями, обтянутыми чёрными перчатками, посиневшие от связывания согнутые ноги мужа. Серёжа ощущал невольные сокращения живота — свеча была слишком толстой, не менее восьми сантиметров в диаметре. А ещё она грела всё изнутри, припекала, даря боль и наслаждение. Эта буря эмоций становилась всё больше. Сергей ошалело смотрел на Меньшикова, что сидел между его ног. По бледному лицу Олега прыгали тени, падающие от проклятой свечи. — Вытащи её, ааа! — не выдержал Серёжа. Огонь начал подпекать ягодицы, свеча становилась всё меньше, горячий чёрный воск стекал на матрас. Не слушая вопли поэта, Меньшиков зачерпнул побольше геля и, обхватив член Безрукова, начал грубо, с силой дрочить его. Тот забился макушкой о матрас, вопя. Это было слишком. Ему казалось, что огонь уже проник внутрь, а благодаря руке Олега член начал твердеть. Чекист дунул на огонь. Тот погас, не дойдя до кожи буквально полсантиметра. Сжав фитиль двумя пальцами, брюнет вытащил свечу из дырки. Та запульсировала, желая быть снова заполненной. Сергей метался, насколько это позволяли верёвки, и вертел задницей. Меньшиков отпустил член Серёжи, который слегка покачивался от возбуждения. На головке проступила большая капля смазки, смешиваясь с засохшей горошиной чёрного воска. Капитан отошёл к столу. Сергей содрогался, ничего не соображая. Дырка горела, как и кожа. Ему казалось, он только что побывал на сожжении самого себя — настолько всё накалилось. Особенно внутри. И почему-то пахло поздней чёрной смородиной, сок её был на губах. Вернувшийся Олег ударил поэта по окровавленной щеке и грубо оттянул пальцем кожу верхнего века левого глаза, а после соединил её с бровью прищепкой. — Чтобы ты, сволочь, не закрывал свои дивные глаза, — хрипловато прошептал Меньшиков. Затем проделал всё то же самое со вторым глазом. Безруков застонал, чувствуя себя ещё больше униженным. Попытался моргнуть — получил словно разряд тока в лицо. — Не надо, пожалуйста… Хватит, — шептал он словно в полубреду. — И не мечтай, — вернувшись к тому месту, где сидел ранее, Олег щедро вылил на правую руку побольше геля и начал медленно вводить её в расширенный анус, соединив кончики пальцев и совершая круговые движения. Внутри всё распирало, словно туда проникало какое-то существо. Сергей мучительно застонал и отключился на несколько секунд. А когда он снова вернулся в реальность, в дырке было так много, что казалось, рука Меньшикова уже подбиралась к его желудку. Серёжа разрыдался, больше не в состоянии себя как-либо контролировать. Он рыдал громко, с завываниями, а стоящий колом член покачивался, истекая смазкой. Олег остановился лишь тогда, когда рука оказалась в поэте по локоть. Спустя несколько секунд Безруков попытался начать шевелиться, чтобы хоть как-то смириться с безумными ощущениями, но верёвки не позволили. Тот взвыл долго и безумно, словно уже перестав быть человеком. Меньшиков медленно обхватил его член и начал грубовато дрочить. — Может, отрезать тебе его? Всё равно больше не пригодится, — жёстко произнёс он. На это возбуждённый Сергей ответил ещё более громкими рыданиями. Ему было очень хорошо и невыносимо плохо. Радость и ужас. Север и юг. Слёзы и желание хохотать от диких физических ощущений. Меньшиков слегка шевелил рукой, которую обхватывала тёплая, влажная, податливая мягкость. Когда Безруков был на грани оргазма, Олег перестал ему дрочить и принялся хлестать ладонью его яички. Тот взревел от боли. На его красной шее проступила толстая вена. Вдоволь отшлёпав яйца, Меньшиков начал осторожно вытаскивать руку. На это потребовалось не менее пяти минут. Безруков бормотал что-то бессвязное, смеялся от эйфории и плакал от боли, прогибался в груди. И когда рука выскользнула из отверстия, брюнет поразился её огромности. Не удержавшись, он со злостью плюнул в неё, розовую, бешено пульсирующую, открывающую нежную внутренность. Сняв правый сапог, он принялся с силой шлёпать его подошвой сперва одну натянутую ягодицу Сергея, затем вторую. Тот подвывал, испытывая раздирающие возбуждение и боль. Зад горел, и поэт чувствовал её пульсацию, было невыносимо пусто, хотелось наполненности. Шершавый и крепкий сапог наказывал его зад снаружи, и в какой-то момент мокрый Серёжа снова потерял сознание. Его глаза не закрывались, поскольку их удерживали прищепки, дарящие адскую боль при попытке опустить веки, поэтому глазные яблоки просто закатились до белков. Перестав шлёпать зад супруга, Олег бросил сапог. Ягодицы горели алым, и этот цвет прекрасно контрастировал с синеватыми перевязанными ногами. А дырка продолжала сжиматься-разжиматься. — Раз так просишь… — пробормотал Меньшиков и заткнул её свечой, жёстко вогнав ту в анус. После этого брюнет обошёл кровать и увидел слюни на подбородке Сергея, и то, что тот в очередной отключке. Похлопав его по щеке, и встретившись с совершенно безумным, по-блядски блестящим взглядом, Меньшиков быстро расстегнул ширинку на брюках, достал член и, насильно раздвинув челюсти поэта, просунул плоть в его горячий рот. — Попробуешь укусить — подожгу, — сурово предупредил он, и начал быстро двигать бёдрами, сжимая в кулаке влажные волосы на затылке Серёжи. Олег откровенно трахал глотку Безрукова, двигаясь жёстко и причиняя тому боль. В горле Сергея булькало, оно набухло и покраснело. Тот ничего не соображал, даже не пытаясь закрыть рот и отстраниться. Ему ужасно хотелось кончить, член тёк, зад горел снаружи и полыхал изнутри. Свеча подарила ощущение наполненности, но хотелось движения. И вместе с этим Безруков ощущал себя не человеком, а чем-то, что трахает Олег так, как ему хочется и когда хочется. Личность была задавлена остротой ощущений и болью. Вскоре в пищевод Сергея полетели сгустки спермы. Меньшиков блестел глазами и хрипло постанывал, кончая. Полностью излившись в Безрукова, он облизнулся и двинул бёдрами назад, а после похлопал Серёжу членом по щеке. — Даже не думай, — холодно произнёс он, взирая на стоящий орган мужа. Сняв перчатки, он связал ими плоть у основания, после чего приложил свою руку к губам поэта. — Скажи «спасибо», — приказал он. — Спасибо, — прошептал тот. — Целуй. Безруков поцеловал кисть, ничего не соображая и мечтая только о том, чтобы дотянуться рукой до члена и получить разрядку. Меньшиков, всё ещё злобно блестя глазами, подобрал в пола сапог и вышел из подвала. Закрыл дверь на ключ.