***
— Какой же ты собственник, Олежа! — насмешливо произнёс Меньшиков, поглаживая кончиками пальцев большое зеркало в гостиной. — Хотел сломать этому стихоплёту жизнь. Жестоко! А что ты скажешь, когда узнаешь, что я сейчас отправлюсь к твоему любимому дядюшке и убью его? Тихо рассмеявшись, Олег коснулся губами зеркальной глади, оставляя на ней лёгкий поцелуй. — Как легко можно разрушить жизнь, правда? Стоит только очень захотеть… Меньшиков видел, как он сам выходит из гостиной, слышал звук закрывшейся входной двери. В отчаянии и злости Олег снова опустился на тёмный пол и вплёл пальцы в волосы, напряжённо думая. Нужно было найти выход, и как можно скорее. Тот, кто завладел его телом, уже совершил одну роковую ошибку — отпустил Сергея, а теперь вдобавок решил сделать вторую — убить дядю Борю. Капитан снова прокручивал в голове события прошедшего дня, чтобы установить хоть какую-то, пусть самую сомнительную связь с произошедшим под вечер. Сперва он отвёз Сергея, затем вернулся домой и обнаружил странную стеклянную шкатулку. После этого капитан поехал к Ивану. Старик побледнел от испуга, увидев бывшего работодателя. Олег вручил старику чемодан с его вещами и сказал: — Ты прости за то, что случилось. — Ничего страшного, — промямлил Иван, забирая свои вещи. — Хочешь, я устрою тебя в загородный дом дяди? Он будет только рад. Как в старые времена… — Правда? Было бы славно. Мне одному очень одиноко, — признался старик. Когда-то давно он работал в дачном доме Меньшиковых поваром. Вернуться туда же, быть может, было его потаённой мечтой. — Правда. Готовься, собирайся, с понедельника будешь работать там. — Благодарю! Да чего мне собирать… — улыбнулся он скромно. После разговора с Иваном Олег вернулся домой и, налив в стакан коньяк, сел в кресло. Он думал о странных словах Безрукова, о его поведении, сидя напротив зеркала. Коньяк сделал своё дело — мужчина погрузился в лёгкий сон, а очнулся в тёмном зазеркалье, сотканном из сине-чёрных кристалликов, которые причудливо сверкали и утопали в полумраке. «Видимо, это произошло, когда я заснул. Но кто эта сволочь? Каким образом он занял моё место? Да и как теперь его остановить?», — думал Меньшиков, с силой сжимая волосы в кулаках и слегка покачиваясь вперёд-назад. Он уже несколько раз пытался «разбудить» свою силу, но это ни к чему не привело. Олег с болью посмотрел в зеркало, которое открывало вид на гостиную. В открытую форточку влетел ворон и сел на спинку стула, осматриваясь внимательным тёмным взглядом. — Эй, ворон! — позвал Меньшиков, вставая и кладя ладони на зеркальную поверхность. — Ты меня слышишь? Ворон резко повернул голову, его глазки-пуговки вспыхнули алым светом. Он легко взлетел и подлетел к зеркалу. Быстро взмахивая крыльями, ворон остановился в воздухе, внимательно глядя на своё отражение. — Каррр! Хозяин, вы там? — Да! — с облегчением ответил Меньшиков. — Что произошло? Ты знаешь? — Чую, это всё тот же пррришелец с того света, что оставил шкатулку. — Да кто же он? — Этого я не знаю, каррр! — Помоги мне выбраться отсюда! — Боюсь, выбррраться вы можете только одним способом, но он достаточно опасен. Могут быть последствия! — ворон отлетел обратно к столу и вновь сел на спинку кресла, внимательно взирая на зеркало. — Какие последствия? — спросил Олег, хоть и понимал, что априори готов ко всему. — Вы можете испытывать боль в частях тела. Тело — перрреносчик энеррргии! — Я согласен. Давай, вытаскивай меня отсюда. Ворон взлетел, схватил со стола бронзовую вазу и, крепко сжимая вещь в лапах, подлетел к зеркалу, швыряя её в него. Зеркало осыпалось сверкающими осколками на пол. Олег встал с пола и осмотрелся. Он снова находился в комнате. — Спасибо, — сказал капитан, посмотрев на ворона. — Этот пррришелец изменил будущее. Остановите его, чтобы верррнуться назад! Кивнув, Меньшиков стремительно вышел из квартиры. Оказавшись на улице, он сел в машину и помчался домой к дяде Боре. В мозгу пульсировало только одно: «Лишь бы успеть, лишь бы успеть». Ловко маневрируя между другим транспортом, Олег в считанные минуты оказался возле дома Бориса. Ему даже показалось, что какие-то силы ускорили его путь. Брюнет вылез из автомобиля в ту же секунду, когда в подъезд, где находилась квартира наркома госбезопасности, скользнула чёрная тень. Скрипнув зубами, Меньшиков рванул за ней. Стоило ему вбежать в подъезд, как какое-то движение примерно двумя этажами выше прекратилось. Тишина была просто невыносимой, давящей на мозги. Олег начал подниматься по лестнице, внутренне приготовившись к любому исходу, в частности, к тому, что придётся отражать удар. Мужчина уже был на третьем этаже, когда кто-то схватил его сзади и дёрнул назад, пытаясь уронить на ступеньки. Меньшиков ловко вывернулся из хватки и схватил нападавшего за грудки. Теперь тот, кто проник в его оболочку, не был им. Олег невольно вздрогнул — он держал не своего двойника, а кого-то похожего на себя типа, с такими же непослушными чёрными волосами, лезущими в глаза. — Кто ты такой? — с ненавистью прошептал Меньшиков. — А ты подумай, — оскалился тот, тяжело дыша. Его белая кожа казалась полупрозрачной. — Я не собираюсь играть с тобой в загадки! — Но и убить меня ты не сможешь, ведь я уже мёртв, — сказал незнакомец и тихо рассмеялся, а в его тёмных глазах огнём горел вызов. Меньшиков вперил убийственный взгляд в очи наглеца, но тот действительно не превратился в пепел. Тогда Олег подумал о том, что хочет оказаться вместе с ним как можно дальше отсюда. И в следующую секунду раздался хлопок, после которого они очутились на кладбище. Чувствуя прилив мощной энергии, Меньшиков отшвырнул того, кого держал. — Не могу убить, говоришь? Но могу отправить в ад, — жёстко произнёс он. — Твой муженёк любит бить зеркала. А ты знаешь, что это не простая глупая примета? Разбитое зеркало открывает портал, — мужчина ловко запрыгнул на серую могильную плитку и опустился на корточки. — Сквозь этот портал в мир живых могут проникать различные сущности… Вроде меня. Признаюсь, я долго ждал этого часа. У нас ведь с тобой особые счёты. Меньшиков понятия не имел, кто это существо, и какие именно у них счёты. Ему хотелось только одного — уничтожить его. Он чувствовал, как его чёрная энергия бьёт прямым потоком в этого странного типа, но тот каким-то образом её отражает. — Неужели ты меня не узнаёшь? — ухмыльнулся незнакомец. Не выдержав, Олег вскинул руки, из его ладоней полился поток чёрной энергии. Незнакомца подкинуло в воздух, затем бросило на одну из могил. Из земли высунулись руки и стали тянуть его к себе. Мужчина утопал в могильной земле, словно в болоте. — Я вернусь! Мы ещё встретимся! — орал он. — Встретимся! И ты вспомнишь, кто я! Ха-ха! Когда всё стихло, Меньшиков устало потёр виски и припал плечом к старому клёну, росшему меж могил двух возлюбленных — это было понятно по серым ангелам, что слились в поцелуе, стоя между этими захоронениями. Обычно на православных кладбищах таких статуй не было. — Да, туго тебе приходится, туго… Скрипучий голос заставил Олега резко обернуться. Возле одной из могил стояла старушка в белом плаще и белом берете. Наклонившись, она положила на захоронение две красные гвоздики. Маленькая аккуратная сумочка, свисающая с локтя, тоже была светлой. — А ведь ты забыл найти Крестовского. Забыл поблагодарить умерших за то, что помогли тогда, — говорила старушка, будто бы обращаясь к чёрной могильной плите. — Крестовского? — эта фамилия показалась Олегу знакомой. — Неужто не помнишь слова Марфы? Той, что зельем да кровью поила тебя, когда ты был в посмертии. И тут Меньшикова осенило. В голове всплыли слова ведьмы: «А теперь уходи! Коли выживешь, отправляйся на Новодевичье кладбище, отыщи могилу Крестовского Анатолия Львовича, и окропи её церковным кагором, да никогда больше на то место не возвращайся! А теперь ступай, ступай, и сюда дорогу забудь!». А ведь он действительно забыл об этом! — Это как-то связано с появлением этого типа? — тихо спросил Олег, кивая на ту могилу, где недавно утонул незнакомец. — А как же, — старушка медленно повернулась к мужчине и пошла на него, пристально глядя в его тёмные глаза своими, неживыми и бледно-голубыми. — За всё платить надо. Уж помогу тебе, коль встретились. Найдёшь могилу Крестовского и окропишь кагором. И к ней более никогда не возвращайся. Оставь вино на донышке, когда вернёшься домой, нарисуй им на всех целых зеркалах православные кресты. И больше никакая сущность в твой дом не проберётся. Замолчав, старушка достала из сумочки тёмно-коричневую бутылку с церковным кагором. Меньшиков ещё подумал, как это такая большая склянка уместилась в такой маленькой сумочке. Он принял напиток и кивнул: — Спасибо. Но почему вы мне помогаете? — А мы должны помогать друг другу — пригодится. Лицо пожилой женщины было умиротворённым и чистым, несмотря на морщины. На её шее был повязан нежно-голубой газовый шарф. Казалось бы, обычный человек, но вот глаза… Было в них что-то инфернальное. Голубые, почти прозрачные, с большими, расширенными чёрными зрачками. Такие глаза бывают у добротных фарфоровых кукол. — Кто «мы»? — чуть хрипловато поинтересовался Олег, всматриваясь в её очи. — Те, кто связаны с тем миром, конечно. Было тихо. Поднимающийся временами ветер теребил голые сучья деревьев, а потом затихал, не желая нарушать сон мёртвых. — Вы часто здесь бываете? — Иногда прихожу, — старушка отвернулась и посмотрела на могилу, на которой оставила гвоздики. — Нужно помнить об умерших, вот и я не забываю. Здесь похоронен мой муж. Мы прожили вместе пятьдесят один год. Полвека. — Даже больше. — Да, даже больше… — Не так давно я смог воскресить одно существо. Одной только силой мысли. Я бы хотел узнать, как эта штука работает? — Олег чувствовал, что эта старушка знает если не всё, то очень многое. Она снова взглянула на Меньшикова, а потом неспешно двинулась вперёд по дороге. Капитан пошёл рядом с ней. Пахло соснами, клёнами, сырой землёй и ладаном. Небо хмуро взирало на землю, обещая дождь. — Всё работает так, как работает. Силой мысли, значит, силой мысли. Здесь нет никакого универсального рецепта, у каждого всё происходит по-своему, — ответила старушка. — Значит, я могу воскресить любого? — Можешь. Да вот только зачем? Вставший из могилы никогда не будет тем, кем был при жизни. Любимых и важных нельзя возвращать — они вернутся ожившими мертвецами, возможно, станут убийцами, да и воняют, знаешь ли, дурно, — на последних словах она хихикнула и мельком глянула на брюнета. Это поведение очень удивило Олега. — Значит, воскрешать можно тех, чью память не боишься… осквернить? — уточнил он. — Да, что-то вроде того, молодой человек. — Спасибо. Я буду знать. Какое-то время спутница Меньшикова молчала, а потом сказала: — Ты же, наверное, теперь хочешь вернуть всё на круги своя? Ну, чтобы твоего Серёжу отпустили из ЧК… — Он арестован? — Олег побледнел. — Да. — Сукин сын, — процедил сквозь зубы капитан. — Да, конечно же, хочу! — Кресты на зеркалах… Не забудь. — Как уж такое забыть, — пробормотал он. — Вы в курсе, что это был за тип? Тот, которого я отправил в могилу? — Инлуд. — Кто? — поморщился Олег. — Злобная тварь, что-то вроде отражения некогда существовавшего человека. Это образ, проекция. Возможно, умерший умер в раннем детстве, а инлуд — это тот, кем он был бы, став взрослым. Инлуды могут жить в мире живых только в чужом теле. Вот он и завладел твоим. А произошло это, как ты уже понял, потому что ты не нашёл могилу Крестовского, как только вернулся из посмертия. — Что такое посмертие? — с нотками раздражительности спросил Меньшиков. — Место, где оказываются умершие перед Судом, — тихо ответила старушка и как-то странно осмотрелась. — Холодает. Да, холодает. — А вы кто? Колдунья? — Олег ощущал информационный голод, касательно всей этой мистической темы, что теперь напрямую касалась его. — Да что ты, молодой человек, — глухо рассмеялась старушка, продолжая идти крошечными шагами. — Я — Закромщик. На этом кладбище нас обитает двое. И каждому, кто нуждается, мы являемся, когда они ступают на землю Новодевичьева. Меньшиков потёр подбородок, пытаясь разложить по полочкам всё услышанное. То, что теперь стало понятно, что случилось и почему, обнадёживало. Всё же, не так уж и приятно быть тем, кто один закинут в мир обычных людей со своей мистической силой. Оказывается, есть ещё сущности, а не только тот ублюдок Весхес. — А вот и Крестовский, — сказала старушка, останавливаясь у старой, всеми забытой могилы, занесённой прошлогодними листьями. Часть из них гнила и чернела. Меньшиков открыл бутылку кагора и принялся поливать захоронение, глядя на то, что написано на могильной плите. Даты жизни давно стёрлись, как и имя с отчеством, а вот фамилия осталась… Когда на дне бутылки осталось совсем немного, Олег закупорил её и хотел было сказать Закромщице, что закончил, как вдруг заметил, что она семенит по тёмной дороге очень далеко, и её белый силуэт кажется жутким призраком среди кладбищенского вечного мрака. Олег вдруг со всей силой скорби ощутил, как скучают те, чьи могилы давно не навещали. «Вы забыли о нас… Катенька, ну приди же к маме! Сашенька, ты уже нашёл другую, да? Ну хоть бы цветочек принёс». Этот шёпот принёс мартовский ветер. И унёс его он же. Капитан поднял воротник чёрного пальто и пошёл прочь, не оборачиваясь, как и велела старая ведьма.***
В камере было сыро и холодно. Сергей сидел на жёсткой койке без матраса, его бил озноб. Болячки на носу и губе уже засохли, и место удара болело. Трогая его, Безруков тихо проклинал тех, кто поймали его и притащили сюда. Да он никогда не поверит, что Гринёв устраивал какие-то религиозные организации! Да, он был верующим и презирал атеизм, но был слишком возвышенным, чтобы всерьёз организовывать мятеж или его попытки. Глупо. Никчёмные обвинения. Серёжа медленно прилёг на пружины, морщась от неудобства. Он вспоминал Гринёва с острой тревогой, покусывая угол губ. «Так, стало быть, не сам ты повесился, не сам… Я как чувствовал. Помогли тебе, бедный», — думал Безруков, ощущая, что сердце буквально стискивает жалость к другу. Он всегда чувствовал себя кем-то вроде старшего брата Никиты. Значит, должен был как-то помочь… Но в глубине души поэт понимал, что не помог бы. Как тут поможешь? Если ты не угоден энкавэдэшникам — никто с тобой цацкаться не будет. Сергей был сбит с толку и подавлен, но вместе с тем он не считал, что его приставят к стенке. «Не тронут. В конечном счёте, выпустят», — уверял себя Серёжа. Он, как-никак, лучший поэт России! Таких берегут, хоть и наказывают порой. «А если это Меньшиков всё устроил? А что? Не зря же он так внезапно отпустил», — с тревогой подумал Сергей и тут же сел, сутулясь. «Да нет, бред. Зачем ему это? Показать свою силу? Я и так всё это знаю», — с неуверенностью оспорил он свои же мысли и встал. Вытащив из кармана спички и папиросы, Безруков нервно закурил. Он был только в рубашке, брюках и туфлях — остальное забрали. Серёжа признавался сам себе, что совершенно перестал понимать, что происходит в его судьбе. В одночасье потерять привычную жизнь, лишиться мучителя, оказаться в тюрьме — что же это творится-то? А чего стоит его взгляд в будущее? «Значит, впереди у меня десять лет. Я умер в тридцать шесть. Была зима. Но это может быть как декабрь, так и февраль. Да и почему я решился на это? Вот же черти полосатые! Сейчас ни за что не решусь. Как бы ни хотел — не решусь. Я ж себя знаю. Видать, за этот десяток лет я стану храбрее», — думал Сергей, ходя по камере. Вообще, Безруков никогда не слыл трусом, но и не был тем, кто бросается «на танк грудью». Были вещи, которых он жутко боялся. Например, Меньшикова и его демонизма, мистики, всякой чертовщины. А вот НКВД никогда не внушал ему особенного ужаса. Да, некоторую тревогу эта аббревиатура вызывала, но без паники и истерики. Просто Сергей знал, что лучший, и понимал, что его должны ценить даже там, наверху. Серёжа не боялся крутых кулаков, но драться не умел, когда на него нападали, он как-то сразу раскисал и терялся. Но если при этом обидчик скажет гадости о его стихах или его друзьях — ну держись! Зубы полетят во все стороны, как игральные кости на доске. Сергей остановился у стены и посмотрел в малюсенькое окошко, находящееся под потолком. Грязное настолько, что неба не видать. В такое даже голова не пролезет, но и его зачем-то спрятали за решёткой. Безруков пожевал сигарету, вытащил её изо рта и, подняв ногу, потушил её о подошву туфли. Тяжёлая железная дверь с грохотом отворилась, в камеру вошёл хмурый надзиратель. — За мной! — велел он. Сергей вышел из камеры и услышал грубое: «К стене мордой!». Ну и встал к стене «мордой». Затем был приказ завести руки за спину и следовать вперёд. Поэт так и поступил. Через две минуты он снова находился в уже в другом кабинете для допроса, и на сей раз за столом восседал другой человек. Более старый, седовласый, похожий на дикого зверя — скалится, глазами сверкает. — Садитесь поудобнее, — саркастично сказал он. — Да куда уж удобнее, — пробормотал поэт, у которого задница просто ныла от этих жёстких табуретов и койки-пружинки. — Меня зовут капитан Алексей Тиховский. Как ваше имя? «Они тут все издеваются, что ли?!» — внутренне психанул Сергей. Но представился, скрипнув зубами. — Отчество? — Витальевич. — Фамилия? — Безруков. — Национальность? — Русский. — Партийность? — Беспартийный. — Так-так, — Тиховский взял какую-то бумагу и пробежался по ней взглядом. — Значит вы утверждаете, что не знали о религиозной организации Гринёва? — Не знал. Да и… — М? — мужчина коршуном уставился на поэта. — Если хотите знать, я не уверен, что это всё правда. Его просто оклеветали. — Правда? И кто же? — нехорошо улыбнулся чекист. — Не знаю, кто там вам давал показания… Густой оранжевый свет, что давала дешёвая лампа, вдруг замерцал, кабинет закачался из стороны в сторону, словно он находился на корабле, попавшего в шторм. Послышался оглушающий гул. — Что за?.. — начал было капитан, медленно вставая из-за стола. В этот момент свет погас, стало тихо и пусто. Безруков открыл глаза и увидел высокий потолок, затенённый весенними сумерками. Солнце уже село. Сергей медленно встал и рассеянно осмотрелся. В эту секунду кто-то громко позвонил в дверь. Поэт медленно, потирая голову, вышел из комнаты Ларина и подошёл к двери. — Кто? — Я, — раздался приглушённый голос Меньшикова. Серёжа отворил дверь и увидел глаза мужа, наполненные такими пылкими эмоциями, что у него перехватило дыхание. Они не виделись всего несколько часов, а Олег выглядел так, словно месяц. Пройдя в квартиру, он крепко обнял Сергея, обдавая его запахом сигарет, улицы и последнего тающего снега. Безруков не помнил своего путешествия в будущее, призрака дяди и ареста. Всё это смыли кагорные кресты на зеркалах в их квартире. Я обнял эти плечи и взглянул на то, что оказалось за спиною, и увидал, что выдвинутый стул сливался с освещённою стеною. Был в лампочке повышенный накал, невыгодный для мебели истёртой, и потому диван в углу сверкал коричневою кожей, словно жёлтой. Стол пустовал. Поблёскивал паркет. Темнела печка. В раме запылённой застыл пейзаж. И лишь один буфет казался мне тогда одушевлённым. Но мотылёк по комнате кружил, и он мой взгляд с недвижимости сдвинул. И если призрак здесь когда-то жил, то он покинул этот дом. Покинул. — Домой? — тихо спросил Олег, отпуская поэта через несколько минут. Он вдруг вспомнил, как впервые заявился сюда, чтобы просить руки Серёжи, а тот испугался и мгновенно отверг его порыв. Губы невольно дрогнули в улыбке. — Домой, — столь же тихо ответил Безруков, снимая с крючка своё пальто.