Когда выпал снег

«Не знаю, какое сегодня число. Ну и хрен с ним. Все дни слились воедино. Уже не помню, когда в последний раз выходил на улицу. Кажется, это было в тот вечер, когда я нашёл в реке бутылку. Что было дальше? Доселе я не мог без содрогания и паники вспоминать, но сейчас ощущаю потребность хотя бы написать об этом. Итак, я взял бутылку. Не знаю, зачем. Просто почувствовал, что так будет правильно. И пошёл на встречу. В квартире было мутно, страшно, накурено и шумно. Мне казалось, что у собравшихся происходит какая-то мистическая деформация с лицами. Или не казалось, и это было на самом деле? Вытянутые черепа, острые подбородки, огромные дыры глаз. Как будто они состояли из воды, в которую бросили камень. Безобразное искажение. Или то было всего лишь моё разыгравшееся воображение? Да кто теперь ответит? Я не помню, сколько находился в этом месте, не помню разговоров. Ясно было одно — это какая-то ловушка. Так или иначе, я просто прижимал к боку найденную бутылку и хотел только лишь одного — сбежать. И мне это удалось. Когда зло отступило и люди (или нелюди), находящиеся в квартире, ослабили бдительность, я сбежал. Помню, что бежал, пока пока не закололо в животе. Но заходить в квартиру мне было страшно. Я боялся, что эти существа, что были на Тверской, просочились и ко мне. Это напоминало какой-то психоз, в тот момент я даже успел подумать, что, наверное, снова схожу с ума. Я присел на лавочку у подъезда и дрожащими руками откупорил бутылку. В ней была записка. «Я не знаю, кто и когда найдёт это письмо, но как только это случится, я освобожусь. Освобожусь, потому что передам своё знание. Жизнь не стоит на месте. Всё в мире подчинено цикличности природы: за осенью следует зима, за вечером — ночь. Иногда нам очень трудно понять себя и своё истинное желание. Иногда больно делать выбор. Но сейчас, прочитав эти строки, ты отыщешь ответ на свой вопрос. Отпадут все сомнения. Ты точно будешь знать, как поступить. После этого перепиши то, что здесь написано, а моё письмо сожги. Положи своё письмо в эту же бутылку и брось её в море. Пусть она ищет своего следующего слушателя. И когда она его найдёт, ты испытаешь облегчение. Ты почувствуешь, что это наконец-то случилось». Сперва я не понял, что это значит. Я снова и снова вчитывался в текст, будто заново разучивая алфавит, а потом меня осенило. Это и есть знак, которого я так ждал! У меня был только один вопрос, который мучил меня, не давая жить. Как вернуть этого проклятого демона, что превратил мою жизнь в ад? Я помню, что с наслаждением ввалился в прохладу подъезда, помню, как ехал в лифте, припав лбом к стене кабинки, а потом оказался в пустой квартире. Я сел за стол и трясущимися руками вырвал листок из какой-то тетради, чтобы сделать всё точно так, как было написано в послании. На тот момент мне хотелось думать, что всё это, возможно бред. Пусть мнимая, но это была надежда. Переписывая текст, я снова и снова мысленно повторял свой вопрос, а потом скомкал ту записку, что была в бутылке, бросил её в пепельницу и поджёг. После этого я засунул своё письмо вместо него и пошёл на улицу, на Москву-реку. Сбросил бутылку в журчащую воду прямо на Котельнической: никуда идти уже не хотелось, не было сил. И в тот миг, когда стекло упало в мутноватую речку, я вдруг ощутил облегчение, словно тот морок, что завладел моим сознанием на несколько безумных часов, рассеялся. Я пошёл домой в надежде, что теперь что-то или кто-то помогут мне. Пожалуй, это был последний вечер, в котором ещё можно было как-то существовать. Дальше настал ад. И мне кажется, что я всё ещё нахожусь в нём. Мне не выбраться из него. А началось всё с прихода… Меньшикова. Меня разбудил звонок, я вздрогнул и распахнул глаза, словно вынырнул из холодной проруби. Звонок повторился. Я вышел в коридор, сонный и еле передвигающий ноги, ещё ничего не соображая. Отворив дверь, я увидел Алексея, наркома госбезопасности и Таню. — Всё спишь? — чуть ухмыльнулся Борис Леонидович, первым проходя в квартиру. — День такой ясный сегодня. Дядя Серёжа, здравствуй, — с улыбкой сказала Таня, на миг заключая меня в объятия. Её красные банты в косах почему-то царапнули память. Последним прошёл Алексей. Я надеялся увидеть в его глазах лукавство, насмешку, хоть что-то, указывающее на то, что это всё просто злой розыгрыш, попытка задеть меня и растоптать, отомстить, в конце концов. Но нет. Физиономия этого чёрта была совершенно бесстрастной, а во взгляде будто даже застыло некое недопонимание. Я был в ужасе. А вся семейка прошла в гостиную, расселась на диване. Борис Леонидович спросил, почему я ещё не готов, ведь «мы собирались сегодня на дачу». Алексей молчал, как-то странно осматривая комнату. — Серёжа, ты сегодня совершенно витаешь в облаках, — сказал нарком госбезопасности. — Одевайся. Мы едем на дачу. — Я не могу. Я заболел, — выдавил я, ощущая внезапно подступившую тошноту. Мне казалось, я потихоньку начал понимать, что происходит. Я сам того не ведая, «вызвал» не того Меньшикова. Вызвал его брата, этого проклятого пришельца из другого мира. И пока он незаконно занимает чужое место, в нём кусок души того демона. Следовательно, их роднит куда больше, чем просто родственная кровь. — Заболел? Чем? — чуть изогнул бровь Борис Леонидович. — Очень сильно тошнит и болит голова. Отравление, не иначе. — Да? Досадно. Что ж, тогда мы едем без тебя. — Это будет лучшим решением, — рассеянно кивнул я. — Лекарства какие-нибудь нужны? — Нет, спасибо. Все лекарства есть. Борис Леонидович многозначительно посмотрел на Алексея. Тот кашлянул в кулак, заметив взгляд. — Я готов. — Нет, Алёша. Раз твой супруг заболел, останься с ним, — назидательно сказал Меньшиков-старший. — Вдруг какая-то помощь понадобится? Меня словно обдало ледяной водой. Я замер, забыв самого себя. Супруг?.. Глаза застилал туман, в голове истерично билось: «Нет! Кошмар! Не может быть!». Но в глубине души я понимал — может. Я соприкоснулся с какой-то злой магией, которая обвела меня вокруг пальца и смешала мне все карты, усложнила и без того сложное положение. — Хорошо, тогда я останусь с Сергеем, — спокойно сказал Алексей. Я вышел из комнаты, пошатываясь, и с трудом добрёл до ванной. Включив воду, с наслаждением умыл лицо и шею. Помню, как ко мне забежала Таня и поцеловала меня в мокрую щёку. — Дядя Серёж, приезжай скорее. Я соскучилась по тебе. — Конечно… Как-нибудь… приеду… Я сидел на бортике ванны, вода стекала по моему лицу, как вдруг на пороге возник чёрный силуэт. Мне не нужно было поднимать голову, чтобы узнать, кто это. — Я звал не тебя, — прошептал. — О чём ты? — О том, что я не звал тебя! Я звал его! Я загадал его, когда кинул бутылку в воду! — заорал я, не выдержав этого бесстрастного тона. — Ты сошёл с ума, Сергей? Я смотрел в тёмные глаза Меньшикова и не видел в них никакого лукавства, ничего обманчивого. Он будто верил в то, что говорил и взаправду не понимал, о чём я толковал. Вот тогда мне стало по-настоящему страшно, будто мой мозг наконец проснулся. Столкнулся с действительностью, от которой было не убежать. Я сглотнул. Во рту было невероятно сухо. Даже язык прилип к нёбу. — Что с тобой такое? — Алексей медленно подошёл ко мне, протянул руку, касаясь моей щеки. В его взгляде было искреннее волнение. — Может, это от жары? — Хочешь сказать, что ничего не помнишь? — спросил я, вздрагивая от прикосновения. — Да что я должен помнить? — в голосе ни капли злости, одно лишь недоумение. — Ты… ты занял место Меньшикова… ты явился сюда из потустороннего мира. И я всё испортил, доверившись той бутылке… — мои слова звучали, как бред шизофреника. От этого мне становилось ещё хуже. — Серёжа… Ты меня пугаешь. — Не делай вид, что не понимаешь, о чём я. — Я действительно не понимаю. В тот момент мне показалось, что если я не встану и выберусь из ванной, то произойдёт что-то невероятно ужасное и непоправимое, что мне придётся смириться с тем, что я слышу, согласиться с тем, что я просто схожу с ума.

Кто качнёт завесу гробовую, Подойдя, раскроет мне глаза? Я не умер. Нет. Я жив. Тоскую. Слушаю, как носится гроза. Закрутилась, дикая, пожаром, Завертелась огненным дождём. Кто велит порваться тёмным чарам? Кто мне скажет: «Встань. Проснись. Пойдём»?

Я вскочил и выбежал из ванной в надежде поскорее добраться до входной двери, но Алексей оказался проворнее. Он преградил мне путь, наваливаясь на неё спиной. — Я не дам тебе уйти в таком состоянии, — угол его губ дёрнулся. — Ты хочешь запутать меня. Хочешь, чтобы я поверил в то, что ничего не было. Так, да? — меня трясло. — Не было… чего? Сергей, я тебя не понимаю. — Твоего брата! Я был замужем за твоим братом, а потом он ушёл, чтобы я выздоровел! — взревел я так, что из моего рта вылетели брызги слюны. — И ты явился на его место! А теперь играешь с моим разумом! — Серёжа, — прозвучал мягкий успокаивающий голос, — ты что-то путаешь. У меня никогда не было никакого брата. Мы с тобой женаты с осени прошлого года. Мы живём здесь вдвоём. Никто никуда не уходил. — Ты… врёшь. Ты всё врёшь, — мне хотелось рыдать. — Вовсе нет, — грустно ответил Алексей и покачал головой. — Можешь спросить у кого-то другого, если не веришь мне. Я медленно развернулся и прошёл в комнату. Мне хотелось найти вещи чекиста, которые бы подтверждали, что он действительно был, но вместо этого я нашёл только совсем новые предметы, которые явно принадлежали Алексею. Все книги, написанные на зарубежных языках, которые принадлежали Меньшикову, исчезли. Как и его сигареты, как и серебряная зажигалка с выгравированным львом. — Этого не может быть, — прошептал я. В этот миг на мои плечи словно обрушилась вся тяжесть мира. Я не знал, что мне делать дальше. Просто метался по квартире, ища следы капитана, и не находил их. Всё было так, словно Меньшикова действительно никогда не существовало, а я был мужем Алексея. Что было потом? Помню смутно. Кажется, у меня началась истерика. Помню руки Алексея, его цепкие сухие пальцы и голос, наполненный искренним сочувствием: «Серёжа, послушай же!». Но я не слушал. Я уворачивался от его рук и выкрикивал какую-то брань. А потом он чем-то напоил меня, и я уснул. Когда я проснулся, моей первой мыслью было: «Может быть, это всё сон?». Но, словно стремясь поскорее причинить мне боль, опровергая это, в комнату вошёл Алексей. Он был бледнее обычного, глаза стали мутными, как ноябрьские лужи. — Как ты? — тихо спросил он. — Тошнит, — я боялся даже пошевелиться, всё ещё ожидая от Меньшикова всего самого худшего. — Ты вспомнил о том, кто мы? Вспомнил о нашем прошлом? — мужчина присел на край кровати, пристально глядя на меня. — Нет… — ответил я полушёпотом. — Ты творческая натура. Я понимаю, — вздохнул Алексей. — В твоей голове что-то серьёзно перепуталось, но это не страшно. Мы уладим эту проблему. — Уладим? Как? — Я думаю, мы должны обратиться к врачу. Мне стало не страшно — дико. Я представил, как меня заковывают в смирительную рубашку и оставляют гнить в дурдоме до конца дней. Меньшиков вытаскивал меня из больниц, а это… Это был совсем другой человек. Нечеловек. В общем, я не мог допустить, чтобы меня приняли за сумасшедшего. Я не чувствовал в себе позывов болезни, как то бывало раньше. Мне казалось, я всё ещё здоров, как стало после того, как капитан ушёл. А класть здорового человека в психлечебницу — это никуда не годится. Если честно, я был в ужасе от перспективы оказаться там. Не знаю, откуда во мне взялись силы солгать, да ещё и так умело. — Алексей… Подожди… Я, кажется, что-то перепутал. Ты прав. Лицо мужчины просветлело, но всё равно осталось белым и каким-то неестественным, как маска. Оно меня пугало. Да меня в тот момент всё пугало, если честно! — Что же? — тихо спросил он, склоняя голову набок. — Ты и впрямь мой муж. Это точно. А то, что я говорил — это, кажется, мне приснилось. Это был такой сон, который легко спутать с явью… — я старался говорить как можно убедительнее. — Правда? — Да. Я перегрелся и устал, увидел страшный сон, ну и наслоилось одно на другое… Извини, что заставил тебя переживать. Алексей сморгнул и медленно кивнул. — Хорошо. Тебе точно лучше? — Да. Намного. — Давай я сделаю тебе чай? Я кивнул и постарался улыбнуться. Пришелец встал и медленно вышел из комнаты, зачем-то обернувшись на пороге. Меня трясло, но я дал себе слово сдерживаться и не терять здравый смысл. Я понимал, что если меня отправят в дурдом, то на сей раз это будет навсегда. И никто меня не спасёт. Никто. Но строить планы по спасению себя и возвращению чекиста в тот день я попросту не мог — голова была будто бы набита ватой. Меньшиков принёс мне белую кружку, наполненную ароматным чаем с гвоздикой и лимоном. Было вкусно. Я старался наблюдать за ним незаметно, так, чтобы он ничего не заподозрил. И чем больше я на него смотрел, тем больше убеждался, что он действительно верит в то, что говорил несколько минут назад. Он не пытается меня одурачить. И это было самым ужасным, ведь идти против него было не так уж и страшно, а идти против какой-то неведомой магии, запертой в бутылке — это как идти в темноте по минному полю. Что было потом… День прошёл, словно в полубреду. Я лежал на кровати и делал вид, что пишу стихи. Меньшиков просто посматривал на меня, заглядывая в спальню. Помню, что испытал отвращение, когда ночью он пришёл и лёг рядом. Благо, он не пытался даже меня обнять. Когда я проснулся утром, его уже не было. Видимо, ушёл на службу. Я наспех умылся, надел, что первое подвернулось под руку и побежал на набережную. Это было глупостью: я понимал, что бутылку с посланием уже давным-давно унесло течением. Наверное, в тот момент, когда я бросил её в воду, но я надеялся. Очень надеялся. Речная вода переливалась на горячем солнце и была равнодушной, как майская луна. Ну что я мог в тот момент? От бессилия разве что утопиться. Помню, как сел прямо на землю и от души зарыдал. — Гражданин, что с вами? — раздался взволнованный голос. Я встал и, отмахнувшись, пошёл прочь, подальше от любопытных глаз. Размазывая слёзы по лицу, я сворачивал во дворы, нырял в их тень, словно в прохладную воду. Мне хотелось найти ответ у Москвы. Это мой город. Город, который оставался для меня тайной, которую я не мог постичь, но к которой мог прикоснуться. «Помоги мне! Помоги всё наладить!», — мысленно молил я, а мимо мелькали очередные старые московские дома, в ясных стёклах которых отражалось весёлое зеленоглазое лето. Не помню, как вышел к какой-то церквушке. Но в тот момент, когда я увидел золотые купола, словно вылитые из горячего золота, я испытал прилив дурноты и болезненной благодати. Я смотрел на них так долго, что начало слепить. Потом побрёл обратно, дворами, тенями, переулками моей любимой грустной Москвы. Она не хотела мне помочь. Она молчала. Я вышел к реке и посмотрел на её мутно-синюю рябь, она была острой, с вкраплением жёлтого — поцелуй солнца. И в этот момент откуда-то из её недр вынырнула бутылка. Та самая бутылка с посланием. — Эй, стой! — заорал я и, не думая, бросился в воду. Но сколько бы я, барахтаясь в реке, ни пытался увидеть и нащупать бутылку, её не было. Её действительно не было. Помню, что очень быстро среагировал милиционер. Он отчаянно свистел в свисток, столпились прохожие. Кто-то уже собирался кинуться в воду, чтобы спасти меня, думая, что я утопленник. Я молча вылез, и тут же стал объектом пересудов и мерзких шёпотков. — Это же Безруков! — заорал какой-то мужчина. И тут же возник взволнованный гул. Зачем поэт может кидаться в реку? Конечно же, чтобы утопиться! Да, они точно думали именно об этом. Но мне было плевать. Я хотел умереть от боли. — Вы зачем в воду бросились, гражданин? — спросил краснолицый и истекающий потом милиционер. Он был напуган. — Хотел узнать, хороша ли водичка. — Узнали? — Вполне. — Вам нужна помощь доктора? — Нет. Милиционер, видимо, знал о том, что я родственник Бориса Леонидовича, ибо больше ничего не сказал. Только кивнул и стал разгонять зевак. Когда я пришёл домой, одежда на мне уже почти высохла. А через пару часов я понял, что заболел. Меня знобило, мучил кашель, начался насморк. Так я и оказался прикованным к койке на какое-то время. У меня возник бред. Мне снились те ужасные лица, которые я видел в квартире сто сорок пятого дома на Тверской. А ещё я слышал тот голос, который преследовал меня раньше. Я уже успел о нём забыть, но он вернулся. «Я в этом одиноком и холодном доме на осколке времён. Слышишь? Найди меня. Я помогу тебе. О, как здесь молчаливо и темно. Ночь — чёрный монах с вороньими глазами. Мне так хочется глотнуть теплоты жизни, просто дотронуться до неё. Сквозняки. Ветер срывает двери с петель. Здесь так страшно и молчаливо. Мрачно, грозно и пусто. Приди же. Ты найдёшь ответы именно здесь». Всё это время Алексей был рядом. Точнее, по утрам он уходил, возвращался вечерами, давал какие-то лекарства и апельсины. Иногда я видел вместо него демона с красными глазами и чёрными рогами. Он сидел на краю кровати и скалился. Тогда я вспоминал, что именно он был тем жутким Чёрным Человеком, который хотел убить меня. А теперь он и сам был в ловушке. Мы оба. Этой ночью он не спал. Лежал рядом и рассказывал о нашей жизни. Говорил так, словно сам с трудом это помнил. Как мы познакомились, и в первый же день пошли в кафе-мороженое и заказали в нём клубничный пломбир с шоколадным сиропом. А потом были походы в театры и музеи, были бесконечные прогулки по вечерней Москве, с её тёмно-синим велюром неба. Он так красиво говорил, что в какой-то момент мне показалось, что всё действительно так и было. Сейчас я пишу всё это, и сомневаюсь в собственном рассудке. Что, если и впрямь ничего из того, что я помню, не было? Что, если это был сон, а я на самом деле замужем за этим человеком? А остальное — мираж, выдумка моего нестабильного сознания?». Сергей поставил точку и с тяжёлым сердцем закрыл дневник. Ему казалось, что он смотрит фильму, что всё происходит не с ним. И жизнь эта не его, и сам он — не свой. Поэт прошёл в гостиную, чтобы увидеть Алексея и лишний раз убедиться, что тот есть на самом деле, что он не выдумка. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Меньшиков, отрываясь от чтения газеты. Сердце Сергея заныло: мужчина сидел в любимом кресле Олега и точно так же держал в руках очередной свежий выпуск. Всё так же. Только человек другой. Чужой, странный, непонятный. Да и человек ли? — Неплохо. Кажется, простуда почти полностью прошла, — задумчиво ответил Серёжа. Он смотрел на Алексея, но видел Олега. И не понимал, где правда, а где вымысел. Был ли тот когда-то в этом мире? Но где же найти доказательство того, что был? В этой квартире не было ни-че-го. — Как насчёт того, чтобы поужинать? Я подогрею суп, — заботливо сказал Алексей и чуть улыбнулся. — М… Можно… — по правде, Безрукову совершенно не хотелось есть. — Ты кажешься расстроенным, — Меньшиков отложил газету и медленно встал. Сергею казалось, что в тёмных глазах мелькнул красный огонёк, но он не мог с уверенностью сказать, что это было на самом деле. — Я просто ещё не совсем хорошо себя чувствую, — спокойно ответил Сергей и блёкло улыбнулся. — Ты уверен? — глядя в светлые глаза поэта, Меньшиков опрокинул в него саму тьму. — Да. Я бы поел суп. Безруков выдержал взгляд, хотя внутри всё и трепетало. Лицо Алексея смягчилось. — Ну и славно. Займусь этим, — обнажив белоснежные зубы, улыбнулся мужчина и медленно вышел из комнаты. Сергей подошёл к креслу, в котором недавно сидел Меньшиков, и опустился в него. Стараясь успокоить сердцебиение, он обводил взглядом комнату, силясь увидеть в ней хоть что-то знакомое и настоящее. То, что указало бы на то, что он не обманулся, что Олег действительно существовал. Вот на этом ковре они занимались сексом… После которого Безрукову было стыдно, ибо он был инициатором всех тех непотребств… «А тут он любил сидеть. И читать», — подумал Серёжа и закрыл глаза, вжимаясь в мягкую обивку, стараясь утонуть в ней, чтобы почувствовать… Он сидел так несколько секунд, а потом открыл глаза и перевёл взгляд на книжный шкаф. Одна книга стояла неровно, выбиваясь из «причёсанного» рядка томов. Сергей провёл языком по сухим губам и встал.