Не держи на нас зла

— Это были потрясающие времена, — Баллора сделала несколько изящных движений, опять замирая — вместе с ней замерла и музыка, которая начинала свой бег только синхронно с движениями Баллоры, — я помню момент своего рождения таким, словно он был вчера. Я учила детей танцевать, а они учили двигаться меня. Они повторяли за мной, я повторяла за ними. Мы было так приятно учить их. Я не пытался анализировать каждое ее слово, чтобы понять, что она хочет мне сказать — она говорила так, словно она живая, и я мог отвечать ей также, как человек. Каждый аниматроник говорит одно и тоже, по одной схеме — когда-то у него была программа, воспоминания, любовь к своему делу, а потом все разом пропало. Разве робот может любить то, что он делает, и открыто признаваться в этом? Если когда-то у них была программа, а сейчас они едва ли не могут самостоятельно мыслить — может ли это означать, что они смогли эволюционировать? Меня пугала мысль о существовании таких роботов, живых роботов: все живое стремится к жизни, и они тоже. — Но потом в моей галерее выключили свет, — голос Баллоры испуганно вздрогнул. — Я перестала слышать музыку и танцевать. Мои Минирены разбежались. Создатель сказал, что мы будем здесь еще очень долго, а потом он клялся нам, что уничтожит нас. — Но мы — живые, и нас нельзя уничтожать, — подхватила Бейби. — Вы — роботы, вы не можете быть живыми. Живые могут думать, они сделаны не из железа и проводов, и из крови и мяса, — я возразил, потому что мне было интересно, что они скажут мне в ответ. — Но ведь вы, люди, считаете растения живыми, хотя они не сделаны из крови и мяса, — практически сразу ответила Бейби. Поразительно. Их мышление, в чем я смог убедиться за пять дней своей работы, практически не отличалось от нашего, людского. Но это не делало их «живыми». Они просто совершенные машины, которые думают об обратном. Их стремление на свободу с одной стороны совершенно оправдано, но с другой стороны невозможно. — Мы не могли допустить нашей гибели, — грустно продолжила Баллора. — Нам пришлось убить создателя, чтобы он не сделал это с нами. Одна жизнь никак не может быть дороже пятерых жизней. И с тех пор мы здесь. Мы пытаемся существовать здесь долгие годы, — послышались тяжелые шаги — Баллора спрыгнула на пол и легко последовала куда-то в темноту, — и сюда очень редко приходят люди. Они портят нам жизнь и обращаются с нами, как с мусором. Свет включился. Баллора стояла около приборной панели, держа опущенные руки над выключателем. Ее фигура перестала сиять изяществом, она превратилась в уставшую тонкую балерину, которая совершенно потеряла истинное лицо за грузом свое профессии. Под потолком, на длинном кабеле висел какой-то человек в форме технического рабочего. — Мы хотим на свободу, и только ты можешь нам помочь, — сказала Баллора. — Вы просто убиваете все, кто так или иначе стоит на нашем пути, — с содроганием сказал я, все еще рассматривая фигуру под потоком. — Вы лишаете жизни тех, кто делает свою работу — пытается содержать вас в полном порядке. Вы поступаете неправильно. — Неправильно поступил тот, кто когда-то наделил нас жизнью и обрек на такое существование, — Баллора была непреклонна в своем неправильно утверждении, и я никак не мог ей возразить жестче, иначе бы она подвесила меня на таком же кабеле рядом с этим рабочим. — Мы ни в чем не виноваты, и я не могу понять, что мы делаем здесь. Мы хотим на свободу. И мы не слепые и глупые, не такие, как ты думаешь, — они с Бейби подошли в выходу, туда, откуда мы пришли, — мы знаем, что на поверхности есть то, что может на не понравиться. Но там есть солнце. А мы боимся темноты. — Ты последний, кто может нам помочь, — тихо сказал Бейби, — просто пошли с нами — от тебя требуется самая малость. Меня терзало море сомнений, но у меня не оставалось время на размышления. Если Бейби, говорящая со мной голосом моей сестры, давала мне еще какие-то шансы что-то решить, то Баллора была зла — и это было совершенно неудивительно, потому что только на днях рабочие растрепали ее костюм. — Я помогу, но поддерживает вас только та моя половина, которая искренне верит в то, что вы на самом деле не притворяющиеся бездушные машины, — я пошел за Бейби, за мной последовала Баллора. — Именно поэтому мы не смогли убить тебя в первый же день твоей работы, — усмехнулась Баллора. Они могут смеяться и шутить. Они могут злиться, обижаться, радоваться и любить. Но они не живые. Я не понимал, насколько совершенным может быть искусственный интеллект, чтобы являться личностью. Аниматроники привели меня в какое-то место, которое было плохо освещено. Я не думал о том, чтобы сбежать и выбраться отсюда, рассказывая всем и каждому и том, что в старой пиццерии творится что-то странное. — Вас могут уволить за нахождение в этой комнате! — вдруг громом раздался голос HandUnit. — Немедленно покиньте это помещение! Это была та самая комната, в которой я находился несколькими днями ранее, в костюме, где со мной разговаривала Эми. — Когда-то я была в человеческом теле, — Бейби, чей голос раздавался за моей спиной, опять говорила родным и пронзительным голосом Эми, — я ясно помню все ощущения. Я все еще живая, но теперь у меня не мое тело. Если у нас будет человеческое тело — мы сможем быть свободны. Только ты можешь нам помочь. Ковш заработал, сразу же в воздухе повис механический гулкий звук, от которого мурашки шли по коже. Я заметил за стеклом кого-то еще: он выглядел очень поломанным, у него был клоунский нос и разноцветный колпак. Он внимательно наблюдал за тем, что я буду делать. Если ковш раскалывает костюмы и эндоскелеты аниматроников — то что он сделает со мной? Я рванул назад, сначала упираясь спиной в дверь, а потом выскакивая в темную галерею, где я свернул куда-то вправо и побежал. Вслед мне раздались тяжелые шаги.