Вторая любовь Люциуса Малфоя.

Элион вскочила: – Ты ее уволишь? Это же несправедливо! Она не виновата. – Успокойся. Она займет место заместителя директора. И зарплата выше, и медицинская страховка лучше. Она этого заслуживает. Только чертовски трудно будет найти ей замену. Так что не ты одна теряешь, моя милая. – Не называй меня так. Люциус развеселился: – А что ты предпочитаешь? Моя дорогая? Моя единственная любовь? Элион опустилась на диван и тихо попросила: – Пожалуйста… не надо. – Тогда я остановлюсь на Элион. При одном условии: с этого момента ты называешь меня Люциусом. – И добавил немного небрежно: – Можешь начать днем, когда встретишься с моей матерью. – У тебя есть мама? – Конечно. Не стоит верить в сказку про аиста. – Я как-то не думала, что у тебя могут быть родные. – У меня есть еще три крестных, две тети, дядя плюс их супруги и разные кузены и кузины. Но я предлагаю пригласить на свадьбу только самых близких. – Пожалуй, имеется еще одна тема для обсуждения, кроме брака. Ты действительно хочешь признать себя отцом ребенка? – Боюсь, меня не устроит пара часов общения с собственным сыном раз в две недели. Я наблюдал такое в некоторых семьях, и мне это не понравилось. Мой ребенок будет иметь прочный дом, и заботиться о нем будут оба родителя. Поскольку значение имеет благополучие ребенка, наши с тобой чувства отходят на второй план. – А что будет, когда ребенок подрастет и поймет, что он – единственная причина, по которой его родители живут вместе? Что… они не любят друг друга? Ох, как пересохло во рту! Люциус пожал плечами: – Будем решать проблемы по мере их возникновения. – И первая проблема – твоя мать? – Нет, ей я намерен сказать правду. Она выехала из усадьбы, когда три года назад умер папа, но ради меня следит за особняком и, когда необходимо, выступает в роли хозяйки. Так что мы довольно часто видимся. Вообще-то… ее не так легко обмануть. Усадьба? Особняк? Элион испугалась. Не похоже, чтобы по выходным Люциус развлекался там с подружками. Все звучало намного серьезнее и… тревожнее. – А моя мама… отчим… Что я скажу им? – Скажешь то, что сочтешь нужным. Возможно, им будет легче, если ты попробуешь убедить их, что это не форс-мажорные обстоятельства, а плоды любви. И еще тебе придется сделать то же самое для Сейди. Она сейчас хозяйничает в особняке. Сейди была моей няней и не лезет за словом в карман, если считает, что я перехожу границы. Однако у нее романтическая душа, и ей будет спокойнее, если она решит, что нас унесла буря страсти. Хотя даже это не защитит меня от брани… Так мое предложение принято? Ради ребенка? Элион помолчала, потом очень спокойно сказала: – Да… ради ребенка. И ни по какой другой причине, ясно? – Как божий день. Люц пожал плечами. – Но я не могу встретиться с твоей мамой сегодня. В два тридцать меня ждет врач. – Тогда я пойду с тобой. А потом мы вместе съездим к матери. – Он взглянул на часы, поднялся, накинул пиджак и поправил галстук. – Сейчас мне нужно заглянуть в офис. Хочешь, чтобы я поговорил с Венди? – Ой, нет. – Тогда сама скажи ей. Но смотри, чтобы это не вылетело у тебя из головы. А когда я в два вернусь, ты должна ждать меня. Она грустно улыбнулась: – А какой у меня выбор? – Никакого, – грубовато согласился Люциус. Оставшись одна, Элион спрятала лицо в ладони и долго сидела неподвижно. Когда они выехали из Лондона, Люциус спросил: – Почему ты отказалась от медицинских предписаний? – Бессмысленно лечиться от пищевого отравления, если известен настоящий диагноз. Элион не сказала ему, что сделала второй тест на тот случай, если по какой-то невероятной случайности первый оказался бы ошибочным. И не сказала, что, предвидя унылое будущее, которое ее ждет в качестве нежеланной жены, плакала до тех пор, пока не иссякли слезы. В конце концов девушка кое-как собралась с силами и даже занялась внешностью. Посмотрев на себя в зеркало, она поразилась: бледная, лицо перекошенное, халат поношенный. Удивительно, что Люциус не вышел из себя. Элион приняла душ, вымыла голову, надела светло-голубую юбку и белый топ без рукавов. Чтобы скрыть бледность, пришлось наложить немного пудры и румян. Эх, если бы изобрели косметику, делающую лицо счастливым, притворяться стало бы намного легче.