Мы не будем друзьями

      Илья что-то бормочет во сне, а я лежу совсем рядом, я почти статуя, тело у меня деревянное и неподвижное, но поднеси спичку — и оно вспыхнет от охватившего его напряжения, мгновенно и с удовольствием.       Рука, замершая на стыке ткани и кожи, почти онемела, я шевелю пальцами, чтобы восстановить кровообращение, Фролов дёргает ногой, и мои пальцы сбиваются выше. В комнате темно, а мой тяжело дышащий ангел так близко, что это просто верх мазохизма — лежать около него и не предпринять никаких действий.       Я осторожно провожу, едва касаясь, по холодной коже, веду вверх, забираясь под скользкий шёлк кимоно, глажу уже широко, всей ладонью вдоль бедра, с удовольствием обводя острую тазовую косточку и с содроганием понимая, что под кимоно у Фролова нет даже намёка на бельё, только голая кожа и больше ничего.       Ни-че-го нет!       Илья вздыхает сквозь сон, чмокает губами и как будто нехотя шепчет сквозь стиснутые губы:       — Мне жарко. Сними с меня это.       В комнате тишина, а мне кажется, что по всему дому разносится оглушительный стук моего взбесившегося сердца. Я сажусь перед Фроловым, кладу руку на правую ногу, глажу её сверху вниз, потом подцепляю резинку чулка и медленно скатываю его вниз. Никогда не представлял себе, насколько это может быть порнографическим действием.       Илья лежит сейчас передо мной, раскинув ноги в одном натянутом чулке, а втором — болтающимся возле самой щиколотки. Тянусь ко второму, уже смелее и его скатываю вниз по ноге, тут Фролов всхлипывает и закидывает одну ногу мне на бедро.       В голове у меня шумит, я пододвигаюсь так, чтобы оказаться прямо между его ног и смотрю на него, такого открытого и доступного мне, каким я и не представлял его увидеть.       Дёргаю за почти и так развязанный пояс кимоно, наклоняюсь над ним, освобождаю руки из рукавов, оголяя плечи, не удержавшись, прикасаюсь к ним губами по очереди — сначала в одно плечо, потом в другое.       Теперь Илья лежит подо мной совсем голый, в одних болтающихся на щиколотках белых ажурных чулках — сбылась, блядь, мечта извращенца. Целую его в открытую, подставленную мне шею, чуть всасывая губами бледную кожу, он стонет подо мной, уже сам тянется ко мне губами, обхватывая меня ногами и смыкая их на моей пояснице:       — Я так хочу тебя…       Я замираю, осознание того, что я делаю медленно возвращается ко мне — так нельзя, Илья в состоянии, где он не понимает сон ли сейчас или явь, я могу легко этим воспользоваться, но стоит ли оно того, едва возникшего между нами такого хрупкого доверия?       Нет, не так, я не хочу так.       Я, буквально насилуя свои подавленные желания, с усилием отдираю от себя руки и ноги Фролова, заворачиваю его в одеяло, чтобы убрать соблазн ещё раз к нему прикоснуться, а он уже снова в отрубе, уже выключился, будто перегоревшая лампочка. Я опять ложусь рядом с ним, обнимаю его, беспомощного сейчас передо мной, и от этого становится совсем невмоготу от нахлынувшей на меня болезненной нежности, целую его в покрытый испариной висок и закрываю глаза.       Уснуть мне вряд ли удастся, но главное, что я не успел натворить таких глупостей, которые мне бы потом вовек не расхлебать.       Уже под утро я ненадолго забываюсь тревожным и зыбким сном, но, кажется, просыпаюсь буквально через минуту от сверлящего меня насторожённого взгляда. Я открываю глаза — совсем рядом лицо Ильи, внимательно глядящего на меня и ищущего подтверждение каким-то своим мыслям.       — Привет, — я говорю самое умное из того, что приходит мне сейчас в голову.       — Я голый, — констатирует очевидное Илай.       — Знаю, — киваю я. — Я сам тебя раздевал.       — Что ты ещё сам делал? — слегка морщась, спрашивает Илья.       — Ничего. Тебе было жарко, ты настаивал — я не мог тебе отказать.       Фролов хмыкает:       — Надо же, да ты просто добрый самаритянин у нас. Защитник слабых и угнетённых. Какого хера ты вообще делаешь в моей постели, и как ты тут оказался? Сегодня вроде не Новый год, а ты не похож на подарочек, который мне полагается за то, что я был хорошим мальчиком, потому что меня нет в том списке.       — Ты совсем ничего не помнишь?       — А есть что-то, что мне надо помнить? — снова с подозрением косится на меня Фролов.       — Успокойся — ничего не было, — спокойно отвечаю я, а он уже надевает на себя свою привычную маску наплевательского безразличия.       — Да если бы и было — срать мне на это. Надеюсь, в таком случае, что ты успел отхватить свою дозу кайфа.       Да, Илья, ты не представляешь, какую дозу кайфа я отхватил, просто обнимая тебя. Хотя, откуда тебе знать, у тебя все кругом враги, да и ты сам враг себе.       Фролов моргает покрасневшими глазами, ойкает:       — Блядь, я опять в линзах уснул, у меня скоро так глаза выпадут. Что же ты, рыцарь мой, без страха и упрека трусы с меня стянул и даже не задумался, а про линзы не догадался.       — Да не было на тебе никаких трусов, — огрызаюсь я и краснею.       — А, ну да, — внезапно покладисто соглашается он, — действительно, какие трусы, я ж не ждал гостей, — тут он скептически смотрит на меня. — А так бы надел, не сомневайся. Есть у меня такие, на случай важных переговоров.       Я молчу, хотя очень хочется сейчас сцепиться с ним.       — Ладно, я в душ, да и глаза надо полечить, — поднимается с кровати Илья. — А ты, давай-ка собирайся, и когда я выйду, надеюсь, не увижу тут твоего мужественного профиля.       Он скидывает с себя одеяло и идёт прямо так, совсем раздетый, в сторону ванной. А я смотрю на его голую спину и туда, ещё ниже, и вновь, как тогда, ощущаю непреодолимое желание сжать изо всех сил, впиваясь пальцами до синевы, его ягодицы, чтобы проверить их упругость.       — Хватит пялиться на мою задницу, — не оборачиваясь, едко бросает Илай, а я снова краснею, как пятнадцатилетняя девственница и отвожу взгляд.       Проваливать, значит? Ну да, а что я ещё хотел, чтобы мы тут друг другу в любви признались и ушли, держась за руки, в розовый закат? Это же не кто-то там, это же Илай, мать его, королева драмы.       Некстати совсем вспоминаются слова Мальцева в первые дни занятий. Он тоже пел песни на тему, что это не кто-то там.       Я поднимаюсь, иду мимо ванной, останавливаюсь — за дверью слышен шум воды и раздражённый голос Илая:       — Нет, это я тебе говорю — свали нахуй из моей жизни. Ты заебал меня, мне блевать охота, когда я тебя вижу… Да не надо мне ничего от тебя, нахуй, нахуй иди со своими подкатами… Ты засунь свои извинения себе в жопу… Нет, это, сука, не предложение. Всё, отъебись от меня…       Дверь резко распахивается, Илай, злой, в полотенце вокруг бёдер, с телефоном в руке, смотрит на меня так, как будто это я виноват во всех его бедах:       — Подслушиваешь?       А мне уже всё равно, потому что я смотрю сейчас в его глаза, а они у него зелёные, а у меня мысль мелькает, что мало кто вообще видел, а какие они, глаза его. И вот я, умственно отсталый дегенерат, улыбаюсь ему в лицо, а он, оторопев от моей реакции на его необоснованный выпад, растерянно спрашивает:       — Ты чего?       Я делаю шаг ему навстречу — он отступает назад, ещё мой шаг вперёд, ещё один шаг его назад… уже стена, а дальше отступать некуда. Я снова улыбаюсь ему:       — Твои глаза, — говорю я. — Они зелёные.       — Ну да, — он с непониманием смотрит на меня. — Зелёные. И что?       — Ничего, — я вспоминаю его слова, что только очень близкие знают, какого они цвета, и опять улыбаюсь.       — Ты дебил, — с сожалением говорит Фролов.       — Я дебил, — покладисто соглашаюсь я и легко провожу кончиками пальцев по синяку на скуле. — Так кто всё-таки это сделал?       — Какая разница? — с вызовом смотрит на меня Илья, уже не отталкивая меня и позволяя гладить его лицо.       — Я не хочу, чтобы кто-то делал тебе больно.       Фролов усмехается:       — Боюсь, детка, ты с этим опоздал не на один год.       Я тянусь к его волосам, стаскиваю с них резинку, волосы рассыпаются по голым плечам, а Илья вдруг очень серьёзно смотрит на меня:       — Чего ты хочешь, Ветров?       — Я не знаю, — пожимаю плечами я. — Я ничего не знаю, когда я рядом с тобой. Единственное, в чём я уверен, что не хочу отпускать тебя.       — Уходи, — просит Фролов, опуская глаза.       — Тебе надо появиться на занятиях, — напоминаю я.       — Я появлюсь. Надо привести себя в порядок, — показывает на своё лицо Илья и кривит красивый рот в невесёлой усмешке.       — Я могу тебя подождать, и мы поедем вместе, — предлагаю я.       — Вместе? — Фролов с таким изумлением смотрит на меня, будто я на его глазах превратился в говорящую лошадь.       — Ну да, — киваю я.       — Ты точно отмороженный, — произносит Илай и продолжает. — Нет уж, хватит мне потрясений. Ты поезжай, я обещаю, что приеду сегодня в универ. А тебе и в самом деле надо уйти, сейчас ко мне, по-любому, подъедет один не очень приятный человек, и у меня с ним будет не очень приятный разговор.       — Я могу остаться с тобой, — хмурюсь я.       — Я могу о себе позаботиться. Как-то ведь я жил раньше, — фыркает Илай и подталкивает меня к двери.