Мы не будем друзьями

      — Ты какого хрена вылез вообще? — я готов прибить Мальцева прямо тут, не заморачиваясь на детали.       — Да я от неожиданности, — оправдывается тот, краснея и нервно почёсывая шею— Я выхожу такой, а тут вы, сосётесь…       — Никто не сосался, — обрываю его я. — Благодаря тебе, кстати.       Пашка вздыхает, смущённо переступает с ноги на ногу и говорит:       — Мне надо тут по делам смотаться. Халтурка образовалась. Ты со мной?       Я отрицательно качаю головой:       — Нет уж, я до дома погнал. Что-то у меня настроение не особо для прогулок. Потом созвонимся.       Паха кивает:       — Лады. Созвонимся. Ты прости, что я так влез некстати.       — Да ладно, что уж теперь, всё равно бы фигня какая-нибудь вышла. Не заморачивайся.       Я еду домой, но по дороге резко передумываю, сидеть сейчас дома и предаваться охуенным размышлениям — нет, вот чего мне сейчас не хочется, так этого.       Поэтому я звоню Вике:       — Привет. Ты где?       — «Чердак» знаешь? — Вика говорит громко, слышна музыка и чьи-то весёлые голоса.       — Знаю.       — Подъезжай, если хочешь. Мы тут с девчонками.       Отличная идея, кстати. В «Чердаке» неплохая атмосфера, можно посидеть и расслабиться. Подъезжаю туда минут через тридцать — девчонки уже навеселе, заказываю себе вискарь, чтобы быстрее догнаться до их кондиции. Вика хохочет, лезет ко мне обниматься — я совсем не против, всё-таки отличная девчонка, жаль, что у нас с ней так ничего и не вышло.       Чёртов Фролов, так некстати влез в мою жизнь.       В голове уже шумит, а вечер перестает быть таким паршивым. Я уже начинаю подумывать о том, а не попробовать ли нам с Викой начать всё заново, ведь видно же, что у неё ко мне остался интерес, и она бы встретила такой поворот событий только с радостью.       Её подруги сидят тут же и подливают масла в огонь:       — Егор, вы с Викой такая красивая пара и так подходите друг другу.       Щёки Андреевой розовеют от выпитого вина, она улыбается и просит девчонок:       — А сфотографируйте нас, — и тут же обнимает меня за шею, прижимаясь своей щекой к моей.       Смотрит на получившуюся фотографию — мы и в самом деле хорошо смотримся вместе, а тут даже похожи на влюблённых.       — Отличная фотка, — с удовлетворением говорит Вика. — Я её сейчас в инсту кину. Ты не против? — она выжидающе смотрит на меня.       — Я не против, — улыбаюсь я. — Хоть по всем каналам покажи.       Вечер катится дальше, готовясь плавно перекатиться в ночь, а я уже планирую предложить Андреевой продолжить общение в более спокойном месте. Судя по её румянцу на щеках и взглядах, которые она на меня время от времени бросает, она думает о том же самом.       Я уже почти себя убеждаю, что это и в самом деле была блажь, мало ли что бывает с людьми, вот и мне взбрендило что-то несусветное и потянуло на «голубую любовь». А по факту я об этой «голубой любви» знаю столько же, сколько первоклассник об ядерной физике.       — Егор, — расстроенная Вика протягивает мне свой телефон, — опять.       Я беру её мобильник и читаю входящее сообщение:       «Хорошо проводишь время, шалава? Фоточки выкладываешь с чужими парнями? Смотри, не пожалей!».       Да что же это такое. Бешенство медленно закипает в моей груди. Я поднимаюсь с места:       — Я отъеду ненадолго.       Вика обеспокоенно смотрит на меня:       — Всё в порядке?       — Будет в порядке, когда я вернусь. Тебе больше никто писать не будет, — убеждённо говорю я, вызываю такси и еду к дому Фролова.       В этот раз мне незамеченным пройти не удаётся, у входа меня тормозит охранник. Я, уверенный, что Илья по-любому ждёт моей реакции на его выходку, говорю охраннику кто я и в какую квартиру направляюсь. Тот звонит, спрашивает, а потом кивает мне, что я могу проходить. Ещё бы, даже не сомневался.       Илья открывает мне с дверь, а я с порога начинаю гневно выговаривать:       — Какого хрена ты до Вики доёбы…       — Проходи, — не дослушав меня, хмыкает он и идёт в сторону спальни. Я тащусь за ним, тут же растеряв весь свой воинственный вид.       — Выпить хочешь? — спрашивает он, не оборачиваясь.       Я молчу, а он продолжает:       — А я тут забухать решил, да думаю, без компании скучно. Полистал ленту в инсте… оп-па, а вот и компания.       Он садится на кровать, я стою напротив него, Илья откидывается на покрывало и, закусив губу, говорит:       — Жизнь — такое дерьмо, знаешь?       — Знаю, — киваю я и сажусь рядом с ним.       На Фролове длинный чёрный халат, тоже вроде шёлковый, в каких-то золотых птицах, он сгибает ногу в колене, полы халата расходятся, обнажая кожу почти до самого бедра. Я вспоминаю, что в прошлый раз под кимоно у него не было белья, да и сейчас не похоже на то, чтобы оно было — громко сглатываю и с шумом выдыхаю.       Илья резко поднимается, садится рядом со мной, даже и не подумав поправить халат, и заглядывает мне в глаза:       — Почему я не могу перестать думать о тебе? — спрашивает он.       Я пожимаю плечами — меня волнует тот же вопрос, но озвучивать я его не буду. Он кладёт мне руку на колено, двигает выше, я смотрю на его пальцы, сжимающие ткань вместе с кожей, а сердце уже заводится, набирает обороты и гонит кровь полноводной рекой вперёд к обрыву.       Он сползает с кровати, садится на коленях на пол и смотрит на меня:       — Встань.       Я поднимаюсь, он расстегивает молнию на моих джинсах, стягивает их с трусами к самому низу и тут же без всякого предупреждения заглатывает мой уже вставший член до самого основания. Я охаю, смотрю сверху на его ритмично двигающуюся голову, ноги у меня дрожат, меня накрывает такой волной удовольствия от всего этого… и что это минет, и что это делает парень, и что парень этот — Фролов… я бессознательно тянусь к его волосам, собираю их в хвост, наматываю на кулак и толкаюсь навстречу его губам, и остановиться для меня сейчас подобно смерти.       А Илья усиливает нажим губ в глубоком засосе, я почти утыкаюсь членом в его горло и всё… и мне плевать, что я так мало продержался, мне плевать, что я, как в первый раз, сдался через пару минут, мне плевать, что я не успеваю отстраниться от него, мне плевать, что я кончаю прямо в его сокращающееся горло… мне плевать на всё, кроме выносящего меня оргазма. Сквозь отплывающее сознание я слышу свой стон и обессиленно падаю назад спиной на кровать, всё ещё содрогаясь в послеоргазменной эйфории.       — Ты живой? — Илья тихо смеётся где-то рядом и целует меня в живот — ещё одна волна удовольствия прокатывается по моему телу, а он уже совсем стягивает с меня джинсы и остальную одежду и ложится сверху, целуя мои закрытые веки.       Я моргаю, открываю глаза и тут же притягиваю его к себе, впиваясь в его губы таким долгожданным для меня поцелуем. Он тихо стонет в мой рот, сразу же расслабляясь под моим настойчивым языком, прикасаясь к нему своим. Мы целуемся так долго, что заканчивается дыхание, исследуем друг друга с такой жадностью, что стукаемся зубами, кусаем до крови и тут же зализываем укусы.       Я снова чувствую нарастающее возбуждение, а Фролов, приподнявшись надо мной, развязывает пояс халата, освобождается от него и уже голый снова ложится сверху.       — Ты хочешь меня? — спрашивает он, внимательно глядя мне в глаза.       Я киваю, пытаясь подавить внутри себя смутное беспокойство. Он проталкивает мне колено между ног, заставляя их раздвинуться в стороны, и я чувствую его твёрдый член, утыкающийся мне между ягодиц. Эйфория отступает, я в реальности, и мне, пиздец как неловко сейчас и местами стыдно, возбуждение тоже покидает меня, а Илья, приподнявшись надо мной на локтях, рассматривает все изменения моей мимики:       — Вообще ничего такого не было? — серьёзно спрашивает он.       Я качаю головой, он садится рядом, думает о чём-то пару минут, а я лежу в его кровати и чувствую себя полным дураком.       — Ладно, — наконец, приходит он к какому-то решению. Встаёт, роется в прикроватной тумбочке и бросает мне прозрачный флакон.       — Что это? — совсем уже по-глупому спрашиваю я.       — Массажное масло, — снисходительно улыбаясь, отвечает Илья. — Объяснить зачем?       Я краснею — что уж тут объяснять, и так всё понятно.       — Поможешь мне, детка? — насмешливо спрашивает он и ложится рядом со мной на живот.       Я непонимающе смотрю на него. Он фыркает в подушку и снова смотрит на меня:       — Я совсем не хочу, чтобы ты тут у меня в обморок от страха свалился. Поэтому я делаю тебе подарок — ты будешь сверху. Но тебе надо подготовить дорогу, чтобы не было особых препятствий. Я понятно объяснил?       Сказав это, он кивает на флакон, я беру его, лью себе на ладонь маслянистую жидкость и кладу руки Илье на ягодицы, сжимаю их… блядь, вот это то самое удовольствие, испытать которое я хотел ещё с первых дней нашего знакомства. Всё так, как я и думал — упругие, обалденные, так и хочется впиться в них зубами. Я наклоняюсь и кусаю его в правую ягодицу. Он ойкает и оборачивается ко мне:       — Ты там планируешь меня ебать или сожрать? Ты определяйся скорее, чтобы мне точно знать, — тут он снова смеётся.       Я в замешательстве смотрю на флакон, снова лью масло Фролову на ягодицы, смотрю как струйка исчезает между ними, сглатываю комок в горле и замираю над ним, не зная вообще никаким местом, что мне надо сейчас делать. Илья снова оборачивается на меня, смотрит на моё потерянное выражение лица, вздыхает, закатывает глаза к потолку и тянется рукой к флакону:       — Как же сложно. Вот всё самому делать приходится.       Я наблюдаю, как он, выворачивая руку и разведя в стороны ноги, растягивает себя для меня, я не могу отвести взгляд от происходящего перед моими глазами, меня так трясёт от возбуждения, что кажется, что я кончу даже не успев начать. А он, согнув ноги в коленях и прогнувшись в пояснице, говорит:       — Давай, детка, забирай свой подарочек. Ты был хорошим мальчиком.       И всё. Меня выключает. Я маньяк, и у меня только одна цель, а после что хотите со мной делайте. Я не думаю сейчас ни о чём. Только коснувшись между разведённых в стороны его же руками ягодиц, меня срывает в глубокую пропасть, я врываюсь в его тело с хриплым стоном и разгоняюсь до предельной скорости, не слыша, как он сдавленно охает и закусывает зубами свою руку.       В голове перемыкают все нервные окончания, меня буквально вырубает от удовольствия, какие-то неведомые мне до этого ощущения коротят нервные окончания.       Меня охватывает состояние близкое к кислородному голоданию, когда ты оказываешься во власти галлюцинаций и ни на что не похожего экстаза. Я впиваюсь пальцами в его бёдра, до синевы, до проступающих пятен, я пробиваюсь в него сквозь его стоны… и мне всё мало, мало… я уже на пределе… ещё рывок, ещё глубже, ещё сильнее… и вот меня уже трясёт над ним, в нём в сокрушительном оргазме, и я падаю почти в полной отключке на его мокрое тело, придавливая его собой и замирая в околосмерти.       Прихожу в себя я так медленно, что само время кажется одной тягучей каплей прозрачного мёда по стеклу реальности. И сама реальность так же медленно восстанавливается вокруг меня.       Я целую Илью в покрытый испариной висок и скатываюсь с его тела. Он вдруг всхлипывает, а я с недоумением смотрю на его слипшиеся ресницы, не высохшие слёзы в глубокой зелени глаз, прикрытых веками, прокушенные губы и отметины зубов на руке.       От осознания, что я сделал что-то не так и всё испортил, меня скручивает от нахлынувшего страха:       — Илья, — осторожно зову я его.       Он открывает глаза:       — Ёбаные натуралы, — стонет он. — Я понимаю, конечно, что ты не особо втыкаешь, но, блядь, ты же меня покалечил.       — Прости, — виновато прошу я. — Я думал, что ты привык…       — К чему я привык, дебила кусок? — фыркает он. — С чего ты вообще взял, что я к этому привык? С чего ты вообще взял, что я это практикую?       — Но ты же… — начинаю я, но Фролов снова перебивает меня.       — А, ну я же с половиной универа, да? А с кем конкретно, ты не в курсе? Так вот, детка, а никто не в курсе. Я в ванную, — он поднимается, снова ойкает и, прихрамывая, скрывается в ванной.       А я придушить себя хочу сейчас. Ну конечно, я был так уверен, что у Фролова в этом деле стопроцентный опыт, что даже спросить не догадался, а в чём именно его опыт заключается. Дурак, вот я дурак.       Я сижу с таким расстроенным выражением лица, что Илья, выйдя из ванной, не удержавшись, снова фыркает:       — Да что ты тут панихиду устроил. Не умер же я, в конце концов. Хватит рефлексировать, — он устраивается рядом, ложится на спину и тянет меня к себе.       — Ты точно не обижаешься? — всё ещё обеспокоенно спрашиваю я.       — Я точно не обижаешься, — передразнивает меня он, приподнимается и целует меня в губы.       — Ответишь на вопрос? — вспоминаю кое-что мучающее меня.       — Спрашивай, — кивает он и вопросительно смотрит на меня.       — Почему Илай?       Он смеётся:       — Ну, это как бы моё имя.       — В смысле?       Он снова роется в тумбе и протягивает мне свой паспорт. Я открываю и читаю запись:       «Илайя Фарисович Фролов-Голденберг»