Мы не будем друзьями

      Я всё глажу его волосы, прошёл уже час, год, вечность пронеслась перед нашими глазами, а я всё прижимаю его к своей груди и не могу оторваться от него.       — Почему он всё ещё рядом с тобой? — спрашиваю я, не надеясь на ответ.       Но Илай, даже не задумавшись, отвечает:       — Это, наверное, что-то из категории садо-мазо. Всё поменялось с момента, когда я нашёл в себе силы послать их всех, когда я сам стал решать, что я буду делать. Он таскался за мной тенью, а мне вдруг стало льстить, что взрослый, богатый и уважаемый мужик так передо мной стелется. И я уже был не маленьким мальчиком, я подрос, я стал понимать свою власть над ним.       Многое изменилось с того момента. И мне нравилось, что теперь я могу управлять ситуацией. Возможно, я просто мстил, возможно, это было что-то из категории Стокгольмского синдрома, когда жертва начинает чувствовать симпатию к своему мучителю.       Тем более мы, что уж тут отрицать, слишком долго были вместе. И самая жесть, какая вообще была, она была только в первый раз. Потом он осторожничал, мог месяцами ко мне не прикасаться, только гладил и целовал. Ну и, естественно, от меня требовал того же. А за это я его тогда ещё больше ненавидел, — тут Илай брезгливо передёргивает плечами и говорит, передразнивая кого-то: — Ну же, девочка моя, возьми в ротик конфетку… Тьфу, бля.       — Что у тебя сейчас с ним? — мне не хочется этого знать, но мне надо.       Илья пожимает плечами:       — Да, в принципе, уже ничего. Это больная привычка с моей стороны, да и с его, я думаю, тоже. Он приезжает чаще всего пьяный в хлам, пытается выяснять со мной отношения, я терплю, сколько могу. Он начинает беситься, потом начинаю беситься я. А потом кто-нибудь из нас срывается: он сильнее, поэтому у меня после таких стычек синяки, а у него располосованное в лоскуты лицо.       — Ты спишь с ним сейчас? — уже через силу задаю я ещё один вопрос.       Фролов поднимает на меня глаза:       — Хотелось бы шуткануть, как в анекдоте — да разве с ним уснёшь, но, думаю, тебе будет не смешно.       — Мне совсем не смешно, — подтверждаю я.       Тогда Илай поджимает губы:       — Если то, что у нас происходит, можно назвать таким словом, то да, я с ним сплю. Но то, что у меня произошло с тобой, этого не было у меня с семнадцати лет.       — Это типа комплимент сейчас был? — невесело усмехаюсь я.       — Можно и так сказать, — серьёзно смотрит на меня он. — Я вообще уже не думал, что кому-нибудь позволю это со мной сделать.       Он отстраняется от меня, поднимается с пола и протягивает мне руку. Я встаю, а он тут же прижимается ко мне, обхватывая руками за шею:       — Ветров, ты особенный, — шепчет он так жарко мне в ухо, что по спине пробегает дрожь, — но у нас с тобой нихрена не получится.       — Почему? — разговор принимает совсем не тот оборот, который мне бы хотелось сейчас.       — Ты не из моего мира, а я не из твоего. У нас нет точек соприкосновения.       — А мне кажется, как раз есть, — неловко пытаюсь пошутить я, сжимая пальцами его ягодицы.       Он стонет мне в шею, но продолжает:       — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. У нас ничего не выйдет, кто-нибудь из нас сорвётся. Тем более, я не хочу именно с тобой биться за власть, а рано или поздно мы к этому придём. Может, мы просто будем друзьями, а? — он с надеждой заглядывает мне в глаза. — А хочешь, я тебе Витеньку подарю? Будем дружить семьями?       Я смотрю на него как на умалишённого, я даже злиться на него не могу:       — Нет, Илай, мы не будем друзьями. И Витеньку своего мне впихивать не надо. Мне на него смотреть противно, не то чтобы…       — Зря, — вздыхает Фролов. — Сосёт он зачётно…       — Илья, — тут я уже с интересом смотрю на него. — Ты на полном серьёзе представляешь сейчас, чтобы это розоволосое недоразумение у меня отсосало? Тебя корчило, когда я Вику просто обнимал, а тут…       — Да, — прерывает меня он, — что-то я не подумал. Остался бы Витенька без своих прекрасных кукольных волос «а-ля Барби», вот бы печаль была.       — Будем друзьями, надо же, — я укоризненно качаю головой, — и как тебе в голову вообще пришло такое.       — А что, — Илай улыбается, — было бы, как в песне. Знаешь? — Тут он начинает напевать, подтанцовывая в моих объятиях: — Давай, будем друзьями? Ну, конечно, давай. Я не буду тебя трогать, ты не будешь меня целовать. Будем друзьями. Раз, два и по домам. И от этого бреда мы сойдём с ума.       Я смеюсь:       — Если ты сейчас не перестанешь вихляться в такой близости от меня, дело кончится сексуальными извращениями.       — Ой, — он картинно прижимает руку ко рту и округляет глаза. — Не надо извращений, у меня задница ещё в шоке после недавно пережитого.       Мы с ним треплемся до самого утра, уже светает — надо ехать в универ, но так не хочется вылезать из кровати, где ко мне прижимается тот, кого только полный импотент хоть один раз не представлял в порнографической позиции.       Но всё хорошее в итоге заканчивается, и Фролова из моих рук вырывает телефонный звонок. Он отвечает и тут же обеспокоенно смотрит сначала на часы, а потом уничижающе на меня:       — Блядь, да я забыл совсем. Во сколько там? Да не ори, щас я соберусь. Отправь за мной кого-нибудь. Кого? Вадима? Блядь, а больше никого нет? Ладно, пусть он, терпеть его не могу. Ах-ах, да я по курсу, что взаимно. Дай мне тридцать минут.       Он отключает мобильник, тут же вскакивает и несётся в ванную, на бегу крича мне:       — Собирайся, у меня съёмка, а я из-за тебя обо всём на свете забыл.       Я поднимаюсь, разыскиваю свою одежду на полу, из ванной слышится сначала шум воды, потом звук фена. Через пятнадцать минут Илай появляется с уже нарисованным лицом и уложенными волосами.       Мечется по квартире, исчезает в одной из комнат и выходит оттуда в таком непотребном виде, что у меня дух захватывает: очень короткие с высокой посадкой чёрные шорты, такие, что прилипают к его телу на манер второй кожи, почти прозрачная шёлковая рубашка, перехваченная на талии ремешком.       Но самое главное в этом образе — это туфли на такой высокой шпильке, что он становится выше меня на полголовы. Не обращая на меня внимания, Фролов придирчиво осматривает себя в зеркале в половину стены, наносит на губы бежевую помаду и поворачивается ко мне:       — Ты готов?       — Ты куда в таком виде? — спрашиваю я внезапно севшим голосом.       Он равнодушно пожимает плечами:       — Я же говорю — у меня съёмки.       — Ты говорил, что послал всех.       — Я говорил, что послал тех, кто заставлял меня делать то, что я не хочу. Я сам решаю, что я делаю, и с кем я делаю.       — Что именно ты делаешь? — я пытаюсь подавить растущее в груди раздражение, но это мне так трудно даётся, что я сам пугаюсь своей реакции.       — Мне кажется, это моё личное дело, — Илай прищуривает свои снова обалденно-синие глаза в обрамлении длинных накрашенных ресниц.       — Твоё личное дело, — повторяю я за ним, и хоть понимаю, что сейчас совсем не время для разборок, всё-таки не могу удержаться. — А я, значит, к твоим личным делам совсем отношения не имею?       Илай удивлённо приподнимает одну бровь, косится на время и резко отвечает:       — Нет, детка, ты к моим делам вообще никакого отношения не имеешь, а уж тем более указывать, как мне поступать, ты точно не будешь.       Тут его телефон снова подаёт признаки жизни, он недовольно смотрит на меня и отвечает преувеличенно жеманным голосом:       — Да. Да, я собрался. Уже бегу, сладкий, не нервничай так, стоять не будет.       Смотрит на меня и кивает на дверь:       — Сейчас вообще не время для таких разговоров. Выходи.       Я открываю дверь и оглядываюсь на него:       — Я понимаю, откуда у тебя время, ты же так невъебенно занят. Я даже думать не хочу, чем ты едешь сейчас заниматься.       — А ты не думай, — едко бросает он. — И вообще не бери в голову, бери в шею — толще будет. Всё, не беси меня.       — Блядь, — не в силах что-либо ещё говорить, я, не дожидаясь лифта, несусь вниз по лестнице.       На выходе я всё равно почти сталкиваюсь с ним, он идёт впереди меня с ровной красивой спиной, поправляя на плечах что-то до неприличия меховое, похожий на такую обалденную девчонку, каких в мире вообще не существует.       Приглаживая на ходу волосы, он направляется к стоящему на парковке чёрному джипу с хмурым парнем за рулём, треплет его по щеке через открытое окно, парень дёргается от его руки, а он смеётся, оборачивается на меня, кривит в непонятной мне эмоции рот и садится в машину, которая тут же трогается с места и выезжает на дорогу.