Ворох условностей

— Нас кто-то придумал, — Терис растягивает слова, щурится темными, почти черными из-за расширившихся зрачков глазами, но при этом ощущается... Правильно и уверенно. Будто бы он знает, о чем говорит. И будто бы Дровас тоже должен бы это знать. Такой будничный диалог о погоде, но не совсем. И да, сейчас Дровас действительно понимает. Ну, или так кажется собачьему корню, который они на двоих выжрали намного больше, чем безопасно даже по гибким стандартам Очагов — и куда больше, чем рекомендуется в терапевтических целях. — Мгм, — глубокомысленно отвечает Дровас и пытается сфокусироваться если не на чертах лица, то хотя бы на золотых глазах и огненных волосах. — А кто нас придумал? Даэдра? Я бы на Сангвина поставил... — Не, не даэдра. Они не умеют, только менять. Как скульпторы лиц, только скульпторы душ. Собачий корень в его крови не хочет думать, не хочет анализировать, не хочет вообще говорить, он хочет наблюдать за золотом глаз, за отблесками электрического света в волосах, за темными пальцами и изгибами татуировок — и Дровас согласен. Но говорить нужно, потому что Терис не любит болтать с пустотой, как не любит чувствовать себя сумасшедшим. Это за Дроваса сейчас говорит корень, Терису он для подобных сомнительных мыслей и идей не нужен. Жаль, произносить их вслух он решается только с примесями в крови — или пьяный от впечатлений. — А кто тогда? В чем вообще замысел? Вот Сангвину есть резон — как и всем остальным шчс... шлюхам. Возможно, где-то среди этих разбегающихся в разные стороны слов затерялись оскорбительные формы айлейдуна, но Дровас вроде бы удержал их за зубами. Не мог не удержать. Он и под скумой, и синью, и под другими куда тяжелее корня препаратами, развязывающими язык, выучился сохранять контроль над мыслями и словами: потому что иначе смерть, иначе забвение... Но сейчас он чувствует себя иррационально в безопасности, и годами держащийся самоконтроль нет-нет, а истончается, крошится в пальцах. К счастью, если оговорка и была, Терис ее не заметил. Наверное. Дровас ежится будто от могильного холода, но расслабляется, когда чувствует жар чужого тела. — Не знаю, — Терис отвечает спустя растянутое в несколько кальп мгновение, а затем плотнее прижимается лопатками к дровасовой груди, сползает ниже, ерзая и щекоча волосами. — Уебок какой-то. Лхкан, наверное. Которого расчленили, а не который несуществующий мир-погибель несуществующего народа. Дровас снова согласно и глубокомысленно мычит. Он все равно не особо разбирается в туморровиндской религии — мать и не пыталась его просветить, да и зачем бы могло это знание пригодиться в Гавани? А сестра... Ну, ее больше волновали его акцент, соблюдение легенды, знание языка и бытовых вещей, а не религия, в которой и местные ни скампа не понимают. Пока что его необразованность в этой сфере не угрожает его легенде. Его безопасности. — А может и не Лкхан. Он ведь придумал материю, но облачиться в нее придумали Старые Кости, и те, кто за ними повторил. Это ведь то, что кости обычно желают? Плоть? О, в костях и плоти Дровас разбирается, это хорошая тема даже если ты простой ординатор-врач, а не... Ну вот это вот. — Неа, — Дровас зарывается пальцами в рыжие пряди и перебирает, как перебирал когда-то гниющие мышцы и сухожилия, решая, стоит ли попробовать сохранить, или вырезать начисто и использовать для анимирования трупа исключительно магические потоки. — Духам даже все кости не обязательны, но конечно любой из них предпочел бы тело, которое хотя бы гипотетически может чувствовать. Ощущать что-то помимо холодных вод. Но, конечно, у них ничего не получается, потому что тело должно быть живым, а связи между ним и душой целостными. — Так вот почему шаманы призывают духов в себя, а не в шматок фарша. — Ну, фарш не разговаривает. — Мертвые тоже. — А это смотря как спрашивать. И смотря кто спрашивает… Дровас прикусывает язык и как-то не совсем уверенно смотрит на Териса сверху вниз, но тот не замирает, не напрягается, не акцентирует на словах внимание… Им определенно стоит завязывать с телваннийскими чаями — да и вообще со всем, что может хоть немного повлиять на самоконтроль… Это хорошая мысль, правильная, и Дровас почти уверен, что уже не в первый раз ее думает. А потом Терис потирается затылком о его ладонь, выворачивается, чтобы царапнуть обветренными губами запястье… И Дровас отказывается думать о чем-то еще.