Episodes

Молчаливый Чимин — явление само по себе достаточно необычное, поэтому Намджун сразу настораживается, стоит тому только войти к комнату, не здороваясь, не спрашивая, как прошёл день и не рассказывая о своём. А уж швыряющийся вещами Чимин (мобильник летит на тумбочку при входе, невольно заставляя забеспокоиться о своей целостности) — явление и вовсе ненормальное, так что хочется тут же вскочить и обнять его, защитить от любых обид. Но в то же время Намджун понимает, что сознательно попадаться под горячую руку не стоит, поэтому осторожно спрашивает: — Что случилось? Чимин отвечает мгновенно. — Ничего, — отрезает категорично, но не приходится даже ждать, как сам же продолжает: — Я больше не буду петь. Намджун, не ожидавший такого поворота, сначала даже не понимает, о чём речь. — В смысле? — тупо переспрашивает он, так и сидя на кровати на безопасном расстоянии, не решаясь пошевелиться. — В том смысле, — раздражённо поясняет Чимин, как будто говорил об этом уже тысячу раз, — что я танцор. Пение — это не моё. Я больше не буду петь, и не пытайся меня переубеждать. Они и правда говорили об этом множество раз, и Намджуну казалось, что уже давно пришли к единому мнению. Ну или, по крайней мере, к тому, что мнение Намджуна в том, что у Чимина прекрасный голос и поёт он как ангел, а Чимин, наконец, принимает это как данность и перестаёт отрицать очевидное. Но, по всей видимости, у Чимина всё ещё наступают моменты, когда он по той или иной причине хочет бросить всё. — Чимини… — Намджун пытается говорить осторожно, хотя и подозревает, что его слова в любом случае вызовут бурю. — Ты ведь понимаешь, что я не могу просто радостно с этим согласиться и не пытаться с тобой поговорить? — Ладно, — цедит сквозь зубы Чимин, и на долю секунды Намджуну кажется, что он и правда готов поговорить — пока Чимин резко не хватает свой телефон и не разворачивается обратно к выходу, по пути отпинывая в сторону брошенный на пол минуту назад рюкзак. Он вылетает из комнаты так стремительно, что Намджун, кажется, не успевает даже моргнуть, буквально, зато невольно дёргается от звука хлопнувшей дальше по коридору двери — Чимин пошёл искать убежище в их с Хосоком комнате. Намджуну внезапно хочется треснуть себя по голове. Как бы он ни был не согласен сейчас с Чимином и как бы ни хотел в очередной раз объяснить ему, насколько чудесный у него голос, — Чимину сейчас нужно совсем не это. Он расстроен, и ему плохо, а значит, главной задачей Намджуна должна быть просто поддержка. Быть рядом, обнять и, если нужно, выслушать, а вовсе не читать нотации и пытаться вразумить. Намджун бросается за Чимином, по пути чуть не наступив в коридоре на что-то, что вполне может быть Ёнтаном. Дёргает за ручку нужной двери, но она ожидаемо не поддаётся. Хосока всё равно нет дома, и Чимин вполне может позволить себе запереться. — Чимини, — бубнит Намджун через дверь, — прости. Я не буду тебя переубеждать, обещаю. Впусти меня. Я просто хочу быть с тобой. Если хочешь… Мысль о том, что Чимин может хотеть просто побыть один, приходит с опозданием, но Намджун готов, подождав немного, просто уйти, позволив ему остаться в одиночестве, если ему так угодно. Но дверь открывается уже через несколько секунд — Чимин выглядит так, словно вот-вот заплачет, и оттого, что он доверяет Намджуну и позволяет видеть себя таким, щемит в груди. Намджун не теряет больше ни секунды: врывается в комнату, обнимает его и кое-как захлопывает дверь, чтобы никто им не помешал. Чимин вцепляется в него, как в спасательный круг, и плачет, выпуская наружу всё, что ему пришлось сдерживать до этого. Намджуну не остаётся ничего иного, кроме как обнимать его, гладя по голове, да больше от него ничего и не требуется. Они так и стоят у двери, в обнимку, пока Чимин чуть не успокаивается, но отпускать друг друга оба не собираются. — Я могу хотя бы спросить, что произошло? — через какое-то время всё же решается Намджун, спрашивает тихонько, чтобы не напугать. — Можешь не отвечать, если не хочешь. Если честно, ему сейчас просто хочется понять, не сказал ли Чимину кто-нибудь что-то обидное и явно несправедливое. Или не читал ли он опять комментарии хейтеров, хоть и обещал больше этого не делать. Чимин поначалу молчит, и, в общем-то, Намджун этого ожидал, поэтому не собирается давить, но потом всё же слышит ответ, тихий и неохотный, прямо в плечо: — Ничего нового. Я записывался сегодня, и у меня опять ничего не получалось. Как и всегда. Я не хочу больше говорить об этом. — Хорошо, — покладисто соглашается Намджун. Чимин, наверное, ожидает, что с ним снова начнут спорить, и уже готовится дать отпор, но Намджун обещал, что не будет, да и понимает, что сейчас это ни к чему. — Давай тогда переместимся на кровать? Чимин кивает и позволяет отвести себя, уложить и укутать одеялом, под которым Намджун снова обнимает его, крепко прижимая к себе. Намджун толком не спит этой ночью, слишком сосредоточенный на том, чтобы обнимать Чимина, чтобы тот чувствовал, что он не один, о нём заботятся и любят. Он то проваливается в сон, то всплывает обратно на поверхность, но не перестаёт отдавать себе отчёт, что Чимин здесь, в его руках, сопит ему в плечо. Конечно, стоит Чимину лишь начать просыпаться утром, Намджун тут же чувствует это, и порывисто прижимает к себе, может, чтобы показать, что тоже не спит, или просто давая понять, что он всё ещё здесь. Они лежат молча какое-то время, пока Чимин не зевает горячо ему в шею и после не произносит: — Я просыпался пару раз ночью… и ты всё время меня обнимал. Ты вообще спал? У Намджуна ёкает в груди оттого, что Чимин заметил. — Немного, — расплывчато отвечает он. Вряд ли можно сказать, что он не спал совсем, но и назвать хоть сколько-то восстанавливающим его сон определённо тоже нельзя. — Я всё время чувствовал, что ты со мной… и я в безопасности. Спасибо. Его голос едва слышен к концу фразы, и Намджун понимает, что он смущён, а потому ещё больше ценит, что Чимин озвучил это. Сам он не знает, что ответить, и просто целует его в макушку, мягко гладя по спине, надеясь без слов передать, что всегда готов быть рядом, да и вообще — готов на всё ради него. — Как ты? — спрашивает в итоге. Чимин медленно водит пальцами по его шее, наверное, уже думая о чём-то своём, и на мгновение останавливается, прежде чем продолжить. — Лучше, наверное. Сегодня всё это уже не кажется такой трагедией, как вчера. Наверное, мне нужно просто отдохнуть, и всё наладится. — Он трётся носом о намджунову шею, и от этого ещё больше хочется просто схватить его и никому не отдавать. — Схожу в зал сегодня, сделаю перерыв от… — Ты же сказал отдохнуть. Значит, никакого зала, будем отдыхать, — возражает Намджун, в голове уже представив себе в деталях отличный ленивый день для них двоих. — Но танцы помогают мне избавиться от стресса, — фыркает Чимин, уже явно в более светлом расположении духа, чем вчера. — Если ты пойдёшь в зал, ты не ограничишься одним снятием стресса. — Намджуна не проведёшь. — Ты начнёшь трениться до потери пульса. Предлагаю компромисс — ты можешь потанцевать для души дома, а в остальном – мы будем просто отдыхать, и я буду заботиться о тебе. — И выполнять все мои капризы? — лукаво интересуется Чимин, и блеск в его глазах можно представить себе, даже не видя. — И выполня… В пределах разумного, — одёргивает себя Намджун, заставляя Чимина рассмеяться, и это самый прекрасный звук на земле. — Ладно, остаёмся дома, — соглашается тот. — Но ты должен будешь потанцевать со мной. — Ну это уже вне пределов разумного… — пытается отвертеться Намджун, но знает, что, если Чимин попросит, он сделает ради него всё, даже если ему придётся для этого танцевать.