Ночь в тоскливом ноябре

Проверив несколько отчётов, Шереметьев отправился на Бауманскую. Сердце взволнованно затрепетало в груди, когда он приблизился к окну, за которым вчера видел покойника. Зои Леонардовны дома не оказалось. Приготовившись ждать, Шереметьев достал пачку сигарет и зажигалку, закуривая. Но время шло, а бабушка не появлялась. Спустя час Игорь поехал домой. Вернувшись, он первым делом просмотрел все семейные альбомы, хранящиеся в шкафу. Он помнил одну фотографию, на которой была запечатлена вся семья ещё при жизни бабы Агриппины. В тот июньский день ей исполнялось восемьдесят лет и все родственники приехали в гости. Найдя нужную фотографию, Шереметьев внимательно рассмотрел улыбающиеся лица: мать и отец обнимались, рядом стояли их родители и Зоя Леонардовна, несколько незнакомых человек, Агриппина Ивановна в старомодном платье и белом платочке на голове, а рядом с ней восьмилетний Игорь и ещё двое мальчишек. Перевернув фотокарточку, мужчина прочитал: «12 июня, 1963 год. Деревня Солнечная. Бабушке Агриппине 80 лет». Теперь Шереметьев знал название деревни. Что ж, хоть что-то. Пока он не понимал, зачем ему это нужно, но сон, в котором фигурировали мать и Любовь Оленева почему-то бередил душу. Раздавшийся звонок телефона заставил Игоря вздрогнуть и чуть ли не выронить фото. Положив его на стол, он захлопнул альбом и сунул его в шкаф, после чего ответил на звонок. — Ты посмотрел кассету? — раздался напряжённый голос бабы Зои. — Да. Я приезжал к тебе и не застал. У меня есть несколько вопросов. — Каких? — Кто такой Олег, сын Авдотьи? Они жили в деревне Солнечная. — Ч-что?! Как ты узнал? — почти закричала Зоя Леонардовна. — Я не понимаю, что происходит! Кто этот мальчишка? И зачем ты отдала мне эту кассету? Ответь, — грубовато потребовал Шереметьев, забыв о вежливости. — Оставь меня в покое! — заверещала старушка и из трубки полились тревожные гудки. Швырнув трубку на аппарат, Игорь потёр лицо и тряхнул головой. «Недаром мать и отец с ней никогда не общались. Сумасшедшая старуха!» — в гневе подумал Шереметьев и приблизился к большому зеркалу в дубовой раме. Из зазеркалья на него смотрел привлекательный мужчина с удлиненными русыми волосами, короткой бородой на подбородке, с блестящими серыми глаза и мужественными, исконно-славянскими чертами лица. Верхние пуговиц рубашки были расстёгнуты, поэтому можно было увидеть большой серебряный крест, покоящийся на груди. — Да чушь всё это. Кассета — бабкина прихоть. Она сошла с ума. Забыть, как страшный сон, — вдруг произнёс Игорь и облегченно выдохнул. Отражение в зеркале с ним явно согласилось. В следующую секунду раздался дверной звонок. Облизав губы, Шереметьев пошёл открывать. На пороге стоял Максим Хельсер. С этим мужчиной он познакомился в поезде: они оба возвращались в Москву из Ярославля. С тех пор иногда виделись и болтали на самые разные темы за чашкой кофе или бокалом вина. — Привет! Не помешаю? — улыбнулся Максим, оголяя ряды белоснежных зубов. — Привет, Макс. Конечно, нет. Проходи! — Игорь отошёл в сторону, пропуская гостя в квартиру. Хельсер напоминал немца: прямой крупный нос, льдистые голубые глаза, тонкие губы, высокий лоб, русые волосы. Рыжеватая щетина на щеках придавала ему некоторую небрежность. Они прошли на кухню, обклеенную «кирпичными» обоями. Максим поставил на стол бутылку белого вина и банку со шпротами. Шереметьев принялся доставать стаканы, тарелки и вилки, попутно рассказывая о произошедшем. — Ничего себе. Странное совпадение, конечно: видение у бабки и этот сон, — удивлённо произнёс Хельсер, когда Игорь закончил рассказ, — хотя, знаешь, мозг — странная штука… — Вот и я так подумал. Сон — просто совпадение, «подарок» подсознания. А бабкина кассета — её блажь, — тонко нарезая свежий огурец, хмыкнул Шереметьев. — А труп в окне? Ты же уверен, что это не глюк. — Да, уверен. Но вряд ли в доме бабки был убийца, когда я с ней разговаривал. Не было никаких улик, ничего странного, кроме её поведения. Вскоре на столе появились нарезанные помидоры и огурец, хлеб, сало, сыр и вчерашняя жареная картошка. Шереметьев с интересом взирал на Максима, усаживаясь напротив. Ему казалось, что его симпатия взаимна. В последне время он немного робел в обществе Хельсера и старался это скрывать, ведь он не был уверен, что зарождающиеся чувства взаимны. — В любом случае, тебе стоит забыть об этой старушке. Старики иногда чудные. Может, сходим в кино? — на последних словах Хельсер как-то странно дёрнулся, словно всеми силами пытался скрыть какую-то эмоцию, приглашая в кинотеатр почти что вскользь, — сейчас крутят приключенческий боевик. — Давай сходим, — ощущая тепло, разливающееся в груди, ответил Игорь, закидывая в рот кружочек огурца, — когда? — Куплю билеты на завтра, на восемь вечера. Идёт? — старательно пряча взгляд, Хельсер делал вид, что очень увлечён поеданием картошки и шпрот. — Отлично, — подавив улыбку, Игорь сделал глоток вина и сменил тему, дабы разрядить обстановку, — как на производстве дела? …Васильев, подобно шакалу, ощутил запах «крови», ещё только приближаясь к дому Шереметьева. Всё внутри сжалось. Дышать стало тяжело. Раздувая ноздри, блондин замер, прикрывая яркие голубые глаза. В квартире Игоря кто-то был. В квартире его Игоря кто-то был, чёрт возьми! Гавриил сам не помнил, как добрался до заветной двери и принялся насиловать кнопку звонка. Не выдержав, ударил кулаком по стене. Когда Шереметьев открыл дверь, его взгляду предстала пугающая картина: голубая вена на шее Васильева вздулась, а глаза его были налиты кровью. — Кто у тебя? — прохрипел парень, отпихивая Игоря в сторону и влетая в квартиру. — Ты в порядке? — изогнув бровь, поинтересовался Шереметьев, изумлённо наблюдая за Гаврилой. Тот заскочил на кухню. Обведя взглядом стол, заставленный едой, нехорошо улыбнулся. Хельсер усмехнулся, завидев Васильева. Он знал, что тот отирается вокруг Игоря и активно набивается в серьёзные отношения с ним. Своим конкурентом он его, конечно же, не считал. Прохладное и легкомысленное отношение к нему Шереметьева было слишком явственно. — Приятного аппетита, — рявкнул Васильев, раздувая ноздри и не сводя злобного взгляда с гостя Игоря. — Спасибо. Я, наверное, пойду, — ответил Макс с ледяным спокойствием и допил вино. Медленно поднявшись, направился к двери, по пути останавливаясь около Шереметьева и улыбаясь ему. Игорь тихо произнёс: — До встречи. Закрыв дверь за ушедшим, он вернулся на кухню. Гавриил прищурился, улыбаясь сумасшедшей улыбкой: — Вы уже трахались? — Нет, мы ели, — холодно отозвался Шереметьев, скрещивая на груди руки, — ощущение, что ты считаешь меня кем-то типа своей собственности. Не надо так. — Я хочу, чтобы мы были вместе. Всегда. Чтобы нас разлучила только долбанная смерть! — надвигаясь на Шереметьева, почти по слогам произносил Васильев, — хочу трахать тебя, заботиться о тебе, любить тебя. Игорь сдержанно улыбнулся. Тот факт, что этот молодой человек принципиально предпочитал активную роль в постели, не мог не смущать. Шереметьеву было несколько неловко из-за их весомой разнице в возрасте. Это была одна из причин, почему Игорь не относился серьёзно к их интрижке. — Пойми, я умею ценить то, что имею. А ещё я однолюб. Со мной у тебя будет всё. И это не пустые слова. То, что мне двадцать три, не означает, что я глупая малолетка! — опустив плечи, серьёзно проговорил блондин. — Давай я сделаю тебе чай? Ты слишком перенервничал, — заметил Игорь, хотя бы тоном стараясь проявить заботу. Гавриил отвёл взгляд, ставший рассеянным. Подойдя к окну, он стукнул пальцем по стеклу и судорожно выдохнул. Какое-то время он молчал, а потом заговорил голосом, полным какого-то тяжёлого и мрачного чувства, от которого Шереметьеву стало не по себе: — Я прочитал мнение одного европейского психолога по поводу того, что тот, кто родился мёртвым, должен прожить необычную жизнь. А я родился почти дохлым. Роды были очень тяжёлыми. Во время появления на свет сердце остановилось. Я был на том свете около десяти минут, а потом вдруг появился пульс и сердце снова забилось. Акушеры очень удивились и так и не поняли, что вызвало клиническую смерть. Я всегда ненавидел церкви. Мне казалось, что если я окажусь внутри, то тут же умру. Рядом со школой был храм, который я всегда обходил стороной и потому добирался до дома долгой дорогой. К тринадцати годам я прочёл всего Маркса, Ленина, Пушкина, Бальзака, Гюго, Толстого. Мать всегда поражалась, как я «проглатывал» книги. Зачастую те, которые она даже не понимала. Я всё время искал ответ на вопрос, который даже не мог сформулировать. Я учил языки и в совершенстве овладел немецким, английским, испанским. Я изучал химию и историю. Я учился рисовать и играть на фортепиано. В какой кружок я бы ни пошёл, я быстро овладевал наукой, на которую другие тратили годы. Я узнавал всё больше и больше, но даже на шаг не приблизился к разгадке тайны. Это было так грустно… Игорь поставил на стол чашку с ароматным чёрным чаем и опустился на стул, не сводя взгляда с макушки Васильева. — Спортивные секции и медитация тоже не подарили мне тайного знания, которого я так ждал. Я всё время находился в поиске. Я ощущал себя осколком звезды, заблудившейся среди метеоритов и далёких планет в бесконечной Вселенной. И вот появился ты, — на последних словах голос парня дрогнул, — такой удивительный, такой красивый и умный. Но дело даже не в этом. Достоинства не имеют никакого значения, просто дело было в том, что ты — это ты. Та самая моя потерянная часть. Ответ на мой вопрос в тебе. Именно поэтому ты так мне дорог. Понимаешь, Игорь? — Я… понимаю, — глухо отозвался Шереметьев, поскольку слышать подобную речь было как-то странно. Васильев резко развернулся. Его глаза блестели, а краснота не прошла. Подойдя к столу, он присел за стол и взял чашку за ушко. Сделав небольшой глоток, слегка причмокнул губами. — Пойдём со мной. Я покажу тебе одно место, — помолчав, тихо произнёс Гавриил и поставил чашку на стол. Одинокий солнечный луч проскользнул по его бледной щеке и исчез. И снова этот парень показался Игорю каким-то неземным, фантомным существом, по ошибке заключённым в это тело. Но стоило тряхнуть головой, как мираж растаял.