Ночь в тоскливом ноябре

Таксист остановил машину с восточной стороны Новодевичьего кладбища. Гаврила расплатился и вылез на улицу. Солнце скользило по золотисто-зелёным листьям, создавая светотень. Небо казалось невероятно высоким. Белые кеды Шереметьева и бело-голубые Васильева утопали в ковре из прошлогодней листвы. — Ты решил меня закопать? — улыбнувшись, поинтересовался Игорь. — Пока нет, но обещаю подумать над твоим предложением, — иронично отозвался Гавриил. Они прошли метров двадцать. Слева тянулся кладбищенский забор, за которым мелькали кресты и могильные плиты. Гавриил остановился, осмотрелся, задумчиво хмурясь, а через несколько мгновений нашёл под слоем листвы крышку колодца. Взявшись за неё обеими руками, он оттащил её в сторону. — Что там? — Шереметьев подошёл ближе. — Я нашёл этот туннель, когда мне было лет двенадцать. Самое интересное в нём то, что никогда не угадать, к какой могиле он тебя выведет. Там очень много ходов. За мной! — явно желая произвести впечатление, Гавриил спрыгнул в колодец. Он был неглубоким: чуть больше двух метров. Шереметьев ухмыльнулся и последовал за парнем. Пахло затхлостью. Во все стороны, кроме восточной, вели коридоры. Гавриил взглянул в лицо Игоря и театрально произнёс: — Куда идём? Сегодня выбираешь ты. — Направо. Они двинулись по правому коридору, и спустя какое-то время вышли к следующей развилке. Снова свернули направо. Через некоторое время туннель вывел их в тупик. Над головой виднелся круг от крышки колодца. Васильев, цепляясь пальцами за выступающие кирпичики и упираясь в них подошвой кед, поднялся наверх. Прижавшись головой и ладонями к крышке колодца, Гавриил переместил её в сторону. Тяжело дыша, он первым вылез на свет божий. Шереметьев, оказавшись на земле, удивлённо огляделся: они находились на территории кладбища. — Ты знаешь все потайные ходы Москвы? — Да, почти что! — вытирая пот со лба, хохотнул Васильев. Игорь остановил взгляд на портрете женщине, беспечно улыбающейся с могильной плиты. Внутри что-то шевельнулось. Память подсказывала, что он знал эту даму… Приблизившись к могиле, Шереметьев вчитался в написанное под фотографией: «Быстрова Агриппина Ивановна». «Точно! Это же бабушка Агриппина! Годы жизни и смерти совпадают» — шокировано подумал Игорь, опускаясь на корточки. Могила была запущена: никто давно не приходил навестить Агриппину. Шереметьев даже не знал, где она похоронена, да и помнил её очень плохо… — Кто это? — Гавриил присел на корточки рядом. — Это моя прабабка. Представляешь, какое совпадение? — с трудом ответил Шереметьев. — Это не совпадение… — с придыханием отозвался Гаврила, прижимаясь тёплыми губами к плечу Игоря, — это судьба. Я связан с тобой с самого рождения. Так было предрешено. — Интересно, кто её похоронил в столице? Она жила в деревне… — задумчиво всматриваясь в лицо ещё молодой женщины на фото, произнёс Шереметьев. — У неё же были дети. Они могли, — вдыхая аромат любимого, Гавриил тёрся щекой и горячим лбом о его плечо. — Да, у неё трое дочерей: моя родная бабка Антонина и двоюродные Зоя и Елизавета. Антонина умерла шесть лет назад, об Елизавете ничего не знаю. — Ну вот. Договорились, чтобы похоронили здесь… — Гавриил коснулся губами шеи Игоря, всё сильнее утопая в фимиаме томного желания. — Жаль, родителей и бабушку уже не поспрашивать: они мертвы… — А вторая? Которая Елизавета. — О ней, должно быть, знает только Зоя, но старуха явно выжила из ума… — Игорь повернул голову к Гавриилу, и тот тут же утянул мужчину в поцелуй. Васильев терзал губы мужчины своими, страстно засасывая их и иногда покусывая. Сплетение языков заставляло его пылать ещё сильнее… Но Шереметьев отстранился. Глаза Гаврилы горели почти что инфернальным огнём. — Мы же на кладбище, старина, — хрипло произнёс Игорь и выпрямился. Они вышли на основную дорогу, и вскоре покинули территорию Новодевичьего. — Ты никогда не рассказывал о своих родителях. Кто они? — Отца я никогда не знал, а мать… мы не общаемся, — сухо произнёс Васильев, тут же мрачнее. — Извини, не будем об этом, если тебе неприятно. — Да мне уже никак. Раньше трогало, а теперь… — Гавриил медленно взял ладонь Шереметьева в свою и сплёл пальцы. — Тяжело быть вундеркиндом. — Да. Дай моей матери добро: я бы всю жизнь был лабораторной крысой, а она бы получала за это гонорары. Она загорелась этой идеей, когда поняла, какими способностями я обладаю. Обо мне даже писали в газете. Но всё это удалось замять благодаря моему сговору с ведущим психиатром Заславским. Он уверил мою мать в том, что я самый обычный человек. Она была разочарована. Они вернулись в город. Гавриил купил две бутылки «Буратино» и отдал одну своему спутнику. Они сидели на парапете и пили газировку, а откуда-то издалека доносилась музыка групп «Мираж» и «Кино». Спустя несколько часов они ввалились в квартиру Игоря. Толком не раздевшись, завалились в постель и почти синхронно провалились в сон. Иногда Шереметьев просыпался и видел блестящие в темноте глаза Гаврилы. Тот целовал его лицо и исступлённо шептал: — Я люблю тебя… Эти эпизоды смешивались с обрывками странного сна: баба Агриппина стояла возле своей могилы, качала головой и в тревоге говорила, что Игорю нужно поторопиться. Шереметьев проснулся с отчётливой уверенностью, что он должен обо всём узнать у Зои. Прижмёт к стене, если понадобится. — Ты куда? — нехотя выпуская мужчину из объятий, сонно спросил Васильев. — К бабке. Хочу всё узнать. Не успокоюсь, пока не пойму, что означают все эти сны, — натягивая бледно-голубые джинсы, отозвался Игорь. — Я с тобой. — Не надо. Она не в себе. Посторонние могут её смутить, — схватив со стула рубашку, Шереметьев вылетел из комнаты. Гавриил вздрогнул, когда захлопнулась входная дверь. Сердце пронзила боль. Каждая минута, проведённая без Игоря, была маленькой смертью. Мучительно, горько, жарко… Застонав, Васильев уткнулся носом в подушку Шереметьева, и с наслаждением втянул её запах. Тело пробила дрожь. Нет, так нельзя любить… Но он любил, сходя с ума от ревности ко всему живому. Что это за бабка, к которой он так рвётся? Зачем она ему? Васильев целовал подушку, судорожно выдыхая. Прошло очень много времени, прежде, чем он нашёл в себе силы встать с кровати. Подойдя к окну, он распахнул его и захрипел от переизбытка свежего воздуха, ударившего в лицо. Его тело было горячим и влажным. От того, что Игоря не было рядом, выкручивало жилы и тянуло мышцы. Раздавшийся звонок в дверь заставил Гаврилу потереть покрасневшие глаза и нехотя выйти в коридор. — Кто? — прохрипел он. — Добрый день! Игорь? — Нет, его нет, — холодно отчеканил Гаврила. — Это Любовь Оленева, подруга его матери. У меня важная информация для Игоря Шереметьева. Когда он будет дома? Васильев облизал пересохшие бледные губы, тряхнул головой, и отворил дверь. На пороге стояла немолодая женщина в лёгком жёлтом плаще, под которым виднелся коричневый брючный костюм. — Проходите… Его сейчас нет… Подождите его здесь, если не торопитесь… — пошатываясь, Гавриил отыскал свою джинсовую рубашку, вернулся в коридор и натянул кеды. — Спасибо, я подожду здесь, — Любовь опустилась на стул и положила сумочку на колени. Васильева передёрнуло. Шатаясь, он вышел из квартиры Игоря, и поплёлся в сторону дома. Он знал, что если не уйдёт, то убьёт эту бабу, которая припёрлась к Игорю. К ЕГО Игорю.