Шпильки и кружева

Элизабет Беннет уж точно нельзя было обвинить в трусости, а её острый язычок был притчей, пожалуй, в каждом семействе Хартфордшира, но сейчас, сидя напротив своего мужа мистера Дарси в карете, мчавшей их к Пемберли, она чувствовала, как её пальцы предательски дрожали, ведь теперь ей предстояло не только стать хозяйкой огромного и богатого поместья, но и впервые провести ночь с мужчиной, который смотрел на неё с такой нежностью и любовью. Она улыбнулась мужу, стараясь скрыть охватившее её волнение, и перевела взгляд на прекрасные окрестности Дербишира, проносящиеся за окнами под ритмичный цокот копыт. Мистер Дарси был расслаблен и умиротворен и, наблюдая за её восхищением красотой северных просторов, ласково улыбнулся ей в ответ. Элизабет видела, что лицо мужа светилось радостью от предстоящего представления ей Пемберли, где не будет постоянно окружающей их толпы родственников и соседей. И угадывала его нетерпение в стремлении быть с ней рядом, не отвлекаясь на любопытные взгляды и пересуды. Словно боясь обжечься, она избегала этого оживленного интереса и молчала, хотя робкое молчание не входило в число добродетелей большей части семьи Беннет. Проносящиеся за окнами величественные рощи, чередующиеся с волнующимися от ветра зелеными лугами, уносили Элизабет в воспоминания, связанные с предсвадебной суетой и прощанием с Лонгборном, и она, пребывая в рассеянно-мечтательном настроении, целиком погрузилась в них, на несколько минут убегая от реальности... В последние дни перед венчанием свадебные хлопоты занимали все дни семейства Беннет, и Элизабет старалась сполна насладиться этими мгновениями. Когда почти вся семья была в сборе, оценивая свадебные наряды, особенно платье Джейн, которая в роли невесты была невероятно красива, а Мэри, под привычное хихиканье Китти, ничуть не взволнованная происходящими событиями, не к месту поучительно цитировала Библию. Когда мистер Беннет не запирался в библиотеке, пропадая там весь день, а заходил пожелать дочкам доброго дня и долго гулял с ними в саду. Когда прислуга, сошедшая с ума от возбуждения при мысли о переменах, грядущих с удачным замужеством старших дочерей хозяев, пыталась делать тысячу дел одновременно. Когда визитам соседей не было числа, ведь теперь семейство Беннетов обрело невиданную популярность, и к дружбе с ними стремились даже те, кто недавно презрительно отворачивался на улице, утверждая, что после скандала, связанного с побегом Лидии, Беннетов не станут принимать у себя даже семьи мелких торговцев. Хотя всё это повышенное внимание утомляло Элизабет, привыкшую находить отдых в чтении и неспешных прогулках на свежем воздухе, она понимала, что будет скучать по этим суматошным дням, навсегда покинув родные места в качестве мисс Элизабет Беннет. С надеждой и радостным предвкушением глядя в будущее, она испытывала грусть, прощаясь с днями детства, отцом, матерью и младшими сёстрами, какими бы подчас невыносимыми они ни были. А предстоящая разлука с Джейн и вовсе острой тоской отзывалась в сердце, и даже обещание сестры и её жениха навестить чету Дарси в Пемберли на Рождество не могло развеять печаль скорой разлуки. Что же касается мистера Дарси, то Элизабет замечала, что все эти месяцы он пребывал в том же состоянии утомленности от любопытства местного общества, удивлённого его выбором невесты, на место которой прочили то мисс Кэролайн Бингли, то дочь леди Кэтрин, слава о состоянии которой разошлась по округе благодаря словоохотливости мистера Коллинза. И особенно тяготился положением «любимого зятя», сместив с этой позиции обходительного мистера Бингли благодаря богатству и своему происхождению. Однако это никак не отразилось на его манерах джентльмена, и несмотря на нелюбовь к подобострастному вниманию к своей персоне, он, как мог, был вежлив и учтив с каждым, решившим пожелать ему семейного счастья. Элизабет радовалась тому, как терпелив и приветлив он был со всеми её знакомыми, которые раньше нередко приводили его в ужас своими вульгарными манерами и неиссякаемой разговорчивостью. Она понимала, что мечты о скорейшем возвращении в желанную тишину Пемберли вместе с молодой женой утешают его, усмиряя гордый нрав и побеждая замкнутость натуры, и сама мечтала о том же, вместе с тем испытывая беспокойство по поводу ждущих её перемен. Нередко в гостиных, полных людей, она ловила на себе взгляд мистера Дарси, полный любования, и испытывала ни с чем не сравнимый восторг, зарождающийся глубоко внутри неё. А когда он касался её руки во время танцевальных па, улыбаясь своей сдержанной, но ласковой улыбкой, Элизабет вспыхивала, словно окруженная пламенем, поражаясь тому, как сильно её влечёт к нему. Как хочется дотронуться до его красивого лица, провести по щеке, очертить пальцами контур выразительных губ, чувствуя, как они улыбаются в ответ на прикосновение. Ей казалось, что ноги отрываются от пола, и вот она уже парит, как птица, не видя ничего вокруг, кроме него, не слышит никого, а только его голос, и, где бы он ни находился, ощущает его присутствие рядом. И грезила о долгих вечерах с ним наедине и в то же время стеснялась своих желаний, и того, совпадут ли они с желаниями будущего мужа и его представлениями об их совместной жизни. Хотя мистер Дарси и Элизабет были помолвлены и могли видеться без свидетелей, их встречи были довольно редкими и непродолжительными, о чем оба несказанно жалели. Мистеру Дарси предстояло справиться с кучей дел, связанных с грядущей свадьбой, включающих обустройство комнат для будущей супруги, её прислуги, и решение всех сопутствующих переезду мелочей, которые он, будучи таким внимательным к её нуждам, желал решать лично. Поэтому его отъезды, как и его письма, которые Элизабет с жадностью читала, стараясь не тосковать так сильно и не торопить время, считая минуты до возвращения мистера Дарси, были обстоятельными и долгими. В этих письмах он всегда с большой нежностью обращался к ней, неизменно заканчивая их «с любовью к Вам, моя прекрасная Элизабет», и сердце её таяло, а пальцы с трепетом пробегали по изгибам букв, выведенных его красивым почерком. По возвращении же в Хартфордшир мистеру Дарси приходилось отвечать на не меньшее количество деловых писем и так же, как и Элизабет, принимать гостей, желающих лично поздравить его со скорой женитьбой. И навещать родителей своей невесты, терпеливо выслушивая долгие разглагольствования её матери о том, какой удачный выбор он сделал, так как Лиззи вдруг оказалась самой красивой из её дочерей, самой начитанной и музыкальной, и к тому же совершенным образцом женской добродетели. С чем мистер Дарси, конечно же, соглашался и не раз, ведь позже Элизабет увлекала его на прогулку, игриво заставляя повторять все эти комплименты, приправленные озорной улыбкой на её губах. В один из таких редких моментов она впервые поцеловалась со своим женихом, когда они уселись на широкий ствол поваленного дерева, любуясь букетом полевых цветов, заботливо собранных Элизабет и обмотанных её лентой. Мистер Дарси взял руки невесты в свои и сказал, каким счастливым он стал благодаря её согласию стать его женой, целуя дрогнувшие пальчики с такой нежностью, что сердце Элизабет чуть не выскочило из груди, взволнованное и оглушительно бьющееся в тишине внезапно замершей рощи. Его лицо вдруг оказалось так близко, что она, завороженная горящим взглядом напротив, потянулась к нему, как мотылек, летящий на пламя, и его губы невесомо прикоснулись к её губам, заставляя весь мир вертеться в каком-то сумасшедшем танце. Губы мистера Дарси были теплыми и мягкими, его пальцы огладили нежную кожу её шеи, показавшуюся из-за воротника, едва тронув непослушный черный локон, сбежавший из-под шляпки, и Элизабет казалось, что она падает, и только его руки держат её, не давая сорваться вниз. Когда мистер Дарси отстранился, то она попыталась спрятать нахлынувшее ликование и смущение за улыбкой, опустив взгляд на цветы, лежащие на коленях, а он только ещё раз поцеловал её пальцы и, мимолетно прижав руку Элизабет к своей груди, заговорил на стороннюю тему, чтобы сгладить возникшую неловкость. Но ночью, лёжа в своей постели и вспоминая этот первый их поцелуй, Лиззи представляла, как мистер Дарси снова целует её, как он может быть ласков с нею и как далеко она сама может зайти, забыв об условностях и растворяясь в его жарких объятиях. О поведении женщины в спальне наедине с мужем Элизабет имела смутное представление, как и всякая благовоспитанная девица. Однако у нее было несколько замужних подруг, которые в разговорах тет-а-тет, краснея, всё же упоминали о некоторых деталях, вроде кружевного белья, невесомых ароматах духов и прочих женских хитростях, сопровождающих их пребывание в спальнях. Помимо этого, в силу природной любознательности и любви к книгам, в библиотеке отца Элизабет случайно наткнулась на парочку неподобающих для леди романов, неизвестно откуда оказавшихся там. В них весьма подробно были описаны любовные похождения главных героев, наглядно продемонстрированные на нескольких красочных изображениях, где пылкие кавалеры обнимали полураздетых дам, оставляя поцелуи на их грациозных шеях. Но одно дело увидеть или услышать что-то непредназначенное для девичьих ушей и совсем другое - самой оказаться в объятиях мужчины, не представляя, как преодолеть стеснение и как вести себя в столь щекотливой ситуации, от одной мысли о которой у Элизабет пунцовели щеки и всё внутри сжималось в смутной тревоге. Что было неудивительно, ведь в приличном обществе было принято молчать о роли женщины в супружеской постели. По взглядам блестящих глаз некоторых замужних подруг, обращенным в сторону своих избранников, было понятно, что за завесой этой тайны скрывается нечто большее, заставляющее женщин так смотреть на мужей. И Элизабет желала узнать эту сторону брака, манящую своей загадочностью, но одновременно волновалась о том, что может сделать что-то не так, не понравиться мужу в роли любовницы или самой остаться разочарованной после всего того беспокойства, что она переживала по этому поводу. Обычно накануне венчания матери или замужние сестры готовящихся к свадьбе девиц давали им напутственные советы о том, как вести себя во время первой брачной ночи. Но её старшая сестра Джейн сама находилась в благопристойном неведении, венчаясь с мистером Бингли в тот же день, что и Элизабет с мистером Дарси, а миссис Беннет была так занята мыслью о состояниях женихов своих девочек, что единственным её изречением по этому вопросу стало то, что «они не должны бояться, позволяя мужьям самим справиться со всеми этими шпильками и кружевами, так как мужчины любят главенство во всём; не проявлять инициативы, но и не робеть, ведь им ещё рожать наследников, тем самым укрепив своё положение в обществе». Элизабет даже не стала спрашивать, каким образом женщина может понравиться мужу, просто пустив всё на самотек. И благоразумно не стала делиться своими опасениями с сестрой, совершенно ни о чем не тревожащейся и пребывающей в наивно-мечтательном настроении, летая на облаках своих грёз, как и мистер Бингли, каждый день приходящий к Беннетам из Незерфилд-парка, чтобы повидаться с невестой. Иногда Элизабет совсем не понимала того кажущегося идеальным взаимопонимания, царящего между сестрой и мистером Бингли, удивляясь тому, насколько одинаково они мыслят, соглашаясь во всём, о чём бы ни зашёл разговор. Ведь между ней и мистером Дарси было много различий, а в прошлом даже неприязни с её стороны, но именно эта непохожесть и была той загадкой, тем интересом, той основой неукротимого притяжения, побуждающей желание узнавать друг друга снова и снова. И она даже не представляла свою безмятежную сестру, взбудораженную тем обстоятельством, что муж увидит её без одежды. Хотя сама многократно ловила себя на подобных греховных мыслях. За несколько дней до свадьбы, во время сбора сундуков и коробок с приданым, когда нервы бедной миссис Беннет были как никогда расстроены, Элизабет всё же поняла, что их матушка не была так беспечна, как ей показалось. Ведь по заказу миссис Беннет швея подготовила для юных невест ночные сорочки и пеньюары из роскошного французского шёлка с нежными кружевными узорами, подвязки с витиеватым плетением из атласных лент, романтичные бантики на ночные туфли. И всё это вместе с входящими в приданое шпильками, украшенными крохотными сверкающими камушками, призванными манить и мерцать, отражая пламя свечей, настолько поразило девушек, что они, то краснея, то бледнея, рассматривали обновки, осторожно касаясь тонкого шелка дрожащими пальцами, до конца не осознавая, что вскоре им придется предстать в этом перед мужьями. Даже обычно уравновешенная Джейн не сдержала эмоций, вдруг разрыдавшись от нахлынувших чувств, когда примеряла наряды перед зеркалом, стыдливо пытаясь прикрыть изящно обрамленное кружевом декольте. А Элизабет, внешне никак не выразившая своего волнения, впервые испытала даже некое сожаление по поводу своего сложения и роста, ведь на высокой и стройной Джейн, с её бледной гладкой кожей, округлыми плечами и мягкими изгибами, всё это кружевное великолепие смотрелось более чем завораживающе. Но всё же отметила выбор матушки, которая подобрала для второй своей дочери насыщенные кремовые и пастельные оттенки, наиболее подходящие к золотистой коже Элизабет и её темным волосам. В тот же вечер Джейн по старой привычке пришла в комнату к сестре и долго наблюдала, как та расчесывает свои непослушные кудри. Она была загадочно молчалива, не проронив ни одного слова о беспокоящих обстоятельствах, и только лишь вручила Элизабет свою часть сверкающих шпилек, заметив, что они будут куда лучше смотреться в её темных локонах. Лиззи обняла сестру, и они долго сидели так, уютно устроившись в объятиях друг друга, как в детстве, когда одна неизменно утешала другую, расстроенную из-за мелочей, которые тогда казались вселенским горем. Напоследок Элизабет сказала, что Джейн нечего волноваться, потому что лучшего мужа, чем мистер Бингли, и представить нельзя. Про себя подумав, что можно, и это, несомненно, мистер Дарси. Шпильки ловили переливы света и мерцали в её ладонях, и она вдруг поняла, что это весьма ценный подарок, который родители вряд ли могли себе позволить, ибо простые стекляшки считались признаком вульгарности, а это было слишком даже для её несдержанной матушки. Подобные драгоценности стоили немало, а их огранка была удивительно искусной, и Элизабет ужаснулась, подозревая, что это либо подарок дяди и тети, что представлялось весьма сомнительным, так как и для мистера Гардинера это было очень дорого, либо немалый кредит, в который пришлось влезть мистеру Беннету по очередному безрассудному требованию супруги. Она не спала всю ночь, терзая себя тысячей разных мыслей на этот счёт, а утром отправилась к отцу, у которого намеревалась выяснить реальное положение дел, так как матушка никогда бы не сказала правды. Мистер Беннет долго рассматривал шпильки, оглаживая неловкими пальцами переливающиеся на солнце камни, и Элизабет показалось, что глаза его увлажнились, и тут же пожалела о своем вопросе, раз это так расстроило отца. Наконец он протянул дочери сверкающее великолепие, пояснив, что когда-то сам выбирал эти камни, чтобы заказать ювелиру колье - подарок миссис Беннет в связи с рождением первенца, но в силу своего легкомыслия миссис Беннет вовремя не отдала ожерелье на чистку, и несколько камней были безнадежно испорчены. И признался, что не мог позволить себе такие расходы, как полная их замена или переделка всего изделия, отдавая дань моде, которая меняется, как настроение красавицы. Заметив, что его дражайшая супруга не могла найти этой старомодной вещице лучшего применения, чем переделать в приданое для своих девочек. Сначала Элизабет испытала лишь удивление по тому поводу, что матушка не подарила украшение Лидии, когда та объявила о своём замужестве, ведь младшая дочь, ни в чем не знавшая отказа, всегда была её любимицей. Но, видимо, даже взбудораженная свадьбой Лидии и Уикхема, миссис Беннет, обожавшая дочь, всё же хоть немного осознавала в каком положении оказалась её младшенькая, и что этим прелестным камешкам, будившим в почтенной даме воспоминания о юности, недолго красоваться в шкатулке Лидии, потому что Уикхем, слывший известным игроком, мог запросто заложить их или продать за долги. А после Элизабет долго не находила себе места и целый день вертелась вокруг матери, не в силах найти слов благодарности. Миссис Беннет была особенно ворчлива, так как день свадьбы приближался, и, по её мнению, все только и старались делать всё как можно медленнее, раздражая её несчастные нервы. И когда она вконец извела себя причитаниями о том, что они не успеют сделать всё необходимое, и женихи откажутся брать её дочерей в жёны, Элизабет вдруг порывисто обняла мать и прижалась губами к её щеке, шепча, что они непременно выйдут замуж и ничто не посмеет помешать им. И, уткнувшись в матушкино плечо, окутанная таким знакомым с детства запахом фиалок, поблагодарила за всё, что та сделала для них, признаваясь, как счастлива оттого, что выходит замуж, но будет тосковать по дому. Миссис Беннет как-то по-новому посмотрела на неё, ведь между ней и Элизабет никогда не было особенной теплоты, но глаза её были полны слёз, и она ласково погладила дочь по щеке. Этого было достаточно, чтобы Лиззи весь день провела в состоянии невыразимой печали, пытаясь сохранить в памяти этот разговор и урок, доказывающий, что в мире всё бывает не так однозначно, как кажется, а гордость и предубеждение ещё никому не принесли пользы. За несколько дней до венчания к Беннетам приехали Гардинеры с детьми, и пока дядя занимал миссис Беннет, то жалующуюся ему, что никто не жалеет её бедных нервов, то впадающую в неописуемый восторг при упоминании о джентльменах, сделавших предложение её дочерям, Элизабет и Джейн увлекли тётю наверх, рассказывая ей о последних событиях и показывая свадебные наряды. Тётя долго с улыбкой рассматривала платья, свадебные украшения и ленты, а потом, заметив кружевные сорочки и пеньюары, стыдливо выглядывающие из ещё не собранных сундуков, решилась тактично завести разговор на более личные темы. Догадываясь, судя по краснеющим лицам своих племянниц, поймавших её взгляд, что их почтенная матушка, слишком занятая предсвадебными хлопотами, не позаботилась тем, чтобы успокоить дочерей определенной осведомленностью о первой брачной ночи. Тётя начала со скромного замечания о том, что переезд на новое место, тем более влекущий изменение статуса женщины и накладывающий определенные обязанности по ведению хозяйства в доме мужа, всегда непростое событие, вызывающее много волнений и переживаний. А для молодой девицы это сопровождается смущением от предстоящего уединения с мужчиной. С чем её племянницы согласились робкими кивками головы и понимающими переглядываниями между собой. И даже смелая Элизабет, догадывающаяся, о чём зайдёт речь, почувствовала себя неловко, сминая пальцами края рукоделия, которое она до этого рассеянно пыталась закончить. Тётушка пересела поближе к племянницам, успокаивающе взяв их за руки, и улыбнулась, заметив, что эти страхи абсолютно напрасны, особенно в случае Элизабет и Джейн, которые выходят замуж по любви, да ещё за таких красивых и обходительных джентльменов. Что стыдливость, безусловно, неизбежна, особенно в начале супружеской жизни. Но потом их воспоминания о первых днях замужества будут самыми нежными и трепетными, так как нет большего удовольствия в жизни женщины, чем любовь и ласка её мужа, сдобренные юностью и новизной впечатлений от этих волнительных мгновений. Затем тётя Элионор вспомнила времена своего девичества и тот страх, испытываемый ею перед свадьбой, ту неловкость от мысли, что вскоре ей придется делить постель с супругом, которые были такими сильными, что она прослушала все наставления матери, помогающей ей облачиться в свадебный наряд. Как дрожали её пальцы, когда мистер Гардинер надевал ей обручальное кольцо на церемонии венчания. Как кружилась голова от этих новых ощущений единения с кем-то такой духовной неразрывной связью. В каком смущении она пребывала в первую ночь после свадьбы, когда ждала своего мужа, чтобы скрепить эту связь ещё и телесно. И какими трогательными сейчас кажутся ей те воспоминания, ведь мистер Гардинер был так деликатен, что полностью оправдал её надежды и доверие. И она всецело вверила ему свою любовь и ни разу не пожалела об этом. И что самое худшее, что можно придумать, это размышлять о благопристойном поведении в нежных объятиях мужа. Ведь в таком положении обычной рассудительности в их хорошеньких головках не должно быть совсем, а лучший советчик которого только можно найти - это, несомненно, влюбленное сердце, которое подскажет что делать и как себя вести. Глаза Элизабет заблестели от мысли, что будущее сулит ей непознанное доселе счастье, которое может доставить женщине только любовь её мужа, и она уже без прежних опасений ждала той минуты, когда скажет заветное «да», навсегда отдав руку и сердце своему возлюбленному.

***

День свадьбы выдался ясным и солнечным, и у церкви собралась нарядная толпа, желающая посмотреть на венчающихся. Джейн была потрясающе красива в атласном платье ослепительно-белого цвета и невесомой фатой, отделанной замысловатым узором из причудливо переплетающихся шёлковых нитей. И покорила всех присутствующих статью и грацией движений. Её голубые глаза, цвета неба, горели счастьем, а светлые волосы отливали золотом в лучах осеннего солнца. И когда мистер Бингли увидел свою невесту, то потерял дар речи, прослушав всё, что говорит ему священник, готовясь к началу церемонии. Платье Элизабет было спокойного белого цвета, оттенка слоновой кости, и в ансамбле с пелиссом* из парчи, казалось более простым, тяжелым, но в то же время элегантным. Вуаль загадочной тенью падала на её улыбающееся лицо, превращаясь в фату, спускающуюся по спине и обволакивающую невесту тончайшим полупрозрачным облаком, по краям расшитым скромной вязью кружева. А волосы были украшены россыпью сверкающих шпилек, ловящих переливы солнечного света сотней мерцающих граней и вызвавших особое восхищение среди местных кумушек, ещё долго судачивших о невиданном счастье, волей судьбы свалившемся на старших дочерей Беннет. Когда мистер Беннет повёл дочек к алтарю, сердце Элизабет оглушительно билось, а перед глазами стоял облик её жениха, который она пыталась запечатлеть на долгие годы. Высокий, статный, с пылающим любовью взглядом и едва заметной улыбкой, которую, возможно, никто из присутствующих, кроме Элизабет, не сумел бы различить. Когда отец, тяжело вздохнув, вручил её руку будущему мужу, то мистер Дарси с готовностью уверенно сжал пальцы невесты так, что она почувствовала его тепло даже через ткань перчатки. Священник начал обряд, а Элизабет казалось, что она не понимает ни слова, и только поддерживающая рука мистера Дарси не давала ей поддаться волнению, как набат, бьющему в голову взбудораженным биением сердца и прерывистым дыханием, кажущимся ей непозволительно громким. Вдруг её посетило странное всеобъемлющее чувство, что этот мужчина был предназначен ей свыше, и если он вдруг исчезнет, и её не станет вместе с ним, ибо теперь они две половинки одного целого, неразрывно связанные навеки. Что она не смогла бы полюбить никого другого, кроме мистера Дарси, со всеми его достоинствами и недостатками, человека дела, истинного джентльмена, умного, начитанного, временами замкнутого и угрюмого, но такого заботливого и щедрого к своим близким, что Элизабет затрепетала от мысли, что теперь она и есть самый родной ему человек, который будет располагать его нежной любовью и вниманием, покуда живёт на этом свете. Ей захотелось поделиться с ним этой радостью, вдруг охватившей всё её существо, но она могла только бороться со слезами счастья и терпеливо ждать момента, когда придёт её очередь, чтобы с замиранием сердца выразить свои чувства в словах свадебной клятвы, повторенной за священником. Когда всё закончилось, клятвы были произнесены и кольца красовались на пальцах новоиспеченных супругов, связывая их жизни воедино, Элизабет смогла немного перевести дух, шутливо жалуясь мужу на расшатанные нервы, на что он только мельком улыбнулся, принимая поздравления родственников и соседей. Но в его глазах Элизабет увидела озорные искорки, вспыхнувшие в ответ на это тихое высказывание, и пальцы его мимолетно сжали её руку. На улице их закидали цветами и рисом, и мистер Дарси заботливо вытащил пару белых зернышек из локонов своей невесты, незаметно для окружающих погладив её по щеке, заставив Элизабет вспыхнуть в ответ на это нежное прикосновение и утонуть в его волнующем взгляде. Она подумала о том, что уже совсем скоро они останутся одни, в сумраке его кареты, везущей их к Пемберли, и гадала, будет ли он обычно сдержан или наоборот предпочтет открыто поделиться с ней своими впечатлениями от всего пережитого. И мысленно усмехнулась своему желанию услышать очередное пылкое признание из его уст, как тогда, когда он в первый раз сделал ей предложение. После венчания супруги отправились в Лонгборн на свадебный обед, чтобы по традиции отметить радостное событие в кругу родных невесты и близких друзей семьи, но, глядя на лицо мистера Беннета, пытающегося скрыть печаль разлуки за мимолетной улыбкой, Элизабет снова почувствовала тоску по дому и уходящим в прошлое дням. Она посмотрела на Джейн, прочитав то же чувство и в ясных глазах сестры, и украдкой подмигнула ей, вызвав теплоту в её взгляде. Миссис Беннет, казалось, не замечала ничего вокруг, пребывая в прекрасном расположении духа от мысли, что две её старшие дочери сделали такие великолепные партии, и уж теперь-то леди Лукас, выдавшая свою Шарлот всего лишь за священника, будет непременно кусать локти от зависти, как и все местные матроны с девицами на выданье. Мэри в присущей ей манере высокопарно поздравила своих сестёр, а Китти была так смущена, что вымучила лишь несколько робких слов с пожеланиями счастья супругам. Без взбалмошной и легкомысленной Лидии рядом Китти стала на редкость скромной и манерной девицей, во всяком случае, в присутствии мужей своих сестер. Хотя Элизабет подозревала, что в этом есть заслуга их матушки, убедившей Китти, что теперь старшие сестры непременно найдут ей богатого мужа, которому та должна соответствовать. Когда обед подошел к концу, дамы отправились наверх, чтобы попрощаться с Джейн и Элизабет, собирающимися в дорогу. И хотя Джейн отправлялась всего лишь в Незерфильд-парк, который находился совсем недалеко от Лонгборна, миссис Беннет долго не отпускала её из объятий, любуясь самой красивой из своих дочерей, ставшей замужней дамой. Элизабет миссис Беннет обнимала не так крепко, но, пристально взглянув в её глаза, прошептала, что гордится ею больше остальных. Элизабет тронуло редкое проявление материнских чувств, хотя прощания с отцом она ждала гораздо больше и, как могла, оттягивала этот момент, волнуясь и тревожась. Мистер Беннет еле сдерживал слёзы и долго не отпускал её руку из своей ладони, взяв с дочери обещание, что она будет писать ему так часто, как только сможет, и обязательно навестит будущей весной. Элизабет с радостью дала ему это обещание, ловя на себе сочувствующий взгляд мужа, понимающего, как сильно его супруга будет скучать по отцу, от которого она переняла своё остроумие и чувство юмора, что помогали справляться с любыми жизненными неурядицами и делали её такой особенной в его глазах. Когда кареты тронулись в путь, Элизабет долго смотрела на подъездную площадку своего дома, на которой стояла её семья, провожая карету легкими взмахами ладоней. Она вдруг поймала себя на мысли, что не замечала, как отец и мать постарели и как выросли сестры, чьи темноволосые макушки вскоре скрылись из виду. И смахнула слезу, почувствовав, как рука мистера Дарси касается её пальцев... - Дорогая моя Элизабет, - обратился к ней супруг, отвлекая от воспоминаний. - Мы почти дома. Его глаза вспыхнули радостью, и Лиззи счастливо вздохнула, ощущая, как лошади везут карету по ровной каменной кладке вместо ухабистой деревенской дороги. Она улыбнулась мужу такой знакомой загадочной улыбкой, но произнесла лишь: - Наконец-то.