Шпильки и кружева

Осенние виды Пемберли поразили Элизабет своей красотой даже больше, чем когда она была здесь летом с дядюшкой и тётушкой. В тот раз многое изменило её взгляд на вещи. И мистер Дарси явил собой разительную перемену по сравнению с тем угрюмым гордецом, которого семья Беннет узнала в Хартфордшире и который, по мнению Элизабет, непорядочно обошелся с Уикхемом и разрушил счастье Джейн, разлучив её с мистером Бингли. Элизабет помнила, как была зла на него за это проявление дружеского участия, кое его самого не спасло от той же «незавидной» участи. И иногда в столь присущей ей шутливой манере, но тактично припоминала ему некоторые фразы из не самых любезных разговоров, случавшихся между ними при первом знакомстве. Мистер Дарси лишь морщился от стыда, не в силах отнестись к своему неподобающе высокомерному поведению с такой же иронией, как его возлюбленная. Но вскоре проникался игривым чувством юмора своей невесты и даже улыбался, отшучиваясь в ответ, чем очень радовал Элизабет, которой раньше нечасто приходилось видеть его улыбку, поэтому эти мгновения были для неё так дороги и желанны. Сейчас всё это казалось далёким, словно произошедшим много лет назад, и, вместо того чтобы предаваться воспоминаниям, Элизабет жадно прильнула к окну, вглядываясь в приближающиеся пейзажи. Дорога спускалась вниз, с холма, открывая замечательный вид на утопающее в солнечном свете поместье, будто распахивая резную шкатулку с таящимся внутри украшением. Нерушимый серый камень стен разбавляли золото и багрянец деревьев, росших вокруг особняка и обрамляющих подъездную аллею. И чем ближе карета приближалась к дому, тем медленнее они ехали, словно кучер угадывал желание хозяйки вдоволь насладиться чудесными картинами природы, сдерживая спешащих лошадей. Осень наполняла окрестности чем-то удивительно прекрасным, свежим и ярким, невесомым, внимая шуршащему дыханию листопада. И, сделав первый шаг на твердую землю после долгой поездки, Элизабет, опираясь на руку мужа, вздохнула полной грудью, отвлекаясь на красоту красной плети дикого винограда, густо оплетающего высокий решетчатый забор, в просветах между листьями которого был виден двор перед домом. Великолепный особняк необыкновенно гармонично вписывался в окружающий ландшафт и так же, как в предыдущий визит, казался Элизабет огромным и величественным, вызывающим глубокое почтение к поколениям уважаемой и родовитой фамилии, многие годы владевшим им. И ей до сих пор не верилось, что она стала частью этой истории. Она, девушка из небогатой семьи, будет ходить по этим садам, рощам и залам, отдавая приказы многочисленной прислуге и шелестя платьями из лучших тканей... Не имеющая ничего общего с такими дамами, как леди Кэтрин или, например, Кэролайн Бингли, чистота происхождения которой была спорной, но которая вела себя таким образом, чтобы это обстоятельство было завуалировано богатством её семьи и высокомерными манерами. Элизабет была другой, но именно такой её и полюбил мистер Дарси - человек безупречного вкуса, что, несомненно, служило ей наилучшей похвалой и давало надежду на то, что она будет принята в его окружении как равная. Не происхождением и богатством, но умом и воспитанием. И ни у кого из его близких не останется сомнений, что мистер Дарси, доверившись своему сердцу, сделал правильный выбор. Но она понимала, что всё остальное общество, скорое на расправу, осудит его партию и ещё не раз напомнит о положении её родственников. Особенно о скандале, связанном с побегом Лидии, который заклеймил их семью позором, хоть дело было в конце концов улажено. Элизабет осознавала, что, женившись на ней, мистер Дарси совершил в глазах света безрассудный поступок, и его любовь к ней была не только искренней и чистой, но ещё и смелой, бросающей вызов устоям. Поэтому решила для себя, что сделает всё возможное, чтобы составить его счастье, и при этом останется, как прежде, непреклонной перед осуждением толпы и пересудами. Надеясь, что мистер Дарси так же, как и она, не станет принимать косые взгляды и толки о его женитьбе близко к сердцу, наслаждаясь взаимопониманием, царящим между ними. Перед парадным фасадом дома, поодаль от дороги, раскинулся пруд, на зеркальную гладь которого, словно бабочки, приземлялись опадающие листья, приносимые ветром. Легкими кругами они будоражили отражающееся в воде небо, чистое и глубокое, каким оно бывает только в это время года, заставляя Элизабет отринуть терзавшее её беспокойство и завороженно улыбнуться, любуясь представшим перед ней видом, а мистера Дарси восхититься улыбкой жены. По традиции вся прислуга выстроилась по старшинству, чтобы поприветствовать свою хозяйку, и Элизабет кивнула каждому, чьё имя было названо, а с миссис Рейнольдс была особенно любезна, зная, как та радеет за благополучие своего хозяина. Пожилая женщина смогла сдержать слёзы, случайно заметив мимолетную улыбку счастья на лице мистера Дарси, тронувшую его губы при взгляде на супругу, и соблюла положенную дистанцию, поклонившись Элизабет согласно всем правилам учтивости. И тут же представила хозяйке её камеристку* - Эмму, даму средних лет, очень сдержанную и, судя по внешнему виду, предельно аккуратную и имеющую значительный опыт в своём деле. Элизабет приветственно улыбнулась ей, понимая, что мистер Дарси провел тщательную проверку рекомендаций и выбрал для неё самую подходящую кандидатуру, чьё мастерство и умения не оставляли замечаний, но... предпочла бы более молодую горничную, пусть она была бы менее опытной и педантичной. И тут же вспомнила девушку, прислуживающую ей и сёстрам в Лонгборне, которая была милой, робкой и, бывало, даже неловкой, но неизменно старательной и так любила старших сестёр Беннет, что рыдала несколько дней кряду, собирая их приданое в дорогу. После того, как церемонии были соблюдены, мистер Дарси помог Элизабет подняться на второй этаж, проводил до её личных покоев и, бережно поцеловав руку, пожелал хорошо отдохнуть после дороги. Он стоял так близко к ней, широкоплечий, высокий, что Элизабет невольно подняла голову и посмотрела в глаза, и замерла, наблюдая, как его завороженный взгляд опустился на её губы, словно хотел украсть дыхание... Её пальцы дрогнули в его руке, и она почувствовала, как сжимается вокруг них пространство, будто хочет укрыть от чужого присутствия, взглядов, разговоров... Словно они одни в целом мире... Но магия была разрушена звуками шагов камеристки, спешившей помочь своей госпоже, и мистер Дарси, отступив, поклонился Элизабет, оставив её на попечение горничных. Внутреннее убранство покоев заставило Элизабет, старавшуюся спрятать лицо от девушек, что торопливо таскали для неё воду и готовили домашнее платье, оглядываться с восхищенным любопытством. Горничным ни к чему было знать, что молодая миссис Дарси не сталкивалась с такой элегантной роскошью прежде, во всяком случае, не так близко, с пониманием, что всё это создано, чтобы служить ей. И хотя Элизабет была мало подвержена восторгам от покупки нового платья, предметов домашнего обихода и не очень любила украшения, так как не привыкла их носить, окружающая обстановка намекала ей на необходимость осознать то, что она богата и должна принимать свое нынешнее положение как должное. Спальня была просторной, но не громадной, чтобы потеряться в ней, как в картинной галерее, и обставлена с большим вкусом. У одной стены стояла массивная кровать с балдахином, у другой, закрытой от опочивальни изящной ширмой - мягкие кресла и столик для завтрака, чьи деревянные ножки повторяли узоры резьбы вокруг камина. Пастельные тона обоев, обивки дивана и подушек оттеняли этот витиеватый резной декор, не заставляя, однако, остановить взгляд на чём-нибудь конкретном, представляя собой гармоничную картину единого целого. Большие окна с портьерами приятного кремового оттенка наполняли комнату светом, играющим в начищенных до блеска канделябрах, зеркалах и вазах с живыми цветами. Чудесные белые и желтые розы, выращенные заботливыми руками работников оранжереи, о которой мистер Дарси рассказывал с большой гордостью, напомнили Элизабет о его обещании чуть ли не в первую очередь отвести её туда. И она едва заметно коснулась бархатных лепестков, думая о том, как приятно будет пройтись с ним по дорожкам цветущих садов, утопая в ароматах вечного лета, даже зимой, когда на севере Англии довольно холодно и снежно. Обернувшись в сторону кровати, Элизабет заметила дверь, которую сначала упустила из вида, понимая, что она ведёт в спальню мистера Дарси, ведь комнаты для супругов предусматривались смежными. Лёгкий румянец покрыл её щеки при мысли, что уже сегодня вечером супруг воспользуется этой дверью, чтобы пожелать ей спокойной ночи и... скрепить их брак окончательно. И в её сознании уже возник его образ, мягко отворяющий дверь и окидывающий жену любящим взором... Неожиданно внимание Элизабет отвлекла одна из горничных, сообщившая, что ванная готова, и торопливо извинившаяся за небольшую задержку, так как хозяев ждали раньше, и вода успела немного остыть. Миссис Дарси уняла её беспокойство, уверив в том, что не заметила никакой задержки, и с радостью отправилась за девушкой, осознав, как она устала. После свадебной церемонии супруги дольше положенного задержались в Лонгборне и были вынуждены остановиться в гостинице по пути к Дербиширу, проведя там ночь. И хотя Элизабет понимала, почему они с мистером Дарси спали в разных комнатах, слишком уж чужой была обстановка для первой совместной ночи, но, казалось, не сомкнула глаз, думая о том, что её муж совсем рядом, в соседнем номере, возможно, тоже не спит, размышляя о том, что готовит им будущее. Ванная представляла собой небольшой закуток между спальней и гардеробной, в которой командовала её камеристка, совершая последние приготовления, и несколько первых минут Элизабет с замиранием сердца и широко открытыми от удивления глазами просто смотрела на это чудо, ради которого мистеру Дарси, вероятно, пришлось сильно постараться и раскошелиться.** И в очередной раз поразилась его заботливости и щепетильности к её удобству и таким тонкостям женского быта, о которых, как она полагала, некоторые мужья вовсе не имели ни малейшего представления. Остальные горничные удалились, оставив одну Эмму, желающую помочь хозяйке с платьем. Элизабет мягко отказалась, так как привыкла переодеваться самостоятельно или с помощью сестёр, но, увидев секундное сожаление, промелькнувшее в глазах женщины, видимо, старающейся во всём угодить своей госпоже, сама попросила развязать ей корсет. И была приятно удивлена той сноровке, которую показала Эмма в таком незамысловатом деле. Тут же устыдившись, что её суждение о ней, составленное только на основе первого впечатления, было слишком резким, и виновна в этом сама Элизабет, ещё помнящая прощание с Лонгборном и волнующаяся перед встречей с Пемберли. Вода была идеальной - чуть больше, чем тёплой, но не обжигающей, и Элизабет расслабленно откинула голову на спинку ванны, чувствуя, как отступает усталость, и её тело покидает утреннее напряжение. Она любила неторопливо гулять пешком, наслаждаясь каждой прекрасной картиной, нарисованной природой, и её звуками, и мало куда ездила в карете, поэтому долгая поездка утомила девушку больше, чем она могла представить. Кроме того, много сил отняли новые впечатления и волнение, которое она испытывала в связи с переездом и предстоящей ночью в объятиях супруга. И как она ни пыталась избавиться от этого царапающего грудь чувства, томительного предвкушения неизвестности, ничто не могло отвлечь её мысли надолго, заставляя забыть о нём совершенно. Умелые руки Эммы аккуратно прошлись по её волосам, и Элизабет наслаждалась этими плавными движениями, запахами трав, которые горничные добавили в воду, и тишиной комнаты, будто застывшей во времени, погрузившими её в лёгкую дремоту. И не хотела, чтобы стрелки часов бежали дальше, желая продлить этот приятный момент, когда тревожащие мысли и усталость растворялись в неслышном шёпоте воды, даря долгожданный отдых разуму и телу. Собираясь к ужину, Элизабет переоделась в вечернее платье, одно из её любимых - молочно-белого цвета с простой, но изящной кружевной отделкой вокруг рукавов и декольте. И смотрела на себя в зеркало, отстраненно позволяя Эмме позаботиться о её туалете - прическе и украшениях, преподнесенных мистером Дарси как подарок на свадьбу, которые она решила надеть, чтобы порадовать мужа. Это были сапфиры. Искусно вплетенные в серебро подвески кусочки ночного неба, запечатленные в камне. Они выгодно оттеняли золотистую кожу Элизабет и мерцали в её ушах сквозь дымку черных локонов. И она не могла оторвать взгляд от своего отражения, не узнавая элегантную даму по ту сторону зеркала, снова спрашивая себя, настанет ли время, когда она сможет привыкнуть к этому. Особенно к мысли, что её судьба решена, и она, как и её взволнованно бьющееся сердце, принадлежат теперь ему... Ему одному. Вспоминая взгляд мужа, несмело блуждающий по её лицу, нежный, любующийся, она чувствовала прежнее томление, смущение и желание... Желание узнать, думает ли он о том же. Жаждет ли коснуться её губ в поцелуе, прижать к груди, отдавая своё тепло... Ждёт ли той минуты, когда они останутся одни, и она станет его окончательно и бесповоротно. Всецело. Душой и телом... И забывшись, Элизабет даже не поняла, что Эмма закончила свою работу и довольно смотрит на результат своих трудов, заявляя, что госпожа выглядит чудесно. Элизабет хотелось, чтобы мистер Дарси был солидарен с Эммой, ведь именно для него она наряжалась. И с готовностью распахнула дверь спальни, чтобы впустить супруга, когда горничная сообщила, что он ждёт снаружи. Восторженный взгляд мистера Дарси свидетельствовал о том, что её желание сбылось, и щеки Элизабет покрылись румянцем, а ресницы затрепетали, когда она присела в легком реверансе, чтобы приветствовать его. Муж с готовностью подал ей руку, и она с улыбкой оперлась на неё, охотно позволяя вести себя. Её сердце билось так громко, что казалось, его стук эхом отражается от пустынных коридоров и залов, по которым они проходили, но рука мистера Дарси служила ей опорой, а его ровный голос уверенно рассказывал о назначении комнат и галерей. И вскоре Элизабет уже отвечала ему, и улыбалась, и задавала вопросы, с любопытством осматривая дом, который теперь был и её домом тоже. Отдельные места она помнила ещё с прошлого посещения Пемберли, но теперь они казались ей по-новому интересными и даже загадочными. И она с нетерпением ждала момента, когда можно будет неторопливо осмотреть их при дневном свете, а не в сумрачном таинственном мерцании свечей, в объятиях тишины, изредка нарушаемой лишь прислугой, выполняющей свои ежедневные обязанности. По просьбе Элизабет в одной из галерей они задержались подольше, чтобы посмотреть на портрет мистера Дарси, который был выполнен очень удачно. Она ещё в прошлый раз отметила, что сходство было удивительным, только его взгляд... Взгляд был слишком строг, слишком отстранён, слишком холоден. После того, как Элизабет узнала сколько нежности и заботы он может таить, она уже не видела в чертах мистера Дарси прежнего высокомерия, поэтому портрет больше не казался ей столь точным, как прежде. Она взглянула на соседнюю картину - портрет отца мистера Дарси и поняла, что, должно быть, художник пытался передать семейное сходство, когда-то изображая старшего мистера Дарси в той же манере. Тот же пронзительный гордый взгляд, решительный подбородок и разворот плеч. Но вот остальные черты скорее достались мистеру Дарси от матери. Элизабет осознала это, добравшись до портрета леди Энн Дарси - темноволосой красавицы с выразительным взглядом голубых глаз и белоснежной кожей. Аристократизм был виден в каждой её черте и передался по наследству детям. У Джорджианы были те же глаза и та же женственная мягкость губ. Элизабет с глубоким уважением смотрела на её портрет, словно прося благословения и давая обещание, что она никогда не причинит боль её сыну и сбережёт его любовь. На секунду её пронзила мысль, что леди Энн Дарси, будучи родной сестрой леди Кэтрин де Бёр, пришла бы в ужас, узнав о выборе сына. И из-за родословной семьи Беннет, и из-за того, что с детства прочила ему в жёны племянницу, названную в честь неё. Мысли об осуждении чопорного общества, признающего лишь власть денег и родословных, снова некстати полезли ей в голову, заставляя лишь усилием воли сдержать рвущийся наружу горестный вздох. И, надеясь, что сумрак галереи скроет её смятение, она закусила губу и немного опустила голову в надежде справиться с собой. И вздрогнула от неожиданности, когда почувствовала, как теплые руки мистера Дарси обнимают её плечи. Она была уверена, что не показала своих переживаний, но он как-то понял её растерянность и еле слышно прошептал: - Вы на неё чем-то похожи, дорогая. В ней было столько жизни и света, столько доброты... Она бы полюбила вас всей душой, я уверен. Элизабет повернулась и пытливо взглянула на своего мужа, который вмиг унял все её сомнения, сам того не ведая. Его глаза были тёмными как никогда, загадочно блестящими в тусклом свете свечей, на губах застыла вдохновенная улыбка, а пальцы нежно соскользнули с её плеч в ладони, ласково поглаживая их. Элизабет почувствовала, как по телу бегут мурашки, как в груди разливается приятное тепло, а в голове поселилась путаница мыслей, оставив только желание... желание показать, как он дорог ей. - Благодарю... Мне хотелось бы верить, что будь она жива, то дала бы нам своё благословение, как и ваш батюшка. Это сделало бы меня ещё счастливее, чем я есть. На лице мистера Дарси застыло непонятное выражение, но губы его тронула улыбка, а глаза, как показалось Элизабет, увлажнились. Он пылко поднёс её руку к губам и мягко поцеловал, не отрывая от неё проникновенного взгляда. Взгляда, который был красноречивее любых слов. Элизабет поняла, что растрогала его благородное сердце, скучающее по родителям и так много любви отдавшее Джорджиане, которая была совсем маленькой, когда их не стало. И прониклась ещё большим уважением к этому дому и его хозяину, что нёс груз ответственности за судьбу поместья и его обитателей. И гордостью, что стала частью его мира. Вдохновлённая присутствием мистера Дарси и нежными взглядами, что он бросал на неё, держа её руку в своей, она последовала за супругом, который вновь повёл Элизабет за собой, продолжая рассказывать историю своей семьи и устройства Пемберли. В его низком голосе она улавливала ту легкую мечтательность и влюбленность, которые поселились и в её сердце, раскрашивая мир сотней цветов и оттенков. И, задыхаясь от внезапного ликования, рвущего ей грудь, прятала на губах улыбку абсолютно счастливого человека. В малой гостиной было тепло и очень уютно, и она была рада, что мистер Дарси выбрал именно эту небольшую залу, которая не подходила для приёма гостей, но была идеальна для спокойного ужина в кругу семьи. Элизабет догадывалась, что безупречно сервированный стол и выдраенное до ослепительного блеска столовое серебро были здесь в порядке вещей, но восхитительное разнообразие блюд, замысловато украшенных цветами и фруктами, всё же намекало на то, что прислуга, пока не знавшая требований и вкусов молодой хозяйки, пыталась угодить ей всеми возможными способами, показав всё своё мастерство за раз. И передала комплимент повару, выразив свой восторг, чем порадовала мужа и дворецкого, подошедшего узнать, когда же подавать десерт. Вкус блюд был отменным, вино охлаждено до нужной температуры, но Элизабет едва ли чувствовала вкус еды, сидя по другую сторону стола, слишком далеко от мужа, как ей казалось. И хотя разговор между ними не прекращался ни на минуту, её мысли постоянно возвращались туда... в сумрак просторной галереи, где он с таким пылом и благодарностью смотрел в её глаза, а она тонула в этом бездонном взгляде, заставляющем сердце томиться и желать, мечтать и верить... Верить его глазам, что смотрели на неё с такой любовью и нежностью... Даря незабываемое ощущение полёта и единства. Единства их душ. После ужина подали чай. Еле осилив десерт, только чтобы не обидеть так долго трудившегося повара, Элизабет наслаждалась теплом огня, сидя рядом с мистером Дарси в креслах, стоящих совсем рядом у камина. Дрова мерно потрескивали, исторгая маленькие фейерверки красных искр, умирающих при падении на холодные камни, опоясывающие топку камина. Они оба молчали, но молчание это было таким понимающим и уютным, что Элизабет просто наслаждалась им, чувствуя, как ею мягко завладевает дремота. Ей хотелось столько всего рассказать, столько всего узнать о мистере Дарси. О его детстве, юности, годах обучения, о его предпочтениях в искусстве и любимых книгах. Они немного знали друг о друге, хотя у неё было чувство, что ближе него нет никого в целом свете. Но Элизабет молчала, боясь разрушить это невесомое взаимопонимание, разморенная сытным ужином и теплом. Она ещё лениво подумала о том, что, оказывается, легко можно привыкнуть к этой тишине и ни с чем не сравнимому ощущению близости родного ей человека, которое раньше было таким невозможным из-за разности их положений, а теперь кажется таким естественным, как мистер Дарси обратился к ней, а может, и к самому себе, озвучив свои мысли: - Я всегда мечтал об этом... Но никогда не думал, что смогу быть таким счастливым. Элизабет повернула голову, желая разделить с ним свои чувства, но он опередил её порыв, завладев её рукой и продолжив: - Когда я полюбил вас, вы часто приходили в мои мысли и сны. И в них мы также сидели возле огня, здесь в Пемберли, иногда разговаривая, иногда читая каждый свою книгу, но всегда между нами было это... понимание. Вы смеялись и шутили. И молчали, глядя на огонь, как сейчас. В моих мечтах. Наверно, даже не зная вас так, как теперь, я уже видел, что вы предназначены мне свыше. Что только вы сможете разделить мою жизнь, взгляды и стремления. Вы одна. И если я смогу служить вам, покуда не подошёл мой срок, я буду счастлив, Элизабет. Я счастлив! Слёзы выступили у неё на глазах, но Элизабет не хотела скрывать их, показывая, как она тронута этими словами. Ей потребовалось некоторое время, несколько вдохов, чтобы ответить, хотя голос её всё равно дрожал. - Ваши чувства взаимны... Элизабет улыбнулась и едва ощутимо огладила щеку супруга, когда он поднёс её руку для поцелуя. И почувствовала, как ощущение счастья снова горячей патокой растекается по телу, обжигая ей сердце. Мистер Дарси превзошёл все её ожидания, и ей так хотелось показать ему свою любовь... Чтобы он понял, что она любит так же сильно, но волнение мешает сказать насколько, отвлекая её то дрожью, то комом, стоящим у горла. Ведь слова его были так одухотворены, так нежны, так прекрасны, что в кои-то веки лишали её самообладания... Но всё, что она могла, это, сдерживая восторг и слёзы, держать его за руку и смотреть на огонь, красными отблесками играющий на красивом лице мистера Дарси. И желать наступающей ночи, когда она сможет отдать ему себя, показывая силу своих чувств и то доверие, что испытывает только к нему. В завершение вечера мистер Дарси проводил Элизабет к покоям и, словно не в силах расстаться, не отпускал её руку и с любованием смотрел в глаза. Наверное, впервые в жизни она говорила о чем-то несущественном, лишь бы говорить, но он внимательно слушал, ловя каждое слово, каждое движение губ, и прежнее смущение снова накрыло Элизабет душной волной, хотя она и намеревалась во что бы то ни стало отринуть его. И, нервно сминая платок пальцами, она чуть не пропустила поклон мистера Дарси, означающий прощание. - Сладких снов, моя дорогая Элизабет! Глядя в его удаляющуюся спину, Элизабет поняла, что он, должно быть, разглядел её скованность и некоторую неловкость, и решил оставить одну. На эту ночь... А может, и на все последующие тоже... - Фицуильям... - сама от себя не ожидая, позвала Элизабет, когда он уже сделал несколько шагов по коридору. И ужасно смутилась своего порыва, опасаясь, что это может быть расценено, как вызов приличиям с её стороны. И задержала дыхание, стиснув многострадальный платок в своей руке. Мистер Дарси остановился и резко обернулся к ней. Свет свечи, которую он держал в руках, дернулся и скрыл от неё выражение его лица, и Элизабет снова почувствовала нарастающую панику, одновременно злясь на себя за это. Она никогда не думала, что её характер и умение «держать лицо» в любой ситуации так подведут её в общении с собственным мужем. А сердце будет так стремиться к нему и трепетать, внушая то желание оказаться рядом с ним, то страх показаться при этом нескромной. - Спокойной ночи... - прошептала она, казалось, одними губами, глядя на его застывший силуэт, такой статный и высокий, что даже в темноте он показался ей красивейшим из мужчин. - Спокойной ночи, - тихо проговорил он, но в его дрогнувшем голосе Элизабет уловила легкую улыбку и сама едва заметно улыбнулась, закрывая за собой дверь. Она не понимала, к чему вело это неловкое прощание, означало ли оно, что он придёт в её спальню или оставит в одиночестве, решив дать ей время привыкнуть к своему нынешнему статусу и новому дому. Будто заблудившись в тумане, Элизабет не заметила, как вошла в гардеробную, где Эмма с прежней сноровкой и аккуратностью раздела её. Как умылась теплой водой, заботливо приготовленной горничной, и рассеянно отвечала на вопросы о том, как её одеть ко сну. Как были расплетены её волосы, и черные кудри рассыпались по спине. И как Эмма неслышно вышла, выполнив свою работу и тихо закрыв за собой дверь. Она лишь снова видела незнакомую девушку, вторящую её движениям в отражении зеркала, которая дотронулась до прелестного узора, что выводили на груди и плечах кружева ночной сорочки. Девушку с пылающими румянцем щеками и блестящими глазами. Атласной кожей, соперничающей с гладкостью шёлка, словно созданного для прикосновений. Пышной копной черных волос, в которых загадочно мерцали золотые отблески света. Элизабет казалась себе необыкновенно красивой, и мечтала, чтобы такой её увидел мистер Дарси. И боялась этого, ощущая себя одновременно смелой и смущенной. Влюблённой до головокружения, до покалывания пальцев, до оглушающего биения сердца и волнения, тисками сдавившего грудь. Казалось, что она потеряла счет времени, оцепенев, словно статуя, ищущая в глубине зеркала хотя бы временное успокоение от мечущихся мыслей. Но, услышав, как где-то в глубине спальни хлопнула дверь, она вдруг почувствовала, как внутри неё бушует ураган. Ураган настолько смешанных чувств, что она сама бы не смогла разделить их, найдя каждому объяснение. Будто в животе натянулась тонкая струна, и если бы Элизабет смогла вздохнуть свободно и глубоко, она бы порвалась, прокалывая внутренности насквозь, терзая и мучая. Но это стеснённое дыхание, этот чувственный страх неизвестности были в то же время такими... манящими, что она, не в силах дольше оттягивать момент, распахнула дверь гардеробной, ныряя в прохладный воздух спальни.