Шпильки и кружева

Тусклый утренний свет заполнил комнату, проникая сквозь сень невесомого балдахина, укрывшего постель, и бледными неровными мазками растекся по стенам и ковру, расписанному цветочным узором. Давно остывшая жаровня одиноко стояла у ног Элизабет, которая свернулась в кресле, до последнего ожидая мужа в надежде найти слова для примирения. Она долго сидела в темноте, когда догорела свеча, оставленная Эммой, мысленно строя десятки вариантов развития событий, до исступления прокручивая в голове свои слова, сказанные в порыве злости и обиды, и мучительно вспоминая оскорбленное лицо мистера Дарси, но под утро Морфей всё же поймал её в свои призрачные сети. Сомкнутые веки молодой женщины подрагивали, лицо было тронуто непривычной бледностью, а под глазами залегли темные круги. Вдруг её дыхание стало прерывистым, словно диалог, который она по-прежнему вела в своей голове, расстроил или взволновал её, и, вздрогнув, Элизабет с усилием открыла глаза. И сквозь дымку утреннего сумрака увидела силуэт, смутную фигуру, склонившуюся и как будто пристально рассматривающую её. Так долго сдерживаемое беспокойство разом навалилось на неё удушающей путаницей мыслей и образов, мелькающих где-то на грани сна и яви. Глаза наполнились слезами, а в горле словно застрял ком, не дающий ни вздохнуть, ни крикнуть... и только теплые руки мистера Дарси, согревшие пальчики жены, успокоили и убедили в реальности происходящего. Порывисто подавшись вперёд, Элизабет заглянула в неожиданно умиротворенное лицо супруга, который с нежностью наблюдал, как она спит, расположившись в кресле рядом. Её взгляд тут же натолкнулся на порез на скуле, явно говорящий о произошедшем поединке на шпагах, которого она так боялась, не позволяя себе даже думать о том, что может случиться дуэль. - Боже мой! - воскликнула она, неосознанно протягивая руку к царапине на лице мужа, но мистер Дарси вдруг перехватил её и, опустившись на колени рядом, прижал к губам, покалывая кожу легкой щетиной, с которой раньше не позволял себе показываться супруге на глаза. И весь его расслабленный вид, даже несмотря на тревогу, сжавшую сердце Элизабет в ледяных тисках, заставил её неосознанно залюбоваться этой незнакомой небрежностью и ленивой медлительностью движений. - Я не хотел, чтобы ты застала меня в таком виде, - прошептал он, прижимая ладонь жены к своей щеке, и пальцы её дрогнули и неосознанно огладили его лицо. - Не переживай, всё кончено. Этот человек, как и рекомендовавшие его господа, покинули Пемберли и отныне никогда не потревожат тебя. - Ты... ты вызвал его на дуэль... Фицуильям, но это же... это так опрометчиво и опасно! Так... - Элизабет не могла найти слов, как и не могла оторвать взгляд от пореза на его лице и рубашки, испачканной кровью. - Это не было дуэлью в полном смысле слова. Я не вызывал его, как и он меня. Но по-другому этот вопрос не мог быть решён и закрыт. - Мистер Дарси задумался, а потом продолжил, на мгновение прикрыв глаза и невольно обнаруживая на своем лице печать былых усталости и озабоченности. - Вчера вечером мне пришло письмо от стряпчего, через которого я пытался навести справки о мистере Гаррисоне, и, конечно, оказалось, что человек он неблагонадежный, с подпорченной репутацией и карточными долгами. При других обстоятельствах я не пустил бы его и на порог своего дома, но... должен признать, он всё же сохранил остатки порядочности. Элизабет промолчала и только лишь покрепче сжала руку мужа, которую она бездумно поднесла к своему лицу, ласково потершись щекой, неосознанно вторя его движениям. Почему-то она вдруг испугалась, что спустя мгновение мистер Дарси, вспомнив всё, высказанное ему в пылу обиды, отпрянет, снова прячась за масками, которые ей было не под силу разгадать. Но он лишь улыбнулся, придвинулся ближе и взглянул на супругу так, будто давно не видел и не мог насмотреться. - Лиззи... - прошептал он, с нежностью разглядывая её лицо. - Ну почему же ты сразу не сказала мне? Элизабет вдруг почувствовала невероятное облегчение, словно камень, всё это время не дававший ей свободно дышать, упал с души, рассыпаясь в прах вместе с прежними переживаниями. Он всё же слышал тот злосчастный разговор! Слышал и знал, что её помыслы были благородны, а поступки объяснялись лишь желанием, как и прежде, жить в спокойствии и гармонии, не омраченными чужой низостью. - Я не знала, как сказать об этом так, чтобы не допустить огласки! И боялась, что наше имя будет у всех на устах. Особенно после того, как твой дядя выразил нелестное мнение о нашем браке. - Элизабет, - мистер Дарси вдруг прервал жену, бережно приподнимая её подбородок, чтобы она посмотрела ему в глаза. - Я виноват перед тобой и не знаю теперь, как вымолить прощение. Я столько всего наговорил сгоряча... Но подобные решения ты должна возлагать на мои плечи, под мою ответственность. Я дал клятву, что буду защищать тебя от любого зла и любых бед. Но ты попыталась в одиночку противостоять им, игнорируя мои интересы, нужды и стремления. Я должен был знать! Не подозревать, не искать ответов во взглядах и обрывках фраз! Я должен был услышать это от тебя и принять меры незамедлительно! Несколько секунд Элизабет, замерев, смотрела на мистера Дарси, которого до сих пор не отпускали события этой ночи... Сердитый взгляд его темных глаз, сжатые губы и хмуро сведённые брови - всё это будто возвращало их обратно во вчерашний вечер, когда они стояли друг напротив друга, далекие и непримиримые, как день и ночь. Но лишь одно ласковое прикосновение супруги к щеке, и он словно очнулся и по-другому взглянул на неё... Выражение его лица тут же смягчилось, и легкая улыбка скользнула по губам, прогоняя напряжение последних недель, так усердно терзавшее их сердца. И, утопая в нежности, таящейся во взгляде мистера Дарси, Элизабет прижалась к нему, с наслаждением чувствуя его руки, с такой готовностью дарящие ласку. И, спрятав лицо возле его шеи, желала лишь, чтобы объятия были ещё крепче, осознавая сейчас, как она соскучилась. Мистер Дарси повернул голову и, обхватив лицо Элизабет теплыми ладонями, коснулся её губ своими. По-собственнически и одновременно нежно, так что у неё задрожало всё внутри, кольнув грудь горьким сожалением о том, чего они лишали друг друга все эти бесконечно долгие ночи. - Ты не сказала, прощаешь ли меня?.. - вдруг, отстранившись, спросил мистер Дарси. - Элизабет, если бы ты только знала, как я виню себя, то простила бы мою горячность, а за свою грубость я сам себя проклинаю. Накануне вечером я не смел смотреть тебе в глаза, понимая, что также виновен в случившемся. Что должен был вмешаться раньше... Но Элизабет решила не повторять прежних ошибок и, не давая мужу закончить, мягко прижала палец к его губам, мимолётно улыбнувшись одной из своих самых загадочных улыбок. - Я прощаю и обещаю впредь делиться с тобой абсолютно всем происходящим, - торопливо ответила она, - но и ты должен простить меня. Простить мою резкость и все те незаслуженные обвинения, которыми я так щедро осыпала тебя с ног до головы. Мистер Дарси лишь улыбнулся и, поцеловав кончики её пальцев, вдруг легко подхватил супругу на руки. А она охнула и рассмеялась, крепко обхватив его за шею и подумав о том, что до этого момента не замечала, как сильно замёрзла, и о том, что мистер Дарси, должно быть, предугадал её мысли, раз понял это без слов, бережно прижимая жену к груди и согревая. В темных глазах Элизабет промелькнула тень лукавства, на краткий миг отражая слабое сияние рождающегося дня, но затем в них закралась нежность, тающая на губах мягкой улыбкой. Мистер Дарси же смотрел на жену с таким любованием и восхищением, что ей вдруг захотелось замедлить ход времени и сполна насладиться этим чувством... Стуком встрепенувшегося сердца, которому вдруг стало тесно в груди, теплом, что дарили его нежные объятия, и ликованием, наполняющим душу от этого восхитительного ощущения себя любимой и желанной тем единственным мужчиной, без которого целый мир потерял бы все краски... - Тогда в большой гостиной... я пела только для тебя одного, - тихо произнесла она, с удовольствием наблюдая, как улыбка касается его губ, которые ей так вдруг захотелось снова поцеловать. - Как жаль, что ты этого не понял. Опустив Элизабет на кровать, мистер Дарси укрыл её озябшие ноги, а сам опустился рядом, задумчиво рассматривая их переплетенные пальцы. В его глазах было столько радости, трепетной, искренней, чистой, что Элизабет позволила себе поддаться чувствам, притянув мистера Дарси и упоённо взглянув в его лицо. И он тут же наклонился к ней, и его теплое дыхание коснулось губ Элизабет, так, что у неё захватило дух, будто она вдруг взлетела, как птица, раскинув крылья... Словно за этим следовал не поцелуй, а невесомое прикосновение души к душе. Секунды по-прежнему рождали минуты, соблюдая привычное течение времени, которое для Элизабет неожиданно остановилось... Она будто потерялась среди привычных вещей, оказавшись где-то в другом месте, отрезанном от всего мира легкой пеленой балдахина, и чувствовала лишь тепло, захватывающее всё больше и больше места, согревающее уставшее тело и мягко разгоравшееся в груди - там, где так часто и трепетно билось сердце... - Я люблю тебя, - прошептал мистер Дарси, слегка отстраняясь, и Элизабет невольно замерла, вдруг замечая, как красиво бледный свет ласкает его лицо, как мягко ложатся тени, окутывая едва растрепавшиеся волосы серебристым мерцанием рассветных сумерек, и как нежная улыбка появляется на его губах, даря сердцу неповторимое, удивительное ощущение счастья, от которого всё внутри словно трепещет и расцветает, как первые весенние ростки. Она чувствовала, как пунцовеют щеки и что-то медленное, тягучее, жаркое рождается в груди, опаляя волной невысказанного, ошеломляющего своей силой... И даже не поняла, как слезы подступили к глазам и как она снова неосознанно потянулась навстречу мужу, не желая расставаться с ним даже на мгновение. Каким бы упрямым, гордым и замкнутым не был мистер Дарси, никто никогда не смог бы полюбить её так... С таким отречением и таким благородством, готовый пойти на всё, лишь бы не дать чужому недоброму взгляду коснуться её лица. Не привыкший перекладывать вину на окружающих и пытающийся исправить свои ошибки так, как диктовали ему честь и совесть. Снедаемый ревностью, сгораемый в пылу своих чувств и в то же время такой щедрый на нежность и ласку. Элизабет подняла лицо, не стесняясь своих слёз, в очередной раз открываясь мужу без слов и откровений, и мистер Дарси бережно, словно боясь спугнуть это молчаливое признание в любви, поцеловал влажную дорожку, сбежавшую по её щеке, будто желая запечатлеть этот момент в памяти и в сердце. А она отбросила все размышления и груз прошлых ошибок, отдаваясь теплу и любви мистера Дарси, прикрыв глаза и ощущая солёный привкус его губ.

***

В лондонском доме семьи Дарси царило необычное оживление, связанное с недавним приездом хозяев, ежедневными посещениями портных, посыльных и неиссякаемым ручейком визитных карточек, доставляемых слугами знакомых семьи. За большими окнами особняка неутомимо капал дождь, затянувший город серой пеленой тумана, и где-то вдалеке раздавался звук проезжающих экипажей, доносившийся даже до тихой Гровнор-стрит. Погода была ветреной и сырой, но это нисколько не мешало хозяевам пребывать в приподнятом настроении духа и не портило радостное предвкушение от первого выезда мистера и миссис Дарси в свет. В скором времени Джорджиане предстояло пройти долгий и непростой путь от Альмака* до Сент-Джеймского дворца, и от этого грядущие знакомства миссис Дарси казались особенно волнительными и значимыми. И это волнение, сдерживаемое, едва уловимое, но всё же витающее в воздухе, мешало юной мисс Дарси сосредоточиться на вышивании, которым она занялась, чтобы убить время до появления Элизабет, пока ту долго и кропотливо готовила к выезду Эмма. Поглядывая на брата, читающего газету в кресле напротив, одетого в соответствии с лондонской модой этого сезона**, Джорджиана украдкой любовалась им и в тоже время думала о том, что, несмотря на обычную сдержанность, мистер Дарси, вероятно, тоже испытывает легкое беспокойство от предстоящих перемен, что было заметно по тому, как нарочито аккуратно он листал страницы или порой мимолетно касался идеально уложенного шейного платка. Она знала, что визиток***, оставленных для брата и Элизабет в день приезда в Лондон, было предостаточно, что говорило о нетерпеливом любопытстве общества, вызванном появлением новоиспеченной миссис Дарси и о том, что мнение тетушки и дядюшки не повлияло на желание многих знакомых мистера Дарси нанести визит, а, может быть, даже подхлестнуло интерес к её персоне. Но также Джорджиана понимала, что суждения таких личностей, как леди Кэтрин и граф Мэтлок, не останутся проигнорированными, и публика, прислушивающаяся к ним, всё равно останется предубежденной к женщине, изначально не принадлежащей к их кругу. И мистер Дарси, так гордившийся своей женой, будет крайне уязвлен, если кто-то из прежних знакомых откажется замечать присутствие миссис Дарси в гостях или в театре, отворачиваясь и даже не утруждая себя легким наклоном головы. Джорджиана не раз слышала о подобных случаях, о которых в обществе сразу шли пересуды, недостойные того, чтобы Элизабет когда-нибудь узнала о подобном, и ужасно неприятные для всей их семьи. Особенно для мистера Дарси, стремящегося защитить супругу и сестру, чьи интересы он всегда ставил превыше своих, от унизительных сплетен и толков. Сама не меньше взволнованная будущим представлением ко двору в Сент-Джеймсе, Джорджиана тактично решила, что не хочет быть причиной неловкости брата и его жены при их встрече перед самым первым выездом, и, извинившись, вышла, объяснив свой уход нехваткой ниток, которые забыла в другой корзинке для рукоделия, оставшейся в будуаре наверху. Поднимаясь по лестнице, она успокаивала себя тем, что эта маленькая ложь оправдана благими намерениями. Вместе с тем, вспомнив о собственных нарядах, приготовленных для будущих выездов в свет, она непременно хотела увидеть платье Элизабет, которое во время последней примерки ещё не было закончено и декорировано. Джорджиане ещё только предстояло познакомиться с высшим обществом, и она не могла не думать об этом без смущения и страха, удивляясь самообладанию Элизабет, которая не боялась взглянуть трудностям в лицо и никоим образом не демонстрировала опасений быть отвергнутой светом. В очередной раз восхитившись смелостью своей сестры, мисс Дарси взмолилась о том, чтобы этот сезон не преподнес им неприятных сюрпризов и знакомств с личностями, похожими на мисс Бингли или мистера Гаррисона, которые так неожиданно покинули Пемберли этой зимой. Миссис Дарси вошла в комнату, застав одного мистера Дарси, который тут же поднялся с кресла, с восхищением ловя её улыбку. Она была одета в шёлковое платье бордового цвета, которому обычно предпочитала более нежные и светлые оттенки, но в этот раз поддалась уговорам швеи и доверилась её опыту, разрешив той творить, вдохновляясь столичной модой и учитывая пожелания госпожи. И оказалась очень довольна результатом: этот насыщенный, сочный, притягивающий внимание цвет на удивление удачно подчеркнул тон её кожи и блеск глаз, а само платье отличалось простым кроем и строгими линиями, что делало его безупречно элегантным. Рубины в волосах Элизабет вторили цвету наряда, загадочно переливаясь в тёмных локонах, придавая им невесомое, едва заметное мерцание. Остальные украшения были не такими броскими, но она всё равно ощущала себя очень ярко одетой для выезда, хотя в Лондоне это считалось обычным делом. И взволнованно улыбнулась мужу, успокаивая себя выражением искреннего восторга на его лице. - Вы прекрасны, и я уже завидую тем, кто увидит вас впервые, - проговорил мистер Дарси, подходя к супруге, целуя её руку и глядя с таким любованием и нежностью, что Элизабет зарделась от удовольствия, чувствуя, как всё внутри в очередной раз замирает от радости, рожденной его комплиментами и вниманием. - Благодарю, - сдержанно ответила она, надеясь, что счастье в её глазах скажет ему больше. И почему-то вспоминая самый первый вечер их знакомства, когда она даже подумать не могла, что мистер Дарси, столь пренебрежительно отозвавшийся о мисс Элизабет Беннет, неожиданно полюбит её, предложив руку и сердце, и будет готов переступить через свою гордость, хлопоча о свадьбе Лидии и мистера Уикхема. - Я рассчитываю на то, что мой внешний вид заставит вас сегодня не пренебрегать танцами, если, конечно, вы, мистер Дарси, не собираетесь весь вечер провести в углу, рассуждая о политике, или протыкать шпагой каждого, кто произнесет мне комплимент. Шутливость её тона заставила мистера Дарси усмехнуться, но, пряча улыбку, всё же тронувшую уголки его губ, он невозмутимо заметил: - Не могу обещать обратного, но зато в Лондоне у меня будет секундант. Со всеми этими хлопотами переезда, я забыл сказать, что получил письмо от полковника Фицуильяма, в котором он извиняется за отсутствие на Рождество и просит принять его, так как обязанности службы, наконец, отпустили кузена в столицу. - Прекрасная новость! - воодушевилась Элизабет, игнорируя шутку про дуэли, которая больше не казалась ей удачной. - Я волновалась, что он поддастся общему настроению остальной части вашей семьи, ведь от них полностью зависит его положение. - Отнюдь, моя дорогая. Кузену повезло быть любимым крестником старой бездетной баронессы У*, оставившей ему солидное наследство, по делам которого он ездил в Лондон на Рождество. К тому же, полковник всегда был человеком чести и поддерживал дружбу со мной долгие годы. Поэтому, полагаю, он непременно навестит вас и Джорджиану, по которой безмерно скучает. Кроме того, он пишет, что настроение графа Мэтлока переменилось, и тот даже жалеет о своём необдуманном отказе в визите, хотя я настроен не спускать подобных оскорблений ни ему, ни тёте. - Не будьте к ним слишком строги, - проговорила Элизабет, придвинувшаяся к мужу ближе, чем могла бы себе позволить, не будь они наедине, и пальцы её коснулись его руки, невольно качнувшейся им навстречу. - Все мы склонны ошибаться, особенно когда сталкиваемся с чем-то непонятным и новым, но жизнь в конечном счете расставляет всё по своим местам. - Вы сегодня необыкновенно миролюбивы, любовь моя, - ответил мистер Дарси, не в силах сопротивляться радостному нетерпению, горящему в глазах супруги, и её лукавой улыбке, так и манящей улыбнуться в ответ. - Надеюсь, вы будете милостивы и не станете просить меня танцевать все танцы без исключения, ведь в таком случае я буду вынужден сменить партнёршу, в то время как я хотел бы наслаждаться вами одной. - Я хотела бы упрекнуть вас за жадность, дорогой супруг, - иронично изрекла Элизабет, всё же поймав его руку, чинно затянутую в безукоризненно белую перчатку. - Но я не в силах справиться со своими чувствами, которые велят мне пойти у вас на поводу. Мистер Дарси громко рассмеялся и, не опасаясь, что кто-либо из прислуги может застать их, притянул к себе жену, мимолетно коснувшись её губ губами. - Я бы не хотел, чтобы вы противились этому желанию, - залюбовавшись очарованием её улыбки, сказал мистер Дарси. - Хотя порой за счастье нужно бороться даже с самим собой****, - вдруг неожиданно серьёзно добавил он, безмерно гордясь умом и нежной красотой своей жены, глаза которой он когда-то нашел необыкновенно прекрасными, и теперь они светились любовью и счастьем, будучи отражением его собственных чувств. - Но тем слаще будет победа... - с улыбкой прошептала Элизабет, чутко уловив настроение мужа и смысл, который он вложил в эти слова. Едва супруги успели обменяться взглядами, в очередной раз признавшись друг другу в любви, что на время заменило им прикосновения и поцелуи, как сдержанный голос дворецкого известил, что экипаж подан, а из холла им навстречу вышла взволнованная Джорджиана, спешившая попрощаться и пожелать отлично провести вечер. Что мистеру и миссис Дарси и предстояло сделать без оглядки на прошлое и радостно предвкушая то, что уготовано им будущим.