Шпильки и кружева

Все слова, приготовленные для примирительной речи, растаяли у Элизабет на языке, едва она взглянула в лицо мистера Дарси, на котором застыло непроницаемое, необъяснимое выражение; губы его сжались в тонкую линию, оглушающее молчание стало просто невыносимым... И на неё вдруг нахлынула горечь понимания: супруг зашел проститься, а не говорить по душам. Почему-то от этой мысли вместо всепоглощающей усталости и прежнего волнения, Элизабет почувствовала рождающееся внутри опустошение и в то же время гнев. И, не в силах преодолеть накатившее волной разочарование, она опустила глаза и отвернулась, стараясь справиться с подступившим к горлу комом и скрыть свои чувства, которым сейчас не желала давать волю. Однако гнев её всё рос и рос по мере того, как мистер Дарси, видимо, уязвленный этим жестом, отпрянул и, словно желая оттянуть момент с прощанием, всё так же молча, но при этом ощутимо взволнованно, прошелся по комнате к камину, протягивая руки к огню, будто хотел почувствовать его жар и поймать хоть немного тепла в свои ладони. Элизабет следила за ним, не поворачивая головы, словно оцепенев, чувствуя, как головная боль коснулась висков, озноб скользкой змеёй пробежал по спине и дрогнули пальцы, по-прежнему сжимающие уже ненужную шаль. С того момента, как супруг попросил разрешение войти в спальню, она не переставала верить, что угадала его желание объясниться, ведь не в правилах мистера Дарси было держать кого бы то ни было в столь удручающем и томительном ожидании... но поведение мужа говорило об обратном. Выражение его лица было строгим и отрешенным, а блуждающий взгляд не мог остановиться даже на манящих теплом языках огня, озаривших гордый профиль, а скорее был направлен в никуда, в далекие просторы размышлений, которыми он, похоже, не собирался делиться. И, глядя в напряженную спину мистера Дарси, она сердилась и гадала, зачем же супруг пожаловал в её покои, раз не намеревался просить объяснений или давать их сам, и всё больше убеждалась, что молчание это происходит от нежелания утруждать себя неприятным выяснением отношений. И от стыда, что он, должно быть, испытывает, думая о том, что никогда ещё в Пемберли не происходили столь унизительные события, но стоило наследнику рода Дарси жениться на мисс Элизабет Беннет - позор рухнул на головы его обитателей, как предсказывала леди Кэтрин, и причина ясна, как день! - Я зашёл сказать, чтобы вы не ждали меня, миссис Дарси, и ложились спать, - вдруг, наконец, заговорил мистер Дарси, пока Элизабет, кусая губы, перебирала в уме все эти задевающие её гордость нюансы, терзавшие, режущие сердце, острыми, как осколки стекла, воспоминаниями, и даже не сразу поняла, что супруг приблизился к ней. Она словно очнулась от кошмарного сна и вдруг поймала его взгляд, сосредоточенный и в то же время печальный, словно за этой дежурной фразой скрывалось нечто большее, чем просто любезное прощание - то, что не выразить словами. Возможно, это было разочарование, которого она так боялась... разочарование в жене и в своих чувствах, у которых мистер Дарси так глупо пошел на поводу, заключив этот невыгодный, позорящий его брак. - Вот как?.. А я ждала от вас большего! Впрочем, как и все эти дни... - сама от себя не ожидая, горько высказалась Элизабет, сердясь на то, что попала в ловушку непонимания, и чувствуя, как всё внутри сжимается в тугой нарывающий узел обиды, не оставляя места ни терпению, ни покорности. Мистер Дарси нахмурился, побледнел, но не спешил отвечать. И это удушающее молчание - когда столько слов просилось с языка, но, непроизнесенные, они, как холодный осенний туман, превращались лишь в неосязаемое напряжение, тающее в воздухе - стало последней каплей, толкнувшей Элизабет на отчаянный шаг. Дерзко сверкнув глазами, она охотно помогла супругу понять свои мысли, высказываясь столь решительно, что он, казалось, перестал дышать, лишь внимательно всматриваясь в её лицо: - Но, быть может, бóльшего ждали вы? Или избегали своих страхов - предсказаний вашей тетушки?.. Мистер Дарси подался вперед, словно желая остановить её, но Элизабет уже не смотрела на него, а лишь чувствовала, как сердце обливается кровью, гулко стучит и стонет, как шумит в ушах и глаза застилают слезы. И речь её - гневная, обвиняющая - так и лилась рекой, выплескивая на мужа всю накопившуюся за эти долгие дни обиду: - Ваше поведение говорит красноречивее слов, мистер Дарси!.. Вы оставили меня одну - наедине с недостойным человеком! В то время, как сами предпочли быть сторонним наблюдателем всех этих интриг, вместо того чтобы снизойти до разговора, отыскать в своем сердце понимание... - вдруг, задохнувшись от осознания сказанного, она резко замолчала, не найдя в себе ни сил, ни мужества продолжить. Ничуть не меньше мужа ошеломленная этими обвинениями, высказанными вслух, Элизабет стояла перед ним, вскинув подбородок, чувствуя дрожь, что колючими мурашками прошлась по всему телу. Жар тут же предательски раскрасил её щёки, что запылали ещё ярче, придавая лихорадочный блеск глазам. Но мистер Дарси не пытался оправдаться, опровергнуть сказанное или согласиться с ним. Он просто смотрел на жену, смотрел так, как будто получил пощечину... с горящим взглядом и раздувающимися от возмущения ноздрями, как прежде, высокий и статный, и такой далекий, словно их разделяла пропасть, а не несколько шагов... Но не обида плескалась в его темных глазах, не обида... а боль, гнев, сожаление и ещё что-то неуловимое, исступленно пылающее и ослепляющее, как случайно проникший сквозь окно солнечный луч... И, окончательно растерявшись, Элизабет не смогла выдержать этот полный чувства взгляд и опустила голову, изо всех сил борясь с душащими её слезами, как вдруг увидела перед собой руки мистера Дарси, протянутые уверенно, чуть ли не с вызовом. Руки, внезапно поймавшие её вспорхнувшие навстречу ладони для невесомого поцелуя... что, будто прикосновение бабочки, мягким шелком приласкал холодные пальцы Элизабет. Одно мгновение, краткий миг... в течение которого она, казалось, лишилась дыхания, чувствуя лишь тепло его губ... и мистер Дарси отпустил её пальцы и снова превратился в того таинственного мужчину, чьи мысли были для неё загадкой, а проникновенный взгляд приводил в такое смятение. - Спокойной ночи, - прошептал он, пока она приходила в себя и смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Поклонившись так быстро, что Элизабет не успела рта раскрыть, супруг поймал её взволнованный взор, и едва заметная грустная улыбка тронула уголки его губ, но тут же исчезла, когда он, отвернувшись, вышел из комнаты, а она не смогла найти слов, чтобы остановить его. С ужасом понимая, что в пылу досады и злости наговорила лишнего, и теперь ничего уже не исправить, не изменить и не вернуть время вспять, чтобы поймать тот момент, когда его губы с таким трепетом целовали её руки. Что он прощался так... словно уходит навсегда, а она упустила возможность открыться и предстала перед ним полная обиды и предубеждения, как когда-то давно, во время первого его предложения руки и сердца. Когда глаза мистера Дарси были полны изумления и гнева, и душа её так же металась и рвалась из груди, кляня его на чем свет и в то же время почему-то раскаиваясь... А что если... она больше не увидит его? Не сможет сказать, что была не права, что хотела лишь остановить, показать, что не участвовала в играх мистера Гаррисона и мисс Бингли, а жила... жила так, как подсказывали ей разум и чувства! Невидяще глядя на пламя в камине, Элизабет обессиленно упала в ближайшее кресло и закрыла лицо руками, чувствуя жар на щеках и одновременно дрожь холодных пальцев. Сетуя на собственную горячность и нетерпеливость, которые так некстати подвели её в тот момент, когда надо было мыслить здраво, а не поддаваться обидам и минутным слабостям. И с горечью понимая: какие бы слова она ни произнесла, мистер Дарси всё равно бы ушёл, намереваясь поступить по-своему, оставив её просто ждать, терзаясь неизвестностью и бессонницей, как и все предыдущие ночи до этого. Ждать, мучаясь осознанием, что она сама оттолкнула его оскорбительными словами, которые противоречили её изначальному желанию скрыть, промолчать, но уберечь дом и семью от скандала. Ждать, как бы ни претило её природе это томительное и беспокойное ожидание. Ждать, осознавая, что мистер Дарси любит её, всё равно любит, несмотря на то, что, возможно, не слышал тот проклятый разговор с мистером Гаррисоном и не знает всей правды... Почему-то сейчас мысль об этом прощальном поцелуе и чувствах мистера Дарси вопреки всему, что между ними произошло, не принесла Элизабет того смешанного чувства волнения и всепоглощающего ощущения счастья, как это было прежде. Поймет ли он её прошлое молчание? Простит ли дерзкие упреки и обвинения? Сможет ли по-прежнему уважать? Ведь, как мистер Дарси утверждал когда-то, он не умел прощать глупость и пороки ближних так быстро, как следовало бы, так же, как и нанесённые ему обиды. И если он менял о ком-то мнение, то это навсегда... Вспомнив про Эмму, дожидающуюся её в гардеробной, Элизабет подавила рыдание, утерла слезы, пытаясь скрыть все следы их присутствия и выровнять дыхание, возвращаясь в более-менее уравновешенное состояние, чтобы пойти к камеристке для совершения вечернего туалета. Понимая, что та не ляжет спать, пока госпожа не отпустит её, и предполагая, что прислуга, всегда узнающая обо всём первой, почувствовала смятение хозяев, пристально наблюдая за развитием событий. Поэтому Элизабет возлагала надежды только на то, что, много лет служа этой семье, слуги будут осторожны в разговорах и не вынесут свою осведомленность за пределы этих стен. И каждой частицей своей души желала, чтобы супруг рано или поздно забыл свою обиду и позволил любви привести его к ней, лелея в душе понимание, а не разочарование.

***

В кабинете мистера Дарси оказалось светлее, чем недавно в одной из самых больших галерей этого дома, и обстановка была сугубо мужской, но тем не менее уютной. Слуга быстро зажёг свечи и покинул комнату, с невольным интересом взирая на мистера Гаррисона, так поздно забредшего во владения его господина, но гость ни словом, ни жестом не выказал волнения, которое владело им в связи с произошедшими событиями. Тёмное дерево отделки и массивная мебель, диван и кресла, обитые кожей, оружие и картины, красующиеся на стенах - всё это давало представление о владельце кабинета как о человеке, увлекающемся охотой и фехтованием. И если некоторые знакомые мистеру Гаррисону джентльмены хвастались подобной обстановкой, лишь украшая свои дома, но на самом деле имея о последнем лишь поверхностное представление, то мистер Дарси явно разбирался как в ружьях, так и в самых лучших лезвиях для рапир и шпаг. А некоторые экземпляры представляли ещё и художественную ценность, поблескивая изящными узорами эфесов и витиеватой вязью гравировки на превосходной стали клинков. Рассматривая каждый образец, как отдельное произведение искусства, мистер Гаррисон пытался разобраться в себе и успокоить пошатнувшийся внутренний мир, в который так негаданно ворвались доселе неизведанные чувства. Чувства, так долго томившиеся внутри него, непонятые и терзающие, которые только этим вечером стали так очевидно понятны... С холодной ясностью он осознал, что именно испытывает к хозяйке дома, не блистающей ослепительной красотой, но обладающей острым умом и достоинством, так точно и смело высказывающей мысли, и с таким искренним, простым обаянием умеющей подать себя окружению, что, казалось, он терял весь свой шарм каждый раз, когда она пытливо смотрела на него. Миссис Дарси не пыталась понравиться и не искала пристального внимания мужчин подобно другим дамам, которых он знавал, и не млела от его комплиментов, так изящно ей преподнесённых. Несмотря на колкие замечания, только добавлявшие ей очарования, она не притворялась, не играла роли, пытаясь выставить себя в лучшем свете, и тем подкупала его отравленное фальшью света сердце, которое настолько зачерствело и закостенело, что, казалось, ничто не могло тронуть его, заставив испытать искреннее чувство. Мистер Гаррисон слыл любимцем дам и азартным, увлекающимся человеком, но, несмотря на несколько интрижек с замужними женщинами, замятых и забытых, его происхождение позволяло ему жениться на девушке с хорошим приданым и из уважаемой семьи, что могло так кстати помочь уладить недавно возникшие серьёзные финансовые трудности. Однако терять свою свободу мистер Гаррисон не хотел, а продолжение рода, как и оплата долгов, не казались ему столь обязательными условиями существования, если при этом он оказался бы связан пожизненными узами, налагающими определенные обязанности и условности. Но теперь он понимал мистера Дарси, человека влиятельного и богатого, отчего-то взявшего в жены девушку неродовитую, без приданого и связей, и, как рассказывала мисс Бингли, запятнанную какой-то неприличной историей, связанной с одной из сестёр. И также понимал, почему мистер Дарси не может просто закрыть глаза на увиденное, отмахнувшись от развязного гостя ничего не значащими угрозами или попытками пошатнуть его положение в обществе, как не раз случалось ранее с другими господами, ревновавшими к нему своих легкомысленных жён. Хозяин этого дома был до умопомрачения влюблён в супругу и его мужское достоинство требовало удовлетворения, хотя, по мнению мистера Гаррисона, последнее, чего бы хотел мистер Дарси, это предать случившееся огласке и дать грязным языкам трепать имя жены, которая и так ничего не могла предложить ему, кроме своего ума, живости, харизмы и ответных чувств. С внутренней тоской мистер Гаррисон подумал о том, что, окажись он на месте мистера Дарси, то, не задумываясь, сделал бы тот же выбор в пользу личного счастья, ибо эта женщина того стоила. Мистер Дарси застал его за рассеянным изучением коллекции оружия, и когда взгляды их встретились, мистер Гаррисон вдруг подумал, что какая-нибудь романистка точно сравнила бы это витающее в воздухе противостояние со столкновением двух шпаг в незримом поединке, что сразу привело его к пониманию возможных намерений хозяина дома. - Впечатляющая коллекция. Это времен королевы Анны? - поинтересовался он, отрываясь от рассматривания кинжалов, искусно украшенных драгоценными камнями. - Да, её начал собирать ещё мой прадед, - поддерживая иллюзию светской беседы, ответил мистер Дарси, но его напряженная фигура, сжатые губы и мрачный взгляд намекали на грядущую бурю, которая явно требовала выхода. - Не хотите примерить какой-нибудь образец? Прошу вас, выбирайте на своё усмотрение. Мистер Гаррисон иронично поклонился и вновь прошёл вдоль стены и тянущихся на протяжении всей комнаты стеллажей, пока, наконец, не добрался до одной из шпаг, сразу покорившей его видимой легкостью и тончайшим остриём, блеснувшим в тусклом свете. Эфес её был отделан причудливым узором из ажурных стальных нитей, изгибающихся в форме змеи, раскрывшей свою пасть. - Пожалуй, эта, - указал он, оборачиваясь к мистеру Дарси, внимательно наблюдающим за каждым его шагом. И, поддерживая невысказанные правила игры, добавил: - Я много месяцев не упражнялся и давно хотел попросить вас составить мне компанию в тренировочном поединке. Мистер Дарси только понимающе кивнул, показал рукой на выход, и, подхватив со стола подсвечник, небрежно заметил: - Охотно, сударь. Я провожу вас до залы, в которой нам никто не помешает. Устремившись вслед за мистером Дарси, мистер Гаррисон вдруг подумал о том, что его противник не сделал никакого выбора, недоумевая, с чем же тот вступит в поединок. Но когда они оказались на месте - в просторной продолговатой комнате, расположенной на нижнем этаже дома, в отдалении от кухни и других хозяйственных помещений, полной тренировочных манекенов, старых доспехов и оружия, разложенного на каменных полках у самого входа, - понял, что мистер Дарси оттачивал навыки, не позволяя себе выйти из формы и ослабить хватку фехтовальщика. И, подтверждая эти догадки, хозяин дома взял, видимо, привычную для него шпагу, которая, словно на мгновение оживая, с такой ловкостью и уверенностью легла в его руку, что мистер Гаррисон вдруг почувствовал, как невесомая струйка пота стекла по спине, и мысленно посетовал на то, что так часто отдавал предпочтение картам в ущерб одному из популярных фехтовальных залов Лондона, куда был вхож. Заметив, что мистер Дарси начал снимать ещё не переодетый после ужина сюртук, мистер Гаррисон также начал избавляться от лишней одежды, которая могла стеснить движения и помешать выпадам, с сожалением чувствуя, как пальцы его, расстегивающие золотистый жилет с витиеватой вязью узора, дрожат, в то время как на лице мистера Дарси не было и следа волнения или страха. Скинув обувь и оставшись в брюках и нательных рубашках, мужчины уверенно встали друг напротив друга. И хотя имя Элизабет ни разу не было произнесено вслух, каждый понимал, за что и за кого он сражается, пусть этот поединок внешне носил чисто спортивный характер, не имеющий ничего схожего с дуэлью, о которой, по обыкновению, сразу становилось известно в свете. Поклонившись сопернику, как того требовал этикет поединка, мистер Гаррисон поднял шпагу, пронзив мистера Дарси взглядом ещё до того, как скрестились их клинки, и первым предпринял атаку, пробуя почти забытую комбинацию, обычно ошеломляющую противника нахальством и скоростью нападения, но мистер Дарси ловко отвел удары и увернулся, оставив его ни с чем. При этом хозяин дома ни на секунду не дрогнул, хотя мистер Гаррисон был уверен, что внутри него бушует ураган разных эмоций: от презрения до ревности, которую тот умело скрывал все эти дни, не желая поддаваться столь низкому чувству, но невольно побежденный им при каждом любующемся взоре гостя в сторону миссис Дарси. Вторую атаку провел мистер Дарси, так мастерски и безжалостно наступая, что мистер Гаррисон чуть не выронил шпагу, пятясь и стараясь не пропустить решающее туше*. От непривычного напряжения мышцы его протестующе задрожали, но ноги по старой памяти уверенно занимали необходимые позиции, а глаза следили за перемещениями соперника с вниманием охотника, выслеживающего быстроногого оленя. Шаг, снова шаг, поворот, удар стали о сталь, стремительный и стонущий, словно две молнии, ослепляя, столкнулись на грозовом небе. Мистер Гаррисон ощутил, как в нём забурлила кровь и просыпается былой азарт, требующий победы, хоть по чести он был не прав, возжелав внимания чужой жены. И это чувство было сродни обладанию несколькими выигрышными картами, ожидающими минуты, чтобы открыться перед не столь удачливыми соперниками и охающими от восторга зрителями. Хотя сейчас игры и ставки были забыты. Ему было важно, чтобы она разглядела его старания, его силу и улыбнулась загадочной улыбкой, что так часто касалась её губ... Невольно попав в плен мыслей, мистер Гаррисон едва успел отразить искусный финт**, пошатнувший его позицию так, что он, теряя равновесие, почти упал, быстро взмахнув рукой. Уйдя из-под следующей атаки, он попытался обойти мистера Дарси, но потерпел неудачу, с сожалением думая о том, что в поединке везение имеет меньшее значение, чем за карточным столом. Хорошая физическая форма и ежедневные тренировки - вот что было необходимо для выигрыша, а этим он похвастать не мог, уповая только на азартное желание победы и память своих рук, которые раньше неплохо управлялись как с пером, выводящим любовные письма, так и со шпагой. Совершив ещё один атакующий манёвр, мистер Гаррисон понял, что начинает уставать, в то время как мистер Дарси был неутомим и не совершил ни единого лишнего движения, без каких-либо видимых усилий медленно выматывая и загоняя врага в угол. Лицо его было так же бесстрастно, а точные движения клинка доказывали, что он всего лишь прекрасно разогрелся, тогда как мистер Гаррисон выкладывался всерьёз. Однако резкость и излишняя суровость хозяина дома всё же выдавали его, как фехтовальщика умелого, но возбужденного поединком. И мистер Гаррисон решил воспользоваться внутренней горячностью соперника и заманить мистера Дарси в ловушку, чем нередко пользовался, блефуя за карточным столом. Отступая под неумолимым натиском противника, мистер Гаррисон изобразил неуклюжесть и слабость, граничащую с признанием себя сдавшимся, побуждая мистера Дарси потерять бдительность и сменить позицию, а после, словно порыв ветра, вдруг ринулся вперед, вложив в контратаку всю силу и ловкость, отбрасывая не ждавшего подвоха мистера Дарси прямо на манекен. Пошатнувшись, хозяин дома отпрянул в сторону, невольно толкая манекен, рухнувший на пол с жутким лязгающим грохотом... но всё же устоял, невольно отклоняя руку, держащую шпагу, в сторону и тем самым открываясь для нападения. Воспользовавшись этим промедлением, мистер Гаррисон кинулся к сопернику, делая свой самый быстрый и резкий выпад, но мистер Дарси мгновенно отреагировал и чудом сумел увернуться, правда кончик шпаги мистера Гаррисона всё же чиркнул его по лицу чуть ниже глаза, оставляя на скуле тонкую алую полоску, и кровь раскрасила белую рубашку несколькими яркими брызгами. Заняв изначальные оборонительные стойки и тяжело дыша, мужчины приготовили шпаги и впились в друг друга взглядами, в которых не было даже намёка на пощаду или слабину. Азартный блеск глаз, горящих отчаянной жаждой победить, гневно раздувающиеся ноздри, стиснутые добела губы и застывшие в напряжении позы - всё это говорило о том, что каждый из них пойдёт до конца, не отступив и не испытывая страха перед возможным тяжелым ранением или даже смертью. В этот раз, умело проводя комбинацию мощных ударов, первым ринулся в атаку мистер Дарси, а мистер Гаррисон, закусивший губу до крови, лишь оборонялся, понимая, что теперь он априори проиграл, ведь даже если ему удастся нанести победное туше, выигрыш уже не будет таким сладким из-за его глупого, больше разбойничьего, чем джентльменского, маневра, который мистер Дарси никогда бы себе не позволил. Как ни крути, правда была на стороне хозяина дома, и сейчас она острее любого клинка ранила мистера Гаррисона прямо в сердце, которое он раньше считал неподвластным мукам совести. Она... Она выбрала его, и ничто этого не изменит. Отдавая все оставшиеся силы ответной атаке, мистер Гаррисон, рассчитывая хотя бы в поединке взять свое, двинулся навстречу мистеру Дарси, но едва понял, что ошибся, слишком увлекшись преследованием противника, как был настигнут точным уколом шпаги в грудь, проткнувшим рубашку, рождая на белой, как снег, ткани расплывающееся красное пятно... Мистер Гаррисон проиграл и, вероятно, был побежден с самого начала. С того момента, когда так некстати разоткровенничался с мисс Кэролайн Бингли, равнодушно позволив поймать себя на слове и втянуть в это злосчастное пари. Как узнал ту единственную, чьё сердце уже давно и навеки принадлежало другому. Как подкупил сына лакея, чтобы мальчишка увёл хозяйку дома от остальных провожатых, и он смог увидеться с ней и признаться в своих чувствах, что для неё не стоили и слезинки. И как понял, что окаменевшее сердце его, хоть и избежавшее смертельного укола шпаги мистера Дарси, всё же разбито, разлетевшись на тысячи осколков... раненное одним лишь взглядом ироничных женских глаз. И теперь ему надо с этим как-то жить... - Благодарю за доставленное удовольствие. Надеюсь, рана не доставит вам особенного беспокойства, в противном случае, уведомьте моего слугу о необходимости съездить за доктором, - поклонившись, произнес мистер Дарси, ни жестом, ни взглядом не демонстрируя своего превосходства или жалости, но голос его всё же чуть дрогнул от переизбытка чувств, когда он сдержанно добавил: - Думаю, мне не нужно объяснять, почему вы более не желанны в этом доме. В свете последних событий прошу вас покинуть Пемберли, как только здоровье позволит вам сделать это. Мистер Гаррисон смог только кивнуть и, превозмогая боль, вытащил из своего сюртука, лежащего на расстоянии вытянутой руки, сложенные листы бумаги***, которые из соображений безопасности для откровенной переписки хранил при себе. И, решительно протягивая их мистеру Дарси, произнес: - Возьмите, сэр. Это навсегда заставит Кэролайн Бингли держаться подальше от вашей... жены. Мистер Дарси взял письмо, но не поблагодарил гостя, а только лишь внимательно посмотрел ему в глаза, но во взгляде его не было прежнего презрения, и мистер Гаррисон едва кивнул сопернику, прощаясь теперь уже окончательно. Направляясь к выходу, хозяин дома забрал свою одежду и свою победу, как в поединке, так и по всем канонам чести и справедливости.

***

Мисс Бингли была крайне недовольна, когда камеристка подняла её ни свет ни заря: за окнами ещё царила зимняя ночь, и только время на часах, бесстрастно тикающих на каминной полке, сообщало, что настало раннее утро. Выказав служанке всё своё раздражение, госпожа удивилась, узнав, что ранний подъём связан с просьбой хозяина дома, который через своего камердинера**** велел передать, что ожидает гостью в кабинете. Теряясь в догадках и ещё толком не проснувшись, мисс Бингли тут же приказала принести воды для умывания и одеть её со всей тщательностью, ведь перед мистером Дарси она желала предстать во всей красе, несмотря на скорые сборы и скандальность такого приглашения. И в попытках найти ему объяснение (а должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, раз мистер Дарси пренебрег правилами учтивости и поднял гостью из постели в такой час) она воображала лишь желаемое и мысленно рисовала картины инцидента, произошедшего ночью, после того как гости разошлись по своим комнатам, связанного с позорным разоблачением супружеской неверности миссис Дарси - этой невзрачной и дерзкой провинциалки без состояния и связей, которая возомнила себя светской дамой, ничуть не подходя для этого ни внешностью, ни манерами. В ней текла кровь Беннетов, кровь её матери и сестёр - вульгарных девиц, если чем-то и отличающихся от других хартфордширских бесприданниц, то, несомненно, развязным поведением (только, пожалуй, Джейн выделялась на фоне невоспитанных сестриц, хоть мисс Бингли не была от неё в восторге). И, похоже, мистер Гаррисон действительно оказался тем ещё дамскими угодником, раз, несмотря на попытку пойти на попятную, всё же смог завершить начатое и добиться у миссис Дарси успеха в столь короткий срок - всё, как он, предаваясь хандре и скуке, хвастливо обещал после их неожиданного, но продуктивного знакомства, так негаданно случившегося в кругу родственников мистера Хёрста сразу после окончания прошлого сезона. А его денежные затруднения стали ещё одной причиной не ставить под лишние сомнения слова новой знакомой и весело провести зимние месяцы, вместо постоянных попыток не сойти с ума от однообразия столицы и малочисленности съехавшегося на тот момент общества. Но, зная скрытный характер мистера Дарси, мисс Бингли всё равно продолжала гадать, почему именно её он пригласил на этот разговор. Предположив, что, должно быть, кто-то из её личной прислуги стал свидетелем непростительной сцены, и теперь хозяин дома пытается сохранить репутацию, договорившись с гостьей о молчании. Ведь кто, как не слуги, ведали о всех грехах хозяев, и порой в их власти было уничтожить доброе имя семьи, запятнав его одной лишь вскользь сказанной сплетней. Мелькнувшая мысль показалась мисс Бингли единственным объяснением, и собственная прозорливость ей так понравилась, что она продолжила строить вокруг нее догадки.... Единственным странным обстоятельством было то, что о таких происшествиях она узнавала первой, но никаких шокирующих новостей от личной горничной так и не получила, хотя та была знатной болтушкой и сплетницей. Другим объяснением её неведения могло быть то, что свидетелем нелицеприятной сцены оказался кто-то из слуг Луизы и мистера Хёрста, но мистер Дарси не рискнул обратиться к ним обоим, предпочтя мисс Бингли за её такт и симпатию, которую она когда-то ему выказывала. Улыбнувшись этому предположению, мисс Бингли уже репетировала речь, которую она произнесет, милостиво пообещав мистеру Дарси приструнить слуг и держать секрет в тайне, участливо качая головой и изображая сочувствие от услышанного. На короткий миг она даже впала в лёгкое забытьё, представляя красивое лицо мистера Дарси, обращенное к ней с невысказанной мольбой... Его любующийся взгляд, касающийся её лица в попытке скрыть боль разочарования в своём браке и сожаления о чувствах той единственной, которыми он так немыслимо пренебрёг... Его губы, издавшие горестный вздох тогда, когда она гордо выйдет за дверь, оставляя его наедине с позором и отчаянием... Увы, мисс Бингли понимала, что мистер Дарси потерян для неё навсегда, но не могла не думать о том, как приятно было бы насладиться его унижением и желанием возвратить былое, потерянное навеки. Возможно, она даже будет так добра, что посоветует мистеру Дарси одно место в Бате, куда его супруга могла бы отправиться на отдых, дабы предоставить мужу возможность жить спокойно и чинно - так, как он жил до свадьбы. Мисс Бингли была уверена, что миссис Дарси будет полезно некоторое уединение от семейной жизни, к которой та оказалась не готова. Погруженная в мечты, мисс Кэролайн следовала по темным коридорам и галереям Пемберли, окончательно уверившись в правоте своих догадок, потому что в кабинет хозяина дома её провожал камердинер мистера Дарси, а не дворецкий, как того требовал этикет. Она знала, что камердинеры, как и камеристки, часто бывали доверенными лицами своих господ, оберегая их секреты, поэтому мисс Бингли с уверенностью ступала за ним следом, созерцая великолепные фамильные портреты, едва-едва освещаемые колеблющимся пламенем свечи, которую нёс слуга, и думая о той роскоши, которой в скором времени лишится миссис Дарси. И мысленно получала благодарности от всех членов семьи мистера Дарси, здравствующих и ушедших в мир иной, за свой поступок, который, конечно, не был благородным, но точно пошёл на пользу хозяину дома, так как сбросил с его глаз пелену неразумной влюблённости в даму, недостойную как его самого, так и жизни в этом богатом особняке. Мистер Дарси был один и, как только дверь за его гостьей захлопнулась, холодно предложил ей присесть, отойдя в глубь комнаты. Мисс Бингли выбрала изысканное кресло у письменного стола, на которое удачно падал свет, выгодно подчеркивающий красоту её лица: белизну кожи и утонченную аристократичность черт. И, приготовившись услышать то, что ожидала, она небрежным жестом оправила элегантное тёмно-синее платье. Оставаясь в тени, мистер Дарси едва повернулся к гостье, не сочтя необходимым подойти ближе, как того требовали правила учтивости и было принято в отношениях между добрыми друзьями. И мисс Бингли пришлось увлечённо вглядываться в укрытое сумраком лицо, силясь разглядеть его выражение. - Мисс Бингли, я не стану извиняться за то, что был вынужден разбудить вас, так как причина, по которой вы здесь, освобождает меня от всякого расположения и проявления любезности к вам и вашим родственникам - всем, кроме мистера и миссис Бингли, разумеется... Пальцы мисс Кэролайн невольно дернулись, сжимая платок, сердце резко ухнуло куда-то вниз, забилось в груди раненой птицей, взгляд оторопело заметался по статной фигуре мистера Дарси, сделавшего пару шагов по направлению к книжным полкам, на которых стояло несколько свечей... и вдруг упал на край белоснежного манжета, небрежно показавшегося из-под рукава хозяина дома... Манжета, на котором алели пятна, похожие на капли пролитого вина или крови... Мистер Дарси резко обернулся, невольно демонстрируя свежий порез на лице, перехватил её взгляд и недовольно опустил рукав на положенную длину, скрывая испачканный манжет... но фантазию и страхи мисс Бингли было уже не остановить. Распростертое на холодном каменном полу тело мистера Гаррисона, пронзенное шпагой, застыло в её воображении, как ржавая игла в тонком шёлке, и, не в силах вымолвить ни слова, она только открывала и закрывала рот в попытках сдержать рвущийся наружу испуганный возглас. Сама до конца не осознавая, чего боится больше: узнать о трагической кончине мистера Гаррисона (человек был, конечно, не самый приятный, хоть и со связями, да с каким-никаким состоянием) или же быть упомянутой в скандале с дуэлью, пусть даже просто в качестве гостьи в доме, где это произошло. Ведь в последнем случае на репутацию мисс Бингли падёт тень, способная повлиять на её шансы завести удачные знакомства в свете и сделать хорошую партию. - Я буду с вами предельно честен, - невозмутимо продолжил мистер Дарси, не проявивший к шоку, переживаемому мисс Бингли, никакого сочувствия. - Вы и раньше испытывали моё терпение: когда проявляли неуважение к миссис Дарси, которая в то время ещё не была моей женой, но являлась гостьей в этом доме. А бесчестная игра, которую вы затеяли с мистером Гаррисоном... стала худшей низостью, которая когда-либо происходила в моей жизни и на моей памяти. Я не был сильно удивлён развязностью и поступлением приличиями с его стороны, но ваше участие в этом спектакле заставило меня пожалеть о знакомстве с вами... - Что вы такое говорите, мистер Дарси, - еле слышно пролепетала мисс Бингли дрожащими губами, пытаясь изобразить улыбку и надеясь на то, что спит и видит кошмарный сон. - Я совершенно не понимаю этих намеков и глубоко оскорблена... - Нет уж, мадемуазель, понимаете, - прервал её мистер Дарси, сделав ещё один шаг по направлению к столу и так неожиданно громко стукнув каблуком, что мисс Бингли вздрогнула всем телом и, пытаясь скрыть замешательство, неловким движением дрожащих пальцев прижала платок к виску, чем растрепала до этого идеально уложенный завиток волос. - И я не буду в подробностях расписывать ваши прегрешения, Бог вам судья. Но в моей власти сделать так, чтобы мистер Бингли узнал о ваших кознях и принял меры, вплоть до лишения вас части наследства, оставшегося после смерти вашего покойного отца. Не считая, конечно, разрыва всяческих отношений и отказа принимать вас в своем доме даже в качестве гостьи. - Чарльз вам никогда не поверит! - в отчаянии вскрикнула мисс Бингли, наконец-то в полной мере осознавая всю серьезность своего положения, ведь в случае неблагопристойного и неразумного поведения одной из сестёр, согласно завещанию отца, мистер Бингли мог распорядиться её частью наследства, в том числе лишить крупного приданого, позволяющего и менее красивой и изящной даме удачно выйти замуж. - Вряд ли мистер Бингли усомнится в моих словах. Но на крайний случай у меня имеется написанное вашей рукой письмо... - Мистер Дарси предельно аккуратно выложил на стол свернутые листы бумаги, безжалостно взглянув на ошеломлённую собеседницу, которая едва не потеряла сознание, узнав на их оборотной стороне свой почерк. - Вы, вероятно, избегая свидания tete-a-tete, недальновидно передали это письмо мистеру Гаррисону, а он, признав себя виновной стороной, перед своим отъездом оставил мне в качестве извинений. Я не стану зачитывать его, ведь вам известно содержание. Скажу только, что оно позволит мне диктовать вам условия, а вам решать - принимать их, сохранив всё в тайне от брата, или встретиться лицом к лицу с последствиями своих поступков. - О чём вы говорите?.. - слабо прошептала мисс Бингли и, пребывая почти в обморочном состоянии, с силой вцепилась в подлокотники кресла, как будто это могло удержать её от позорного падения к ногам мистера Дарси. - Настоятельно рекомендую вам последовать примеру мистера Гаррисона. Он, не медля ни минуты, решил покинуть Пемберли и уехал в Лондон по неотложному семейному делу. Желаю и вам скорейшего отъезда. Но только туда, где мы с вами никогда не встретимся ни этой зимой, ни все последующие годы! - Помилуйте, куда же мне ехать?.. - пробормотала совсем сникшая мисс Бингли, лицо которой приобрело цвет только что выстиранной белоснежной скатерти. - О, оставляю на ваше усмотрение, - беспощадно проговорил мистер Дарси, едва улыбнувшись, и глаза его насмешливо сверкнули в сумраке кабинета. - Хоть в Индию, говорят, там замечательный климат для поправления здоровья. Насколько я помню, вы постоянно жаловались на холод, простуды и лондонские сквозняки. Мисс Бингли не смогла ничего ответить, в потрясенном удивлении уставившись на гордый профиль мистера Дарси, на мгновение повернувшегося к столу, чтобы взять подсвечник, и лишь беспомощно кусала губы в попытке сдержать слёзы, безжалостно застилающие глаза. - С этим оставляю вас в одиночестве, - откланялся мистер Дарси и, не давая ей шанса на принятие решения, добавил: - Я отдам распоряжения насчёт багажа. Как только хозяин дома покинул кабинет, мисс Бингли зажмурилась и зажала ладонью рот, пытаясь заглушить такое непривычное рыдание, рвущее грудь, но более не в силах сдерживать чувства и впервые не думая о том, как она будет выглядеть со стороны. Пребывая в крайней степени ошеломления, сравнимой по ощущениям с падением, в тишине спящего дома она слышала лишь удаляющееся эхо шагов мистера Дарси, набатом звучавшее в её голове.