Восстань и Сияй

— Видишь? — устало вздохнул Мотоки, указывая на стремглав ушедшую из кафе Усаги. — Гормоны бушуют, эмоциональная нестабильность, половое созревание… Она и без того очень ранима, а эти ваши перебранки сейчас только как масло в огонь.       Мамору всё ещё был поражен — он такой реакции вовсе не ожидал. Особенно когда Оданго была столь мила последние дни, можно сказать, дружелюбна с ним. Улыбалась, смеялась над шутками, изредка бурчала и могла ударить кулачком в плечо. Даже её покушение на него и полароид казалось забавой. Провожая её взглядом, Мамору хотел многое сказать, но понимал, что всё будет лишним и бессмысленным. — Я понимаю твоё удручённое выражение лица — хотел бы и я понимать, что в головах девушек, — тем временем продолжал Мотоки, с задумчивым и умным — как он думал — видом, протирая бокалы. — То смеются над твоими шутками, то смотрят, как на таракана… Девчонки жестоки…       Мамору посмотрел на него с примесью жалости и поддержки — он вовсе не понимал гнетущих обстоятельств. Но человек, рассказывающий о подобных вещах столь тоскливо и сокрушенно, определённо заслуживал поддержки. Не оставалось ничего лучше, чем послать ему дружескую улыбку. Которую Мотоки вовсе не заметил, продолжая свои рассуждения уже о девочках возраста Усаги, не понимая, как пережил всё это в подростковом возрасте. — Знаешь, я думаю, подростки не так плохи, — начал Мамору, умело вклинившись между стенаниями Мотоки. — Это тот период, когда они могут резко поменяться, когда вместо улыбающейся девочки, которая приносила тебе расчёску, чтобы ты ей заплёл косички, приходит девушка, смотрящая на тебя с нотками презрения, и идёт перешёптываться с подружками о твоей мерзости. — А ты в этом шаришь, да? — теперь с сочувствием смотрел Мотоки, но в его нотках слышалось не ушедшее уныние. — Практиковался на кузенах, — легко соврал Мамору. Но на самом деле это были реальные наблюдения прямиком из детдома, когда девочки, взрослея, отдалялись от их мальчуковой компании. — А ты чего так сокрушаешься? — Моя младшая сестра… — при её упоминании Мотоки, казалось, содрогнулся и его взгляд стал стеклянным. — Она невыносима, я не могу находиться дома — настроение меняется со скоростью света, она больше не называет меня «они-чан» и смотрит, как на таракана. Неужели они все такие? Неужели настанет день, когда я перестану быть «они-саном» и для Усаги-чан? — Думаю, эту роль я взял на себя, — Мамору дружески похлопал Мотоки по плечу. — В смысле, что она направляет свой юношеский гнев на меня, тебе не о чём волноваться. — И всё-таки ты лучший семпай, Мамору, — Мотоки с благодарностью пожал его руку, утирая несуществующие слёзы. Кажется, он более не собирался унывать жестокости переходного возраста. — Надеюсь, ты прав, и через пару лет Усаги-чан всё так же будет приходить сюда с улыбкой. — Через пару лет… Мне было бы очень интересно глянуть, каким взрослым станет Оданго, — задумчиво протянул Мамору, наблюдая за тем, как Мотоки ловко справлялся со своей работой. Он ответил быстрым вопросительным взглядом, возвращаясь к смешиванию ингредиентов для очередного освежающего коктейля. — Ну, она, вероятно, не избавится от своей детской непосредственности, но, надеюсь, перестанет принимать окружающих за мусорное ведро. Но, думаю, в нужный момент она соберёт всю серьёзность, копившуюся годами, и сможет решить, как минимум, проблему глобального потепления, не меньше.       Закончив свою речь, Мамору посмотрел на Мотоки, которого уже не было за барной стойкой — он отправился в кладовую, оставив товарища наедине со своими рассуждениями. Не оставалось ничего лучше, как тяжело вздохнуть — неудивительно, что его занудная речь не впечатлила человека, который пусть и страдал несколько минут назад, смог молниеносно воспрянуть духом.       Поднимая пиджак с соседнего стула, Мамору едва ли не забыл о лежащем рядом полариоде и нескольких сегодняшних фото. Перехватив свободной рукой, он вернул пиджак на место — ему хотелось задержаться ещё на пару минут. Они с Оданго сделали довольно красивое фото — Мамору не знал, что и сказать, то ли у неё был талант, то ли удачное стечение обстоятельств. Но такое простенькое фото выглядело отлично. Выдержанная композиция, освещение, и что-то в этом выглядело так чарующе, будто сделано профессионалом и на профессиональную технику. А он даже не успел ей показать, похвалить.       Видимо, теперь никогда и не сможет сказать. Она не собиралась с ним общаться, запретила подходить и, вероятнее всего, вряд ли завалится в кафе, пока он не улетит обратно. Мамору грустно размышлял о том, что всё-таки Усаги не понадобилось пару лет, чтобы собрать всю свою серьёзность для глобального события — видимо, их ссора и была нечто масштабным. Потому что он мог поклясться, что никогда не видел её столь серьёзной и решительной в своих словах — всё произнесённое Оданго было очень искренним и желанным. — До встречи, Мотоки, — начал Мамору, едва Фурухата вернулся в бар, и принялся натягивать пиджак, предварительно спрятав фотографии во внутреннем кармане пиджака. — Надеюсь, ещё встретимся. — Завтра не придёшь? — будничным тоном поинтересовался Мотоки, раскладывая принесённые ингредиенты перед собой. — Думаю, в ближайший год вообще не приду, — на слова Мамору вскинулись зелёные глаза с немым вопросом. — У меня всё-таки последний год, диплом и прочее — не думаю, что будет время летать туда-сюда. — Точно, — Мотоки, отложивший свои дела, несколько печально взглянул на него, но тут же дружелюбно улыбнулся. — Это правильно. Удачи, Мамору-семпай.

Сентябрь, 1995 год.

— Выпьем же за нашего малыша! — прокричала Мина, счастливый вой которой поддержали Артемис и Кунсайт — неизменные фанаты Сейлор Ви. — За тебя, студентик!       Незаменимая зажигалка их небольшой и местами нескромной компании отсалютовала Мамору бокалом красного вина, который тут же осушила. Остальные поступили так же, кроме Кунсайта, слова которого заставили Мамору пожалеть о том, что он не выпил содержимое своего стакана залпом. — Дорогая, спешу напомнить, что единственная малышка здесь ты — тебе и двадцати нет, — заканчивал свою речь Кунсайт уже под кашель Мамору, в голове которого закрутились шестерёнки. — Уже в следующем месяце будет двадцать, перестань! — Мамору услышал её грозный топ ногой даже через заботливые похлопывания по спине от Луны. — Ты так и не научился пить? Выпускной год, а всё такой же зелёный. — У вас одиннадцать лет разницы? — глухо произнёс Мамору, откашлявшись. Луна всё ещё не убирала руки со спины, подозревая необходимость ещё одной хорошей серии хлопков. — Двенадцать, — обыденно подправил Кунсайт, и Луна уже было собиралась вновь стучать, но Мамору аккуратно пресёк её желание помочь ему, боясь остаться с синяками. — Мне в конце декабря будет тридцать два.       Принимая салфетки, заботливо предложенные Артемисом, Мамору мельком подумал о том, что лунная парочка стоила друг друга в своей внимательности к окружающим. Но более всего его голову занимала немыслимая разница в возрасте между его друзьями. Да, он прекрасно знал о том, что Кунсайт разменял тридцатник, что Мина несколько моложе… Но представить, что настолько… Не тогда, когда в её прозвищах для Мамору то и дело мелькали словечки вроде «малыш», «ребёночек» — эта девица действительно считала его названным сыном для их компании из двух парочек. А сама! — А что тебя удивляет? — Мина захлопала накрашенными ресницами, искренне не понимая возникшего конфуза. — Насколько мне известно, на вашей родине это такая же норма, как и здесь. С чего такое лицо и предсмертные вздохи? — Ты ребёнок! — выдал Мамору, готовый указать на Мину пальцем, будто разоблачил преступника. — Ты же совсем ребёнок! — Я порой думаю о том, что вы двое действительно сбежали из детсада, — фыркнула Луна, на что пепельноволосые спутники поддержали её кивками. — Или на крайний случай из зоопарка. — Я уже достаточно взрослая, и к тому же, замужняя женщина! — выдала в свою защиту Мина, не обращая внимания на комментарии и общий смех. — А ты — невинное дитя, которое до недавних пор и пить не умел! — То есть, ты считаешь, что уметь пить с малолетнего возраста — это достижение? Что ж, тогда я спешу тебя поздравить, — Мамору развёл руками, наигранно поджимая губы. Но тут же ему пришлось спасаться за Луной, когда Мина кинулась с намерениями расцарапать ему лицо.       Кунсайт, обхвативший жену за талию, усадил ту себе на колени, нашептывая ей что-либо успокаивающее, как бывало каждый раз, когда происходили перебранки. Мина, обхватив его за шею, уткнулась ему в макушку, отвернувшись от всего мира — трёх друзей, двое из которых смотрели на неё, продолжая посмеиваться.       Забавно и весело было всем, кроме Мамору, которому внезапно подобная картина показалась очень странной. Он поспешно отвернулся, и хотел было запить своё состояние, но побоялся вновь пережить ещё раз крепкие удары с виду такой хрупкой Луны на своей и без того нездоровой спине. Слова о двенадцатилетней разнице эхом отдавались в сознании — варианты знакомства и старинный вопрос о причинах такого выбора вновь закрутились в голове Мамору.       Нет, конечно, он не был противником или же предубеждённым человеком, но Кунсайт и Мина казались ему людьми из двух разных миров. Совершенно разных. Он — серьёзный, состоятельный мужчина с величием арабского шейха, холодный и расчётливый. И она, которая была просто Миной, и этим всё сказано. Инфантильной, слишком громкой и приставучей. Подобные кусочки пазла никак не складывались в представлении Мамору.       Но они сложились — готовая картина была перед глазами. Кунсайт и Мина Уайт были женаты около двух лет и символизировали собой пару, которая обрубила лишние элементы, лишь бы соединиться в единую картину. Он перестал быть слишком серьёзным, научился слушать и слышать, принимать во внимание не только собственное мнение, научился улыбаться и быть чуточку искреннее. И она, которая всему этому научила взрослого мужчину, когда вокруг трубили о том, что люди не меняются.       Да, Мина всё ещё оставалась в глазах Мамору, да и многих других окружающих, инфантильной, слишком громкой и приставучей. Но вместе с тем и слишком доброй, понимающей и позитивной. Там, где, казалось бы, стоило грустить, она врывалась и освещала всё внутренним светом — на худой конец, золотыми волосами. Со слов Артемиса, как менеджера Сейлор Ви, она не всегда была такой. И её изменения были для любимого мужа, и только для него.       Конечно, Мамору прекрасно понимал, почему эти двое вместе были и, положа руку на сердце, мог заверить, что по отдельности их более не представлял. Но… Мина, несмотря на свою серьёзность в необходимые моменты и житейскую мудрость, не могла не ассоциироваться с ребёнком. Особенно тогда, когда по американскому законодательству она даже не была совершеннолетней. — Если ты ещё раз назовёшь меня малышом, клянусь, ты станешь моей младшей сестрёнкой, — когда Мина нашла в себе силы развернуться лицом к остальной компании, Мамору нашёлся с ответом. — А ведь я правда был готов поверить, что ты старше меня. — Не понимаю, с чего ты это решил, — Луна продолжала веселиться происходящему и сделала глоток своего молочного коктейля. — Даже через слои штукатурки видно её по-детски моложавое личико с округлыми щеками.       Луна очень нравилась Мамору, как человек — остра на ум и язык, очень внимательная и собранная. Несмотря на свой миниатюрный рост, она внушала уважение своим видом даже столь высокому по сравнению с ней Кунсайту. Местами строгая, местами милая и спокойная, она вызывала восхищение. Линда, а именно так её звали по паспорту, импонировала Мамору и в их общих подтруниваниях над Миной не только каламбурами и красными словцами, но и тем, что в отличие от него, никогда не поддавалась на провокации с «вражеской стороны», продолжая держаться достойно при любой унизительной шутке. Да она никогда не злилась! Образец выдержки. — Нет, моим старшим братиком может быть только Арт! — заявила Мина, перебегая на другую сторону стола, где сидел Артемис, чтобы задушить в своих объятиях.       Мамору пришлось спасать стакан в руках Луны — она сжала его так сильно, что костяшки пальцев побелели, а сама хватка дрогнула. Переведя взгляд на лицо, где ещё несколько мгновений назад была очаровательная улыбка, он увидел лишь безучастное выражение, направленное на обнимающуюся парочку. И пока Мина продолжала что-то вещать, не отлипая от чужого жениха, лицо Линды — подобное состояние не ассоциировалось у Мамору с Луной — принимало злостную маску. Её брови всё ближе сводились к переносице, губы скривились в отвращении, а когда свет прожекторов задел их небольшой закуток, Мамору смог разглядеть румянец злости на её щеках. — Я бы предложил тебе вместо стакана ещё раз похлопать по моей спине, но, боюсь, ты мне неё сломаешь, — Мамору произнёс это так, чтобы слышала только Луна, из крепкой хватки которой пытался вытащить полупустой стакан. Размышлениями о её выдержке, видимо, только навлёк беду — она казалась невероятно злой. — Всё в порядке? — Я в полнейшем порядке, чего не скажешь об этой красавице, — освободившейся рукой Луна указала на парочку, чьи объятия никак не заканчивались. И, переведя взгляд на Кунсайта, укоризненно заметила: — Это, по-твоему, нормально? Она практически сидит на нём!       Ревность сочилась из Луны рекой — капельки пота выступили на лице, к которому тут же прилипли тёмные пряди, а потными ладонями она сжала края черного платья. Кунсайт на её слова лишь развёл руками, пытаясь убедить, что это норма, а хихиканья с противоположной стороны и не думали заканчиваться. — Вы ещё не закончили? — не выдержав, Луна поднялась и нависла над Артемисом и Миной, которые испуганно подняли на неё взгляд. — В таком случае закончила я, и иду домой.       Подхватив сумочку, она стремглав бросилась к лестнице и явно намеревалась действительно направиться домой, а не припудрить носик или привлечь внимание подобной выходкой. Её маленькие кулачки были сжаты и опущены вдоль тела, Луна старательно игнорировала любые брошенные вслед фразы от Артемиса, а о прощании с остальной компанией не могло быть и речи.       В том, что Артур бросился вслед за своей невестой, не было ничего необычного. В том, что Мина непонимающе поинтересовалась, что случилось, и чем же Мамору мог обидеть столь милую девушку — всё кричало о вопиющем безобразии. Она притворялась или действительно не понимала? — Я ведь тебе уже говорил, чтобы ты не липла так сильно к людям, у которых есть партнёр, — пояснил жене Кунсайт, но в его словах не было и капли ревности, будто подобные выходки со стороны Мины его не пугали. — Все как один не понимают твоих мотивов, думают, ты собираешься разлучить их. — Но я думала, что Луна понимает мои намерения! — искренне заверила Мина, приложив руку к груди. Она подняла на них глаза, уставившись в искреннем недоумении. — Мы ведь друзья, почему я не могу его обнять? Они обручены, мы с тобой женаты — как можно думать, что я собираюсь их разлучить?! Люди настолько слепы и глупы? — Со стороны твоя чрезмерная тактильность кажется… Как бы сказать... Навязчивой? Нет, двусмысленной и довольно смущающей, — предположил Мамору, вспоминая весь конфуз, когда Мина находилась к нему слишком близко, прикасалась к груди, рукам. — А ещё люди жуткие собственники, — поддержал его Кунсайт, успокаивающе поглаживая жену по золотистым волосам. — Мало кому может понравиться, когда на жениха набрасывается такая замечательная девушка. — Ещё бы Луна считала меня замечательной! — недоверчиво фыркнула Мина, закатив глаза — впервые всезнающая и понимающая в вопросах любви девушка так крупно облажалась на глазах Мамору. А ведь она искренне не понимала происходящего. — Вот ты ведь меня не ревнуешь?       Получив отрицательный кивок на свои слова, Мина спрыгнула с коленей супруга, весело объявляя о том, что она отправляется припудрить носик. Она громко рассуждала о человеческих взаимоотношениях, обещая извиниться перед Луной, после чего скрылась из их поля зрения. У Мамору за один вечер случилось слишком много потрясений. — На самом деле ты ревнивец, да? — задал свой вопрос Мамору, выжидающе уставившись на Кунсайта. — И почему это замечают все, но не она? — Кунсайт устало выдохнул и расстегнул пуговицы в воротнике рубашки. Да он был готов едва ли не задохнуться от ревности. — Я понимаю, что она не испытывает ни к кому более романтических чувств… Но как она в принципе может быть такой контактной? Что ни человек, она намеревается придвинуться к нему слишком близко, обнять, иногда расцеловать в щёки. А как она себя ведёт с девушками? Ты бы видел! Она когда-то доведёт меня до могилы с такими выходками.       Мамору оставалось только сочувствующе похлопать своего друга по плечу и выступить в роли жилетки, в которую можно поплакаться. Подобного рода проблемы никогда не касались его лично — он даже не был уверен, что знал, что такое ревность на деле. Даже в детдоме это понятие как таковое отсутствовало среди детей — они не ревновали друг друга к воспитателям, попросту не за что, но и не делили друг друга между собой. Общались одной большой компанией. Пока не выросли. А уж что такое ревновать собственную жену, да и к тому же к девушке…       Но стоило отдать Кунсайту должное — он держался молодцом, потому что в какой-то момент Мамору искренне показалось, что, как и у Луны, у него лопнет не только терпение, но и стакан, если бы он не отставил напиток. В искусстве по скрытию истинных эмоций можно было брать у Кунсайта уроки! До чего же филигранно он не вёлся на выходки своей женщины, которая, казалось, так и норовила получить смущение и бурчание со стороны мужа в отношении её объятий с другими мужчинами.       Мамору всё ещё сомневался — то ли Мина действительно невинная овечка в подобных вопросах, то ли настоящая злодейка своего романа, пытающаяся вывести Кунсайта на ревностные эмоции. — Я всё-таки не какой-то там юнец, чтобы вестись, — фыркнул Кунсайт, когда Мамору выразил восхищение его выдержке. — И себя не позволяй разводить — никогда не знаешь, под каким ангелом окажется искусительница. — Как ты вообще повёлся на Мину? По моим подсчётам вы познакомились, когда ей было ещё семнадцать, — перевёл тему Мамору на более интересующий — шокирующий — вопрос. — Это попахивает статьёй, если честно. — Любви все возрасты покорны, — Кунсайт подмигнул ему и наконец-то отпил из своего стакана. — Когда-то ты меня поймёшь.       Мамору искренне надеялся, что этого не случится.

Ноябрь, 1995 год.

      Так получилось, что Мамору ни разу не бывал на свадьбе. Как правило, многие успели побывать там ещё в далёком детстве, кто-то даже девочкой-цветочницей. Но что он сам впервые получил белый конвертик — правда. Артур Нортон и Линда Янг приглашали его на своё бракосочетание девятого ноября и очень надеялись на его приход. А ещё чуть позже Мамору лично получил от жениха приглашение на мальчишник. Что тоже было очень в новинку. — Выпьем, поговорим о чём-нибудь мужском, а то всякий раз, когда у тебя выдаётся свободная минутка, мы только с девчонками и сидим, — Артемис, пристроив локоть на плече Мамору, вливал мёд в его уши. — Когда мы вообще сидели чисто по-мужски? Завалимся в какой-нибудь бар, выпьем по кружечке пива… — Неужели мы наконец-то пойдём куда угодно, но не в «Черную Луну»? — удивлённо поинтересовался Мамору, оторвавшись от своего конспекта.       Артемис и Кунсайт застали его в кафе напротив университета, куда Мамору пришёл за символической кружечкой кофе, чтобы в приятной обстановке заняться учёбой. Преподаватели будто с цепи сорвались — казалось, что выпускной курс должен быть более свободным и не таким загруженным, но их продолжали насиловать нескончаемым потоком проектов, курсовых, а при всём этом у Мамору ещё был диплом. Он написал уже две десятых его части.       И, если честно, гулянки, подобные мальчишникам и свадьбе, мало вписывались в его расписание. Ему вполне хватало некоторых выходных, чтобы позволить себе отвлечься и пообщаться с друзьями, а так ему было достаточно и работы, чтобы занять дыры в расписании. Работы, часы которой он всё-таки сократил. Но не прийти на свадьбу казалось ему кощунственным, даже если это был четверг. Но мальчишник, да ещё и в понедельник? — Ты отчего-то недоволен моим клубом? — поинтересовался Кунсайт с ледяными нотками, из-за чего по спине Мамору прошлись мурашки, и вовсе не из-за погоды. — Скорее я недоволен однообразностью развлечений в своей короткой жизни — я ведь почти и не знаю города, хороших заведений, — ловко извернулся Мамору, но чашку с напитком убрал подальше от своих тетрадей. — Так ты сам никуда не хочешь, — удивился Артемис, разрушая такую хорошую отмазку. Ладно, совсем не хорошую — Кунсайт тоже прекрасно был осведомлён о домашней натуре Мамору. — Моя свадьба — одна на всю жизнь. Я буду грустить и пить пиво с таким кислым видом, что оно скиснет, если ты не придёшь. — Разве пиво может киснуть? — поинтересовался Мамору, не имея достаточно знаний в подобной стезе. — От моего вида точно скиснет! — заверил Артемис и, устроив голову в ладонях, взглянул на него щенячьими — кошачьими — глазами, ещё немного и надул бы губы. — Так ты придёшь? — Ты предлагаешь мне пропустить занятия второй раз за неделю? — поинтересовался Мамору, не подозревая, что на его друзей подобное не действовало. — Так мы же вечером пойдём. — А пить всю ночь, — дружное «о-о-о» разнеслось над столиком после железного аргумента Мамору. — Но, думаю, если смогу контролировать выпитое, приду на следующий день хотя бы ко второй паре.       Артемис протянул ладонь Кунсайту, ожидая получить «пять», но тот лишь недоумённо уставился на него. Махнув рукой, жених без-нескольких-дней-муж, похлопал той самой ладонью по спине Кунсайта, намекая, что им пора было бы уйти. И едва они вышли, выдох Мамору можно было описать как облегчение и усталость — поддерживать такие длительные социальные контакты он давно отвык. Последний раз подобное насыщенное общение у него было много лет назад.       Стянув очки, он устало потёр переносицу, зажмурив глаза. Возможно, сегодня дома ему стоило бы поработать чуть больше, чем обычно — подготовить не один, а два доклада по предмету, который намеревался пропустить. Найти более-менее подходящую одежду — Мамору крайне сомневался, что на мальчишнике столь социально активного Артемиса соберутся всего двое мужчин, не считая самого жениха, и не случится каких-либо казусов. На саму свадьбу Мамору давно подготовил костюм, но не пойдёт же он для такого рода развлечений, так?       Направляясь к библиотеке, он размышлял о том, как эти люди умудрялись вить из него верёвки. Или правильнее было сказать, что он лично им это позволял? Шел на поводу их просьб, умоляющих глаз и прочего, потому что сам хотел? Вероятнее так. Мамору не были чужды приключения и развлечения — он когда-то разгуливал по Синдзюку, откуда после же убегал от якудза. Просто они сейчас казались не вовремя. Как и странные друзья. Если Мамору провалится с государственными экзаменами или напишет отвратительную программу для диплома, он после не простит себе всё веселье. И, вероятнее всего, своими жестокими словами заденет людей, которые желали ему только добра. — У тебя всё в порядке, Мамору? — в библиотеке его окликнул знакомый голос. — Выглядишь уставшим.       Мисс Эмили Кайо недавно появились в их университете в качестве преподавателя биохимии, но успела полюбиться многим студентам за интереснейшие лекции, добрый нрав и всегда спокойный тон — она казалась ему невероятно уравновешенной. Такой же, как Линда. До недавнего случая.       Непосредственно как преподаватель и студент они встречались редко — Мамору выбрал её предмет из общего курса для поддержания хоть каких-то медицинских терминов в своей голове. Пересекались они же чаще как соседи за читательским столом, общаясь на определённые темы, или же она ему помогала со своим предметом. Бесплатный репетитор и приятная разумная собеседница в одном лице. Мамору несказанно повезло обзавестись единомышленницей там, где он отчаялся искать отдушину.       После Нового года ему в принципе очень везло на интересные знакомства. — Меня пригласили на свадьбу, поэтому мне стоило бы запастись литературой на дом, — признался Мамору, на что мисс Кайо удивлённо приподняла брови — видимо, подобного даже она от него не ожидала. Почему он вообще об этом говорил одной из своих преподавательниц?       Во всём была виновата чета Уайт, транслирующая ему свои установки, не иначе. — Так это же замечательно, — с заминкой ответила мисс Кайо, тепло улыбнувшись. — Тебе не стоит в самом начале семестра загружать себя. Позволь себе отдохнуть. — Я не успел утомиться, чтобы уйти в отрыв, — мягко возразил Мамору, проводя подушечками пальцев по различным корешкам. Его глаза сощурились, когда он размышлял над тем, что именно ему следовало взять. — Особенно среди недели. — О, вот оно что, — мисс Кайо наконец-то понимающе кивнула, вновь доказывая их духовную схожесть. — Мне казалось, логичнее проводить свадьбу в выходные. — Так, наверное, думают только зануды, вроде нас, — Мамору опустился на стул рядом с преподавательницей — ему было легко и приятно с ней беседовать. Почти как с компанией черных лунян. — А ребята, вроде тех, что женятся, свободны от каких-то графиков. А мне что делать? — Не каждый день приглашают на свадьбу — почему бы не развлечься? В плане, почему бы не позволить себе разок не выполнить домашнее задание? — мисс Кайо пожала плечами и оставила закладку в книге, прежде чем её захлопнуть. — Я бы тоже не отказалась побывать на свадьбе. — Наверное, на своей? — поинтересовался Мамору, упоминая слова Мины о том, что каждая девушка мечтает надеть белое платье.       Мисс Кайо на какое-то мгновение запнулась, нахмурилась, кончик её носа слегка покраснел — неужели простудилась? Но, собравшись, вполне серьёзно и несколько трагично объявила следующее: — Не думаю, что мечтаю о подобном, — её плечо дёрнулось. — Не думаю, что в принципе мечтаю.       Оказывается, как и он, мисс Кайо искренне считала, что мечтать нет смысла. Она добилась всего, правильно расставляя цели и приоритеты, и он хотел того же.

Седьмое ноября, 1995 год.

      В компании малознакомых мужчин Мамору ощущал себя несколько сконфуженно — не потому, что он социально неактивный или что-то подобное. Всё-таки к своим университетским он притёрся без каких-либо проблем, другое дело, что не хотел поддерживать с ними связи. А когда вокруг собрались не последней значимости люди, преимущественно старше него как по возрасту, так и по социальному положению, то волнение из прошлого брало своё. Он, наверное, никогда не сможет забыть о нравоучениях пресмыкаться перед высшим обществом. Как и никогда не сможет этому повиноваться, легче игнорировать. Но не когда они окружали тебя с кружками пива.       Артемис выпивал в меру, но был очень весел и без того. Их дружба с Миной была более чем обоснована, хотя он порой казался ей как старший брат или даже отец. Поучал, не так категорично, как невеста, скорее методом пряника, наставлял и помогал, чем только мог. Они были очень близки, ревность со стороны Луны и Кунсайта казалась более чем обоснованной. Но вместе с тем они были схожи между собой, чтобы задумываться о чём-то романтичном. Разве что Артур не был таким наглым, но с радостью общался со всеми, кого пригласил. И, к некоторому несчастью, очередь пала на Мамору. — Твои мысли всё ещё где-то около учёбы? — поинтересовался Артемис, чокнувшись их бокалами пива, которое почему-то не «оживилось» от вида столь радостной мордашки жениха. — Иногда ты не умеешь расслабляться. — Мне жаль, если я порчу тебе настроение, — искренне произнёс Мамору — он действительно не хотел подобного. — Напротив, я очень рад, что ты пришёл, — Артемис приобнял его за левое плечо и дружески похлопал. — Я понимаю тебя, ты их толком не знаешь, они тебя, Кунсайт отошел, и тебе неуютно. Наоборот, мне жаль, что не могу развлечь всех гостей разом.       Мамору подумалось, что будь Артемис котом, наверняка бы его белоснежные ушки уныло опустились, а взгляд стал до того жалостным, что любой бы почесал ему за ушком. Но, к счастью или сожалению, Артур Нортон был всего лишь человеком, и оставалось только дружески похлопать в ответ и заверить, что с Мамору всё в порядке. Удивительно, но когда его действительно приободрили, стало легче. — Думаю, ты легко подружишься с Джедом, — Артемис указал на ранее незамеченного соседа за столиком — до чего тихим был, Мамору даже вздрогнул при его виде. — Он тоже у нас какой-то нелюдимый. — Арт, не заставляй меня жалеть о том, что я сюда припёрся, — поморщился незнакомец, будто его ударили по голове.       Артемис, отсалютовав компании кружкой пива, неоднозначно повёл бровями и весело направился к следующему столику, словно тамада, намереваясь развлечь заскучавших мужичков. Мамору остался наедине с не особо приветливым товарищем по несчастью. Не то чтобы он сам сиял вселенской радостью, но что-то напрягало.       Джед, как окрестил Артемис, откинулся на спинку синего кожаного дивана и прикрыл глаза, которые, как Мамору успел разглядеть, отдавали грязной голубизной. Его белокурые кудри разметались по лицу, почти прикрывая веки, но не огромные мешки под глазами. Сам мужчина выглядел крепким — довольно широкие плечи, которые чётко подчёркивала синяя рубашка, будто знал, куда шел, чтобы слиться с окружающей атмосферой. А вот по его впалым щекам складывалось впечатление, что он чём-то болен — столь неестественными казались представленные черты лица. — Вы уже подружились? — к столику вернулся Кунсайт с новой порцией хмельного напитка. Опустив их на стол, он недовольно пнул Джеда кончиком ботинка по ноге, из-за чего тот недовольно дёрнулся, но глаза так и не открыл. — Как от твоего вида только пиво ещё не скисло? — Оно разве может скиснуть? — золотистая чёлка приподнялась, обнажив несколько миллиметров глаз. — Вообще не понимаю, что забыл здесь. — Твой хороший друг скоро женится, ты пришел поздравить с последними холостяцкими днями, — продекламировал Кунсайт, на что его собеседник лишь закатил глаза и всё-таки принял нормальное сидячее положение. — И ты ведь зачем-то пришёл. — Она… Она меня уговорила, — Джед устало вздохнул и принялся потирать заднюю часть шеи. Свободной рукой он схватился ещё за первый недопитый бокал пива и сделал глоток. — Сказала, что мне надо развеяться. Да и всё-таки я уважаю Арта. — Если бы не знал, о ком ты говоришь, подумал бы про Мину, — Кунсайт ухмыльнулся и тоже отпил из своего бокала. — Она всё-таки одна из немногих, кто мог вить из тебя верёвки. — Ага, только теперь это всё в прошлом, как и ещё много чего, — Джед, раздраженно сдунув вездесущую чёлку, вновь поморщился. — А это кто?       Он не совсем вежливо указал на тихо сидящего Мамору, которого подобные жесты и тон несколько возмущали — не в его компетенции позволять кому-либо к нему обращаться столь пренебрежительно. Голубые глаза пристально его осмотрели, и что-то в этом показалось довольно знакомым, но Джед быстро отвернулся, вновь поморщившись. — А, так вы всё ещё не познакомились, — будь Кунсайт более эмоциональным, наверняка бы приподнял в удивлении брови. — Это Мамору. Мамору, это — Джед. Старший братик Мины.       А вот Мамору всё-таки умел поддаваться эмоциям, и удивлённо приподнятые брови оказались на его лице. Он успел предположить, что это один из бывших кавалеров Мины, к которому ревнивый Кунсайт смог даже приноровиться, а оказалось всё совсем не так — видимо, Мамору стоило завязывать изредка обсуждать с мисс Кайо некоторые, пусть и хорошие в своём жанре, любовные романы, иначе в следующий раз чего хуже придумает.       И с приобретенной информацией в глазах мигом появилась схожесть между старшим и младшей. И сопоставились факты, почему о Мине говорили в прошлом — она сама упомянула Мамору, что старший брат в роли лучшего друга остался в прошлом. Почему-то грешным делом первые мысли были о смерти — что на самом деле неудивительно с его жизненным сценарием, — но всё оказалось куда проще. Сиблинги Айно были в ссоре. Мамору не представлял, как это быть в ссоре с Миной на полном серьёзе. — Она злится, что я не пришёл на её день рождения? — с разговором о младшей сестре Джед совсем немного смягчился, по крайней мере, не выглядел раздражительно. — Всего-то назвала кудрявым придурком, — улыбнулся Кунсайт. — Но, думаю, нам не стоит говорить, что ты явился на мальчишник.       Мамору готов был присвистнуть — насколько между этими двумя особые отношения, что Кунсайт, всегда готовый доверить жене любые тайны человечества, собирался скрывать столь нечто простое? — Приятно познакомиться, Мамору, — неожиданно перед глазами появилась протянутая ладонь Джеда. Мамору удивлённо поднял взгляд в немом вопросе. Джед всё теми же безжизненными глазами кивнул на свою ладонь, ожидая реакции. — Всё-таки то, что тебя посадили здесь, о многом говорит.       Рукопожатие было быстрым — после ответа, Джед тут же устроил руку на ручке бокала. И, казалось, более не собирался раскрывать рта, но после глотка пива вновь заговорил, обращаясь ко всем сразу: — Она уже достала тебя своими разглядываниями? — послышался смешок Кунсайта, и он принялся вытирать пенные усы. — Всё-таки моя сестра особое внимание уделяет представителям азиатской расы. Ты не подумай, я не расист — у нас мама с японскими корнями. Просто почему-то Мину это всё очень интересует. Но даже так она ещё несколько лет назад не подозревала о существовании Маленького Токио.       Который раз за вечер Мамору удивился — он-то ни при каком желании не смог разглядеть ни в Мине, ни в Джеде азиатских черт лица. По всей видимости, гены отца оказались доминантные. Уже привычный в своей ревности Кунсайт дёрнулся так знакомо, заставив Мамору начать думать о том, что первая любовь жены друга — какой-нибудь симпатичный азиат. Кажется, он снова пошел по пути любовных романов, чёрт бы побрал мисс Кайо. — Ты так занервничал, что я готов поверить, что она вновь появилась в ваших жизнях, — Джед посмеялся, но Мамору отчётливо заметил, как хриплый голос дрогнул при собственных словах. А рука со стаканом едва заметно дёрнулась, так что Джед поспешил вернуть бокал на стол. — Не думаю, что встретив её, Мина хоть как-то об этом заикнётся при тебе, — Кунсайт поджал губы, но тут же насмешливо улыбнулся, тоже обратив внимание на нервные подёргивания шурина. — И искренне надеюсь, что она более никогда не появится. — Грустно, что наши желания расходятся, — Джед обтёр колени явно вспотевшими ладонями. — Хотя наши цели практически одинаковы.       Мамору ярко ощущал себя третьим лишним в разговоре между родственниками. Даже был бы рад, появись Артемис, предлагающий спеть дуэтом в караоке, которое уже терроризировали безголосые нетрезвые мужики. Благо их столик находился поодаль основного веселья и какофонии громких звуков. И, словно материализованное желание, жених явился у их столика. — Лучше бы мы, правда, собрались в «Луне», — бухтел Артемис, явно не намереваясь тащить кого-либо из них на импровизированную сцену. Кунсайт поджал губы, но почему-то в голове Мамору фраза «я же говорила» отразилась голосом Мины. — Да и в целом не собирал столь большую компанию. Хватило бы вас, да ещё пары мужиков, и всё. На работе бы и без того проставился. Но нет, Мина настояла на обширном веселье, сказала, что больше мне не видывать белого света свободы. — Надеюсь, она это сказала не при Луне, — прозвучал взволнованный голос Мамору — боялся кровопролития. — Ох, нет, Луна… Она редко злится, и на подобные шутки всего-то закатывает глаза, правда, — поспешно заверил Артемис, стараясь обелить свою невесту, видимо, вспомнив тот случай в клубе. — Луна довольно сдержанная и спокойная, наверное, она мне послана небом для равновесия. — В вашу первую встречу она такой вовсе не казалась, — усмехнулся Джед, чокнувшись бокалами с Артемисом. — Вы в принципе оба выглядели ненормально. Так отжигать… Вы точно не курили? — Ты неисправим, — Артемис покачал головой и театрально замахнулся, но тут же опустил руку на затылок, смутившись. — Луна просто вскружила мне голову, я очень её люблю. То, как она мило выглядела в том своём желтом платье с черными завязками, то, как её снисходительный взгляд сменялся смущением… Я люблю в ней всё. И рад знать, что она любит меня, даже если в день нашего знакомства я оттоптал ей ноги. Удивительная женщина! Женщина-кошка, моя лунная богиня.       Мамору казалось, что он смутился, слушая всё это, будто предназначалось не для его ушей. И, судя по реакции остальных, ни для чьих ушей. По всей видимости, столь искренняя реакция взрослого мужчины на свою почти-жену вызывала в остальных взрослых мужчинах невероятную растерянность, между ними повисло неловкое молчание. Вероятно, Кунсайт нежно любил Мину, но он редко это выражал словами — человек действия. Джед понурил голову, запустив пятерню в волосы. Видимо, слова Артемиса вдохновили их вспомнить кого-то важного им, кого они любили. Мамору думал о том, что не знает, что такое любовь. — А ведь моя зазноба считает вас идеальной парой, — вдруг произнёс Кунсайт, уголки его губ приподнялись. Но, слегка задремав, Артемис лежал головой на столе, мурча себе под нос. — Что за человек? Сначала смущает всех, а после бессовестно засыпает, не оставляя и шанса на месть. — Мина никогда не ошибается на этот счёт, — криво улыбнулся Джед, подняв голову. — Кому бы она ни пророчила счастье или титул «пары года», она каждый раз попадает в яблочко. Истинная Богиня Любви или мисс Фортуна, не знаю. Или манипулятор с силой внушения. Взять тебя же — она явно тебя околдовала. — О, думаю, в этом есть доля правды, — хохотнул Кунсайт, удобнее устраиваясь на своём месте. — Твоя сестра действительно меня околдовала своим голосом и харизмой. Мне никогда не надоест её слушать. Мёд в ушах прочно застыл.       Если остальные расслабились — один вообще уснул, — то Мамору начал пребывать в лёгком напряжении, заёрзав на диване. Ему отчаянно хотелось отойти в уборную, а лучше вернуться домой — приходя на «мальчишник», он ожидал обсуждения «девочек» и, положа руку на сердце, не удивился бы какой-нибудь стриптизёрше в центре событий. И это смущало бы целомудренного Мамору куда меньше, чем взрослые мужики, с благоговением распевающие оды любимым женщинам. Так вообще бывало в реальности? — Ты отвратителен, — скривился Джед, но тут же рассмеялся. — Ты действительно отвратителен, потому что она… Она - это ходячая катастрофа. Но ты потерянный случай. А ты? У тебя есть подружка, Мамору? — Думаю, моей лучшей подружкой можно считать научную работу, с которой проводим дни и ночи, — Мамору пытался отшутиться, и подобное показалось ему довольно остроумным. Джед, казалось, был согласен наполовину. — Нет, я холост и счастлив. — И ни одна симпатичная девушка ни разу не запала в твоё сердечко? — Джед ехидно улыбнулся, слегка придвинувшись к жертве — он безумно напоминал младшую сестру, заставив Мамору в приобретённом рефлексе поддаться назад. — Удивительно, как Мина не подыскала тебе ещё жертву — она любительница лезть в чужую личную жизнь. — Она считает себя экспертом в любовных делах, и стоит признать, действительно ещё ни разу не ошиблась в собственных выводах, — Кунсайт дружески похлопал вернувшегося на место Джедайта, на что тот цыкнул. — Старшему братику она ведь смогла найти жертву? — Когда Мина увидела Артемиса, танцующего с Линдой, она с улыбкой до ушей продекламировала о том, что те созданы друг для друга, — издалека начал Джед, потирая заднюю часть шеи. — Что-то подобное она щебетала нашей кузине десять лет назад, когда наша семья ставила на то, что брак продержится максимум пару лет. А те до сих пор вместе. Так было ещё с десятки раз, и Мина ни разу не ошиблась. В моём случае тоже. — Ты женат? — Мамору, поддавшись атмосфере беседы за столом, с интересом уставился на Джеда, который, несмотря на саму светлость темы и заданную интригу, выглядел подавленным. — Скорее всего, — неоднозначный ответ и пожатие плечами. — Мы с Тетис несовместимы, как и сказала Мина. — Почему бы вам не развестись? — вопрос казался вполне логичным и без излишней фамильярности, но Мамору несколько не подумал, кому это говорил — незнакомому человеку, который, если столь горяч, как и младшая сестра, мог и вдарить по лицу. — Зачем травить себя там, где можно было бы этого избежать? — Не всё так легко, как на словах, Мамору, — Джед несколько стушевался, в очередной раз пожимая плечами. — Возможно, ты поймёшь меня позже.       До пробуждения Артемиса за самым отдалённым столиком повисло молчание в какофонии разговоров поблизости, приятного блюза и посапывания жениха.

Тридцать первое декабря, 1995 год.

      Подарки по идее должны быть безвозмездными и от чистого сердца — и реагировать на них полагалось с подобной же искренностью. Например, как это делала Мина: она громко щебетала в ответ на любой презент слова благодарности, вешалась на шеи, расцеловывала щёки и продолжала пищать, пританцовывая на месте, даже если бы ей подарили брелок для ключей. Поэтому вполне неудивительно, что, вручив Мамору в руки коробку небольших размеров, она одарила его выжидательным взглядом. — Там нет бомбы или чего-то подобного, всё-таки это подарок и от Кунсайта тоже, — заверила Мина, заправив светлые пряди за уши. Сегодня на её затылке красовался алый бант больше прежнего, будто она сама стремилась стать подарком. — Открывай, а не гипнотизируй, Чиба!       Мамору аккуратно распаковывал бумагу под зорким взглядом неизменной компании — семейства Уайт и теперь семейства Нортонов. Почему-то быстро избавляться от столь усердной и красивой упаковки ему казалось кощунственным, но Мина уже была наготове; возможно, она жалела, что не вручила содержимое без лишней мишуры.       Подарки могли быть актом вежливости, подхалимства, благодарности, искренних чувств и дружбы. И на любой из видов Мамору не знал, как стоило бы «правильно» реагировать. Ему искренне казалось, что спокойного «спасибо» с приподнятыми уголками губ будет достаточно. Но в данной ситуации, когда четыре пары глаз уставились на него в ожидании чуда, Мамору совершенно не знал, что делать.       Аура неловкости окружила сознание — на Рождество он не смог встретиться с компанией, которое та проводила вместе. Он нашёл тысячу и одну отговорку, чтобы не нарушать идиллию семейного бытия, будучи одиноким волком, вместо этого просидев дома за учебниками. Он пришел на вечеринку по случаю Нового года лишь потому, что тридцать первое декабря также было и днём рождения Кунсайта. Мамору пришел с одним единственным подарком для именинника, не подозревая и не допуская мысли о том, что друзья подготовили ему рождественский презент.       Мамору прекрасно знал о том, что подарки делаются на бескорыстной и добровольной основе. Но его одолело чувство стыда, что в свою очередь он ничего не может дать этим замечательным людям взамен. Даже не говоря о материальном — в плане общения. Спустя год знакомства он так и оставался закрытым и запуганным эгоистом, который пытался, но не старался стать лучше. Мамору принимал, но ничего не отдавал — не умел. Возможно, не хотел. — Спасибо, мне очень нравится.       Казалось, что произнесённая фраза была банальной и довольно избитой — так Мамору приучили отвечать на подарки в детдоме, так отвечал каждый человек из вежливости. Но то, как на него уставились остальные, пока он сжимал в руках кожаный кошелёк, пугало. — Мальчик мой, тебе никогда не дарили подарков? — жалостливо поинтересовалась Мина, привычно подвинувшись ближе. Казалось, она была готова ободряюще гладить по макушке. — С чего ты взяла? — отчасти она была права, но Мамору думал о том, что всё-таки его реакция была отчаянно скудной. — Ты так улыбаешься… — не совсем уверено пролепетала Луна, которая, несмотря на некоторое самообладание, выглядела изумлённой не меньше остальных. — Если бы я знала, что ты так умеешь, задарила подарками ещё давным-давно. — Твоя улыбка действительно заставляет задуматься о собственной ориентации, — внёс свою лепту Кунсайт, заставив Мамору ощутить прилив краски к лицу — от такого уж точно никакое самообладание не спасало. — Что ты сказал?!       Под заливистый смех Луны, которая под истеричные взвизги Мины намеревалась отбить ладонью колено посмеивающегося мужа, Мамору ощутил боль в лице. Нет, ни Мина, ни кто-либо ещё не ударил его случайно или намеренно, но что-то изрядно ныло в его лицевых мышцах. Он пытался улыбнуться происходящему, ведь разъяренная гарпия, чей громоздкий бант наполовину развалился, норовила отправить своего мужа на тот свет, не меньше.       С неким безумием Мамору осознал, что улыбался. Не происходящей потасовке великовозрастного мужчины и его лучика солнца. И даже Луна, которая пыталась не задохнуться в собственном веселье, не была причиной. Или была. Как и Артемис, в тщетных попытках пытающийся привести их компанию к благоразумному состоянию, но сам не мог не улыбаться.       Химические процессы в организме истошно пытались донести нечто простое, что стоило бы давно понять и принять. Мамору неподдельно радовался подарку в этот праздничный день. — Значит так, Мымр, — в какой-то момент Мина остановила баталии со своим мужчиной и грозно нависла над Мамору. Выцепив из его рук черный кошелёк, она уставила кулаки в бока. — Больше от меня ты не получишь ни одного подарка! Будешь мне тут улыбаться и соблазнять моего гетеросексуального мужчину! Чего ты продолжаешь лыбиться?! Я не верну тебе эту опасную штуку.       Мамору продолжал радоваться, потому что жизнь преподнесла ему разношерстных, но замечательных людей, которые почему-то назвали его своим другом. — Не волнуйся, у меня есть ещё один, — он не мог перестать улыбаться.       На мгновенье в глазах Мины мелькнул живой интерес, но она тут же свела брови к переносице и, казалось, склонилась ещё ниже. Тем временем Мамору наконец-то достал из-за спины коробку тех же размеров, что и его подарок, только без мишуры. Он вручил презент имениннику. — Да мы созданы друг для друга! — воскликнул Кунсайт, обнаружив в коробке такой же кошелёк, как тот, что находился в руках супруги. — Дорогая, тебе придётся подвинуться.       С этими словами Кунсайт действительно аккуратно отодвинул Мину, чтобы дотянуться до Мамору. Прокричав сквозь музыку «спасибо», он заключил его в мимолётные объятия, после оставив лишь ладонь на правом плече, и дружески похлопал. Почему-то Мамору не мог вспомнить, когда по-настоящему обнимался с кем-либо. Это казалось невероятно приятным. — Если бы у меня сейчас не было выступления, я бы непременно исцарапала твою смазливую морду, — некогда голубые глазища превратились в неприветливые щёлки, а поджатые губы, несмотря на препятствие, казалось, отчаянно хотели вытянуться в трубочку. — Так ты считаешь меня смазливым? — Мамору не сдержал смешка пред развернувшейся картиной. — Мы уходим! — с этими словами, предварительно схватив Артемиса за ладонь, Мина направилась к сцене. — Я слежу за тобой, Чиба.       Бросив последний взгляд на всё ещё полуобнимающуюся парочку, Мина гордо прошествовала прочь; Артемис чудом удерживал равновесие под столь сильным натиском и лёгким дурманом выпитого. Луна разразилась новой волной смеха настолько, что нисколько не возмущалась подобной фамильярностью Мины по отношению к её мужу. Возможно, узаконенные отношения притупили её чувство ревности — свадьба Нортонов и их свадебные клятвы растрогали всех присутствующих. — Она правда ревнует тебя ко мне? — поинтересовался Мамору, отхлебнув джин. В этот раз на работу первого января он не вызывался, и дозволил себе оторваться. — На самом деле, половина её поведения для меня всё ещё загадка, — многозначительно улыбнулся Кунсайт, возвращаясь в исходное положение. — Несмотря на подобное собственничество — не могу назвать это ревностью, — она контактная и общительная. В некотором роде Мина мне кажется хитрой лисицей с очень большой задницей, которой занимает два стула.       От подобного сравнения Мамору и Луна одновременно прыснули, на что Кунсайт лишь развёл руками, подразумевая, что считает это достаточно правдивым. — Возможно, здесь играет роль её эмоциональная незрелость, возможно, отсутствие семьи как таковой, — разоткровенничался Кунсайт. — А может, она будущий диктатор. Удивительная женщина с множеством граней. — Думаю, ей достался такой же алмаз, который она норовит огранить, — Мамору говорил это искренне — из собственных размышлений о том, что его друг был для него столь загадочен. — Вы вообще мне кажетесь поразительной парой. — Ты просто не знаешь всех подробностей. О, уже, — компания стукнулась стаканами и обратила внимание на сцену, где появилась Сейлор Ви с незамысловатой новогодней песенкой. — За глаза много чего говорят. И что я голубой, который прикрывается неопытной дурочкой, которой нужны деньги. Или просто я дурачок, который стал папиком молоденькой певичке, которая хочет добиться чего-то большего, чем выступления в захудалом клубе. — Ну, стоит признать, что в первом варианте причиной распространения подобных небылиц стал ты сам, — заметила Луна. — Если бы ты не навешал Мине той лапши, а некоторые особи с особо длинными ушками ничего не услышали, да не развязали длинные языки, подобного вполне можно было избежать. — Это что-то весёлое? — поинтересовался Мамору, полностью переключив внимание на собеседницу, в чьих глазах читалась неподдельная забава происходящим. У него более не получалось не поддаваться общему настроению. Не хотел противиться. — Только это всенародный секрет, — заговорщицки «прошептал» Кунсайт, приложив указательный палец к губам, которые едва заметно подрагивали в беззвучных смешках. — Но мне не хватало опыта, чтобы приударить за такой интересной девушкой, и пришлось идти на хитрость. — Ты кажешься довольно завидным женихом, — заметил Мамору, удивлённо приподняв брови — кажется, он становился свидетелем необычного знакомства. — Сложно поверить, что ты зажался перед пигалицей вроде Мины. — Боюсь, мне пришлось пойти на обман, потому что у меня был особо сложный конкурент, — уклончиво ответил Кунсайт, и почему-то показалось, что он смутился. — Я соврал Мине о том, что хочу жениться на ней ради устранения слухов о том, что я гей.       Пока Кунсайт изъяснялся в чувствах к жене, удивление всё более завладевало Мамору — если ранее он думал об этом союзе лишь как о каком-то чуде, то теперь всё казалось запредельным для его скудного сознания. По его мнению, около тридцати у человека формируется достаточно крепкое, нерушимое мировоззрение, принципы и нормы, вкусы, в конце концов. Поэтому Мамору достаточно сложно представить ситуацию, когда человеком могут завладеть сильные чувства к незнакомцу. Особенно у мужчины к мимолётной женщине. — Если Мина узнает, даже не знаю, что она сделает: прибьёт или посчитает тебя очень романтичным? — хмыкнула Луна, скрываясь за бокалом коктейля. — Хотя она довольно неглупая, возможно, сама обо всём догадалась — всё-таки ты мог выбрать кого угодно на эту роль. — Да, но у неё не было времени думать, чем я определённо воспользовался. — А что за конкурент? — вполне ожидаемый вопрос, но Кунсайт почему-то дёрнулся, не поторапливаясь с ответом. — Если ты не поторопишься с ответом, мне придётся рассказывать всё самостоятельно, — Луна продолжала веселиться над сложившейся ситуацией. Мамору сидел в предвкушении занимательного рассказа, когда Кунсайт лишь махнул рукой, давая согласие на роль рассказчика. — Ты знаком со старшим братом Мины? Джедайтом. — Да, мы пересекались на мальчишнике и вашей свадьбе, — Мамору кивнул, припоминая высокого блондина, которому не помешало бы начать высыпаться. — Думал, Мина его убьёт прямо на месте. — Они ругаются уже почти три года, но там и до этого было много заморочек, — не вдаваясь в особые подробности, начала Луна, выпрямив спину. В какой-то момент аура ликования покинула её. — Не могу всего рассказать — сама не знаю. Но если кратко, то не поделили девушку. — Девушку? — глупо переспросил Мамору, отказываясь развивать подобные высказывания самостоятельно. — Они поругались не совсем из-за делёжки, как высказалась Линда, — подал голос Кунсайт, но подобное ему отдавалось не совсем приятно — видимо, как и сама тема в целом. — Они оба очень провинились перед Рей, Мину до сих пор грызёт совесть. И в то же время они испытывали к ней определённые чувства, но, очевидно, она отвергла каждого. А я не принц на белом коне, а вовремя воспользовавшийся ситуацией человек, чтобы добиться расположения понравившейся девушки с помощью определённых ухищрений. Можно сказать, я купил хорошее отношение. — То есть, всё-таки Мина - продажная девка? — Мамору явно не подумал о том, что сказал, встретившись со стальным и суровым взглядом серых глаз. — Не совсем понимаю… — Ну, думаю, что в каких-либо других обстоятельствах Мина приняла бы материальную помощь от кого угодно, если это не Джед, — взгляд Кунсайта вновь рассеялся. — Честно говоря, не думал, что наш союз продержится. — Но Мина искренне полюбила тебя, — успокоительно заверила его Луна. — Даже если ты ей скажешь, что наврал, она продолжит любить тебя всем сердцем и душой. Не настолько велика ложь про этих геев, думается мне, что в той ситуации она бы согласилась, хоть скажи ты ей о том, что тебе просто так нужна жена. А ей приключения на задницу не лишни в любых обстоятельствах. Будут ли стоить пустые обиды о прошлом в ущерб штилю настоящего и манящему будущему? — Кажется мне, что тебе больше не надо приносить «добавки», — несмотря на слова, Кунсайт тепло улыбнулся поддержке Луны. — Когда-нибудь я обязательно признаюсь, спасибо. — Извини, что я так про Мину, — Мамору не мог не извиниться за сказанное ранее предположение. — На самом деле мне сложно представить, как она может дарить любовь кому-то, кроме тебя. — Тогда ты слеповат, друг, — хохочет Кунсайт, на что Мамору закатывает глаза, одаряя его взглядом «ты понимаешь, о чём я». — Но мне сложно не ревновать, особенно когда она невзначай называет всех подряд «смазливыми» или «красавицами».       Не успел Мамору выразить своё мнение на этот определённо толстый намёк в собственную сторону — ему казалось смешным само допущение, что Мина могла быть заинтересована в нём как в мужчине, а не объекте насмешек, так как кишка тонка пререкаться со старшими, — как упомянутая Дива вернулась с расспросами о своём выступлении. Мина успела исполнить две песни, но к своему стыду практически никто не обратил на неё должного внимания, меж тем сделав это в личной беседе. Мамору и Линда потому обошлись дежурными фразами, как-никак, а краем уха песни до них доходили. А вот Кунсайт восхищался так, словно был прикован всеми органами чувств к своей любимой — Цезарь, не иначе. — Чем вы вообще тут занимались? — проницательно поинтересовалась Мина, когда ода в её честь сбавила обороты, и она довольно устроилась под боком мужа. — Да вот, раздумывали над тем, что мне стоило жениться или выйти замуж? Не суть важно. Связать себя узами брака с Мамору, — бесстрастно выдал Кунсайт, глядя на свою зазнобу со всей серьёзностью. — Знаешь, я ведь могу и согласиться, — игриво, насколько умел, ответил Мамору, рассчитывая придвинуться ещё ближе, но Мина упала на колени мужа, намереваясь не подпускать никого ни сантиметром ближе. — Ты своё упустила.       Подыгрывать в эдаких спектаклях Мамору удалось впервые — даже в юношеские годы им с ребятами не выдавалось случая на нечто подобное. И сделал он это скорее не для поддержания общего веселья, а ради успокоения друга. Своими действиями он намеревался показать, что Кунсайт ему дорог, дорога их дружба и доверие. Ведь, несмотря на всё, так получилось, что со стороны могло на самом деле показаться, что Мина и Мамору между собой ближе, чем с Кунсайтом. Но даже так их общение редко заходило за рамки взаимных подколок, не вдаваясь в задушевные беседы. И на фоне того, что даже с Кунсайтом их не имелось, можно было сложить неправильное впечатление. — Это называется «пригрела на груди змеюку», — прошипела Мина, сузив глаза в опасные щёлки. Мамору казалось, что она сама змея и вскоре придушит его — Мина не допускала мысли, что происходящее шутка. — Я думала, мы друзья, а ты решил увести моего мужа?!       Более всего удивляло то, как за этот несчастный вечер не задохнулась Луна, которую накрыла очередная волна истерического смеха. Мамору начало казаться, что все издевательства над бывшей Айно — пик хорошего настроения для Луны. До чего коварная женщина скрывалась под видом обаятельной и безобидной девушки. И, смотря на то, с каким рвением Мина собиралась его умертвить, невзирая на её миловидную внешность, Мамору начал подумывать о том, что все женщины зловредны и жестоки. — Мы должны найти тебе подружку! — в какой-то момент Мина перестала брыкаться и с полной серьёзностью глянула в глаза Мамору, заставив его съежиться. — Тогда ни у кого не останется сомнений на твой счёт! — Дорогая, не тебе решать в этом вопросе… — Кунсайт искренне пытался облагоразумить супругу. — А мне это кажется дельной идей, — на слова Луны обернулись все остальные в немом вопросе, даже Мина, которой стоило бы радоваться внезапной поддержке. — Я не в плане, что должна решать за него Мина… Но было бы здорово дружить парами, вам не кажется? Особенно если Мамору приведёт в нашу компанию зажигалочку — нормальная девушка сбежит сразу. — Дельная мысль, сладкая! — Мина, вскочившая на ноги, встала в воинственную позу, не сулившую ничего хорошего. — Три на три. Три зануды и трое нормальных. Мне нравится. Мамору, мы сейчас же идём искать тебе подружку! — Отпусти меня, ради всего… — протестующим тоном начал Мамору, но в столь миниатюрной девушке оказалось невероятно много сил. Или он достаточно выпил, чтобы поддаться. — Просто представь, как будет здорово, когда в следующий новый год нас окажется шестеро! — ликующе продолжала Мина, медленно, но верно продвигая Мамору к танцполу. — В вопросе пополнения ты прекрасно справишься и со своим мужем, — буркнул Мамору, и вспыхнувшая, словно маков цвет, Мина неожиданно отпустила его.       Он упал на диванчик, радуясь, что не снёс ничего за собой. Мина, впервые оказавшаяся перед его лицом в столь неловком положении, бухтела о том, что им ещё рановато задаваться вопросами, касающимися детей. Видимо, желая смутить оставшуюся компанию, она бурно говорила о том, что они с Кунсайтом пока что только в тренировочном режиме и им достаточно этого.       Сам Кунсайт, скрыв лицо за широкой ладонью, сидел, понурив голову, молясь о том, чтобы это скорее прекратилась. И даже Луна не разразилась новой волной смеха, лишь закатывая глаза. Пожалуй, один Артемис пытался всё вернуть в норму, уговаривая Мину уйти танцевать. Мамору, не желающий задумываться о своей личной жизни, мысленно порадовался, что его оставили в покое. Ненадолго, но в покое. А подбадривающие хлопки от Кунсайта красочно заверили, что вопросы ревности улажены.

Второе января, 1996 год.

      Пластырь то и дело норовил отклеиться, нервируя и без того удручённого Мамору. И при каждом прикосновении ссадина отдавалась тупой болью, вызывая из груди очередной стон. Сожаления о выходе на смену едва ли не впервые посетило голову Мамору, когда он весь побитый был вынужден поднимать зад и тащиться на работу, когда хотелось отлежаться. Хотя бы немного. Всё равно никого нет, что доказали три часа работы, за которые никто не объявился. Он плевать хотел, что на часах всего лишь одиннадцатый час утра, он всего лишь желал, чтобы что-нибудь притупило боль не только в лице, но и во всём теле.       Новый год они отметили весело. Стоило Мине уйти танцевать, как она наткнулась на неприятности даже в присутствии Артемиса, хотя тот честно заверил, что отошёл в уборную, когда всё произошло, о чём невероятно жалел.       Оставшись наедине, красивая девушка оказалась в некой опасности в кругу подпившего контингента, и от навязчивого внимания не спасал даже факт супружества непосредственно с начальником заведения. Мамору и сам успел убедиться, что чрезмерное употребления алкоголя могло снять любые предохранители и притупить инстинкт самосохранения. Что и случилось с тем несчастным, что удумал приударить за Миной.       Мина, как оказалось, была девушкой не робкого десятка и на корню пресекла любые приставания в свою сторону. И решила она это довольно радикально — ладонью по лицу. А ненавязчивый ухажер оказался вовсе не джентльменом — невзирая на сам факт его состояния и неприличные заигрывания — и не остался в долгу. Отвесив Мине не менее сильную пощёчину.       Память услужливо стёрла большинство воспоминаний той ночи — Мамору в красках мог припомнить только самое начало, когда бросился вслед за Кунсайтом, едва они заметили потасовку. Вместе с незадачливым ухажером к «перевоспитанию» почти обычной девушки присоединилось ещё несколько таких же недалёких бугаев. Они не успели так или иначе навредить Мине, вовремя подоспела охрана, услужливо вызванная неравнодушными отдыхающими, которые от шока протрезвели. Но в какой-то момент Мамору мог поклясться, что Кунсайт справился бы самостоятельно — настолько пылал праведным гневом за свою любимую.       Со временем потасовка превратилась в общее «веселье». Посетители, пребывающие навеселе, решили, что набить морду близстоящему человеку занятная мысль. И в конечном итоге получилось так, что Мамору пришлось оберегать Мину, пока Кунсайт вместе с охраной разбирались — набивали друг другу морды — с обидчиками.       Получив несколько раз в челюсть, Мамору вкушал металлический привкус с некоторым наслаждением — это очень напоминало юношеские годы, когда они с ребятами нешуточно могли подраться между собой или с богатенькими мальчишками, заявившимися во двор их сиротского дома. И, нанеся несколько ударов в ответ исключительно в целях самообороны и сохранности Мины, позволил себе улыбнуться, словно мальчишка.       И теперь, восседая на асфальте подле мастерской под неожиданно слепящим солнцем, будучи весь в ссадинах и синяках, Мамору тихонько сокрушался о том, что поступил опрометчиво. Они все поступили несколько опрометчиво, исходя из того, что основной зал клуба находился теперь в непригодном состоянии. А обиженные «джентльмены» умудрились привнести некоторые изменения и во внешней стороне здания. «Черная Луна» закрылась на реконструкцию, а Кунсайт обещался превратить своё детище в путное место с усиленной охраной, куда бы подобный сброд не смел завалиться.       Самым приятным в данном приключении, пожалуй, было раннее утро первого января, когда Кунсайт уселся рядом с Мамору на ступеньки и, сжав его плечо что есть сил, заговорил шепотом: — Я невероятно ценю тебя, Мамору. Спасибо за помощь. — Да было бы в чём, — Мамору отмахивается, смущённый словам, которые слышит впервые. — Тебе спасибо за всё. — Ты защитил самое ценное, что у меня только есть.       Воспоминания заставили Мамору вновь улыбнуться — спустя год он счёл достойным назвать себя другом столь удивительному человеку. Он готов был называть себя тугодумом, раз так долго ходил вокруг да около, но оно того стоило. И то, что он не сбегал и шёл навстречу, уже о многом говорило. Мамору невероятно льстило, что его принимали со всеми причудами, а он в свою очередь платил тем же. Да и что греха таить, эти люди ему невероятно нравились, каждый по-своему. И получить по лицу за жену друга ему не составляло труда.       Подставляя лицо солнечному теплу, жмурясь от яркого света, Мамору размышлял о том, что быть настолько структурированным ему более не нравилось — в конечном итоге все планы шли коту под хвост, едва на экране мобильного высвечивался номер кого-либо из безумного квартета. Или они лично не заявлялись перед его лицом, будто никто из них не знал слово «работа», и тащили гулять. В конце августа, увидев его хандру, на несколько дней они даже съездили в соседний штат к океану, будто того, что рядом, не было достаточно.       Подумывая о том, чтобы начать быть более гибким и научиться плыть по течению, Мамору не сразу заметил, как вместо солнечного света перед ним появилась девушка, чьи бирюзовые волосы казались почти голубыми, словно пытались заменить облака на небосводе. Она смотрела на него с неподдельным интересом, чуть склонив голову и прикусив пухлую губу.       Неотрывно глядя в глубокие синие глаза, Мамору призадумался о том, что поспешил сравнивать волосы девушки с небом — они самое настоящее море или прибойная волна. И снова эти поэтичные мысли и сравнения, которые стали ему присущи после знакомства с Эмили Кайо. И теперь перед ним оказалась её младшая сестра — он вспомнил её не сразу, они встречались всего однажды, он не мог вспомнить и имени.       Вместо этого память, как ни странно, услужливо подбросила слова Мины о том, что ему стоило обзавестись подружкой. Вспомнилась магия Нового года и встреча с Кунсайтом, вселяющая в Мамору надежду, что данное время года и место встречи более чем судьбоносное, незачем сбегать. Особенно когда девушка напротив — невероятно утончённая и красивая, словно вышла из морской пены, чтобы предстать перед ним.

Шестое марта, 1996 год.

— Что можно подарить девушке на день рождения?       Артемис поперхнулся чаем так, что потекло из носа, Луна тут же подала ему несколько салфеток, не скрывая собственного удивления. Мамору хотелось красноречиво закатить глаза или куда-нибудь уйти — будто он им рассказывал о своих планах по ограблению банка, не меньше. Благо хоть не смущался и не краснел, словно малец. Но, собственно, по этой причине он и пришел к Нортонам — будучи почти ровесниками, перед ними в подобных вопросах было не столь неловко.       Что нельзя говорить о его предположительной реакции на Уайтов — Кунсайт обязательно бы одарил его отеческим взглядом, кивая своим думам, и после огорошил бы лекцией о сложности взаимоотношений с женщинами, не забывая о философских речах о бытии; Мина же не отцепилась бы до тех пор, пока Мамору не упал бы замертво оттого, что из него вытрясли не только ответы на все интересующие вопросы, но и саму душу. Прийти к Нортонам казалось самым разумным решением.       Артемис был старше на три года, Луна на два, Милена Кайо, которой искался подарок — его ровесница. Лучших собеседников, чем люди примерно твоего возраста и интересов, не могло и быть. А миниатюрная и утонченная Луна чем-то походила на Милену, а Артемис в свою очередь прекрасно осознавал, чем можно порадовать таких девушек. Осталось подождать, пока они переварят полученную информацию и представят ценные знания. — Подари ей украшение, — пожала плечами Луна, возвращаясь на своё место за столом. — Мы её знаем? Просто сложно придумать подарок тому, кого не знаешь. — Нет, но я вас обязательно познакомлю, как выдастся случай, — пообещал Мамору, ложечкой разламывая кусок торта — Луна готовила божественно! — У неё сегодня день рождения, и я понял, что приду с пустыми руками. Но тем самым пришло озарение, что я практически о ней ничего не знаю. Точнее, вроде как знаю, и достаточно, но не дарить же мне ей новую скрипку. Украшения… Чтобы дарить кольцо, надо знать размер пальца… — Стоп-стоп, — Луна старалась прекратить словесный поток, продолжая поражаться сказанному. — Во-первых, кольцо не дарится просто так… — Друг, неужели ты влюбился? — Артемис без зазрения совести перебил супругу, заставив Мамору зависнуть от его слов. — Не думаю, что умею всё это различать, но, если верить книгам, то возможно, — он быстро совладал с собой — всё-таки ожидал подобного вопроса.       Мамору достаточно размышлял о своих чувствах к Милене Кайо, которая появилась перед ним январским утром, словно дива. Она ненавязчиво заплывала в недра души, оставляя множество поводов для раздумий, а некоторым семенам, которые посеяли его друзья, предоставила воду для их восхождения.       Почва оказалась пригодной для того, чтобы на ней взошли любовные чувства. Мамору не планировал этого так рано, не хотел торопиться, но он обещал себе стать более гибким, и когда смог это принять по-настоящему, появилась Милена. Красивая, образованная, с потрясающим голосом и чарующей игрой на скрипке, а что более важно — она разделяла его взгляды на мечты, понятия о счастье и жизни. И, несмотря на занятость, предложила неоценимую помощь в написании диплома, тем самым исключая один из препятствующих отношениям фактор. — Это здорово, что ты смог открыться кому-нибудь, — Артемис дружески похлопал его плечу и широко улыбнулся. — А насчёт подарка — девушки обычно рады любой безделушке, для них главное внимание, и всё такое. — Ага, щас, — фыркнула Луна, скептически выгибая бровь. — Какое же банальное заблуждение, да ещё и от человека, за которого я умудрилась выйти замуж! Мамору, украшение — отличный подарок, но не кольцо. Что она обычно носит, её любимый цвет? — То есть, хочешь сказать, что ты недовольна моими подарками? — искренне удивился Артемис, его правая рука так и застыла в воздухе вместе с ложкой. — Но ты же всегда радовалась! — Конечно, радовалась, — устало вздохнула Луна — она явно не пребывала в восторге, что её прерывали второй раз. — Но ты не сразу научился дарить хотя бы не бесполезное барахло — скажи на милость, что мне делать с носками из детского отдела? — Я малость недооценил размер твой стопы — ты ведь такая маленькая и хорошенькая! — Артемис, словно нашкодивший котёнок, чуть сжался и неловко почесал шею, Мамору успел заметить, как смущённо дёрнулись губы Луны, но она быстро совладала с собой. — И ты даже помнишь… — Конечно, я помню всё, что ты мне дарил, и мне, правда, был приятен каждый твой подарок, — нехотя — скорее из вредности — призналась Луна, отведя взгляд чуть в сторону, взволнованно сжимая ручку чашки. — Но это мы, а у Мамору совсем другая девушка! Ну так что? Что она там любит?       Мамору немного выпал из реальности, почувствовав в происходящем моменте нотки интимности, и старался слиться со стулом, на котором сидел. Но не получилось, внимание вновь обернулось в его сторону, а сам он задумался — он не настолько хорошо знал именинницу. Они общались редко — она пропадала в филармонии, а он пытался совместить учёбу, работу, посиделки с друзьями и работу над дипломом и несколькими научными проектами. Благо, организованность и рациональное распределение времени спасало. Но, как бы прискорбно ни звучало, в его расписании отсутствовал пунктик «Узнать, что любит Милена Кайо». — Думаю, ей нравятся платья и бирюзовый цвет, — не совсем уверено выдал Мамору, упоминая цвет волос Милены и факт того, что за всю зиму так и не увидел её в брюках или джинсах. Она оставалась леди в любое время года, и почему-то это подкупало. — Она играет на скрипке, я был на одном из концертов. Но не дарить же мне ей скрипку? — А что ты ей дарил на Валентинов день? — продолжала допытываться Луна, позабыв, что ещё недавно отчитывала мужа. — Если вы тогда уже встречались, конечно. — Не думаю, что мы встречаемся, — Мамору пожал плечами. — Ничего не дарил, а должен был? — Ну, если тебе нравится эта девушка, то, наверное, должен был, — былая уверенность покинула Луну, она смотрела на него, словно увидела то, во что долго и упорно не верила до этого момента. — Ладно, опустим этот момент. Если вы не пара… — Как это «не пара»? — глупо переспросил Артемис, в упор уставившись на Мамору зелёными глазами. — А на кой чёрт ты ей ещё подарки собираешься нести? — Она мне нравится, но не уверен, нравлюсь ли ей я, — поделился своими чувствами Мамору, осознавая, что впервые произносил подобное вслух. — Всё-таки она уже состоявшаяся в жизни девушка, к тому же, красивая. Уверен, что у неё сотни других претендентов.       Артемис и Луна переглянулись, после чего понимающе кивнули и придвинули свои стулья ближе к нему. Хитро улыбнулись друг другу, Луна обняла Мамору за плечо — и почему каждый норовил облюбовать это место?! — и хитрющим тоном заговорила: — Мой дорогой, если так думать, останешься один-одинёшенек. — Девушек, конечно, много, но они очень переборчивы, — во второе ухо тем же тоном вещал Артемис, а Мамору задумался о том, что фраза «мужа и жена — одна Сатана» наконец-то нашла законных обладателей. — Поэтому всего-навсего признайся своей Незнакомке. — Ты можешь доверять мамочке — она желает тебе наилучшего! — заверила Луна, продолжая улыбаться.       Мамору не хотел обращаться за помощью к Уайтам, зная, что Кунсайт начнёт вести себя по-отечески. Мамору пришёл к Нортонам и нашёл не менее заботливую «мамочку», которая собиралась устроить ему личную жизнь. Иногда грешным делом он подумывал о том, что двум семейкам стоило бы махнуться супругами да жить в гармонии и понимании. Но он явно мало что в этом понимал, поэтому засунул своё никому не нужное мнение куда подальше и поддался обработке «мамочки». В конце концов, у него оставалось не так много времени, чтобы найти подарок — Милена ждала его в оговоренном месте ровно в семь часов вечера.

Семнадцатое мая, 1996 год.

— Знакомьтесь, это Милена Кайо — моя девушка.       Они начали встречаться относительно недавно — где-то больше месяца назад, когда Мамору решился на серьёзный шаг. В день её рождения они так и не увиделись из-за её внезапной встречи со спонсорами, но когда это случилось, он собрал всю свою решительность и вместе с браслетом, который помогла выбрать Луна, таки озвучил свои чувства. И настал момент, когда он принял решение познакомить своих самых близких с той, которой ещё предстояло стать самой близкой.       День рождения Линды казался ему идеальным моментом, ведь именинница сама настояла на этом, желая познакомиться с будущей «невесткой» — кажется, шутки о «приёмных родителях» медленно, но верно переставали быть как таковыми. — Привет, я Мина, приятно познакомиться, — Мина, выглянувшая из-за угла, бросилась обнимать Милену, заставляя Мамору напрячься.       Они с Миленой во многом были похожи — сдержанные, уравновешенные, спокойные. Поэтому люди-ураганы, подобные Мине, дезориентировали. И если Мамору привык ко всему этому — деваться было некуда, — то Милена замерла, а её ничего не выражающее лицо несколько пугало его. Объятия Мины не длились вечность, она так же быстро отлипла и вернулась на место возле мужа. Милена же так и застыла с приподнятыми руками, заставляя Мамору задуматься: она хотела обнять в ответ или отстранить? — Мне тоже очень приятно, — она собралась и улыбнулась лёгкой улыбкой, которая и вызвала уважение Мамору. — Могу ли я отлучиться в дамскую комнату? — Да, конечно, назад и направо, — Луна улыбнулась не менее приветливо и, когда Милена скрылась за поворотом, тихим голосом обратилась ко всем сразу: — Она довольно милая и вежливая. — Но она совсем не подходит Мамору, — Мина, чьё лицо ещё несколько минут назад лучилось теплом, скучающе подпёрла голову. — Она кажется очень скучной. Мне не нравится. — Дорогая, стоит разделять понятия «мне не нравится» и «не подходит кому-либо», — попытался сгладить её слова Кунсайт, но Мамору всё равно это не нравилось. — Слушай, мне всё равно, чувствуешь ты пары или нет, и прочая ерунда, но не вздумай этого говорить при Милене, — несколько раздражённо выдал Мамору, нахмурившись. Он не для того знакомил друзей со своей девушкой, чтобы выслушивать подобное. — Это не тебе решать. — Я и не пытаюсь за тебя решать, — на какое-то мгновение Мина смутилась — это было видно по вжавшейся в плечи голове. Но она почти сразу уверенно продолжила: — Я просто поделилась своим мнением! В конце концов, я ведь Богиня… — Нет, Мина, ты не Богиня Любви, ты просто суёшь свой нос, куда тебя не просят, — он вспылил едва ли не впервые — сам не знал, почему его так задели её слова. Неужели настолько обидно, что его выбор не одобрили?       Они заткнулись радикально — Линда отвесила подзатыльники одному и второй, при этом выглядела она вовсе не радостной и счастливой, как и положено было в день рождения. Напротив, некогда голубые глаза потемнели, отражая весь настрой владелицы — она зла, и это не шутка. Если бы не некий стыд, Мамору бы взглянул и на Кунсайта, во взгляде которого наверняка бы прочитал упрёк. Но в действительности он лишь выглядел устало, но не осмеливался сказать и слова, боясь кардинальных ссор.       Пригласить девушку на день рождения Линды больше не казалось Мамору занимательной идеей — когда Милена вернулась, они все поддерживали непринуждённую беседу, мило улыбались друг другу, в то время как отдалённо на лицах отображались мысли поскорее закончить это собрание. Мамору немного злился на Мину, потому что с её подачи в глазах Луны не было и намёка на веселье. И вместе с тем злился на себя — он не должен был приводить Милену на день рождения человека, которого она не знала, и где саму её никто не знал.       Тем же вечером Милена тактично заметила, что его друзья странные.

Июнь, 1996 год.

      Она не смеялась над его неопытностью.       Милена в принципе очень редко смеялась — чаще она едва уловимо улыбалась уголками губ, чему у неё научился Мамору. Всякий раз, когда у неё проходило выступление, он был рядом, сидел в передних рядах, наблюдал за движением её руки, как она создавала чарующую музыку. Мамору был уверен, что девушка, способная создавать своими руками волшебство, обладала богатым внутренним миром.       Он в этом убеждался всякий раз, когда они общались за чашечкой кофе в модном кафе, которые она любила. На самом деле он был несколько рад, что клуб Уайтов реставрировался — он не мог её туда привести, но и не мог теперь разгуливать там большинство свободных вечеров. Мамору нравилось вести с ней светские беседы — она поразительно походила на свою старшую сестру в этом плане, только в ней было что-то такое, что хотелось познать всем естеством.       Оказавшись в одной кровати, она не смеялась над его неопытностью — направляла, брала на себя большую часть, поддерживала. Милена в целом его очень поддерживала: в написании диплома, его защите. Она казалась ему невероятно надёжной и прекрасной. Уж кого и хотелось назвать Богиней — так это её. И из сотен мужчин она предпочла быть с ним, и Мамору это невероятно льстило. Уверенность, которую он приобрёл с дорогими друзьями, эта женщина лишь подкрепляла одним своим присутствием.       Жизнь наконец-то заиграла для него по белым клавишам, полностью позабыв о чёрных. Мамору невероятно радовался тому, что сдержался, стерпел тёмную полосу и наслаждался происходящим.       Ему удалось устроиться в престижную компанию тестировщиком-дизайнером; в его объятиях находилась потрясающая девушка; жизнь наградила друзьями, которые его ценили. И он ценил всё, что ему дано. Нет. Он ценил то, для чего также и сам постарался, сильно постарался. Мамору раздумывал о том, что определённо заслуживал хорошего финала для себя.

Август, 1996 год.

      Он сделал ей предложение.       У Мамору был твёрдый и уверенный план на жизнь — отучиться, занять хорошее положение в рабочей сфере, а после обзавестись семьей, которой сможет дать всё на свете. Все его цели мало-помалу свершались, а иногда даже быстрее, чем он мог представить. Он был слишком практичным, но старался сгибаться под обстоятельства, принимать новые неожиданности с достоинством.       Мамору не считал себя глупым или наивным — разве что совсем изредка, с подачи других людей. Особенно под взглядом голубых глаз — будь то осуждение от Мины или нескрываемое раздражение в глазах Усаги Цукино, которую он встретил спустя долгое время, когда прилетел в Токио, как ему бы хотелось, в последний раз.       Прилетел, чтобы посетить могилы родителей, которых никогда не помнил, и сообщить о своём желании жениться. Милена же говорила о том, что нет никакого смысла просить её руки у её никчемного отца.       Они были похожи. Милена нравилась Мамору не только всеми различными качествами, но и тем, что она без каких-либо раздумий приняла его позорное прошлое. Более того, она вовсе не поняла, чего он стеснялся. И поделилась тем, что на протяжении многих лет чувствовала себя сиротой при живых родителях.       Милена с придыханием делилась о том, что для родителей важнее была работа, нежели она. Рассказывала о том, как чувствовала себя неисправным инструментом, который всячески старались настроить под себя. А когда она рассказывала о безразличии своей старшей сестры, у Мамору пошатнулась вера в Эмили Кайо. Вдруг она показалась ему именно такой, какой её описывала Милена — такой же, как их строгая мать, карьеристкой и бездушной.       Но Мамору быстро отмёл эти мысли — Эмили не виделась ему такой за всё время, что они провели вместе. И всё-таки они росли в одной семьё, почему же отрицалась мысль, что Эмили была такой же жертвой родителей, как и Милена?       Они поссорились тогда. Впервые. Как оказалось, Милена очень чувствительна к теме семьи, а в особенности того, что касалось старшей сестры — тогда впервые Мамору смог наблюдать на всегда правильном лице отрицательные черты. Гнев, раздражение. А ещё небывалый страх, плескающийся на глубине голубых глаз. И в этот момент она ему показалась невероятно живой и ещё прекраснее.       Откуда в нём тяга — или правильнее сказать, фетиш? — на отрицательные эмоции?       В какой-то момент ему искренне показалось, что создать семью с девушкой, не знающей семейного тепла — лучшая идея на свете. Они бы восполнили друг в друге все те пробелы, что образовались далёкие годы назад. А в том, что она хотела семью, он был уверен стопроцентно — иногда он в ней видел собственное отражение.       Когда Мамору в очередной раз пришёл помочь с отстройкой клуба, который теперь будет называться «Белые Касабланки», он ненавязчиво упомянул, что в следующий раз надеется сюда прийти со своей женой. Кунсайт искренне его поздравил, Мина едва ли не впервые обошлась без комментариев, тем самым оставив осадок. — А вы не спешите? — в этот раз не смогла промолчать Луна, тревожно взглянув ему в глаза. — С чего такая спешка? Брак… Это же не игрушки. — Я хочу создать с ней семью, поэтому женюсь, — пожал плечами Мамору, продолжая нести свою ношу. — Брак — это не только создание семьи, — ворчливый тон Луны вновь вернулся. — Достаточно ли ты узнал её, чтобы связать с ней свою жизнь? Достаточно ли комфортно вам вместе? Ты выглядишь таким зажатым рядом с ней… — Думаю, что достаточно, — уверенно ответил Мамору. Но что-то в нём дёрнулось, голос осел. — Эм, я на самом деле выгляжу зажатым? — О, будто она тебя в узде держит, — Артемис, не совсем понимающий настроение разговора, выдал всё с шуточным тоном. — Солдатик, который ходит по струнке. Скажи, она тебя наказывает дома, если ты слишком громко дышишь? — Нет, — глупо ответил Мамору, нахмурившись. — Не замечал. А ты что скажешь?       Мамору повернулся в сторону Мины. Она уже один раз сказала, что не видит в них пару. Но прошло время, они узнали друг друга получше, у них было ещё несколько совместных встреч. Почему-то ему было важно её одобрение. Она выглядела необычно — не улыбалась, даже глазами, ни одной хитринки. Молча выполняла часть своей работы, будто потухла. — А я скажу, что хочу быть подружкой невесты! А то Луна мне не разрешила, может, твоя невеста будет благосклонна ко мне? — она лишь прикрыла глаза, но тут же будто вспыхнула, произнося всё это. — Я поговорю с Миленой, — Мамору опешил, но она заставила его улыбнуться.       Мог ли он считать её слова за одобрение от самой Богини Любви?

Ноябрь, 1996 год.

      Несмотря на то, что Мамору сделал быстрое предложение — хотя вряд ли его просьбу можно было назвать предложением, — он всё-таки старался не спешить с самой свадьбой. Но Милена захотела иначе. Она желала как можно скорее стать его женой, предвкушала это. И занималась подготовкой самостоятельно.       Мамору смущало лишь одно — брачный контракт, на котором настаивала Милена. — Зачем он нам? — недоумённо интересовался Мамору, глядя на бумаги, которые уже заполнили и принесли лишь для его подписи. Рядом уже стояла чётко выведенная подпись Милены, которая по этому договору намеревалась навсегда оставаться Кайо. — Это лишь формальность и хороший тон, — Милена взглянула на него через отражение в зеркале. Она прихорашивалась, хотя они всего лишь собирались проверить ресторан. — Чтобы в случае чего никто из нас не остался с носом. — Тебе не кажется, что такими вещами ты только настраиваешься на будущий развод? — Мамору всё ждал, когда она обернётся на него. Но Милена продолжала расчёсывать свои бирюзовые волосы. — Ты мне не доверяешь?       В Милене ему нравилось достаточно вещей. Некоторые из них — самостоятельность и упорство. Несмотря на любые продвижения со стороны отца, Милена могла похвастаться тем, что справлялась по большому счёту из-за своей привлекательности, харизмы и внутреннего стержня. Эта женщина целенаправленно шла по любым головам, чтобы достичь желаемого. У них были одинаковые ценности и понятия, они делали их ближе. Но иногда они казались настолько чужими, что Мамору оставалось лишь отгонять от себя эти мысли. — Конечно, доверяю, — она всё-таки оторвалась от собственного отражения и приблизилась к нему, прикоснулась к волосам. Поправила его причёску. — Ты извини, что я такая пугливая… Мои родители… — Да, прости, — Мамору сдался под её пальцами и волшебными словами. Он помнил, как она боялась повтора судьбы своих родителей. Ему оставалось лишь собраться с силами, чтобы перевернуть её мировоззрение. — Но ты ведь пригласишь родных на свадьбу? — Нет, — Милена отчеканила это холодно и тут же убрала руку с его волос, разворачиваясь спиной. — Я не хочу видеть их на самом счастливом дне моей жизни. Эмили ещё ядом всё затопит от зависти. — Ты пригласила множество гостей, но никого из семьи, разве это правильно? — Моя семья — только ты! Мне больше никто не нужен, понимаешь? — она обернулась к нему с укоризненным взглядом. — А гости… Это всё для поддержания моего образа, понимаешь? — Мне казалось, что твоей подружкой невесты будет Эмили, — Мамору тяжко выдохнул, наблюдая за тем, как она дёрнула плечом. — Но раз так, я не особо-то против. Мина очень хотела бы ею быть, раз тем более ты уже дружком выбрала своего менеджера… — Это кто? — Милена непонимающе склонила голову, нахмурившись. — Мина Уайт, жена Кунсайта, — добавил Мамору, понимая, что его невесте приходится нелегко. — Милена, мы ведь столько раз уже вместе пересекались… Не так давно у неё был день рождения. — А, та безвкусная блондинка, — она махнула рукой и вернулась к своим сборам. — Дорогой, иногда у тебя отсутствует чувство прекрасного — куда ей стоять рядом со мной? Да ещё и в такой день. Мы едва знакомы. Подружка уже давно выбрана — Кристин, мы с ней обедали на прошлой неделе, ты должен помнить.       Мамору многое хотел сказать — и что сам едва знаком со своим дружком, и что Мина не так плоха, как кажется, впрочем, все его друзья отличные люди. Но он всегда находил оправдание поступкам Милены — как когда-то находил их для себя. Он понимал, что в глубине души она напуганная и не такая уверенная, как хочет казаться — особенно он это знал, когда она во сне звала свою старшую сестру. Мамору надеялся, что сможет сгладить её переживания, и она сможет почувствовать себя рядом с ним свободнее, как когда-то ему помог Кунсайт и компания.       Рассуждая о свадьбе, Милена счастливо разглогольствовала о том, что это праздник в первую очередь для невесты — все взгляды будут прикованы к ней, её платью, причёске и прочему. И Мамору шел на уступки, лишь потому, что ему самому это всё не было необходимо, а порадовать свою невесту — что могло быть лучше? Ему было достаточно расписаться, поэтому не отпирался от идеи, что всё торжество для Милены. И был согласен играть по её правилам, пусть и не без внутренних коллизий.

Декабрь, 1996 год.

      Ему грозились судом.       На своём рабочем месте Мамору чувствовал себя более чем комфортно — он не предавался сожалениям о медицинской сфере, отдавая всего себя компьютерной. С коллегами он чувствовал себя спокойно, но подружиться с кем-либо не стремился, да и некогда было с их загруженным графиком и множеством планов. Здесь всё кипело наверняка как в аду — вечные перестройки дедлайнов, внезапные заказы и проекты. Мамору с его внутренней педантичностью было несколько тяжело — он хотел, но не особо научился быть гибким. По крайней мере, старался как мог, иначе мог вылететь с работы.       Он был женатым человеком — на его работе это почему-то особо ценилось. Начальник был семейным человеком. Наверное, именно поэтому он так часто отсутствовал на рабочем месте, а после возвращался, огорошив новостями. Мамору старался не столько не для себя — для своей новообразованной семьи.       С Миленой они продолжали жить в её небольшой квартирке, куда он переехал после её настоятельных просьб где-то в начале августа. Она сокрушалась по поводу того, что ввиду их занятости они мало проводят времени вместе, и ей нужны хотя бы вечера для душевного успокоения. Мамору не испытывал желания всегда быть рядом, но не имел ничего против коротать ночи в её объятиях.       А недавно она заговорила о покупке дома — она хотела нечто помпезное и роскошное, как и она сама, думал про себя Мамору. Его более чем устраивала её квартира в плане размера. С другой же стороны была мужская гордость — ему было несколько стыдно, что семейное гнёздышко предоставила жена. Как бы ни хотел избавиться, Мамору всё-таки был воспитан азиатским менталитетом, и он мужчина, который по факту ничего не дал своей женщине. Милена отшучивалась тем, что в этом нет ничего странного или постыдного. Мамору же подъедал стыд и подбитая мужская гордость.       Поэтому, когда ему предложили возможность принять участие в весьма хорошем проекте за отличную выплату, он согласился, не раздумывая. Потому что Милена, так легко говорящая о том, что она сможет тянуть их двоих, не понимала его чувств. Мамору желал дать ей всё, что она хочет — её самостоятельность в этом плане ему очень не нравилась. На кой чёрт он ей сдался в таком случае, если она могла позволить себе всё сама?       Мамору по такому случаю брал много сверхурочных — работать дома у него бы не получилось. Слабый компьютер, который ему давно стоило заменить, жена, желающая получить внимание, если сама не возвращалась под полночь. Она работала на износ, как и он.       С её подачи они уже выбрали домик своей мечты и усердно работали для его приобретения. И дальнейшего содержания, думал про себя Мамору, припоминая, что Милена белоручка, которой не нравится заниматься домашним бытом — они трапезничали либо в кафе, либо едой на заказ. А прибраться раз в неделю Мамору не составляло труда. Иногда они это даже делали вместе. Милена щебетала о клининговых услугах.       В стремлении получить больше, удержать свою гордость и достоинство, Мамору в своё время не смог всё обдумать как надо, когда ему предлагали такого рода работу, основывающуюся на внерабочем контракте. Никакого договора не составлялось, всё происходило на словах и энтузиазме, поэтому, когда проект был готов, Мамору опрокинули, едва подвернулась возможность.       Тягаться не было смысла — у него после изнурительной работы не осталось ни запала, ни желания. После недавней ссоры с женой не было желания возвращаться в квартиру к покупной еде и вопросам о том, как дела. После ссоры с друзьями из-за жены не оставалось людей, которым он мог бы поплакаться. Очередной фонарный столб стал ему единственной опорой и поддержкой.       Мамору старался быть гибким, и это привело его к невообразимому кошмару. Он написал заявление на увольнение, подписал все нужные бумаги на передачу авторства проекта, получил расчёт и шел по улицам города свободы, как никогда прежде ощущая себя скованным. Он думал о том, что придерживаться планов было не такой плохой идей. И что спешить в чём-либо не было необходимости.       Тягости работы и собственной неудачи не так сильно тяготили, как давили тонкости взаимоотношений с близкими людьми. Мамору горько усмехнулся, провёл ладонью по лицу и подумал о том, что ещё несколько лет назад, которые пролетели невероятно стремительно, он и не думал, что сможет вспомнить чувство взаимности в чём-либо. Не думал, что будет вновь грустить, что остался один без друзей, как когда-то, когда дети один за другим покидали не только детский дом, но и его душу.       Они поссорились с Кунсайтом так глупо. Тот лишь пытался узнать, что его тревожило, просто делал это не так тактично, как, возможно, хотелось. Напротив, в тот момент Кунсайт показался копией жены — напористым, слишком любознательным и лезущим, куда не просили, длинным носом. Расспрашивал, почему не пришёл на открытие, почему не звонил никому из них, почему не приходил на встречи. И Мамору не сдержался — что-то гаркнул в ответ и ушёл, желая, чтобы за ним громко хлопнула дверь.       Тогда его мысли занимала жена и внезапно появившиеся конфликты с ней. Она оказалась не совсем такой, какой представлялась изначально. И Мамору невероятно стыдно было это признавать внутри себя, не то что выносить за пределы личных границ — он ожидал, что едва обнародует свои переживания, как прочтёт в глазах друзей: «А мы говорили». Представлял, как Мина ехидно засмеётся, припоминая, что сразу пророчила ему несовместимость с Миленой. Луна укоризненно прошепчет о том, что он поспешил и теперь пожинал плоды необдуманности. Кунсайт наверняка бы сказал, что больше не видит в нём собранного человека, который так легко проглотил наживку с подработкой. И возможно, только Артемис бы пытался отшутиться.       Милена оказалась властной и вовсе не мягкой и нежной, как музыка из-под её рук. И он не мог её в этом винить — Мамору «любил» те черты, что обернулись против него. Силу, уверенность, упёртость и упорство, с которым она гордо шла по жизни. И шла куда успешнее и счастливее, чем он сам. Он считал, что вовсе не ровня ей. Она заслуживала куда больше, чем он мог дать. И хотела этого. Так он думал, когда она в очередной раз интересовалась делами его работы, сокрушалась тому, что, несмотря на сверхурочные — он не рассказывал ей о дополнительной «работе» — платили всё так же ничтожно. А она скорее хотела поменять неуютную квартиру, доставшуюся от родителей, на собственный дом мечты. А ведь говорила, что больше не мечтает.       Любил ли он Милену? Наверное, нет. Но казалось, был пылко влюблён в невероятно красивую девушку с травмами на душе, которые так походили на собственные. Он желал взаимного исцеления для них двоих, но сам Мамору для этого был ей не нужен — то, как уверенно Милена двигалась вперёд, завораживало и пугало. Её дела шли в гору — множество концертов, спонсоры так и норовили предоставить ей всё, что угодно. И в который раз не понимал, за что же она любила его. И любила ли?       Наверное, любила. Милена открыто об этом говорила, без какого-либо стеснения, в то время, как у Мамору эти слова застревали поперёк горла. Он не знал, что именно его сдерживало — собственное нежелание или воспитание, которое он так пытался отринуть? Отринуть традиции, веру в которые ему внезапно захотелось приобрести — наверное, он был бы гораздо счастливее, будь они самой обычной семьей. Где она бы занималась бытом, а он приносил в дом деньги. Где он бы смог выговориться о неудачах, а не бояться увидеть в глазах более сильной жены осуждение и презрение.       Считал ли себя Мамору неудачником? Вполне! Был ли он приверженцем навязанных моделей семьи? Скорее да, чем нет. Хотел избежать всей душой, но в итоге мысли так и возвращались в более приемлемую модель поведения, где жена была зависима от мужа. Он хотел, чтобы сильная Милена перестала быть таковой и предстала перед ним нежной и ранимой, как каждый раз во сне, а особенно когда звала свою старшую сестру, которую в душе явно не ненавидела. Наверное, он просто завидовал. Что не смог стать сильным и самостоятельным, не смог превзойти успешную жену, чей авторитет давил.       Цепи, сковывавшие Мамору, под названием брак натирали горло. Он так стремился к свободе от предубеждений и давлений в другой стране, что в итоге оказался у того же разбитого корыта. Оказался под давлением жены, настолько статусной и успешной, что по сравнению с ней он был тараканом, которого легко мог раздавить каблуком каждый человек, кружащийся в её кругах. Особенно это отражалось, когда Милена высказывалась о «неправильных друзьях», и ради неё он отказывался от этого. Ради неё старался быть лучше и успешнее, ради неё терпел общество, чуждое ему.       Мамору всё-таки вернулся домой. Она ждала его, сидела в кожаном кресле, аккуратно перекинув ногу на ногу. Правильная. Идеальная. И невероятно холодная, несмотря на страсть и пылкость в некоторые моменты. За что она вообще его любила? За огромный потенциал, который в нём углядела? Милена поделилась этими мыслями когда-то давно, расписывая радужные перспективы. А он, видимо, и купился, как когда-то в своё время подкупил подобным образом и Кунсайт. Мамору от досады хотел поджать губы — радовался похвале, как маленький ребёнок. А по итогу что? Ничего не добился. Идеальная Милена Кайо просчиталась. — Как дела на работе? — вновь поинтересовалась Милена. Будто начальница, ожидающая отчёта.       Перекручивая обручальное кольцо, на которое Мамору заработал усердным трудом, чтобы порадовать девушку, он размышлял. И надумал, что если всё вывалить как есть, хуже не будет. В конце концов, он ошибся. Он не любил её. Но очень хотел бы. Но ему было невероятно тяжело с ней.       Позволяя себе некоторые вспышки эмоций, Мамору вывалил всё как есть, ожидая прилива холодной волны в виде синих глаз Милены. Но вместо этого ощутил согревающие объятия её обычно холодных рук. Она прижала его к себе, поглаживая по голове, приговаривая, что любит его. Милена отчаянно просила его не уходить, хотя бы он должен был остаться с ней. На его памяти она впервые плакала и умоляла, обещала преодолеть все трудности вместе. — Ты мне веришь? — спросила она, отстранившись от его плеча, которое намокло под натиском её жгучих слёз. Тех самых слёз, что он впервые видел на идеальном лице. — Верю, — прошептал Мамору в ответ, принимая капитуляцию.       Не из-за женских слёз — точнее, из-за них, но не потому, что они давили. Мамору с неким ужасом осознал, что слёзы его жены придавали сил, а слабость, которую она впервые ему показала, медленно, но верно сдвигала каблук давления на его мужской гордости. Милена обещала стать мягче, обещала быть рядом и поддерживать. И он верил, что она его любила — если он был ей нужен, как неудачник, то по какой ещё причине, кроме как из-за любви? Мамору вспоминал то пьянящее чувство, с которым встретил эту девушку.

Январь, 1997 год.

      В конечном итоге они взяли дом мечты Милены в кредит. Идеальная история кредитов, которую Мамору успел нажить за весь период в штатах, способствовала выдаче кредита безоговорочно, а статус его жены всё это дело закрепил. И ему оставалось лишь стать лучше, его путь уже был начат, и он готов был идти по головам.       За неимением общения с компанией, с которой ещё год назад прожигал время за весельем, у него оставалось больше времени на карьеру. И Милена ему в этом не мешала, продолжая заниматься собственной. Так и началась совместная жизнь двух карьеристов под одной крышей.       Он вновь вернулся к машинам — Мамору готов был согласиться, что предназначения существуют и именно это уготовано ему. Только вот вернулся он не в тот автосервис, где провёл студенческие годы, ни где повстречал Кунсайта и Милену — ему не нужен был ещё один удачный человек январским утром. Но когда спустя всего две недели в новой мастерской, более престижной и соответствующей, к нему обратились с уникальным предложением, Мамору с внутренним стоном подумал о том, что эта штука достигла его везде.       Этим человеком оказался пожилой директор автосалона, который привёз к ним свою «ласточку» с несколькими царапинами. И стоило Мамору оценить всю раритетность и важность такого автомобиля, как в него крепко вцепились, приговаривая, что такие люди, как он, очень важны. И предложили сменить грязную работу автомеханика на изысканную должность консультанта в автосалоне. Мамору согласился, думая, что хуже уже точно не будет.       Милена не могла нарадоваться его продвижениям по карьерной лестнице — из консультанта его быстро перевели в менеджеры, а после он вообще стал приближенным к директору. Она считала это замечательным, а ещё более замечательным наверняка была зарплата, которую он приносил домой. Правда, от этого их отношения никуда не продвигались, но они хотя бы не ругались. Ведь Мамору сделал всё, чтобы этого не было — отстранился не только от всего мира, но и от жены и самого себя.       Мысли Мамору занимала только работа и перспективы, которые он для себя видел. Он отдавал ей всего себя, ведь только там был столь желанный отклик, которого он всегда хотел. Да, Милена всячески поддерживала его, как и обещала, но была ли в этом искренность? Он не был уверен.

Февраль, 1997 год.

      Когда сердце Мамору покрылось небольшой корочкой льда, как февральский ветер, он заметил некоторые изменения в своей жене. Милена начала больше крутиться вокруг него, ворковать и кокетничать, чего не делала никогда раньше. Чаще старалась повиснуть на шее, обдавая нос приторным запахом дорогого парфюма, чаще норовила побыть наедине.       Он не знал причину столь странных перемен. Но догадывался, и это были довольно неприятные домыслы. Мамору грешным делом думал о том, что Милена так радовалась недавней кончине собственного отца, на чьи похороны и не думала заявляться, спихнув всё на Эмили. И Мамору, возможно бы, и пришёл почтить память отца своей супруги, но они так никогда и не были знакомы как родственники — он знал мистера Кайо только как художника, на чью выставку однажды попал по рекомендации Эмили Кайо.       Обладать семьей казалось ему настоящим сокровищем — неважно какой, но всё равно семьей. И продолжал ценить и уважать семейные узы. Ему их попросту не хватало, он стремился к их созданию, и, казалось, нашел такую же девушку, но она зациклилась на своей карьере больше. И он недалеко ушел от неё в этом плане — о совместных детях речи и не шло. Милена отмахивалась от него, продолжая говорить о грядущих выступлениях.       И потому всякий раз, когда Милена не желала поднимать тему её семьи и создания их семьи, продолжая лишь трусливо отворачиваться, Мамору раздражался. Но продолжал себя успокаивать тем, что сейчас действительно не время, и вспоминал желание жены измениться. Всё-таки то, что она становилась контактной, уже прогресс. Но почему-то Мамору продолжал ощущать прохладу моря вместо теплоты прикосновений.       Изменения были, но столь мимолётны и незначимы, что Мамору вновь начал замечать отголоски прошлогодних скандалов. Только ругались они лишь глазами — каждый осуждал друг друга, но не решался сказать. Продолжали стараться. Но, вероятно, каждый для себя. А поддержка Милены в работе иногда казалось ему новыми цепями на ошейнике, что пытался окутать горло. И молчаливо ругались, потому что он начал давать ей отпор. Начал ценить себя и свою гордость больше, чем до этого.

Март, 1997 год.

— Хреново выглядишь, — произнёс голос, который изредка появлялся в его голове как олицетворение осуждения. — Но домик неплохой. — Кто там? — за спиной Мамору раздался голос Милены. — Да так, комар залётный, — устало выдохнул Мамору, глядя в осуждающие глаза Мины, которая, несмотря на свой рост, пыталась смотреть свысока. — Здравствуй, Мина. — Ничего не хочешь мне объяснить? — она стояла, скрестив руки. И явно не собиралась уходить, даже если вежливо попросить. — Они скучают по тебе.       В некоторых кошмарах Мамору предполагал, что ему придётся встретиться с глазу на глаз со своим прошлым. И он, если честно, отвык от них так легко, будто их никогда не было в его жизни. Впрочем, так происходило со всем и со всеми. Он легко отпускал всё, что имел. — Не думаю, что есть смысл в наших встречах. — Почему? Если ты так хочешь это услышать, то ладно — я тоже соскучилась, совсем немного, — Мина забавно надулась, позволяя чему-то ворохнуться в душе. — Потому что мне с вами тяжело, — Мамору сдался.       Сдался, перестал притворяться, что ему было легко. Притворяться, что он смог измениться и перестать бояться быть отвергнутым. Ему было хорошо, но это стоило невообразимых трудов. И, начав жизнь с той, где приходилось притворяться ещё больше, понял, что обязан признаться хоть в чём-то. Не в самой приветливой форме, но так Мина наверняка отстанет. — Ты боялся, словно псина, каких-то ножей в спину, мне было так жаль тебя. А ты боялся, потому что сам такой же, — Мина шокирующе на него уставилась, но тут же в её глазах промелькнул небывалый гнев. — Устроился в жизни и забыл тех, кто был с тобой рядом и поддерживал тебя. — Вы надо мной смеялись, а не поддерживали, это разные вещи, — он вовсе не хотел с ней спорить — у него не было сил волочить ногами, а открывать рот уж тем более. Он плохо соображал после изнурительной работы. — Ладно, я смеялась, Арт смеялся, Луна хихикала, и то надо мной, ладно. Я признаю тебя правым на этот счёт, — она скривилась, будто от головной боли, и мотнула рукой в сторону. — А причём тут Кунсайт? Ладно все мы. Что тебе сделал мой муж, что ты так отвернулся от него? Он так хотел, чтобы ты был на разрезе ленточки. Да, вы повздорили. Но он всей душой пытался до тебя достучаться. Пригласил на день рождения… Почему ты не пришел к своему лучшему другу, Мамору? — По той же причине, что и ты, — она нахмурилась. — Пытался сделать как лучше.       Мамору ощущал внутри себя липкий страх и отвращение к самому себе. Она давила на него взглядом голубых глаз, он уже ощущал это когда-то ранее. И это ни капли не нравилось. Руки под названием совесть пытались пробраться сквозь слой льда к сердцу, ранить и напомнить о счастливых днях, когда он не погрузился под воду и не тонул, ощущая невероятное давление. Будто ему сейчас размозжит голову. И в чём он хотел ей признаваться? Если продолжал врать. — Ты ужасный человек, Чиба, — выплюнула Мина. — Я жалею о том, что когда-то протянула тебе руку помощи, позволила подобраться к самому дорогому, что у меня есть. Мне стоило помочь тебе зарыться в собственном дерьме и ныть там дальше. Ты — трус.       Он увидел, как она плачет. Кажется, это случилось впервые. Мина развернулась и, не прощаясь, пошагала прочь. И снова он продолжал стоять, ничего не делая — когда-то подобное уже было… И Мамору пообещал себе более не возвращаться в жизнь тех, кого довёл до слёз. — Наконец-то я могу выдохнуть, что твои глупые друзья отвалились сами по себе, — он вздрогнул и скосился на свою жену.       Милена смотрела вслед уходящей Мине с победной улыбкой на губах — такой же, с которой провожала конкурентов со сцены. Будто прямо сейчас она вновь избавилась от препятствия на своём пути. Мамору смотрел на неё, не понимая, как она могла быть такой жестокой — он и без того оборвал связи с друзьями ради неё, и для чего было так улыбаться?       Боль отдалась в висках, Мамору поморщился. Нехотя всплыли воспоминания о том, как за него радовались те самые друзья, как старались принять его выбор и искренне радовались на свадьбе. В то время, как сама Милена и пальцем не шевельнула, чтобы втиснуться в его мирок. Вместо этого она всеми силами старалась втиснуть его в свою жизнь, перевоспитать. Или, правильнее сказать, подмять под себя. Рядом с ней было так же тяжело, как и на другом материке за несколько тысяч километров. — Мне надо уйти, — просто сказал Мамору и, переобувшись, пошёл сам не зная куда. Милена пыталась его остановить, но её голос отдавался эхом в его ушах.       Ноги принесли к парку с озёрами. Уставившись в гладь воды, Мамору рассматривал собственное отражение — уставший взгляд, мешки под глазами, морщина меж бровей. Перед ним находился портрет неудачника, который бегал от одной проблемы к другой. За те несколько лет, что он здесь жил, практически ничего не изменилось. А что и менялось, он угробил собственноручно, или самостоятельно нажил себе проблем под грузом неопытности.       Казалось, что мальчик, выживающий с самого детства, должен быть умнее, опытнее, не ступать на грабли. И Мамору казался себе таким, когда садился на самолёт Токио-Лос-Анджелес. Казался себе сильным, подающим надежды и с огромным потенциалом к свершениям, особенно имея планы. И радовался, словно дитя, когда его достоинства подмечали. И так же по-детски расстраивался, понимая, что не так он крут, как те люди, что его окружали.       И ведь все те, кого он оставил, были на голову выше. Они никогда бы от него не отвернулись, что доказала пришедшая Мина, и они на самом деле никогда не были тяжелыми. Тяжело было лишь из-за груза собственной неуверенности и страхов. А когда появилась Милена Кайо, Мамору слепо взлетел ещё выше, будто не знал, что падать будет тяжело.       Упал, обломав крылья без намёка на восстановление. И даже изнурительная работа, которой он себя окружил, уже долгое время не скрашивала собой внутреннюю боль. А Мина лишь сломала последнее защитное стекло.       Мамору просто подумал, что семейная жизнь важнее, чем друзья и любые другие социальные конструкты. Он пожертвовал всем ради Милены, не подозревая, что та не собиралась жертвовать ничем, даже когда он смог принять то, что она лучше него. К тому же по итогу оказалась такой же, как и её родители и сестра, о которых говорила со слепой ненавистью. Оказалась заядлой карьеристкой.       Холодная вода заставила его содрогнуться и широко раскрыть глаза. — Извините! — неизвестный мальчик взволнованно смотрел на него с высоты зелёными глазами. — Мне очень жаль, сэр. Держите мою руку.       Липко, мокро. Мамору осознал, что оказался в воде того самого озерца — видимо, мальчик его случайно столкнул, пока он неосмотрительно сидел на корточках у самого края. Ребёнок до последнего извинялся, предлагал отдать свой леденец. Несколько прохожих уставились на них, и Мамору едва ли не впервые это перестало волновать — нахождение на светских мероприятиях последнее время не помогало расслабиться. Мальчик, искренне извиняющийся за такой пустяк, подсказывал о глупости, которая прицепилась к Мамору за последние полгода.       На следующий день Мамору проснулся с некоторой лёгкостью — он впервые не ночевал дома. И проснуться в одиночестве ему показалось настолько приятным, будто ему было двенадцать лет и он катался на велике. Поэтому он вернулся в дом лишь для того, чтобы выгулять железного красавца, о котором пришлось забыть и купить машину, как и любому приличному человеку. Мамору так давно не ездил, что готов был расплакаться от счастья, когда ветер задувал сквозь щели шлема.       Он встретил Эмили Кайо совершенно случайно — пришел в университет, пытаясь навеять уставшему сознанию хоть какие-нибудь приятные воспоминания. И эта женщина была частью лучшего, что у него было, а точнее, разговоры с ней. Несмотря на долгую разлуку, она приняла его безоговорочно, улыбалась и общалась столь непринуждённо, будто пропасти никогда не существовало, будто они вновь сидели в библиотеке. А ещё она не расспрашивала о своей сестре, чем бесконечно радовала — Мамору кратко отчитался, что они всё ещё вместе.

Апрель, 1997 год.

      Мамору набрался смелости не сразу, но как только сделал, с души упал целый груз. Он встретился с Кунсайтом и искренне просил прощения за своё отвратительное поведение, склонившись так низко, как никогда в жизни. Он осознавал, что Кунсайту не нужны были эти особенности культуры, но они нужны были самому Мамору. И его друг, как бывало каждый раз, лишь принял это, как и принимал самого Мамору. Даже теперь, когда не стоило. И он готов был плакать от счастья.       Новая атмосфера в клубе оказалась куда приятнее и приветливее, Кунсайт рассказывал о продвижениях, о начинающих звёздах, об успехах Мины как певицы. Под обжигающий горло виски беседа шла непринуждённо и легко, как с Эмили — будто их ничего не разделяло. И Мамору признался о собственных стенах, которые сам воздвиг, рассказал, ради чего они вообще появились. О том, как метался меж двух огней, и что ему не хватало смелости определиться или заявить о собственных желаниях каждому из них — друзьям и жене.       Когда Кунсайт уже заснул, в кабинете появилась Мина, которая тут же недружелюбно уставилась на Мамору, и явно хотела ударить, но почему-то остановилась. Это было странно, но если бы кто-нибудь его ударил, Мамору был бы рад — пощёчина или подзатыльник наверняка бы отрезвили получше, чем вода в озере. Особенно был бы рад, чтобы его ударила Мина — та, из-за которой он решился сюда прийти и извиниться. Перед ней в том числе. За трусость перед её слезами, что не догнал и не попытался утешить. Как когда-то одну маленькую девочку. — Не рада видеть, — кивнула она и села напротив, наполняя чистый бокал янтарной жидкостью. — И не за твоё здоровье, неудачник. — Что-то ты хреново выглядишь, — заметил Мамору, глядя на уставшее лицо, которое не улыбалось. — А ты хреново видишь, но я же молчала. Твоя мама ещё не повесилась с горя, что такого уродила? — Видимо, когда-то довёл, — Мамору устало вздохнул, понимая, что чтобы измениться, должен быть честным с теми, кто от него этого ожидал, — если она решила, что смерть в автокатастрофе лучше, чем жизнь со мной.       Мина подавилась, и Мамору заботливо потянулся похлопать её по спине. Кажется, он рассказывал о том, что рос в детском доме, но никогда не поднимал этой темы. Они тогда обсуждали семьи, и Мамору помнил, как сама Мина отмалчивалась о собственных родителях. И теперь сидела, глядя на него во все глаза — ему бы не хотелось, чтобы она прощала его лишь потому, что у него печальная предыстория. — Слушай, я всё понимаю, но тут ты переборщил, — Мина ещё несколько раз откашлялась и взглянула на него другим взглядом. — Извини, не стоило шутить про маму. Это всегда тонкая тема. — Если тебя это не смущает, всё в порядке, — Мамору казалось, что он немного трезвел. — Думаю, у тебя свои принципы на подобные шутки. — Ну, я не то чтобы уважаю или не уважаю своих предков, — она дёрнула плечом и скривилась. — Они есть, но как бы и нет. Не знаю, что и лучше: быть сиротой, или чувствовать себя таковой при живых-то родителях.       Мамору впервые задумался о том, что создать семью с девушкой, не знающей семейного тепла, как и он — невозможно. У них никогда не было необходимой модели поведения для примера. И то, что видел Мамору в своих друзьях, с болью отдавалось осознанием того, что у него самого такого не будет — он не мог построить это самостоятельно, не мог заставить Милену измениться. Им обоим необходим был человек с адекватными семейными ценностями.       Мамору слишком поздно осознал, что у сироты и ментальной сироты, родители которой любили работу больше, чем родных детей, никогда не получится семья. Особенно когда Милена выросла дочерью своих родителей — отдающей себя всю работе. Не то чтобы он её упрекал, скорее наконец-то по-настоящему понял. Что из-за собственных страхов в конечном итоге не помог ей справиться с её проблемами. И они пожинали плоды того, что было. Пожинали сплошное ничего в семейной жизни.

Май, 1997 год.

      Она сказала, что беременна.       Мамору смог примириться со своими друзьями — Линда едва ли не плакала, обнимая его, и причитала, что её сынок недалёкого ума человек. Они смеялись над ним, но так по-доброму, что убивали все сомнения. Он чаще проводил время с Эмили, и даже познакомил с остальной компанией, которую она приняла куда лучше сестры, и те в свою очередь приняли её. Он погружался в работу с головой, но всё ещё трезво и осознанно, и смог дальше продвигаться по карьерной лестнице — скончавшись, начальник оставил пост директора именно ему.       Казалось, все были счастливы. Кроме Милены. Она стала раздражительнее, появились вспышки ревности на пустом месте — Мамору не понимал, что происходило с его ранее сдержанной супругой. Неужели тот факт, что он примирился с остальными, настолько её задевал? Она не признавалась, а Мамору не собирался с ней нянчиться. Он уже занимался поиском адвоката и собирался с духом, чтобы заговорить о разводе. Мамору был готов выжидать сколько нужно времени для сохранения её репутации, но притворяться более не хотел.       И когда все документы были готовы, она призналась, что ждёт от него ребёнка, уже два месяца. Радость, отразившаяся на лице Мамору, была неподдельно искренней — он не мог вспомнить, когда так улыбался в последний раз. У него будет ребёнок. Появится частичка настоящей семьи. Но вместе с тем пришло осознание, что он на такой подарок приготовил лишь бумаги для развода по их брачному договору. Он тогда их спрятал, радуясь, что не успел ничего сказать.       Неужели маленькая жизнь внутри ещё плоского живота Милены намекала, что не всё потеряно для их брака? Что Мамору, примирившись с друзьями, ещё был способен сохранить семью? Сохранить брак с женщиной, которую выбрал самостоятельно и нёс за неё и ребёнка ответственность. Он поверил, что должен постараться.       Он искренне старался, окружая Милену заботой и теплом, на краю сознания думая о том, что никогда раньше этого не делал. Возможно, он не мог чувствовать себя мужчиной, потому что никогда не давал женщине рядом чувствовать себя таковой. А Милена одна из многих, кто любил слушать ушами — он помнил её реакции на его первые и местами неуклюжие комплименты.       Но случилось наоборот — на его ухаживания Милена реагировала очень странно. Она приходила домой далеко за полночь, практически не разговаривала с ним и каждый раз закатывала глаза, когда он напоминал о важности сохранения здоровья, особенно для их будущего ребёнка было важно, чтобы мамочка не перетруждала себя. Всё списывалось на причуды беременности, и он терпел.       Мамору просил помощи Эмили в поисках Милены, на что последняя злилась. Последней каплей стало препятствие Милены на принятие Луны на должность домоправительницы их дома. Она кричала о некомпетентности и недоверии, а Мамору всей душой хотел помочь подруге, которая потеряла работу, предлагая лёгкий вариант. И Луна согласилась, переступая через себя, чтобы его жена закатила истерику. Они снова ругались, но он настоял на своём. И Милена стала пропадать ещё чаще.       Когда Милена заговорила об аборте, Мамору понял, что проиграл сражение с собственной женой, для которой карьера, несмотря на все его попытки что-то поменять, оказалась важнее. Когда Милена в красках рассказывала о предстоящем турне и концертах, он не смог принять блеска радости в её глазах, в то время как о ребёнке она отзывалась нехотя. Их ценности окрасились в разные цвета, и он бездумно бросил слова о том, что она вольна делать, что хочет.       И пожалел, когда она перестала брать трубку, когда не вернулась домой спустя долгое время. А после ему позвонила Эмили, сказала, что Милена в больнице, и Мамору в который раз подумал, что он дурак. У его жены случился выкидыш, и в этом виноват только он.       Он вновь себе пообещал, что всё будет по-другому. Он обязательно всё исправит. Жизнь уже не просто намекала — она в лицо говорила о том, что именно он должен был стараться. Стараться больше, чем думал.       В этом более не было необходимости.       Когда Милена очнулась, его пригласили в палату. Он зашел, начиная с извинений, обещаний и прочего, благодаря всех на свете, что Милена осталась жива. Он не любил её, но по-своему дорожил. У них было много хорошего, просто они не смогли зрело прорастить семью из зёрнышка взаимного интереса. Но теперь общее горе должно их объединить. — Думаю, нам лучше расстаться, — Милена это произнесла хрипло, не смотря ему в глаза. — Тем более ты уже и так собирался — я нашла документы на развод в твоём столе. Твоя подпись уже стоит, ждать мою тоже уже не надо — я подписала. — Мили… — Мамору с болью вдохнул воздух, думая о собственной дурости. — В этом больше нет смысла. — Как нет смысла? — она коротко взглянула на него. — Я потеряла твоего ребёнка, нас больше ничего не связывает. — Не говори так, будто у нас до этого не было смысла, — Мамору, несмотря на всё прежнее, говорил это искренне. Хорошее было, не могло не быть. И он собирался преодолевать всё плохое. Ему уже успели доказать, что никогда не поздно. И он собирался это доказать ей. — Мы справимся и с этим, Мили. — Ты любишь меня? — она это спросила настолько резко, что Мамору невольно задумался и промолчал несколько мучительно долгих секунд. — Про это я и говорю. Если тебе меня жаль — не стоит. Я потеряла ребёнка по собственной дурости. А тебя хочу оставить по совести — как бы я ни хотела, как бы ни старалась… Мы не созданы друг для друга. Извини, что не исполнила твоей мечты. — Не думаю, что у меня были мечты, — Мамору как-то криво ухмыльнулся, глядя будто сквозь уже бывшую жену. — Поверь, она у тебя была, — взгляд сфокусировался на Милене, которая старалась искренне улыбаться со слезами в глазах. — То, как ты хотел этого ребёнка… Это было похоже на самую настоящую мечту. Всё, чего я желала, чтобы ты однажды так взглянул и на меня… Но не могу же я тебя заставить, да?

Июнь, 1997 год.

      Они развелись без каких-либо курьёзов. Она примирилась со своей сестрой, и Мамору был искренне счастлив за них двоих. Ему же оставалось вновь погрузиться в омуты работы, ища спасения. С неким стыдом он осознал, что после развода ему действительно стало легче. И что цепь, которая на нем была, повесил именно он, а не кто-либо другой. — Достал нудеть, Чиба! — кричала выпившая Мина ему на ухо, пока Мамору находился в нетрезвом астрале — это был его первый выход в свет спустя долгое время, пока он копался в себе и своих ошибках. — Хочешь, я тебя познакомлю со своей подружкой? — Не думаю, что умею вести с себя женщинами, я их не понимаю, поэтому им будет лучше без меня, — промямлил Мамору. — Не хочу снова возиться с вашим полом. — Ну всё, — картинно вздохнула Луна. — С одной не получилось — поставил крест на всех. — Женщины поразительные и прекрасные, только когда найдёшь свою! — философски заметил Артемис, с обожанием глядя на свою жену. — Не всем даётся легко, но обязательно найдётся, зуб даю! — Ты сначала долг отдай за лечение этого зуба, потом будешь думать о том, чтобы отдавать его кому-то, — хохотнул Кунсайт, тем самым смутив друга.       Они всячески пытались скрасить его хандру — не то чтобы Мамору расстроился разводу. В конце концов, он сам этого хотел, вот и получил. Наверное, Мамору расстраивала сама перспектива потерянной семьи, потерянного ребёнка, к которому он привязался прежде, чем тот родился. — И вообще, я требую извинений, Чиба! — гаркнула Мина, задевая его локтём, когда резко подняла бокал своего спиртного. — За все те гадости, что ты мне говорил! — Пока я не почувствую вины за свой острый язык, такого никогда не будет, Мина, — улыбнулся Мамору. Он уже извинился за собственную трусость, а вот за все их пререкания ему не было и капли стыдно. — Более того, если такое и случится, что меня клюнет совесть, то уж точно не ты первой услышишь их. — Неужели есть та, кто тебя терпит больше моего? — она с непритворным ужасом округлила глаза и начала лихорадочно убирать волосы с лица. — Это твоя бывшая? Признавайся, мисс Кайо не была твоей первой? Что ты скрываешь от своей второй мамочки?!       Мина оставила бокал и приняла дёргать Мамору за грудки. В голове помутилось, он боялся, что его вырвет, потому что поперхнулся, услышав подобные предположения. Мамочка номер один заботливо пыталась освободить его из плена, папочка Кунсайт хлопал по спине, а Мамору с ужасом представлял себя парой с малышкой Оданго, которая называла их врагами. — Просто хорошая девочка, которую я обидел, не подумав, — выдохнул Мамору, вспоминая их предпоследнюю встречу. — Она призналась тебе в любви, а ты её отшил? — сочувствующе произнесла Мина, забросив руку на его плечо. — Твоим фантазиям нет предела, — Мамору закатил глаза на подобный абсурд — Оданго никогда бы в него не влюбилась. — В любом случае, ты тоже в пролёте. Но я обязательно перед ней извинюсь.

Июль, 1997 год.

      Он опоздал.       Стоя на могиле Усаги Цукино, Мамору с ужасом осознал, что не успел сказать всё, что хотел, что разъедало его душу медленными кусками все эти годы, что проецировал на других людей.       Мамору первым делом, как прилетел, оказался в «Короне», надеясь отыскать маленькую девочку с оданго, а если не увидеть, то хотя бы расспросить у Мотоки. Но не ожидал услышать того, что Усаги разбилась на самолёте месяц назад. Мотоки сухо рассказал крохи информации, которой владел, что она полетела со своим парнем в штаты, надеясь на новую жизнь, на исполнение мечты.       И теперь, стоя перед пустой могилой, ведь тело её владелицы покоилось в огромном океане, Мамору мог лишь положить букет красных роз на постамент. Он так много хотел сказать, но не подозревал ни на йоту подобного исхода. Не ожидал, что девочка, дарившая «жизнь» одной улыбкой и вообще всеми эмоциями… умрёт. Он пребывал в огромном шоке и неверии, но всё было перед глазами, как на ладони. И внезапно заплакал.       Если даже она умерла, гонясь за мечтой, то какой был смысл мечтать?