Восстань и Сияй

Сентябрь, 1998 год.

— У тебя такой вид, будто я подсунула тебе отраву, — смешок Луны вырвал Мамору из оцепенения мыслей. — Я, конечно, понимаю, что с беременностью мои вкусовые рецепторы могли поменяться. Но вряд ли это настолько отвратительно, как выражает твоё лицо.       Мамору перевёл нахмуренный взгляд на Луну, что склонилась над ним, уперев руки в бока. Её глаза выражали явное недовольство, но она вряд ли бы стала на него ругаться. Он взглянул на нетронутую тарелку с завтраком, над которым для него постаралась рядом стоящая женщина, в шутку зовущая себя его «мамочкой». — Я ведь даже не попробовал, — парировал Мамору, стараясь выдавить улыбку. — Виной всему вот эта бумажка.       Небрежно махнув рукой в сторону документа, который он получил по почте этим утром, Мамору наконец-то приступил к завтраку и тут же довольно зажмурился. Как вообще Луна могла думать, что готовила отвратительно?! Вкуснее не готовили даже в лучших ресторанах ЭлЭй, да что там — лучше не готовили в любой из стран, которые он посещал по долгу службы. — Они так долго тянут это дело… — недовольно выдохнула Луна, присаживаясь на стул рядом с ним. Она сделала глоток сока, прежде чем вернуться к возмущениям: — Я не понимаю. У вас был контракт, в чём вообще проблема? Брак расторгли в считанные дни, а дележка имущества тянется уже второй год. Решаете, кто какой вилкой больше накалывал кусочки говядины? Кому сборник по электронике, а кому несчастное фортепиано? — Ты с беременностью не вкусовые рецепторы потеряла, а приобрела вкус на ворчания, — улыбнулся Мамору, радуясь, что в таком огромном доме у него имелась такая приятная компания. Он никогда не жалел, что взял Луну на должность домоправительницы — сам бы он не справился. Что в физическом плане, что в ментальном. — Адвокат Мили слишком чопорный. Не то чтобы мне мешает такая тягомотина — скорее утомляет. Не скажу, что рад переписываться с бывшей женой и её адвокатом каждую неделю. — Ага, а по твоему «Мили» и не скажешь, — фыркнула Луна, аккуратно складывая бумагу в конверт — как бы их ни раздражала рутина, она необходима. — Небось, только и радуешься лишний раз её увидеть. Всё ещё не отпускает? — Как для мамочки номер один, ты плохо понимаешь своего пока что единственного сына, — Мамору усмехнулся в ответ, почувствовав что-то вроде лёгкого холодка по телу. Не очень приятного. — Это просто привычка. — Если бы я тебя не знала, подумала, что ты не заводишь новые отношения как раз из-за проблем с бывшей, — небольшие ладошки Луны обхватили рядом стоящий стакан с соком. Она невольно поглаживала палец с обручальным кольцом. — И ты ведь совсем один… — Мне и одному вполне комфортно, — он пожал плечами, меланхолично пережевывая пищу. Луна приготовила божественный омлет. — К тому же есть ты, есть некоторый рабочий персонал. Всё в порядке. — Ага, только вот скоро этого всего не будет — ты переедешь, и тому подобное, — она раздраженно вздохнула, будто чувствовала себя виноватой. — И вся эта тягучка с вашей дележкой. Кто о тебе позаботится, когда мне придётся уйти?! — Я не маленький, Луна, и сам могу о себе позаботиться! — запротестовал Мамору, одарив собеседницу несколько укоризненным взглядом. — В конце концов, так было практически всю мою жизнь. — Но не сейчас, — голос Луны приобрёл стальные нотки. — Не когда ты последнее время не вылезаешь из своего офиса, и мне приходится в тебя насильно запихивать хоть какую-то пищу. К хорошему, как говорится, быстро привыкаешь. Я не считаю тебя бытовым инвалидом, но офисным чудищем уж точно. — Я не собираюсь пока что отказываться от какой-либо помощи, — он примирительно приподнял руки, не выдержав её тяжелого взгляда. — Пока идёт судебное разбирательство, я в любом случае дом не могу продать. А кто-то должен следить за порядком… Ну и кормить меня, конечно же. — А еще стирать твои рубашечки, носочки, убираться в таком замке и так далее, — издевательски протянула Луна, поглядывая на Мамору с задорными хитринками в голубых глазах. — Нам стоит задуматься над тем, чтобы найти новую домоправительницу. — Может, ну его? — Мамору прожевал и устало уставился на Луну умоляющим взглядом. — Это не настолько долго будет… Я не хочу брать кого-то на месяц или два. Ну, максимум три. Мы сможем распределить обязанности между остальными, а ты будешь… Дальше за главную. Просто приходить раз в недельку. Я буду лично тебя отвозить, честное слово, Арту будет не о чем волноваться.       Луна была уже на пятом месяце беременности, ей давно стоило бы перестать нянчиться с ним и уйти отдыхать. Но Мамору, честно говоря, очень не хотелось — её помощь и компания были неоценимы. И даже с присутствием здравого смысла он не мог перестать просить её о невозможном. Это было глупо и даже по-детски, в его-то годы, но зато честно. А друзья не один год учили его быть честным. И он старался, правда, не всегда.       После развода с Миленой его поглотила рабочая рутина — продвижение бизнеса, многочисленные договора и рабочие поездки по миру. С одной стороны, это занимало, а с другой — очень выматывало, если жить в подобном темпе продолжительное время. Несмотря на буйство поездок, открытия нового, жизнь Мамору не кишела значительными переменами, ведь даже путешествия стали обыденностью, частью работы.       На бытовую часть времени совершенно не оставалось, а стены замка невероятно угнетали. Но, тем не менее, Мамору не спешил перебираться куда-нибудь ещё, даже если бы не продавал дом. Ведь тогда бы отпала необходимость в пребывании Луны. Он искренне не хотел лишать её финансовой поддержки, даже когда их семья более-менее приобрела стабильность.       И не хотел оставаться совсем один, что уж там. А с её уходом, с минимальным продвижением делёжки имущества уже и не было смысла в поиске новой компании. Мамору надеялся, что сможет продать дом уже к наступающему году. А новый домик он как раз присмотрел — небольшой, двухэтажный, но компактный и уютный. Если бы он обзавёлся семьей, возможно, там было бы хорошо.       Мамору отсеял эти мысли — он не закончил разбираться с предыдущей семьёй, не стоило задумываться о новой. Когда Милена оставит его в покое, когда у него появится собственное жилище, за которое не придётся выплачивать кредиты и прочее, тогда он подумает о том, чтобы найти спутницу жизни. Когда-нибудь. — Я с кем разговариваю? — Луна слегка тронула его плечо. Взгляд Мамору сфокусировался на её недовольном выражении лица. Кажется, он пропустил мимо ушей всё, о чем ему толковали. — Ты точно не переутомился? — Возможно, немного, — он пожал плечами и опустошил тарелку. — Наверное, мне надо развеяться. — Это правильно, — Луна улыбнулась, поднимаясь со своего места. — Почему бы тебе не сходить в эту пятницу в «Касабланки»? Там обещается занятный вечер. — Да, Кун настойчиво приглашал, — промямлил Мамору, рассуждая о том, стоило ли тратить выходной на попойку. — Да и Мину я давно не видел… — И Арта заодно увидишь — они там готовят концерт, — Луна продолжила завлекать в сети. — Вы все давно не виделись. Вперёд. — Есть, мам.       Как и обещали все окружающие, вечер действительно оказался занятным. Не успел Мамору войти внутрь, как перед его лицом оказались официантки в не менее занятных костюмах банни-гёрл. Он невольно сглотнул ком в горле и прошел внутрь, пытаясь отыскать своего лучшего друга. Кунсайт оказался на их привычном месте — на втором этаже. Только вот без компании своей вечной спутницы. — А где Мина? — поинтересовался Мамору после обмена приветствиями. Он ещё раз огляделся по сторонам, пытаясь увидеть нечто яркое и чертовски громкое, но тщетно. — Непривычно видеть тебя в одиночестве. — Думаю, тебе в принципе меня не очень привычно увидеть, — усмехнулся Кунсайт, заставив Мамору закатить глаза — он ожидал подобных подколов. Особенно со стороны Мины. — Она занята подготовкой концерта. — Она собирается петь? — Мамору удивлённо приподнял брови. Так получилось, что Мина и Луна забеременели почти одновременно, а значит, миссис Уайт пребывала в том же положении и нуждалась в покое и тишине, а не хождении по всяким клубам. Пусть и была совладелицей. — С животом? — Ну, в том-то и дело, что нет, — Кунсайт выдохнул и подозвал одну из официанток, чтобы сделать заказ. — Будет петь её подружка, она сотрудница клуба. Чем-то похожа на Мину. Мы долго планировали этот вечер, поэтому она не хочет все переносить, портить и по списку. Правда, я переживаю, что все равно пойдет что-то наперекосяк. Но Мина в ней уверена. — Вот как? — Мамору присвистнул. — Я и не думал, что она сможет с кем-то подружиться. Точнее, она вроде со всеми дружелюбна и так далее… Архг, ты понял меня. — Да. Они действительно дружат — Мина сияет, рассказывая об их прогулках, разговорах. Приятная девочка. Правда, не без проблем… Понравилась Даймонду. — Оу, понимаю, — Мамору лишь поджал губы, осознавая, что Кунсайт не хотел развивать эту тему. Он и сам понимал, что это несколько болезненно и неприятно. Мамору оставалось лишь посочувствовать некой незнакомке. Но Мина наверняка была за неё горой. — Что ж, будет интересно послушать. — Мамору! — он услышал радостный визг и невольно улыбнулся. — Привет-привет, какими судьбами?       На горизонте появилась Мина, чей наряд не выделялся привычной вычурностью — она выглядела вполне посредственно, наверняка не желая приковывать к себе лишние взгляды в этот вечер. Она аккуратно подобралась к нему и встряхнула его волосы, продолжая задорно улыбаться. Но Мамору мало был уверен, что причиной такой радости был он сам. Не после услышанного. И сам невольно улыбнулся, радуясь, что Мина смогла найти по-настоящему близкую подругу. — Слышал, что у вас будет весело, решил лично убедиться, — он аккуратно отвёл её руку от своей шевелюры и потянулся за принесённым бокалом. — Невольно мурашками покрываюсь, пересекаясь взглядами с всякими местными поп-дивами. — Я не буду удивляться, откуда ты вообще кого-либо знаешь, у меня слишком хорошее настроение, — она горделиво выпятила грудь и, прикрыв глаза, довольно улыбнулась. — Просто надеюсь, что ты по достоинству оценишь мою подопечную. Она выступает совсем скоро. От моего имени, но это большой секрет! — Неужто действительно на тебя похожа? — Мамору приподнял брови. — Или чудеса гримёров? — Хм, и то, и другое, — она пожала плечами, намекая - мол, какая разница. — Просто отключи мозг и наслаждайся сердцем.       С этими словами она чмокнула мужа в щеку и вновь убежала, насколько ей позволяло положение. Мамору вернулся к беседе с Кунсайтом — им было что обсудить. И в следующий раз он отвлёкся на сцену только когда ведущий озвучил, что следующий номер Сейлор Ви — сценический псевдоним Мины. Под которым сегодня собиралась выступать совсем иная девушка.       С собственного местоположения Мамору практически не мог разглядеть человека на сцене — он не имел привычки носить очки с собой. Особенно в клубы, где когда-то ему занятно подбили лицо. Но Кунсайт уверил, что сходство действительно получилось поразительным.       А вот голос звучал иначе. Если абстрагироваться от лёгкой фонограммы, что играла вместе с мелодией, Мамору отчётливо слышал, что голос имел мало общего с оригиналом. Высоковатый, местами неуверенной — энергетикой Мины совсем не веяло, а он наслушался её выступлений вдосталь. Скованность движений никак не радовала глаз, было немного скучно.       Но стоило Мамору об этом только подумать, как девушка собралась с духом — её голос вдруг показался сильнее, а движения - гармоничными к такту песни. Её волнение ушло в считанные секунды, заставив его брови удивлённо приподняться. Голос незнакомки показался вполне очаровательным, а местами довольно знакомым — Мамору это списал на оригинальную фонограмму. Он даже невольно заслушался. — Думаю, получилось хорошо, — вынес вердикт Кунсайт, когда выступление закончилось, а юная певица мигом сбежала со сцены. — По крайней мере, зал доволен.       Мамору согласно кивнул — посетители разразились бурными овациями. Он в том числе. Что-то было в этом поистине волшебным, но о причинах как таковых он не задумывался.       И не успел, потому что к ним вновь присоединилась донельзя счастливая Мина в сопровождении Арта, и принялась распинаться об удачности выступления своей подопечной, вечера в целом и прочего. Она была довольна как никогда, и сияла аналогично. Каждый из присутствующих не мог не заразиться её настроем.       Поэтому когда её внезапно утащила одна из официанток, на которых Мамору чисто физически не мог смотреть в подобных одеяниях, в их компании стало несколько тоскливо. Но он был искренне рад, что Мине было о ком заботиться.

Конец сентября, 1998 год.

      Запах дешевого алкоголя ударил в нос, когда молоденькая официантка принесла заказ, не одарив взглядом — она выглядела удручённой, усталой и, возможно, очень недовольной. Мамору был не в состоянии прочитать выражение лица, которое полностью не мог разглядеть. И его это раздражало.       Хотя, к слову, его раздражало в тот момент буквально всё. Его местоположение, сложившиеся обстоятельства, собственное состояние. И все остальные проблемы, навалившиеся на его несчастную голову. Мамору пытался сбежать туда, где никого и ничего не знал, но в итоге только больше покрывался раздражением. Чёрт бы побрал Милену, кредиторов и невообразимую хрень, что происходила последний месяц. Он тонул в дерьме и собственной незначимости, не зная, когда всё закончится.       Сделав глоток обжигающей жидкости, Мамору скривился от отвратительного вкуса спиртного и смеха, что звучал неподалёку. Надо же — выбрал такое захолустье и всё равно нарвался на неприятных соседей. Хотя их вид кричал о том, что они, возможно, постояльцы. Особенно это демонстрировало то, как своевольно они схватили ту самую официантку, которую, как ему казалось, абсолютно ничего не волновало.       И даже подобные хватки — со спины Мамору не мог понять, что с ней происходило. Да и какое ему дело, если её саму это, вероятнее всего, ни капли не задевало. Возможно, она привыкла к такому обращению, может, это была здешняя норма. Его продолжало охватывать раздражение теперь из-за какой-то безэмоциональной девки. Хотя почему он должен был её осуждать?       Но официантка вдруг начала брыкаться — Мамору плохо видел, он находился далековато от того места. Но среди музыки отчётливо слышалось неприятное похрюкивание и женский голос, который как раз таки терялся среди прочего. Возможно, она получала по заслугам за собственную отстраненность, безразличие и прочие факторы, которые вызывали в нём раздражение из-за неё… Наверное, он перепил.       Потому что зачем-то полез туда, куда не стоило, и в итоге получил кулаком в морду. А возможно, это было заслуженно — за изначальное бездействие, за гадкие мысли по отношению к незнакомой девушке, которая просто оказалась в неподходящее время рядом с ним.       Официантка бегала туда-сюда, но Мамору смог разглядеть на её лице целую гамму эмоций — он сам столько мог выдать только за несколько дней. А эта девушка успела испытать целый спектр чувств за несколько жалких минут. И снова он ошибался. Её поведение заставляло его улыбаться, даже когда он получил по носу от довольно активной, как оказалось, незнакомки. Первое впечатление оказалось как никогда ошибочным.       Эта девушка поражала его одурманенный усталостью и алкоголем мозг. От неё веяло чем-то новым и интересным. Потому он зацепился за возможность побыть с ней чуточку больше. Тем более, незнакомка оказалась довольно красивой — светлые волосы, подколотые симпатичным гребнем; раскосые, но такие большие голубые глаза, которые смотрели на него с восхищением, которое он, казалось бы, никогда не видел от кого-либо в свою сторону. Ну, по крайней мере, это было заслуженно.       Но не поддёрнуть, не подшутить почему-то не получалось — это случилось на уровне рефлексов. Мамору хотел её слегка поддразнить, но, казалось, она никак на это не реагировала, продолжая беззаботно болтать и обрабатывать его ссадины, будто её только что не лапали и прочее. И всё же она продолжала быть искренней, хотела отблагодарить, была настойчивой. И это безумно льстило.       Румянец на округлых щеках, неподходящая к медленному танцу песня, неловкие и местами неуверенные движения. Но её миниатюрность, её маленькие пальчики, перебирающие пряди его волос на затылке, и то, как она прятала от него свой взгляд ясных глаз, пробуждало в Мамору давно забытые инстинкты.       И стоило ей вновь одарить его взглядом, Мамору не сдержался — прижался ближе и наклонился к девушке, желая запечатлеть на её розовых губах поцелуй. Это было довольно занимательно, с привкусом неловкости — невольно промелькнула мысль, что он воровал первый поцелуй неизвестной ему девушки. Только это не пугало — напротив, он лишь углубил их поцелуй, почувствовав приятно пьянящее превосходство.       И потому, стоило поцелую закончиться, он не мог не улыбаться, глядя сверху на ангелоподобное создание, чьи эмоции завораживали так же, как и сладкие губы. Которые определённо хотелось целовать ещё и ещё. Если бы она согласилась, Мамору готов был посвятить этому всю ночь.       Он плохо отдавал себе отчёт после того, как голубые глаза ответили ему согласием на немое предложение. Она понимала его без слов, что не могло не будоражить ещё больше. Как и лёгкая покорность, вызванная неопытностью и неловкостью. Настолько откровенные и милые вещи волновали его сердце больше, чем вульгарность нарядов многих женщин, пытавшихся завладеть его вниманием. А самоотдача, которая читалась в движениях миниатюрной девушки, заставляла его сердце биться чуть сильнее.       А во время поцелуев небольшой девичьей груди Мамору отчётливо слышал громкое и учащённое сердцебиение незнакомки. Он желал знать её имя, хотел невольно постанывать его, когда она несмело касалась его обнаженной кожи своими пальчиками. Но это бы разрушило всю волшебность ночи и момента, но Мамору обязательно узнает её имя завтра и ласково повторит, смакуя собственными губами. А пока он продолжал устами выцеловывать юное, но прекрасное тело, наслаждаясь происходящим.       Объятия незнакомой девушки оказались куда большей панацеей, чем он себе ожидал, растворяясь в ней без остатка.       Но на утро не осталось и капли волшебства — ладонь Мамору смогла нащупать рядом с собой лишь смятые простыни. Пустота окончательно его пробудила. Резко приподнявшись, он надеялся, что, прислушавшись, смог бы услышать плескание воды из душа. Мамору отчаянно хотел оказаться героем банальной романтической истории, где через минуту всё вернулось бы в прежнее русло — но он ничего не слышал. Мамору оказался героем куда более паршивой мелодрамы, чем мог представить.       Он откинулся обратно на подушку, прикрыв лицо ладонью — у него слегка побаливала голова после выпитого и пережитого стресса. Да и ночь выдалась довольно бурной, а проснулся он по обыкновению рано, даже несмотря на выходной. А еще неприятно постукивал по мозгам факт, что его бросили. Поматросили и бросили. Он про себя усмехнулся. Какого чёрта он вообще наделал? — Это я как раз у тебя и хочу спросить, — вероятно, он произнёс последние слова вслух, потому что ему ответил рассерженный голос, от звука которого он дёрнулся в постели и поспешил сильнее натянуть простынь. — Ты что, идиот? — Почему ты оскорбляешь меня? — Мамору удивлённо уставился на Луну, будто она не была одной из тех, кто настаивал на налаживании личной жизни. — Что я такого сделал? — Что ты сделал? — её глаза пылали праведным гневом. — Ты зачем подцепил и переспал с какой-то малолеткой?! — Что?! — он оскорблено уставился на свою подругу, которая вновь включила роль его мамочки, чувствуя новую волну раздражения. — Во-первых, с чего ты взяла… — Я что, дура, по-твоему? — Луна скептически приподняла брови и недвусмысленно указала на собственный живот. — Ладно, пожалуй, тут ты права, — он страдальчески выдохнул, ощущая, как отчаянно покрывался красными пятнами. Ему действительно было стыдно. Но не за случившееся уж точно. — Но она не малолетка, она уже работоспособная… — Ты точно видел её лицо?! Это же чистой воды ребёнок! — Луна продолжала пылать гневом. — Будто сам не знаешь, что такое нелегальная подработка! Где твои мозги и критическое мышление, Чиба?! Почему ты вдруг решил думать не той головой, что надо?! — Да какого чёрта ты меня смущаешь и отчитываешь?! — неожиданно для себя рявкнул Мамору, чем напугал их обоих. — Мне не пять лет, и я вполне способен отличить молодую девушку от школьницы!       Внутри него наперекор словам нарастала паника — маленький рост, высокий голос и неопытность. Всё кричало о том, что Луна была права, а он — извращенец. Или как правильно стоило его назвать… Не паспорт ведь спрашивать… — Ладно, ты прав, — она примирительно приподняла руки, явно не ожидая подобной реакции. Что уж там, он сам от себя не ожидал. — Это абсолютно не моё дело, а та девочка… девушка, вроде как, не собиралась бежать в полицию с заявлением. — Ты её видела? — жадность, с которой Мамору задал вопрос, заставила Луну одарить его удивлённым взглядом. — Она… Что-то сказала? — Ага — поинтересовалась, как отсюда слинять, — она слегка ухмыльнулась, но тут же её голос пропитался усталостью. — Это было неожиданно, но ты прав — это не моё дело. Совершенно. Я готова притвориться, что этого никогда не было. В конце концов, это тебя поматросили и бросили. — Да иди ты, — Мамору запульнул подушкой в собственную домоправительницу, сгорая от стыда и смущения. Луна, разразившись заливистым смехом, поспешила скрыться, обещая скорее организовать завтрак. — Чёрт…       Стоило смеху Луны утихнуть в глубине дома, Мамору жалостливо застонал себе в ладони — до чего же отвратительное утро. Он ожидал совсем другого, а в итоге оказался кинутым и обсмеянным одной из лучших подруг. Впервые его обрадовало, что Луна и Мина всё меньше общались, и слухи о его позоре могли отложиться до лучших времён. Более того, он был уверен в Линде — максимум, с кем она могла поделиться, был её муж, который при большом желании (напоре супруги) мог так же хранить любой секрет.       Да какого чёрта он вообще переживал?! Не случилось ничего из ряда вон выходящего. Подумаешь, поступил иррационально, несвойственно собственным принципам и натуре. И что? Со всеми могло случиться. Может, его охватил кризис приближающихся средних лет, или долгое воздержание ударило в голову. Мамору не мог оправдать собственные поступки в собственной голове. Это пугало.       Он перевернулся на другую сторону, страдая от наступающей мигрени, но его лицо тут же расслабилось, когда на месте брошенной подушки оказалось занятное украшение. То самое, которым ночная гостья закалывала свои мягкие волосы. Они были тонкими, но очень приятными на ощупь — за прошедшую ночь Мамору не раз прикоснулся к жидкому золоту, наслаждаясь ощущениями.       И почему она только ушла?

Конец октября, 1998 год.

— Мина довольно сильно обиделась, что ты не пришёл на её день рождения, — вместо приветствия продекламировал Кунсайт, когда Мамору опустился на соседний с ним стул в одном из центральных кафе ЭлЭй. — Но сказала, что ты всегда можешь откупиться дорогостоящим подарком. — Я работаю, — тоном, не терпящих возражений, продекламировал Мамору, без энтузиазма пролистывая меню. — И я предупреждал, что не приду. — Это не мешает ей обидеться, — Кунсайт улыбнулся ему. — На самом деле, она не скучала. Джед пришел, и она в основном радовалась ему. И своей подружке. — Вот единственное, ради чего стоило бы прийти — эта твоя новая конкурентка, — Мамору ухмыльнулся. Его выбор остановился на одном из наборов для завтрака. — Они так долго вместе, ты не волнуешься? — Не, — Кунсайт ответил так спокойно, что Мамору даже немного расстроился отсутствию возможности поддеть друга. — Это совсем другой случай. — Зная твою жену, не был бы так уверен, — Мамору чуть нахмурился, пытаясь вспомнить все услышанные приключения Мины. — Ладно, это и неважно. Подарок я ей в любом случае сделал, передашь. Что вообще нового?       Они пообщались около часа — в основном о работе, судебных разбирательствах Мамору и немного о будущем ребёнке Уайтов. Кунсайт особенно любил пообщаться о будущем сыне — его взгляд всегда теплел, как и голос. Иногда казалось, что он так тепло не отзывался даже о собственной жене. И в такие моменты Мамору было несколько завидно — свой шанс на детей он несколько упустил. И теперь непонятно, когда вообще собирался обзаводиться семьей.       Особенно когда девушки молча сбегали после ночи с ним. О которой он так и не рассказал даже лучшему другу, а Луна, как оказалась, не поделилась его позором даже с мужем, за что Мамору был безумно благодарен. И стоило о ней подумать, как раздался звонок с её номера. — Не знаю, порадую или нет, — начала она без приветствия, едва он принял вызов, — к тебе на работу снова хочет напроситься молодая особа. Я назначила ей на завтра, перед обедом. Пока-пока.       Она отключилась, не дав вставить Мамору ни слова. Он лишь болезненно поморщился и спрятал мобильник во внутренний карман пиджака. Кунсайт вопросительно взглянул на него. — Завтра очередное собеседование с дамой, которая думает, что с таким домом у меня и денег можно грести лопатой, — устало выдохнул Мамору. За последний месяц кого он только не успел повидать на должность временной домоправительницы. — Это выматывает. — Так зачем ты назначаешь их? — последовал логический вопрос. — Это не я. Луна хочет поскорее от меня избавиться, понимаешь? — Мамору несколько по-детски скривился. Он не понимал, что с ним происходило. — Она хочет перестать быть моей мамой. — Всего лишь исполняет одно из твоих желаний, — Кунсайт хохотнул и дружески хлопнул его по плечу. — Ничего, когда-то на тебя посягнёт и какая-нибудь старая дама, которой ты будешь рад больше, нежели молодой сотруднице. — Да иди ты.       Следующий день наступил слишком быстро — Мамору погружался в работу с головой. В ближайшее время предстояла деловая поездка заграницу, одобрение нескольких контрактов. И что-то ещё, о чём Мамору благополучно забыл, пока не открыл дверь собственного кабинета.       У его стола стояла девушка с золотистыми волосами, и она не спешила к нему оборачиваться. Но Мамору было достаточно вида её лопаток, ладошек. У него перехватило дыхание — перед ним стояла та, к которой невольно возвращались мысли на несколько секунд, прежде чем он бы вернулся к своей привычной жизни. Не узнать её было невозможно. Она вернулась.       Небольшая радость только начала затапливать его сознание, как девушка обернулась к нему, одарив настолько ошарашенным взглядом, что он невольно дёрнулся. Из голубых глаз ручьями стекали слёзы, а тонкие пальчики упорно вцепились в гребень, который он почему-то хранил подле себя. Наверное, как единственное воспоминание о той, которую более не осмелился увидеть.       Мамору не успел и слова вымолвить, как девушка, выронив украшение, схватилась за голову и тут же повалилась на пол. Он чисто физически не успел бы её поймать с такого расстояния. Но он тут же бросился к ней, падая на колени с немой паникой в глазах. Девушка не шевелилась, а её болезненный и усталый вид несколько пугал Мамору. Он абсолютно не мог представить, что случилось. — Луна, звони в скорую! — крикнул он, поднимая девушку на руки — она оказалась такой лёгкой, едва ли не невесомой.       Ответа не последовало, и Мамору вспомнил, что сам и провожал Луну вместе с Артемисом. Она ему и напомнила, что к нему пришла очередная гостья на собеседование. Но стоило увидеть знакомый силуэт, который, он пусть и видел всего единожды, заставил его мозг перестать стабильно работать. Почему эта девушка пыталась устроиться к нему на работу? Столько вопросов роилось в его сознании, но в первую очередь стоило отвезти её в больницу.       Мамору заверили, что с девушкой всё в порядке, но ему пришлось соврать, что они женаты. Ему пришлось дать ей имя своей бывшей жены, чтобы обеспечить место в палате без лишних вопросов. Он даже не знал, как её зовут, но внутри его грудной клетки грозилась разразиться буря. И, несмотря на это, он смог оставаться невозмутимым внешне. Как и всегда.       Как и тогда, когда девушка очнулась, глядела на медсестру испуганными глазами, путая его и без того смутные чувства ещё больше. Она вовсе не смотрела на него, даже краешком глаза, лишь сильнее сжимала края простыни.       Но что-то всё-таки смогло надломиться в Мамору.       Ему сообщили, что он станет отцом.       А после та, кто собиралась преподнести ему такой подарок, одарила его полным отвращения взглядом. Он точно ничего не понимал. Но терпеть этого был не намерен. Мамору раздражался, потому нагрубил. И после сразу же пожалел. Не так стоило относиться к той, кого он обесчестил, ещё и ребёнка заделал. Да она сама выглядела как ребёнок… Ему стоило освежиться.       Оплатив квитанцию, Мамору вытащил из автомата банку газировки. Возможно, ему стоило бы купить напиток и для своей спутницы, а того лучше какой-нибудь плотный обед — её бледный и худощавый вид ему вовсе не нравился.       Но стоило вернуться в палату, как его встретила пустота. Она снова сбежала от него. Мамору со злости сжал банку — он дурак, который не следил за собственным языком. Хотя казалось, что давно научился самообладанию. Почему эти голубые глаза так будоражили?       Он встретил их вновь буквально через пару дней — она появилась перед ним, сжимая руки перед собой. Её взгляд более не выражал какие-либо отрицательные эмоции, напротив — она смущённо поглядывала перед собой, иногда заправляла свои золотистые волосы за уши, от чего у Мамору перехватывало дыхание. Как и от того, что стоящая перед ним девушка представляла собой огромную загадку. Ещё недавно она злилась, сбегала и прочее, а теперь стояла перед ним, покрываясь едва заметным румянцем.       И имя оказалось у неё японским — Усаги. Произносить его было довольно приятно. Его губы непроизвольно растягивались, стоило ей вновь заправить непослушные пряди волос за уши. Только за внешней приятной оболочкой пряталось сущее противоречие — у Мамору невольно дёргался глаз, слушая всё, что выдавала ему Усаги. Она будто пыталась манипулировать, но ей явно не хватало опыта. И в какой-то момент её манипуляции поменяли траекторию — она будто поверила во всё, что рассказывала.       И потому искренность, с которой Усаги пыталась ему противостоять, начинала раздражать. Мамору сам не до конца понимал, что с ним происходило — в мире существовало не так много людей, которые бы в нём вызывали подобные эмоции. И почему судьба наградила его нечто подобным? И избавиться от девушки он никак не мог — всё-таки она ему симпатизировала. Совсем немного. И к тому же собиралась подарить ему долгожданную семью. Даже если он не планировал этого в ближайшие пару лет.       Чёрт возьми, после разговоров с ней ему впервые за долгое время захотелось закурить. Мозг отчаянно подавал сигналы, что связываться с Усаги будет проблематично для его нервной системы.       Но её так весело поддразнивать — она забавно дула щёки и хмурилась, что невольно завораживала искренностью и непосредственностью. И она действительно оказалась в какой-то мере ребёнком — девятнадцать лет. Мамору невольно усмехнулся своим давним слова, что не понимал, что Кунсайт нашел в совсем юной Мине. Нет-нет, он вовсе не педофил и извращенец. Просто… В Усаги было своё очарование. Вероятнее всего, она ему не подходила от слова совсем. Но это казалось… Весёлым? Свежее приключение.       Нет-нет, так не стоило думать. Она была беременна от него, Мамору стоило вернуть себе привычную серьёзность и чопорность. Но её волосы и кожа были столь приятны на ощупь. Ему хотелось прикоснуться к ней снова и снова. — Ты чего лыбишься? — поинтересовалась Луна, когда он собирался на работу. И так прилично задержался. — Радуешься, что она всё-таки не школьница? — Радуюсь, что стану отцом, — честно ответил Мамору, наблюдая за изменениями на лице Луны. — Что-то не так? — Ты уверен, что это правильно? — она произнесла это несколько неуверенно, даже жалостливо. — Ну, я понимаю, это не то, чем перебирают… Но… — Что ты пытаешься сказать? — Мамору нахмурился, глядя на запнувшуюся Луну. — Ты мне предлагаешь заставить её избавиться от ребёнка потому что она какая-то не такая или что?       Он впервые в жизни испытывал злость по отношению к Линде. — Нет, что ты такое говоришь?! — поспешно возразила она, обхватив свой живот. — Я не знаю, что пытаюсь сказать. Лишь переживаю за тебя. Переживаю, что тебе снова разобьют сердце по щелчку пальцев. — Это не то, что должно касаться тебя. До завтра, — Мамору более не хотелось смотреть на Луну, не сегодня. Он раздраженно развернулся, выходя из дома.       Он ничего не знал об Усаги, более того оставлял её наедине в собственном доме. Мамору поступал неправильно по всем фронтам — снова выбирал работу, а не общение с девушкой, которую едва знал, но которой успел сделать ребёнка. Но ему стоило, было необходимо как можно скорее оказаться где-нибудь подальше, отвлечься от множества переживаний и чувств. Обдумать всё на свежую голову, так сказать.       Но работать никак не получалось — кто бы к нему ни подходил, Мамору лишь отмахивался или отвечал что-либо невразумительно.       Он станет отцом. Данная новость столь будоражила, что не хотелось ничего кроме этого. Во второй раз это услышать было даже более неожиданно — не учитывая обстоятельств с Усаги, беременность Милены казалось более удивительным явлением. Но нет, в этот раз его сердце данная новость затронула куда больше. Может, потому что его единственное окружение все как один готовились стать родителями? Можно ли сказать, что его поглотил всеобщий энтузиазм?       Мамору устало провёл ладонями по лицу и взглянул на настенные часы — только третий час. Но ему уже очень хотелось скорее оказаться дома, подобные мысли окутывали едва ли не впервые. Он не мог понять к чему — кому — именно его тянуло.       Домой он всё-таки ушёл намного раньше, сославшись на усталость и желание поработать из дома. В конце концов, как начальник он мог себе это позволить, оправдания нужны были лишь для шокированных лиц его подопечных, кои очень редко видели его уходящим в первых рядах.       Только вот внутри его встретила тишина — он невольно подумал, что Усаги вновь ушла. Оно было бы и неудивительно, ведь в этот раз он оставил её совсем одну, не сказав и слова. И Луна уже давно ушла. Мамору чертыхнулся и отправился туда, где её и оставил.       Свободный вздох вырвался из его груди, когда он увидел Усаги, мирно спящую на кровати, где её миниатюрная фигура легко могла потеряться. Но её выдавала золотистая макушка, выглядывающая из-за одеяла, как и маленькая стопа, которую она совсем немного обнажила. Мамору не смог побороть желания опуститься рядом с ней.       Он сел совсем с краешка кровати так, чтобы наблюдать за спящим лицом Усаги. Она действительно казалась ребёнком, если не несколько морщинок, когда она хмурилась, и синяков, глубоко засевших у неё под глазами. Вероятнее всего, у неё была не совсем лёгкая жизнь, если она работала в таком отвратном месте, дорогу к которому Мамору никогда и не вспомнит. И теперь ей в девятнадцать лет предстало стать матерью.       Потому что у него не хватило ума воспользоваться контрацепцией. Справедливости ради, у него дома или в карманах брюк такие вещи в принципе не водились — какой смысл, если он почти два года не имел абсолютно никаких отношений с девушками, а случайные ночи до недавнего времени были для него абсолютно непонятными. Да и под порывом момента… Смог ли он бы вообще отыскать аптеку своим затуманенным желанием разумом? Особенно когда его ладонь крепко сжимала девичья рука.       Усаги дёрнулась во сне и тут же перевернулась на другую сторону, подмяв под себя подушку. Ранее нахмуренное лицо расслабилось, она даже совсем немного улыбнулась, очаровывая с новой силой. Раздалось размеренное сопение — Усаги более не двигалась, лишь грудь мягко приподнималась в такт дыханию. Мамору, подавив в себе желание убрать пряди волос со спящего личика, отправился в кабинет — его сердце немного успокоилось, можно было и поработать.       Это было ненадолго — ровно до того момента, как Усаги взбрела голову очередная гениальная идея. После ужина её присутствие вновь исчезло из дома, заставив сердцебиение Мамору опасливо участиться. Да сколько эта несносная девчонка собиралась сбегать от него?! Это переходило любые рамки нормальности. Он абсолютно не понимал, чего она добивалась. Но, если она хотела довести его, у неё это прекрасно получалось.       Но она всё-таки нашлась в саду — сидела на качелях, понурив голову. Она выглядела столь расстроенной, что всё накопившееся раздражение улетучилось, оставив после себя чувство вины. Усаги ведь явно напугана происходящим — нелёгкое скитание по жизни, наверняка отсутствие нормальных средств и мотивации для дальнейшей жизни. А теперь у неё будет ребёнок. Она наверняка волновалась об очень многих вещах. Он не мог её судить.       Но зато мог приободрить, как мог, как его научили друзья, не раз вытаскивающие из болота самобичевания. Ведь, как бы там ни было, он очень хотел сохранить этого ребёнка. Он хотел стать отцом и радоваться простым вещам. Чтобы всё, что он делал в данный момент своей жизни, не кануло в лету.       Потому он должен был заботиться о моральном состоянии Усаги. Это казалось невероятной задачей, потому что он, как минимум, ничего о ней не знал от слова совсем. Но он был готов терпеть столько, сколько потребуется. Даже если немного приходилось юлить — она переживала, считал ли он её бестолковой. Отвечая нет, Мамору надеялся, что лёгкое враньё ему когда-нибудь простят. Перед ним явно сидела образец легкомысленности. Но то, что она в конечном итоге приняла его предложение жить вместе, всё-таки говорило об обратном. Да и он, правда, знал её совсем немного…       Но держать её за руку было очень приятно.       А вот разбираться в её гамме эмоций оказалось очень сложно — она злилась, улыбалась, смущалась, плакала в течение одного получаса. У Мамору внутренне образовывался тягучий ком из неизвестности и страха, что ему стоило делать со всем этим. То, что в первые минуты знакомства казалось прелестным, теперь невероятно пугало. А ещё очень-очень сильно что-то напоминало.       Особенно её понурый вид, когда она опустила голову, сжав края своего и без того мятого сарафана. Усаги едва тихо просила его о помощи. И он не мог устоять — почему-почему-почему? Что было в ней такого волшебного?       Неуклюжая, но безумно обаятельная — так думал Мамору, когда ему на голову пролили несколько литров воды, при этом виновато улыбаясь. А ещё красивая — пусть фигура Усаги не отличалась пышностью, но была стройной и всё равно привлекательной. Только вот от его действий и разглядываний она разревелась и спряталась. Мамору находил это одновременно странным и милым.       Особенно когда она, практически весь день проворчав в его сторону, всё равно устало привалилась к его плечу, сладко посапывая. Девушка, лишенная каких-либо предрассудков и норм поведения. Делала так, как считала нужным.       Дома ждала другая не менее непонятная женщина — после их недавнего не совсем приятного разговора, Луна начала обращаться к нему в уважительной форме, будто они никогда и не были друзьями. Это угнетало, но выяснять отношения при Усаги не было никакого желания — Луна вряд ли бы пошла навстречу при незнакомке. Но такой он видел её впервые, и потому колола совесть.       Он определённо не понимал и не мог вести себя правильно с женщинами. Особенно — беременными. Единственная, к кому он мог бы обратиться за помощью, тоже ожидала ребёнка. Проходя в свою комнату, Мамору отчаянно хотел провалиться сквозь землю.       Потому в течение нескольких дней вёл себя максимально обособленно — не хотел нарваться на гнев двух девушек. И лишь осторожно изучал Усаги чуть на расстоянии — и чем дольше он её видел, тем больше проникался чувством дежавю. Жесты, мимика, поведение, отдельные черты внешности — всё это так кричало о ком-то, кто когда-то был в его жизни, что Мамору почти что сходил с ума, не зная, как ему ухватиться за хвостик воспоминаний.       Он думал, что если улетит от неё на несколько дней, если она не будет одурманивать его мозг свои присутствием, он обязательно догадается. Ответ находился на кончике языка — ещё чуть-чуть и обязательно бы вспомнил. Так он думал каждый раз, глядя на надувшиеся щёки Усаги.       Усаги… Знакомое слуху имя. Приятное.       Но его размышления прервала его владелица, чуть не свалившись на пол. Благо в этот раз он смог вовремя её поймать и тут же поддеть, ожидая вновь насладиться её реакцией.       Но она задействовала серьёзное оружие — нежным шепотом попросила обнять, сверкая голубыми глазами. В голове Мамору более не осталось никаких размышлений кроме тех, что от Усаги приятно пахло, а сама она была очень приятной на ощупь — он непроизвольно сжал свои объятия вокруг её хрупкого тела. А её голос, её признания о том, что ей нравились его поглаживания по волосам, заставляли дыхание едва заметно учащаться. — Почему ты ушла? — предательские слова вырвались против воли дрожащим голосом. Он показался самому себе таким жалким, но он отчаянно хотел знать правду с того самого утра, когда проснулся в одиночестве.       Её глаза, от которых более нельзя было оторвать взгляд, гипнотизировали, заставляли его говорить «против воли». Мамору в какой-то момент поверил, что, будь её воля, она могла бы выудить из него совершенно любую информацию — настолько очаровывал её взгляд, едва румяные щёки. Его пальцы всё ещё касались жидкого золота.       Вместо этого она примагничивала его губы к своим, и он бы обязательно её поцеловал, не вмешайся Луна в самый последний момент. До чего злопамятная женщина! Продолжала играть в формальность, практически не смотрела на него, будто действительно была всего лишь прислугой в его доме, а не одной из его лучших друзей, которую он очень уважал и любил. Мамору искренне не хотелось с ней ругаться. — Спасибо за заботу, Луна… — он улыбнулся ей, глядя на её поджатые губы. — Но чего мне еще ждать? Она уже беременна, а я пообещал ей быть рядом и заботиться о нашем ребёнке. О ней самой. — А о тебе кто позаботиться? — она вновь вернулась к привычному обращению, её глаза подозрительно блестели. — Ты был так разбит, так подавлен, когда был в отношениях с той… Той Миленой. Она высасывала из тебя любую жизненную энергию, и эта странная девочка своим инфантильным поведением намеревается сделать то же самое. Кто же будет заботиться о тебе?! — Я сам? — предпринял попытку правильно ответить Мамору, но слёзы Луны от этого не спешили заканчиваться. — По мне не скажешь, но прошло достаточно времени, чтоб я стал осмотрительнее. Правда. Не стоит плакать из-за меня…       Он предпринял неловкую попытку обнять свою подругу, стараясь не задеть живот. Луна тут же пылко его обняла в ответ, поглаживая по спине. Мамору и подумать не мог, что кто-то действительно смог бы привязаться к нему, что проливал слёзы за его не совсем обдуманные поступки. — Постарайся подружиться с Усаги, пока меня не будет… Ей нужна поддержка. — Сказал человек, что и слова вымолвить толком не может в её присутствии, — фыркнула Луна ему на ухо. — Чего это ты вдруг стал таким зажатым и стеснительным? — Наверное, мне стыдно перед ней — я наверняка сломал ей жизнь и эгоистично попросил выносить ребёнка, которого она, возможно, не хотела… — начал Мамору, скривившись собственным словам — обычно они звучали только в его голове. В реальности они приносили больше боли. — Это она тебе сама сказала? — Луна скептически глянула на него. Он отрицательно мотнул головой. — Тогда о чём вообще разговор? Не придумывай чего нет. — Уж кто бы говорил, — саркастически протянул Мамору, повторив её жест бровями. — Придумала столько всего за Усаги… Даже мне не хочется о таком думать. — Ты-то понятно — на тебе розовые очки. Перед тобой милое личико наивной беззащитной девочки, которую хочется оберегать. Я всё понимаю — она очень миловидная. — Что ты хочешь сказать? — недоумённо переспросил Мамору, нахмурившись. — Хочу сказать, что тебе пора в аэропорт, — Луна напоследок хлопнула его на спине, вытирая слёзы. — Я присмотрю за твоей драгоценной. И обещаю, что не съем. Разве что понадкусываю.       Выходя из дома, Мамору искренне волновался о состоянии двух девушек. Но выбора не оставалось.       Вместо этого весь полёт до Японии его преследовали те самые мысли о том, что он отчаянно что-то забыл. Точнее кого. Ту, что напоминала ему Усаги своим хаосом в голове и на лице. Что-то такое же маленькое, противное, но безумно милое.       Ему это довелось вспомнить тем же вечером, когда после заселения в отеле он привычно отправился в Корону, которую посещал при каждом визите в Токио. Там у него завёлся разговор с Мотоки, который хвастался тем, что обручился с его бывшей однокурсницей — Рейкой. И задал вопрос, который заставил Мамору всё-таки словить ускользающее воспоминание. — Ты нашёл себе подружку? — задорно спрашивал Мотоки, натирая бокалы перед закрытием. — Ну, можно сказать и так, — Мамору отвечал нехотя, но ему в любом случае с Мотоки встречаться часто не нужно, а выговориться хотелось. — Её зовут Усаги. У нас всё сложно. — У тебя со всеми Усаги сложно, я посмотрю, — он фыркнул, отставляя чистый бокал в сторону. — Интересно, будь Усаги-чан жива, как бы вы сейчас общались? Это ей бы уже было восемнадцать лет, если не ошибаюсь… Да, она была на два года младше Уназуки.       Мотоки что-то продолжал вещать с ностальгически-печальной улыбкой, и Мамору всё больше погружался в воспоминания, которые будто собрались в один пазл. Ведь у них даже имя было похоже — возможно различалось лишь написанием.       Тем же вечером он вновь оказался у могилы Усаги Цукино. Считавшейся погибшей ещё полтора года назад. Но теперь он мало был в этом уверен — слишком много совпадений. Ведь Мотоки тогда сказал, что она собиралась со своим парнем в штаты — что для неё стоило сфабриковать свою смерть?       Мамору мотнул головой — нет-нет, это уже из разряда теорий заговора. Оданго бы до подобного не додумалась. Хотя что он о ней знал… Но как и совпадений, было немало отличий — фамилия, гражданство, дата рождения. Усаги Кино была старше на год той Усаги, которой только должно было быть восемнадцать лет. И он видел её мать, убитую горем — она заходила к Мотоки. Или Оданго даже ей бы не сказала?.. Он совсем о ней ничего не знал.       Как и практически не помнил её внешности — только золотистые булочки и длинные волосы, общие черты лица. Мало ли, сколько в мире существовало блондинок с голубыми глазами, которых бы звали Усаги. Но если бы он смог вспомнить, как точно выглядела Усаги Цукино… Вроде бы дома ещё хранились фотографии из Токио.       Но Мамору надеялся, что сможет забыть о столь нелепом совпадении, и более не вспоминать. Это казалось за гранью разумного — зачем ему вообще об этом размышлять. Начинало походить на зависимость от той, кого он не видел уже много лет. И не увидит, ведь она мертва. Мамору планировал погрузиться в работу, дабы выкинуть бесполезные размышления.       Но долго работать не получилось — Луна упала с лестницы, Усаги Кино осталась одна. И кем бы она ни была, она носила его ребёнка и оставалась в незнакомом доме совсем одна. Поэтому ему пришлось искать срочный рейс, уладив свои недельные дела за один день хотя бы на некоторую часть, обещая остальное закончить по почте. Это было невероятно глупо и непрофессионально, но он не мог поступить иначе.       Усаги ведь совсем юная. А если и с ней что-нибудь случится без присмотра?       В ответ на это в голове Мамору крутились её слова, что она взрослая и в состоянии позаботиться о себе самостоятельно. Но для Мамору эти слова звучали как прямой признак незрелости — ведь то же самое он отвечал всем своим друзьям, когда в глубине души нуждался в минимальной поддержке.       Путь до дома впервые казался настолько долгим — он изнемогал от желания увидеть Усаги, удостовериться, что с ней всё в порядке и ещё кое-чём.       По возвращению Мамору не повезло первым делом броситься в комнату Усаги — её вновь там не оказалось. Было раннее утро, потому он даже не думал о том, что она могла запропастись где-либо ещё, не с её образом жизни. Он искал её всюду: в ванной, кухне, даже в своём кабинете. Его несчастное сознание вновь атаковали страхи переживания, что глупая девица вновь от него сбежала. Уже который раз. Он так долго не выдержит.       Но стоило войти в собственную комнату, пытаясь отыскать в телефонной книжке номер Луны, у которой хранился номер Усаги, как она обнаружилась мирно посапывающей в его кровати, обнимая его подушку с улыбкой на губах.       Усаги казалась для него невероятно красивой, в то время как Оданго он точно не воспринимал в подобном ключе. Но, тем не менее, частично он ещё не сдался: — Ты меня очень перепугала, когда я не нашел тебя в твоей комнате и вообще где-либо в доме. А у меня ни номера твоего, совсем ничего. Я ничего о тебе не знаю, Усаги.       Пусть всё в голове кричало о том, что это было невозможным, краешком сознания он всё же сомневался. Причём в собственной адекватности.       Потому что Усаги, сидящая перед ним в одной длинной футболке, отчаянно краснела, смущённо отводя глаза. Она могла похоже возмущаться, дуть щёки, но было много чего, что её отличало от маленькой девочки, которую он когда-либо знал.       Но эта девчушка умудрилась заболеть — Мамору больше некогда было думать о подобной ерунде, он сосредоточил всё своё внимание на заботе о девушке, которая выразила желание, чтобы у них всё было как «у людей». Мамору про себя усмехался — знал бы он сам, что такое это «нормально». Потому уверил её плыть по течению, ведь какая разница, кто был вокруг, пока они были втроём. Он не мог не улыбаться, думая о зарождающейся в животе Усаги жизни.       Нелепые размышления вернулись, стоило услышать родной язык — пусть и простое ругательство, но Усаги его произнесла, заставив его желудок неприятно сжаться. С её внешностью не было ничего удивительного, но на фоне его переживаний… Мамору точно готов был посчитать себя параноиком. Ему стоило больше доверять той, кто собиралась родить ему ребёнка.       Ребёнка, чье изображение они увидели уже на первом совместном посещении УЗИ. Нечто, похожее на помехи, а среди них небольшое чёрное пятно, обещающее сделать его самым счастливым человеком на свете. Он сам не заметил, как начал улыбаться до ушей. Но вот слёзы Усаги всё-таки заметил и сильно перепугался.       Мамору прекрасно знал, по какой причине бывшая жена лила слёзы — переживала, что ребёнка он будет любить больше, чем её. Теперь он переживал, что собственными эмоциями рыл яму и теперь. Ему стало так тревожно от девичьих слёз, что улыбка тут же померкла. Он не хотел повторения сценария… Пусть в словах Милены и была правда. — Ты расстроилась? — спросил Мамору, освобождая ладонь, которую Усаги крепко держала, не отрывая взгляд от экрана. Он приобнял её, это был едва ли не первый порыв тактильности с его стороны.  — Не знаю, правда, — прошептала она, уткнувшись лбом ему в плечо, продолжая всхлипывать. Мамору напрягся. — Но мне кажется, даже ты уже осознал, что станешь отцом, а я всё ещё нет. Я пытаюсь себе внушать, что происходящее действительно реальность, но почему-то не всегда получается. Даже когда доказательство прямо перед моим носом. Я самая ужасная мать на свете.       Вот как она думала. Она не придумывала каких-то обид, она искренне переживала. Хотя о чём было переживать бы на его счёт — они едва знакомы, и она сама утверждала, что их взаимоотношения не самое важное. Логично, что её не волновал он сам. — Усако, ты ещё не родила, чтобы так судить, — Мамору всё равно пытался приободрить Усаги, на что она только покачала головой, сильнее сжимая кулаки. — Я уже мама, как и ты — папа. Мы ведь видели его на мониторе, так ведь? Ты так улыбался радостно, мне даже стало завидно, — Мамору замер, когда она это произнесла, отстраняясь. — Мне удалось лишь разрыдаться непонятно от чего.       Если до этого он мог юлить, говоря, что Усаги наверняка станет хорошей матерью, чтобы придать ей силы и настроения. То после столь пронизывающих его душу слов он сам удостоверился в сказанном. Она действительно стремилась к этому. Даже больше чем он, который радовался самому факту, не особо задумываясь о большем.       Но когда Усаги задала ему вопрос касаемо пола ребёнка, он ответил не раздумывая — он бы хотел дочь. Это было мало обоснованно, но очень искренне. И он был бы рад, будь она столь же красивой и эмоциональной, как её мать. Даже если бы это значило конец его нервной системе.       Потрясения на день не заканчивались — заявилась Мина, тем самым поставив Мамору в неловкое положение и даже тупик. Ведь кроме Луны он более никому не удосужился рассказать о том, что готовился стать отцом. И ей бы не стал, если бы она не работала в его доме и лично не видела Усаги, не слышала всех разговоров. И ведь решила навестить же самая противная…       Но и это не оказалось самым страшным — Мина пришла вовсе не к нему. Она решила навестить Усаги, и общались они так, будто знакомы целую вечность. Мамору не был глупым человеком, и более того, знал Мину уже не первый год, и её повадки соответственно. Усаги была той самой подругой этой непостоянной девицы, и, честно говоря, они друг друга стоили. Поразительные совпадения, вызывающие совсем немного нервный тик. — Кстати, Мамору, и тебе привет от него. Он попросил позвонить завтра ближе к обеду, — нет, нервный тик у него начался как раз после этого. Ведь если знала Мина, знал и Кун.       Мамору определённо грозил долгий и нудный разговор. Ну, или как минимум очень постыдный. Знала ли Усаги о таких совпадениях, делилась ли Мина со своей подругой такой стороной жизни, в которой был мрачный тип вроде него? Но у неё он постеснялся это выяснять, сделав вид, что удивлён их знакомству — что не было далёким от правды.       Отсрочить свою участь ему всё-таки удалось — Кунсайт настаивал на встрече, не испытывая любви к разговорам по телефону, но Мамору никак не мог оставить болеющую Усаги одну дольше чем на пару-тройку часов, и то ради работы. Особенно когда её простуда до того обострялась, что бедняжка покрывалась обильным потом и слезами. Ухаживать за ней было то же самое, что за своими «младшими сестрами» в приюте — Усаги так же воротила нос от не особо приятных лекарств, но в отличие от них всё-таки послушно принимала все пилюли.       Поэтому когда она полностью оправилась, Мамору не мог нарадоваться. Только краем сознания понимал, что разговоров с Кунсайтом не избежать.       Так оно и случилось — стоило впервые нормально явиться на работу, как в своём кабинете встретил знакомые пепельные волосы, отброшенные за спинку его рабочего кресла. Кунсайт развернулся к нему, разведя руки, будто собирался приютить в своих объятиях — но он не злился.       Мамору мотнул головой — с чего он вообще решил, что кто-то будет ругаться? В конце концов, он никого не принуждал, да и не знал, что это была та самая подружка Мины… — Почему ты всегда такой скрытный? — прозвучало вместо приветствия, и Мамору устало вздохнул, грузно опуская на диванчик у стены. — Потому что это было… внезапно? Я, если честно, и сам до конца не разобрался, чтобы это как-то взвалить на кого-нибудь ещё, — ответил он, опустив лицо в ладони. — С её появлением у меня в голове начался кавардак. — Усаги тебе хотя бы нравится? — в голосе Кунсайта звучали заботливые нотки. — Мина, если что, даже не собирается тебя убивать. Но знакомить вас она точно не хотела как раз по тому, что ты мог на неё положить глаз. — А? Откуда такая уверенность? — Мамору резко вскинул голову, скептически уставившись на друга. — Мина ведь считает, что тебе когда-то нравился кто-то, похожий на неё, а у них с Усаги много общего, — начал изъяснять Кунсайт в духе своей жены, от чего у Мамору дёрнулся глаз и он поспешил прекратить это. — Снова её предречения Богини Любви и прочее, понял.       Возможно, это стало бы ещё одним аргументов в пользу теории внезапно живой Усаги Цукино, но он не нашёл её фотографии, а её образ был довольно смутным в его памяти. И, в конце концов, он собирался всецело доверять и поддерживать ту, с кем жил теперь под одной крышей. Да и Кунсайт бы наверняка знал такие подробности от Мины, он не всегда верно хранил секреты своей жены, если того требовали обстоятельства. В общем, он уже как пару недель отказался от подобных размышлений. Они вовсе не имели смысла. — Она мне немного нравится, наверное. Усаги очень красивая, я не могу это отрицать, — Мамору слегка дёрнул плечом, вспоминая глубокие глаза Усаги, от которых сложно оторвать взгляд. — Но я её абсолютно не понимаю. И не понимаю, как себя вести, чтобы ей всё нравилось. Знаешь, она любит играть со мной в прятки. Я сойду с ума, Кун. — Мне кажется, ты сошел с ума, едва увидел её, приятель, — Кунсайт хохотнул и дружески похлопал Мамору по плечу. — Ведь чтобы ты и старался для какой-либо девушки… — Не делай из меня тирана, я прекрасно отношусь к твоей жене и Луне, стараясь помочь в чём смогу, — Мамору чуть нахмурился. Он понимал, к чему клонил его друг, но всё же. — Они, кстати, собрались к Усаги в гости, пока тебя нет, — меж тем добавил Кунсайт. — Мина её очень любит. — Кстати она не собирается отодрать мне башку, случаем? — Мамору нервно усмехнулся. — Она, когда зашла к нам на неделе, практически не смотрела на меня. Даже не подшутила и подобное. — Я ведь сказал, что убивать точно не собирается. Но, наверное, ждет, когда ты облажаешься, — Кунсайт пожал плечами. — На самом деле я очень настоятельно попросил её не вмешиваться. Да, Усаги неопытная и ей нужна поддержка, наверное. Но ты сам знаешь Мину — иногда она способна на огромную силу внушения. Может как раз поэтому твоя Усаги и мечется — не знает, что ей делать. Мина наверняка всё равно что-то своё лопочет, да и мама у неё есть… — Против меня воюет целая армия женщин, — он ужаснулся, представляя не самые лучшие картинки. — Думаю, они наоборот за тебя — Усаги по каким-то причинам очень не хотела с тобой в принципе связываться. Можешь быть благодарен Мине. — Я ей всё-таки противен, — Мамору устало провёл пальцами по волосам. — Поэтому она так себя и ведёт. — Может быть и так, может быть и нет. В конце концов, решение принимала Усаги, а не Мина или кто-то ещё. Она ведь не только беготнёй от тебя занимается наверняка. — Да, именно и запутывает. В одну секунду она просит об объятиях, в другую дует щёки, а я знать не знаю, что сделал неправильно. — Возможно, что Усаги боится своих эмоций не меньше, чем ты. Ведь вы едва знакомы, возможно, стесняется. Я не знаю. Тебе стоит самому откровенно с ней поговорить, а не строить догадки вместе со мной. Просто поговори с ней, ты ведь старше, опытнее… — Мой опыт единоразовый и печальный — довёл беременную жену до аборта, — перебил Мамору, горько усмехнувшись. — Нет-нет, мы ведь это уже выяснили — у Милены были собственные глупые выводы, — Кунсайт не дал ему закончить мрачную исповедь. — Но если ты так думаешь, то, может, стоило быть терпимым по отношению к Усаги? Если ты переживаешь о ребёнке. — Я переживаю о них двоих, — поправил его Мамору, устремив взгляд в окно.       Он не любил Усаги, но искренне о ней волновался. Её поведение ведь наверняка было обосновано травмированным прошлым. Он узрел эту истину, узнав поближе всех своих друзей — у них все были скелеты в шкафу, особые триггеры, затрагивание которых заставляло срывать маску обыденности, выпуская множество ранее неизвестных эмоций. Мамору не стоило обвинять Усаги в чём-либо подобном. Но и справиться со всем этим ему не хватало смелости — боялся спугнуть, пустив всё на самотёк. Привык, что в прошлых отношениях был марионеткой, пусть и в конечном итоге сам устал от подобных манипуляций.       Мамору точно не собирался выстраивать новые отношения, окончательно не разобравшись в себе. — Тогда попробуй быть с ней милым — женщины любят ушами, ты ведь это прекрасно знаешь. — А ты прекрасно знаешь, как я не люблю разговаривать… — Это правда, — Кунсайт кивнул и хохотнул. — Тебе нужна девушка-эспер, если она, конечно, не сбежит от множества твоих пустых размышлений о бренной жизни, боясь среди этого всего искать мысли о чувствах к ней. — Ой, просто заткнись, — отмахнулся от него Мамору, чуть смущаясь — подобная правда всегда заставляла его немного стыдиться. — И вообще, мне бы работать…       Когда он вернулся домой, то застал Усаги, панически бегающие по дому в поисках аптечки — она порезалась, о чём-то задумавшись. По крайней мере, так заявила она сама, но Мамору почему-то был уверен, что в этом была виновна и некая неуклюжесть, которую он за ней заметил. То споткнётся на ровном месте, то развернётся в кровати, едва не свалившись за её пределы. Теперь порезалась. Она, конечно, не ребёнок, но не волноваться он не мог.       Как и не поцеловать её пораненный палец — однажды увидел, как женщина в парке так «лечила» ранки сына, свалившегося с велосипеда. Это было мило, и Мамору посчитал, что с Усаги это будет не менее полезно. Так и случилось — покраснела, отвела взгляд, начала быстро оправдываться, заставив его улыбнуться. И не только — ему нравилось прикасаться к ней.       Как и советовал Кунсайт, Мамору старался быть милым, разговаривал больше обычного, если это было не по работе, улыбался уголками губ. Это не было чем-то сложным, на самом деле, ему действительно было интересно поддержать беседу, понять Усаги получше. Только вот она уткнулась в свою тарелку, состроив недовольную мордочку, убив в Мамору весь настрой на разговор — она только недавно стреляла в него глазками, теперь вновь надулась. Он боялся спрашивать прямо.       Она спасла их нещадный вечер, но заставила его внутренне сжаться — Усаги было интересно, почему он называл её «Усако». И это действительно вышло само по себе — её внешний вид, кричащий о её национальности, заставил его мозг вспомнить родную речь. А соединить её имя и «ребёнка» не составило труда, да и звучало мило. Под стать ей и её детской непосредственности. Тем более Мамору сразу заметил, как ей это нравится.       Чего он не ожидал, так это того, что Усаги придумает прозвище и для него. «Мамо-чан» звучал под стать «Усако» и её характеру. Но не для него самого — слишком мягко, нежно. Мамору не видел себя таким, но почему-то ему льстило, если сама Усаги видела его в подобном ключе.       И ему всё казалось милым, пока на следующий день она не бросила ему холодное «не твоё дело». Если честно, Мамору показалось, что с этими словами в нём что-то оборвалось. Точнее с такой интонацией и взглядом голубых глаз — ему казалось, что Усаги была невероятно серьёзна, ни намёка на детское поведение и манипуляции. Именно поэтому это и задело.       Что-то недовольно бросила и ушла, более не сказав ни слова. Мамору успокаивало только то, что она отправилась куда-либо с Миной, а значит он мог не волноваться об Усаги, с ней и ребёнком всё будет в порядке. Но было ли всё в порядке с ним? Он взял выходной, чтобы побыть с ней вместе, а в итоге остался дураком. — Я удивлён, что ты мне звонишь по доброй воле, — раздалось вместо приветствия, когда Мамору позвонил Кунсайту, надеясь на встречу. — Что-то на работе случилось? — Нет, у меня выходной, — на той стороне послышалось «ого», от чего синие глаза недовольно закатились. — Ты свободен? Могли бы встретиться, Арта выцепить, раз Луна уже дома, думаю, он согласится. — Чего это вдруг? — Просто хочу развеяться, — Мамору пожал плечами, не зная, что ещё стоило сказать.       Жаловаться на Усаги было неправильным ни в коем случае.       Мамору придерживался мировоззрения, что из дома ссоры выносить не стоило, как это иногда делали его друзья. Но, возможно, будь он более разговорчивым, и ему бы удалось спасти предыдущий брак. Он мотнул головой — уже незачем было жалеть. Те отношения было не спасти. А эти, по всей видимости, и не было смысла развивать… Даже ради ребёнка. Если он был противен Усаги, к чему было стараться?       Они собрались в клубе Кунсайта через несколько часов — днём заведение пустовало, лишь проходили репетиции, уборки и прочее. Поэтому они втроём спокойно посидели за бокалом пива в кабинете Кунсайта, обсуждая самые бытовые вещи, иногда переключаясь на работу.       Артемис жаловался на то, что карьера Мины, стремительно набирающая обороты ещё пару лет назад, с такой же скоростью возвращалась на дно — настолько жестокая конкуренция. Кунсайт иногда что-то отвечал.       И только Мамору молча попивал пиво маленькими глотками, слушая друзей краем уха. И даже если он прекрасно воспринимал всю информацию, большую часть сознания занимала Усаги. Он собирался с ней откровенно поговорить, даже если страшно, даже если её ответ наверняка его расстроит. Он хотел быть мужчиной, но мало что для этого по-настоящему делал — пропадать на работе сутками вряд ли являлось основным качеством. Если вообще за него походило.       Поэтому когда Кунсайту позвонила Мина, чтобы спросить, можно ли Усаги потратить его деньги, он только активно закивал головой. Это был первый раз, когда она у него что-то попросила. Точнее, Мамору наверняка знал, что это была инициатива Мины, но то, что Усаги сдалась, почему-то радовало. Она казалась очень принципиальной в подобном отношении, но пока не заикалась о какой-либо работе, Мамору оставался спокойным.       Он вернулся домой на удивление поздно — засиделись, а после перешли уже в зал, решив развеяться чуть больше. Мамору в компании друзей конкретно расслабился, а может виной всему алкоголь. Он давно так не отдыхал душой — было некогда. Да и столько навалилось. Но он был безумно рад, что у него была такая компания, ведь сам он бы давно поехал кукухой.       Тревожно стало, когда Мина появилась возле их столика, удостоив Мамору больше, чем недовольным взглядом. Он невольно сглотнул, но первое о чём подумал — хорошо ли Усаги добралась до дома? Стоило ли ему уже вернуться или дать ей время побыть одной? — Ты дурак, Чиба, — ни слова «привет», ничего, кроме упрёка. — Я думала, жизнь тебя хоть чем-то научила. — Что я уже опять натворил? — он честно не понимал, что мог сделать, когда обижаться стоило именно ему. Ругаться с Миной не было сил от слова совсем. — Или просто так захотелось испортить настроение? — А зачем его было портить Усаги? — Мина насупилась ещё больше, обхватив живот. Мамору в принципе не понимал, зачем Кунсайт позволял беременной жене находить в какофонии стольких бьющих по ушам звуках. — Усаги? Которая Кино? — Артемис, не всегда чувствующий атмосферу разговоров, встрял, удивлённо переводя взгляд с одного на вторую. — А вы знакомы, Мамору? — Более того — он успел сделать ей ребёнка, — Мина недовольно сверкнула глазами. — И ты не рассказывал? — Артемис присвистнул, после чего обратился к Мамору. Но от него не исходило ни капли претензии, что не могло не радовать. — Поздравляю, получается. Когда свадьба? — Никогда, потому что этот дурак не умеет общаться с девушками, — Мина скрестила руки. Кунсайт предпочёл отмалчиваться, разглаживая брюки ладонями. — Хочешь сказать, что Усаги ведёт себя лучше? Или ты не слышала, что она мне сегодня сказала перед уходом? — Мамору начинал закипать, а его ладони покрывались нервной испариной. — Более того, если бы я не заметил, что она куда-то уходит, когда я взял выходной, чтобы провести это время вместе, так бы и остался вне видения, где она и с кем.       Его дыхание чуть сбилось — настолько жаркими вышли его слова. Он давно не выплёскивал раздражения, удивив и самого себя, не то что окружающих его друзей, уставившись на него выпученными глазами. Даже Мина несколько стушевалась, её губы на мгновение дрогнули, после чего недовольно сложились в одну линю. Но, тем не менее, сказать ей было нечего в своё оправдание. Может, она чего-то не знала, а может наоборот — знала слишком много, и потому молчала. Но настроение Мамору всё равно полетело в тартарары.       Поэтому когда он всё-таки вернулся домой, выбрав для этого самый длинный путь, в нём присутствовали остатки раздражения. Абсолютно на всё. Даже на ужин, приготовленный Усаги — к чему она так старалась, если это было «не его дело». Что вообще было в этой блондинистой голове?! Поэтому неудивительно, что, стоило ей проснуться и тихим, ещё не отошедшим от сна голосом поинтересоваться, где он был, Мамору ответил ей той же монетой.       Но стоило ему увидеть слёзы, стремительно сбегающие по округлому лицу, в нём всё-таки проснулся тот самый мужчина, которого совесть кольнула не меньше, чем грубый, но вполне заслуженный толчок от Усаги. Даже если она вела себя странно, неприятно и прочее… Это ведь не значило, что он должен был уподобляться подобному, особенно зная, как Усаги резко реагировала на что-либо. А ведь она была в положении.       Он молча направился к плите, намереваясь приготовить какао — за несколько недель вместе проведённого времени, Мамору успел изучить некоторые вкусы Усаги, и горячий шоколад был одним из них. Он хотел извиниться, хотел поговорить.       И видимо, пришёл за Усаги довольно вовремя. Растирая солёную влагу по своему некогда красивому лицу, ныне искривленному гримасой печали, она смотрела на него испуганными глазами. У Мамору невольно защемило сердце — ведь это он виноват в её столь плачевном состоянии. Содрогаясь от слёз и страха из-за раскатов грома, Усаги казалась ему запуганным кроликом, где он — волк, собирался её съесть. Но ведь всё совсем не так… — Ты ненавидишь меня? — её голос дрожал, она продолжала всхлипывать, хватаясь за края своего домашнего сарафана. — Нет, Усако, я не ненавижу тебя, — он говорил это искренне. И ласковое прозвище было не просто для успокоения. Он, правда, чувствовал себя виноватым. Ему очень хотелось её обнять.       Щёлкнув выключателем, Мамору стремительно сократил между ними расстояние — хотел помочь, как мог. Успокоить, извиниться. Но взгляд невольно зацепился за груду вещей, нелепо разбросанной по комнате; из небольшого чемоданчика так же выглядывала одёжка. Мамору криво ухмыльнулся.       И его всё-таки прорвало. Обида едва ли не впервые за долгое время захлестнула его с головой. Он привык, что его эгоизм был непреднамеренным, но когда он действительно старался, в ответ слушая лишь упрёки, ему было очень обидно. За себя. Каким бы хреновым человеком он не был, он всё-таки тоже имел чувства. И никогда не был железным.       В этот вечер, сидя на пороге дома, в руках придерживая тёплую кружку с какао, наблюдая за дождём, и ощущая под боком не менее горячее тело, прижавшееся к нему, Мамору был как никогда искренним. И всё то раздражение, накапливаемое неделями, улетучилось в мгновение ока. Он надеялся, что у Усаги тоже.       Она уверяла его, что хочет продолжать их странные отношения, хочет их развития, продвижения. И смотрела невероятно голубыми глазами прямиком в душу, а улыбка заставляла его желудок делать сальто. Завораживающая сердце картина.       У Мамору не было никаких сомнений — он хотел сблизиться с Усаги. И хотел, чтобы она доверяла ему, как и он доверял ей. Хотел, чтобы она смогла положиться на него, не стесняясь попросить помощи и поддержки. Потому что в её словах видел такое же стремление. Она даже предложила провести день вместе, при этом смущённо сцепляя руки перед собой.       Но иногда ему всё же хотелось побыть одному — обдумать, проанализировать, поэтому к Кунсайту за телевизором он поехал один. Мамору чисто физически не мог находиться рядом с Усаги слишком долго. У него едва заметно сбивалось дыхание, потели руки. Он всё ещё немного побаивался сказать что-нибудь так, чувствуя, что Усаги ещё не стремилась до конца ему открыться, как и он ей. Но у них впереди былая целая жизнь… Если бы она позволила, конечно. — Мина, у тебя есть какие-нибудь фильмы? — поинтересовался Мамору, пока Кунсайт направился за уже упакованным в коробку телевизором, чтобы они вместе погрузили в машину. — А какие жанры интересуют? — воображение легко пририсовывало к её образу мельтешащий хвостик, как у самой счастливой собаки на свете — именно настолько взбудораженной выглядела Мина. От её вчерашнего раздражения не осталось и следа. — Ты уже знаешь, какие фильмы любит Уса? — Без понятия, — честно ответил Мамору, не зная, как реагировать на подобную реакцию. Но он был немного смущён, отвечая на её вопрос: — Наверное, было бы неплохо что-нибудь романтическое? Я не знаю…       И смущался не зря, потому что глаза Мины в ту же секунду ехидно загорелись, заставляя его задуматься о правильности своего поступка в целом — уж лучше бы он сам купил несчастный телевизор, нежели обращался к кому-то вроде Уайтов. Точнее, против Кунсайта он ничего не имел против, только слегка стыдился оказанной услуги, а вот Мина… Она будет поддёргивать его всю оставшуюся жизнь. — У вас свидание? — она заглянула к нему в глаза, продолжая улыбаться словно ненормальная. — У нас обычный ужин, Мина, — Мамору отодвинул её донельзя счастливо лицо как можно дальше от себя, проклиная её мужа за черепашью скорость. — Понятно-понятно, — она очень сильно похлопала его по спине, заставив поперхнуться. — Тогда я знаю, что вам подойдет.       Она принесла ему «Титаник». И, честно говоря, сидя на диване со спящей на нём Усаги, Мамору практически не вникал в происходящее на экране, наслаждаясь теплом и лёгким посапыванием в районе шеи. Но долго счастье не длилось — Усаги проснулась, и оказалось, что Мамору мог быть счастлив и за простой болтовнёй. Ему нравилось слушать звонкий голос Усаги, наблюдать за её жестикуляцией и сменой эмоций на округлом личике. И у самого захватывало дух, стоило поймать её заинтересованный взгляд, когда была его очередь что-нибудь рассказывать.       И всё было настолько хорошо, что даже не верилось — их общение с каждым днём становилось той самой «нормой», о которой Усаги говорила, о которой читал сам Мамору, исходя из любовных романов, советуемых Эмили. Он работал, а вечером его встречали с готовым ужином и радостной улыбкой до ушей, даже если иногда с тем самым ужином возникали различные конфузы. Смотрели фильмы, а после Усаги засыпала в его объятиях, сладко улыбаясь. Она в принципе начала больше его обнимать, заставляя сердце бешено стучать. Она даже поцеловала его…       Обыденность, о которой он и мечтать не мог.       Но всё разбилось после очередного посещения врача Усаги — оказалось, что у их ребёнка, вероятнее всего, мог оказаться синдром Дауна. Это пугало. Не из-за сложности, которая свалится им на голову, нет. Мамору не раз видел отношение общественности к таким детям. Он жил с такими же бедолагами, наблюдая, как от них воротили носом, выбирая себе ребёнка для усыновления. Видел, как эти солнечные дети надрывались от слёз, когда родители отказывались от них, испугавшись сложности, «ненормальности».       Для него это не составляло проблемы, он привык к трудностям и готов был бороться до конца. Ему всё равно, что если бы кто-то не понимал его, осуждал, оскорблял и обижал его ребёнка. Мамору был готов вцепиться за своего ещё не рождённого ребёнка в горло каждому. Но не знал, как к этому относилась сама Усаги.       После слов доктора Гилмор она сразу же замолчала, не выдавая ни слова. Даже на прощание. Все краски, которыми Усаги блистала последние несколько дней, мгновенно выцвели, оставляя на её лице лишь пустоту. Даже глаза будто стеклянные. Мамору и сам не знал, что сказать, но не спешил по причине собственной неразберихи в голове — он не хотел сомневаться в Усаги. Не хотел думать, что теперь ребёнок ей не нужен.       Но всё оказалось иначе — Усаги думала лишь о том, что теперь это она и их ребёнок ему не нужны. Она называла себя испорченным инкубатором и горько плакала, думая, что теперь Мамору избавится от неё. Подобные мысли одновременно расстраивали и радовали, ведь получается, что Усаги не собиралась отказываться от ребёнка, но между этим сомневалась в нём самом. Хотя кому было жаловаться, если на какое-то мгновение и сам опустился до столь жалких мыслей.       Усаги искренне волновалась за судьбу их ребёнка, и её практически не волновала она сама. Она лишь плакала о том, что виновата, что где-то ошиблась, что теперь ребёнок страдает за неё. И Мамору были знакомы все эти переживания — точно так же он думал практически обо всех плохих вещах, случившихся в его жизни. Начиная смертью родителей заканчивая не родившимся ребёнком от Милены. И он намеревался сделать всё, чтобы защитить то, что ему даровала судьба. Особенно когда Усаги была настроена не меньше.       Мамору с каждым её касанием, каждым её всхлипом ощущал, что у них больше общего, чем ему поначалу казалось. И не мог сдержать слёз, осознавая, что наконец-то он был не один в своих проблемах. Что наконец-то он обрёл то, о чём мечтал всю жизнь. И был безумно благодарен Усаги за спасение. Он хотел быть для неё персональным рыцарем, но всё оказалось наоборот. Но теперь это даже не давило на никому ненужное мужское самолюбие.       Потому что она назвала его своей семьей. Сказала, что они есть друг у друга, а у них есть малыш. Которого они будут любить вне зависимости от исхода, сказанного врачами. Точнее, её. Они будут любить её, ведь у них будет девочка. Мамору попросил миссис Гилмор сообщить ему отдельно, потому что Усаги почему-то не спешила узнавать пол ребёнка. Он уважал её выбор, но не мог не спросить — его распирало от любопытства. И доктор тоже была на её стороне, но случайно проболталась, стоило Мамору завести несколько деликатную тему, касающуюся его и Усаги во время беременности.       Он был счастлив. Мамору был бы счастлив и мальчику, но почему-то картинка миниатюрной Усаги — а ему верилось, что их дочь будет обязательно копией матери — радовала его сердце чуть больше. Ему не терпелось подержать на руках свою маленькую девочку, обещая любить и оберегать. Он уже обещал и не знал, как дожить до июня.

Пятое декабря, 1998 год.

      Поэтому, стоило ему оказаться в доме матери Усаги, где на него накатила волна неописуемого мандража, и услышать вопрос о поле ребёнка, как ответ вырвался сам по себе. Мамору будто забыл, что Усаги была вне видения, а потому она несколько злобно и разочарованно на него уставилась. И задай кто-нибудь вопрос о том, кто пугал больше: Усаги или её мама, он бы не смог ответить. Но, тем не менее, собрал всё мужество и противостоял, в конце концов, он такой же родитель. По крайней мере, это была хорошая отмазка. — Вы собираетесь жениться на моей дочери? — миссис Кино огорошила его этим вопросом словно снег среди лета.       Мамору чудом удалось сдержать самообладание, хорошо, что не успел ничего в рот отправить — наверняка бы выплюнул. Он лишь сильнее сжал ладонь Усаги, которую обхватил ранее, пытаясь сгладить ситуацию. Теперь главное было не сломать. И не сломаться.       Он аккуратно покосился на Усаги: она возмущённо глядела на свою мать, её ноздри недовольно раздувались, словно маленькая гарпия. Он невольно улыбнулся. Но на вопрос всё же стоило ответить, и так, чтобы не получить по орехам ни от одной из женщин, присутствующих в комнате.       Мамору не думал о женитьбе. От слова совсем. По сути, ему даже некогда было об этом заботиться: сначала они пытались наладить собственные взаимоотношениях хоть минимально, после вместе преодолевали трудности, возникшие в связи с предполагаемой болезнью малышки. Но, если честно, он и не хотел о подобном размышлять. Прошлый брак не оставил ничего кроме зияющей дыры в груди. И он не хотел невольно проделать то же самое с Усаги. Тем более, Мамору совсем не был уверен в том, что интересовал её в таком ключе. — Ни я, ни Усаги не хотим жениться просто потому, что так надо. Нам ещё многое предстоит узнать друг о друге, чтобы решаться на такой серьёзный шаг, как женитьба. Мы знакомы-то всего несколько месяцев.       Это был искренний ответ, с толикой объективности происходящего и попыткой избежать конфликта. В общем, очень стратегический ход со стороны Мамору. Назревала наверняка сложная битва, но Усаги и её эмоции всё переиначили. Он не знал, в лучшую или худшую сторону, но закончилось относительно хорошо.       У Усаги была несколько странная семья, точнее, Мамору не совсем понимал иерархию взаимоотношений, но эти люди ему очень нравились. То, как они были горой за Усаги, ему очень импонировало. Возможно, он даже немного завидовал. А может… — Не обращай внимания на Мако — она немного нервная, волнуется об Усаги, — сказала ему Уна, поднося огонёк зажигалки к его сигарете. Вечер выдался не только приятным, но и довольно волнующим. Ему стоило сбросить небольшой стресс. — Думаю, ты ей понравился.       Уна была кузиной Усаги, но иногда в её речи проскальзывало «мама» по отношение к миссис Кино. Мамору не любил вторгаться в чужие отношения, потому лишь сам додумывал: возможно, она заменяла Уне мать в каком-то роде. Возможно, что-то ещё. В конце концов, у всех были скелеты в шкафу. — Она мне тоже понравилась — она как самая свирепая львица защищает своего детеныша, это достойно уважения, — Мамору затянулся и уставился на звёздное небо. — В её словах не было ничего неправильного. Скорее, я был бы удивлён, не прозвучи ничего подобного в этот вечер. — Это ты правильно говоришь, — Уна сверкнула на него синими глазами, прежде чем опустить их на носки своих туфель. — Но прости её, за те слова… О твоих родителях. На деле, она такая же сирота. И я тоже, в какой-то мере… Так что не обессудь. Она, мы не против тебя из-за этого. Вообще не против, в смысле. — Я… я не обиделся, правда, — Мамору не врал, но, тем не менее, был поражен оказанным ему доверием. Он виделся с Уной впервые, а она уже делилась подобным, и тем самым напоминала ему Усаги. — Привык, всё в порядке. — Грустно, что привык, — Уна поджала губы, струсив пепел. — Не стоит давать себя в обиду, даже если это мать твоей невесты. — Но я не обижен, — искренне ответил Мамору, пропуская мимо ушей её последние слова. — Меня сложно обидеть. По крайней мере, так я думал, пока не встретил Усаги. Она способна завести меня с одного оборота. — О, нет, избавь меня от подробностей постельных дел моей сестры, — Уна шутливо скривилась и тут же заливисто рассмеялась, узрев его смущённое лицо. — Прости. Не могла не поддеть. Я, наверное, понимаю о чём ты. Про сложно обидеть. Но есть люди, которые нам очень дороги, не так ли? — Да, ты права, — Мамору едва ли не впервые разговаривал столь откровенно с человеком, которого встретил впервые в жизни. — Но вот близкого человека… Обидеть ещё легче. Ненароком.       Мамору не хотел на что-либо намекать, но всё равно тем самым смутил Уну, которая недавно сорвалась на Макото, и теперь смотрела перед собой, поджав губы. Её рука с сигаретой едва дрогнула, и Мамору стало несколько неловко — он был не лучше, и не имел права осуждать кого-либо. А особенно тех, кого не знал от слова совсем. — Тогда, если ты так ненароком обидишь Усу, знай, Мако и я немного занимались боевыми искусствами — нам не составит сложности сломать тебе пару ребёр, — с этими словами Уна затушила окурок и направилась в сторону дома. — Но я шучу, конечно. Удачи вам. А я замёрзла.       Мамору оставалось лишь мысленно присвистнуть — он был вполне уверен, что её угрозы могли быть очень даже реальными. Не то чтобы он боялся, совсем немного. Но обижать Усаги в его планы не входило… По крайней мере, намеренно. Он уселся на садовые качели и слегка оттолкнулся ногами, вновь уставившись на небо.       Ему нравилась окружающая атмосфера — уютный, но не маленький дом, ухоженный сад, некоторые личные вещи, смысла которых он не понимал, но подмечал, осматриваясь вокруг. Это всё было куда интереснее, чем мрачный «замок», в котором он поселился, к которому до сих пор не привык и желал избавиться. Интересно, о каком доме мечтала Усаги… Ему стоило поговорить с ней на эту тему, если они хотели жить вместе. — А ты чего тут сидишь один? — и стоило только подумать, как она материализовалась подле него, одарив теплотой и нежностью.       Мамору улыбнулся. Ему было больше, чем хорошо с Усаги. Она всё ещё немного пугала, но, наверное, потому что у него самого не вымерли все тараканы. Но ему безумно льстили любые её действия, слова, направленные на него. То, насколько она была сильной, завораживало. Она могла пускать слёзы, но тут же брала себя в руки и демонстрировала всю мощь, на которую была способна — а мощь немаленькая. Поразительная и удивительная, и она нежилась в его объятиях.       А ещё она призналась, что он ей нравился. Очень нравился. Потому что, задавая этот вопрос, Мамору краешком сознания ни капли не верил в положительный исход для себя. Но он желал Усаги, не только телом, но и душой. Её прикосновения стали для него не менее важны, чем воздух. Это звучало так тривиально, но у него не получалось думать иначе. И это было взаимным.       Потому что в ту ночь они вновь стали близки. И это было более волшебным, нежели в первый раз. Потому что теперь Мамору знал девушку, что ласкал, которой хотел подарить больше, чем наслаждения, не забывая насытиться и самому. В ту ночь они коснулись сердец друг друга окончательно.       И когда казалось, что счастью нет предела, они узнали, что с их малышкой всё в порядке. И плакали в объятиях друг друга, зная, что дальше их ожидало только больше.

Двадцать четвёртое декабря, 1998 год.

      Мамору был загружен бумагами на подпись, когда ему позвонила Мина. В первый раз он её нагло проигнорировал, взглянув на время — пятый час вечера, самый разгар перед завершением рабочего дня. Ему попросту некогда было отвлечься на пустую болтовню с одной глупой блондинкой. Завтра было Рождество, и помимо всего прочего предстояло разобраться с выходными, сверхурочными и всем-всем, что накапливалось под конец года. Праздники праздниками, но кто-то должен был работать.       Но Мина оказалась очень настойчивой, а отключать звук оказалось мало — вибрация телефона раздражала не меньше. В итоге его секретарь сдался и почти что умолял взять трубку, уверяя, что сможет управиться без начальства десять минут. Мамору лишь устало вздохнул и наконец-то принял звонок, заранее зажмурившись — он знал, что Мина в сию же секунду начнёт недовольно визжать. Так оно и свершилось. — Ой, Чиба, а если бы я умирала? — она даже не удосужилась с ним поздороваться. — Совесть есть? — Не думаю, что, будучи при смерти, ты бы пыталась достучаться до меня, а не своего мужа, — выдохнул Мамору, направляясь к кофе-машине. Перерыв действительно бы не помешал. — А если Кунсайт уже погиб и я нуждаюсь во спасении?! — Слышал бы Кун, что ты хоронишь его раньше времени, мне бы пришлось выбирать тебе похоронный венок, — Мамору усмехнулся, доставая свою кружку. — И вообще, тебе пора перестать смотреть все эти фильмы и сериалы. Начни читать книги. — И стать занудой, подобно тебе? Не, спасибо, — Мина злорадно хихикнула, на что он закатил глаза. — И Кун со мной, всё в порядке. Я чего звоню. Ты уже придумал, куда завтра поведёшь Усаги на рождественское свидание? Хочу знать, что ты не облажаешься, и моя девочка не будет расстроена. — Мы с Усаги давно всё оговорили, ни я, ни она не хотим справлять Рождество, — Мамору отвечал спокойно и честно, всё так и было, и он не желала слышать никаких упрёков в свою сторону. — У меня работа. — Ты уверен, что этого хотите вы оба, а не только ты? — в голосе Мины сочился сплошной скептицизм. — Потому что последнее время, прогуливаясь торговыми центрами вместе с Усой, я то и дело вижу её зачарованное лицо, поглядывающее на всю эту праздничную мишуру. Если Усаги согласилась пойти тебе на уступки, это ничего не значит.       Мамору запнулся, мысли немного выветрились с его головы, он мог лишь наблюдаться, как медленно наполнялась его кружка тёмной жидкостью, от которой уже исходил манящий запах. Об этом он, честно говоря, совсем не подумал. Он привык быть честным в своих ответах, не прибегая к манипуляциям и различным способам избегания искреннего ответа. — Она что-то говорила тебе насчёт этого? — немного испуганно поинтересовался Мамору. Ему не хотелось бы, чтобы Усаги что-то недоговаривала между ними, вместо этого вываливая переживания другим. — Нет, но я же не глупая, — ответ Мины заставил его немного расслабиться. — Она старается для тебя. Но мне такое не нравится, поэтому завтра от тебя ожидается самое грандиозное свидание. — А если Усаги будет против? — Ты смеёшься? — да, неудачная попытка. — Усаги ведь женщина, самая настоящая. Не то чтобы я гребла всех под одну гребёнку, но практически любая бы была рада тому, чтобы провести время с л… лучшим мужчиной на свете, ага. — Ого, не знал, что ты так высоко меня ценишь, — Мамору позволил себе испустить смешок. — Вот именно, что не ценю, — он ярко представил, как она отрицательно покачала головой. — Но обещаю исправиться, если ты немного позаботишься о том, чтобы сделать Усаги чуточку счастливой. Я понимаю, как важна для тебя работа. Но теперь у тебя должны быть немного другие приоритеты, и в этом нет ничего такого. Правда. Позволь себе немного расслабиться. Ты не любишь праздники, но кто знает, если в этот раз с тобой окажется тот человек, что-то в тебе изменится, а?       Возможно, Мине удалось надавить ему на совесть. Но ещё больше надавил сам Мамору — Усаги недавно пережила большие потрясения, а он и не подумал о том, что она, вероятно, хотела бы расслабиться, пока на то позволяли возможности. Со временем её живот разрастётся и практически не останется каких-либо занятий, доступных ей. Беременность, конечно, не болезнь, и не длится вечность, но приближался всё равно нелёгкий период. Ему бы ничего не стоило устроить для неё праздник… — Если честно, я не так много вещей знаю, которые могли бы понравиться Усаги, — помолчав минуту, всё-таки признался Мамору, так и не сделав ни глотка кофе. — Конечно, ей нравятся красные розы и пицца, но это же не то… — Всё то, всё то, Мамору, — запротестовала Мина. — Уса очень ведома, на самом деле, если это касается тех, кто ей небезразличен. Или ты думаешь, это она оказалась любительницей шопинга, которая тащит меня везде и всюду? Ей просто будет важно провести время с тобой, уверяю. Поэтому не заморачивайся, но это не значит, что хватит отвести её на улицу и всё. Хотя кто его знает… — Вообще-то я надеялся, что ты мне сможешь помочь с выбором, — прервал её Мамору, взглянув на наручные часы — теперь он жалел, что она позвонила столь поздно. — Вы ведь лучшие подруги, ты хорошо знаешь Усаги. — Ну да, я ведь тебе и дала дельную подсказку — ей всё равно. С тобой ей понравится абсолютно всё, так что дерзай. Своди в кино, театр, не знаю. В ресторан, в конце концов. Могу посоветовать как раз один, мы там были с семьёй Куна на днях. — О, Богиня Любви, смилуйся надо мной и помоги мне определиться, ведь я — идиот, — Мамору пытался использовать весь свой актёрский талант, пусть и очень скудный. Но, кажется, всё-таки сработало. — У меня слишком мало времени до бала, помощь феи-крёстной как никогда необходима. — Ла-а-адно, так и быть, Мина поможет двум голубкам! — она едва ли не визжала от счастья. — Так вот…       В конечном итоге Мамору смог отыскать два билета на оперетту: один из его подопечных очень удачно для них с Усаги отказался от своих мест, сославшись на то, что у них с супругой были планы. А благодаря неким связям с четой Уайтов, Мамору удалось забронировать столик в ресторане. Мина обещалась держать это в секрете от Усаги, дабы сделать сюрприз, при этом собираясь взять на себя подготовительную часть — приодеть её для свидания.       И Усаги действительно оказалась счастлива. Счастлива просто быть рядом с ним и без всяких ресторанов, с бронировкой мест в которых он серьёзно облажался. Это было так глупо с его стороны — он не ошибался в более серьёзных вещах никогда, но в подобной мелочи напортачил изрядно. Его бы ещё долго душила совесть, если не объятия и губы Усаги, дарившие ему умиротворение.       Она говорила о том, что хотела проводить так каждое Рождество — вместе, не взирая где и как они будут. И Мамору готов был поверить, что справлять праздники было не так плохо. Ведь как он сам говорил: Рождество — семейный праздник? Теперь он так же имел право его отмечать. Ведь у него была своя маленькая семья.

Январь, 1999 год.

      Мамору срочно пришлось уехать на работу, дабы разобраться с некоторыми бумагами. Он позволили себе в этом году взять чуть больше выходных, чем это бывало обычно — а точнее, на всю праздничную неделю. Всё это время они замечательно проводили время с Усаги, посещая различные ярмарки, парки, навещая её маму и прочее. В общем, скучать им не приходилось, особенно когда в их дом «переехала» Мина. Но Мамору хотя бы было менее совестно оставлять Усаги, срочно уезжая по делам. Он надеялся, что незадачливая блондинка составит достойную компанию.       Но когда вернулся домой, как и обещал, после обеда, то обнаружил лишь сидящую в одиночестве Мину. Усаги нигде поблизости не было, что заставило Мамору недоумённо нахмурить брови. — Думаю, она ушла за продуктами, — сказала ему Мина, пожав плечами. — С ней наверняка всё в порядке. — Точно? Вы не ругались или что-то подобное? — скептически поинтересовался Мамору, но телефон всё-таки спрятал обратно. — Мы вообще с Усой никогда не ругались, — важно заметила Мина, стрельнув в него глазами. Да, хорошо подловила. — Тебе стоит брать с меня пример. Хотя… — Ну, мы с Усаги совсем не ругаемся, если не считать тех моментов, когда она ворчит на меня, чтобы я поел и подобное, — Мамору уселся за кухонный стол, радуясь, что ему ещё что-нибудь осталось. Он макнул один из блинчиков в шоколад. — Что хотя-то? Договаривай. Мы всё-таки друзья. — Боюсь, Уса может посчитать обратное, — Мина дёрнула плечом и чуть искривила уголки губ. Она развернулась на своём месте так, чтобы оказаться к нему лицом. — Не хочу, чтобы она реагировала, как Луна. — Я вроде повода не давал, — Мамору удивлённо приподнял брови, сразу уловив суть терзаний Мины. — Не вешаешься и спасибо. И Усаги, кажется, не такая уж и ревнивая. — Арт тоже не даёт поводов, и что?! — она была недовольна его ответом. Мамору нечего было возразить на её некоторую наивность. В конце концов, переучивать её не было смысла. — Мне не хочется рушить нашу дружбу. — То, как ты на неё смотришь и касаешься, даёт повод усомниться мне самому, знаешь? — Мамору послал ей в ответ ухмылку, заставив закатить глаза. — В моих словах есть толика серьёзности. Не надо с ней заигрывать. Хотя бы не при мне! — Я серьёзно, Чиба! — Мина стукнула по обивке дивана. — Ты просто не видел её лицо, когда мы с тобой сегодня припирались. Мне не кажется, что ей всё равно. — Я тоже не шутил, — Мамору примирительно поднял руки и тут же вздохнул. — Но что мы такого делали? — Ммм, спорили? Полагаю, — Мина прикусила кончик ногтя на большом пальце и отвернулась к окну. — Когда она мне рассказала о тебе, я даже притворилась, будто мы малознакомы. Сказала, что ты друг моего мужа, а не мой. — И что с этого неправда? — Мамору прыснул, когда она послала ему убийственный взгляд. — Прости. Я, правда, считаю нас друзьями. Думаю, это мне стоит обидеться, что меня принижают? — Ой, заткнись, — Мина вновь отвернулась. Её взгляд потускнел. — Просто волнуюсь. Совсем немного. Что меня неправильно поймут. Я бы не хотела терять Усаги. — Мы ведь постоянно собачимся, к чему ей переживать? — Мамору всё ещё не понимал её переживаний, продолжая наслаждаться блинчиками. Он привык к своей готовке, но всё же хотелось попробовать то, что готовила Усаги. — Ты предполагаешь, что наши споры — повод для ревности. Я не могу с этим согласиться. Но беременных женщин своих лучших друзей обижать не буду, да. — Когда-то… Ты, возможно, поймёшь меня. Прости, что вообще это начала. Не совсем подумала, о чём говорю и с кем. Просто береги Усу, хорошо? Как бы там ни было. Постарайся… Не обижаться на неё. — Да мне вроде бы не за что, — Мамору ещё больше нахмурился.       Ему не нравился этот разговор от слова совсем. Мина хоть и была невероятной болтушкой, любившей поговорить ни о чём, но этот разговор не вызывал ничего кроме недоумения. У Мамору даже засосало под ложечкой — будто она знала то, что было от него сокрыто. Он не считал это чем-то плохим. В конце концов, они с Усаги знакомы меньше полугода, у них было ещё много времени познакомиться поближе. Мамору и сам не вскрыл ещё все скелеты в шкафу окончательно. Ему не за что было бы попрекать Усаги. Но почему-то стало несколько не по себе, даже неприятно.       Эти переживания исчезли сразу же, стоило в дом вернуться Усаги в сопровождении Кунсайта. Не прошло и десяти минут, как Мина готовилась к тому, чтобы стать матерью прямиком в его доме. Более он не вспоминал их разговора.

Конец января, 1999 год.

      Когда Мамору впервые увидел наследника Уайтов, ему даже стало немного не по себе — до чего же младенец показался ему страшненьким. Честно говоря, он так воспринимал практически любое изображение крошечных детей. Сморщенные, покрасневшие, слишком… В общем, ему даже стало несколько неловко за подобные мысли, да и Усаги пожурила. Ему не хотелось бы думать так о собственной дочери.       А думал о ней он в принципе много. Живот Усаги становился всё больше, и прикасаться к этому сокровищу с каждым днём было всё волнительней. Как и разглядывать снимки УЗИ, где плод принимал всё более человеческий вид. Мамору не мог дождаться того дня, когда будет держать собственную дочь на руках. Даже если бы она так же выглядела несколько странно — нет-нет, ему не стоило так думать. Мамору верил, знал, что для него его ребёнок будет самым лучшим. Особенно с учётом того, что матерью была Усаги — одна из самых красивых девушек, что он когда-либо встречал.       Её красота для него проявлялась не только внешним фактором. Конечно, Мамору никогда не отрицал её миловидности, а с беременностью она казалась ему ещё краше. Больше не столь худощавая: её тело приятно округлилось где только можно, а особенно радовали пухлые щёчки, на которых было безумно приятно оставлять лёгкие поцелуи, а изредка подёргивать, наблюдая за недовольной реакцией Усаги. Дразнить её было сущим удовольствием. И ей, казалось, это тоже нравилось.       А ему нравилось её поведение. Если поначалу Усаги казалась даже несколько отталкивающей и пугающей, то теперь будто расцветала — раскрывалась перед ним, как самый лучший подсолнух поднимался к солнцу. Не то чтобы Мамору считал себя солнцем для Усаги, скорее наоборот — именно она была его солнцем, от которого хотелось приятно зажмуриться, потому что улыбка растягивалась до ушей. И её забота грела не хуже. А иногда он сгорал в её лучах.       Тактильность никогда не была ему присуща — его никто не обнимал в детдоме, не целовал, даже просто не поглаживал по спине или волосам в попытках приободрить. Ничего. Если его и касались другие, только чтобы толкнуть или ударить, он нередко дрался со сверстниками или ребятами постарше. Его научили обниматься не так давно.       Но к Усаги хотелось прикасаться как можно чаще и получать в ответ прикосновения её тонких и тёплых пальцев. Стоило ей зарыться в его волосы, как Мамору готов был мурчать от удовольствия на её ласки. И обнимала всегда крепко-крепко, а целовала сладко и трепетно, будто он был для неё сокровищем. Мамору ещё никогда не хотелось ни одну женщину так сильно, как Усаги. Проводить ночи, и не только, вместе в кровати ему доставляло большое удовольствие. Но беременность заставляла сдерживать аппетиты.       Мамору надеялся отыграться позже, когда родится их девочка, когда Усаги восстановится. Он обязательно будет нежен и внимателен к ней. Он очень хотел, чтобы она осталась с ним навсегда. Она уже была для него семьей, и говорила о том же в его сторону, но было ли оно так на самом деле? Обсуждения отношений они тактично опускали и никогда после разговора ещё давно осенью более не поднимали. И, кроме того, Мамору сам боялся спугнуть всё наваждение браком. Потому что свадебные кольца почему-то резко становились оковами, заставляя людей меняться. По крайней мере, таков был его опыт, а Усаги не выражала никакого желания о замужестве.       Даже когда Мина задала тот глупый вопрос, какую бы они оставили фамилию их дочери, Усаги не подала виду. Её ответ даже несколько ранил его — она сказала, что ей не нравилось, как звучало её имя с его фамилией. В то время как «Усаги Чиба», произнесённое всего лишь раз, уже отдавалось приятным гулом в ушах. Он обязательно будет настаивать, чтобы назвать дочь Усаги.

Февраль, 1999 год.

      Некоторое время назад Усаги заикнулась о желании переехать, и Мамору прекрасно понимал её. Если на такую, как она, давил этот «замок Дракулы», то, что стоило говорить о нём — он терпеть не мог большое, бесполезное пространство. А роскошь и дорогие убранства и рядом не стояли с уютом маленького дома, где пусть и ломились полки от различных предметов, но было в этом что-то чарующее. Поэтому он был бы только рад переехать пораньше — переезд планировался уже после рождения дочери.       Мамору купил участок ещё давно — застройщики обещали обустроить спальный район по высшему разряду. В таком домике не стыдно было бы заводить семью и продолжать тихую и размеренную жизнь. И пусть тогда у него ещё не было семьи даже в планах, Мамору надеялся, что вид семейных пар, проживающих рядом, вдохновит на дальнейшие свершения.       Но у него появилась Усаги, и она вдохновляла на большее. Ради неё хотелось закончить ремонт в доме их мечты как можно раньше, чтобы они скорее оба почувствовали себя в «своей тарелке». Она до бесконечности щебетала о цветах для обоев, какой кафель стоило бы выбрать в обе ванные, перебирая меж множеством вариантов. Будь её воля, она сама бы принялась клеить обои, но Мамору не был уверен в её компетентности, но тактично отмалчивался. Усаги в любом случае была прекрасна. Даже если не могла ровно отрезать что-либо по линии.       Планировать обустройство дома с ней было сущим удовольствием, и даже некоторые споры будоражили в нём кровь — то, с каким энтузиазмом и задором Усаги препиралась с ним, не оставляло равнодушным. И с ней он не стеснялся говорить, что думал, не переживал, что могли бы подумать другие — она принимала его, таким как есть. Принимала тот факт, что в некоторых вопросах он оказался осведомленнее, уступала ему, хоть и до последнего считала иначе.       О таких гармоничных отношениях он и мечтал.       Поэтому выбрать кольцо для Усаги оказалось для него сложной задачей — порадовать такую женщину, как она, было лёгкой задачей, но ему не хотелось выбирать что попало. Особенная женщина — даже если ей ещё не было двадцати как минимум — заслуживала особенного отношения. Теперь ему вовсе не требовалась советоваться с кем-либо насчёт подарка. Мамору на все сто был уверен в том, что хорошо знал Усаги. Не идеально, как он всячески любил, но точно хорошо.       И когда перед его глазами продавец-консультант положила небольшое золотое колечко с россыпью нежно-голубых камней, у Мамору перехватило дыхание — он будто смотрел в глаза Усаги. Драгоценности, конечно, явно проигрывали яркости глаз его дражайшей, но они точно были прекрасны. И сочетались бы с любимым гребнем Усаги. Поэтому он попросил упаковать кольцо незамедлительно, даже если выходило недешёво.       Мамору желал перевести их отношения с Усаги на новый уровень — она когда-то сказала, что они начали с конца, и всё никак не могли прийти к начальной точке, где у людей конфетно-букетный период, встречания и так далее. По её меркам нормальности они экстерном перекинулись слишком далеко, поэтому Мамору хотелось нагнать происходящее. Чтобы ей было комфортно с ним.       Но возможность подарить кольцо слишком далеко откладывалась — изначально он думал, что сможет отдать его на день Святого Валентина, но Усаги устроила из праздника японскую атмосферу, где всё внимание уделяла именно ему. И это безумно льстило — то, как она старался, отдавала всю себя, желая сделать его счастливым. Ещё никто и никогда так не старался для него.       Теперь его планы немного переменились — он хотел в Белый день устроить для Усаги не менее приятный сюрприз, где и подарил бы кольцо. Но почему-то терпеть было невыносимо. Смотреть на Усаги с каждым днём становилось всё невыносимее — она заставляла его сердце трепетать так сильно, что он на полном серьёзе переживал, что то вырвется из груди, стоило ей вновь послать ему полную нежности улыбку.

Март, 1999 год.

      Подарить кольцо на новоселье оказалось очень спонтанным решением. Они распаковывали вещи — в основном Мамору, — когда злосчастная коробочка чуть не попалась на глаза Усаги. Он и без того прятал её каждый день в новом месте, надеясь избежать порчи сюрприза. В тот день сердце едва не ушло в пятки, но она была занята разглагольствованием на тему того, что стоило делать с многочисленными вещами. Новый дом был меньше, как и шкаф в их теперь не такой уж и просторной комнате.       Усаги норовила всё обустроить «по-своему», что Мамору в конечном итоге пришлось прятать коробочку с кольцом в карманах брюк до конца дня. Поэтому во время ужина, нащупав и вспомнив о её существовании, он решился — возможно, это было своего рода Судьбой. Порой они с Усаги именно так любили обозначать свои отношения. И всё эти ощущения увеличивались во время любого времяпровождения, разговоров. — Мне нравится имя Ханако, — щебетала Усаги с слегка набитым ртом, но даже это Мамору находил очаровательным, позволяя себе лишь изредка отпускать ехидные комментарии. — Она всё-таки родится летом, когда вокруг уже всё цветет и пахнет… И она всегда будет нашей девочкой. — Ты пытаешься подобрать имя со смыслом? — улыбнулся Мамору, делая глоток вина. Тёплый вечер, сладкий алкоголь и не менее сладкая Усаги его немного уморили, губы грозились вылезти за орбиту. — А тебя называли подобным образом? — О, да! — она ответила с таким энтузиазмом, что невольно чуть не уронила вилку на землю, но смогла вовремя словить. Её щёки слегка порозовели, когда она невинно глянула на него. Мамору продолжал плыть. — Меня назвали Лу... Кроликом. Меня просто назвали кроликом, не помню из-за чего именно. И после на моей голове тоже были «ушки». То есть, я всегда выряжалась на всякие праздники в костюм зайчика. Да!       Она активно жестикулировала руками, его взгляд не поспевал за всеми безумными движениями. Голубые глаза Усаги бегали из стороны в сторону, а дыхание едва заметно участилось. Мамору находил это забавным — будто она стеснялась своего прошлого или быть может его самого. Это несколько умиляло, и даже её понурая мордочка. Он поспешил продолжить тему с выбором именем, дабы избавить от неловкого положения. — Мне бы тоже хотелось увидеть зайчика, — Мамору улыбался, глядя на заливающееся краской лицо Усаги. — Почему бы нам всё-таки не назвать нашу дочь Усаги? — Потому что это моё имя! — теперь румянец явно выражал лёгкое негодование. — А как насчёт Наоко?       Они продолжали перебирать варианты, но Мамору временно сдался, уже решаясь на финальный шаг, когда их девочка появится на свет. Пока что незачем было спорить, он готов был уступить Усаги — более того, он уже знал, чем смог бы её уговорить. Но пока что им было не до этого. Время пролетит незаметно, но он хотел наслаждаться тем, что происходило сейчас, касаясь коробочки через ткань брюк.       Ему стоило стать чуточку смелее.       Но что-то пошло не так: будучи выпившим и ослеплённым собственными чувствами, Мамору не сразу понял, что взгляд Усаги, рассматривающий кольцо, был несколько затравленным, что он изначально принял за лёгкий шок. Она пугала его.       Усаги говорила о себе нелицеприятные вещи, звук которых отрезвлял его несчастный разум. Мамору хотелось провалиться сквозь землю от стыда и некоторого страха, когда он смотрел на отчаянье, рвущееся из Усаги. Её речь была прерывистая, быстрая, местами непонятная, но он улавливал слова на интуитивном уровне. Из голубых глаз брызгали слёзы. Он сам готов был расплакаться.       Не только от вида перед собой — на это было тяжело смотреть, как и сдвинуться с мёртвой точки, как попросту открыть рот, намереваясь оправдаться, уверить, что всё не так. Что он просто самый большой придурок, которого только знал мир, что он максимально лишён эмпатии, отдавшись рационализму, который не работал на девушках. Особенно Усаги.       Можно было бы бесконечно оправдываться, пытаться перевести стрелки на саму Усаги, упрекая в том, что она сама хотела иного, не раз показывала, что ей неинтересна тема замужества, его фамилия и прочее. Что она хотела сначала побыть девушкой, а не матерью и прочим. Но какой был в этом смысл, если Усаги горько заливалась слезами, жадно хватая воздух? А ведь она была беременной. Всё говорило о том, что Мамору что-то упустил в её поведении, словах. Происходящее было большой ошибкой.       Ему хотелось в кои-то веки быть самостоятельным в плане подарков, не обращаться за помощью к кому-либо. Пытаться стать лучшей версией себя, учиться понимать вкус и желания Усаги, делать для неё сюрпризы, которые устраивала она ему. И ведь ему всегда нравилось, хотя, если честно, он попросту был рад от неё всему. Просто самому факту её существования в его жизни. А сам только и делал, что лажал.       Слова Луны о том, что кольца не дарятся просто так, наконец-то обрели смысл. Усаги хотела за него замуж. Это даже могло бы польстить, но он продолжал сидеть с комом в горле, наблюдая за тем, как дорогая сердцу девушка глотает слёзы. А он и слова сказать не мог, скованный невиданным страхом. Его тошнило от самого себя. Мамору пытался взять себя в руки. — Почему ты молчишь? — вскрик Усаги прозвучал словно пощёчина. Он вздрогнул, прочистил горло.       И всё-таки попытался себя оправдать. Мамору звучал невероятно жалко даже в собственной голове, что стоило говорить о стороне видения Усаги. Он не удивился, если бы она прямо сейчас встала из-за стола, намереваясь навсегда его оставить. Не потому что он предложил ей подобную глупость — за бездействие. Но ему было очень боязно усугубить ситуацию, потерять Усаги навсегда.       Она сказала, что он вновь разбил сердце, пугая ещё больше. Мамору пытался размышлять, анализировать, но получалось довольно скудно. Его мозг по большей части занимали мысли о том, как сильно Усаги изменилась за то короткое время, что они знакомы. Она так старалась, но он вновь заставил её горько плакать. Хотелось ударить себя по лицу как можно сильнее.       И только, казалось бы, набрался смелости, как Усаги нанесла такой удар, что он и не ожидал. Мамору наблюдал за тем, как она отчаянно крутила волосы в канцелярских резинках, что казалось ему не самым приятным, ведь она буквально рвала свои прекрасные светлые пряди, которые последнее время только улучшились, несмотря на беременность.       Но его голова начала пульсировать, когда на макушке Усаги образовались неровные пучки волос с небольшими торчащими хвостами. Его сердце забилось быстрее — скорее от страха. Непринятия. Мамору хотелось думать, что он начал сходить с ума. — Ты помнишь меня? — в её голосе звучало столько боли, что у него невольно сжималось всё в груди.       Этого никак не могло быть.       Он был на могиле Усаги Цукино буквально недавно — минувшей осенью. Это не могла быть она. Она умерла. Это было похоже на розыгрыш.       Маленькая девочка, совсем изредка появляющаяся в его кошмарах как напоминание о том, каким он был идиотом, ожила и превратилась в ту, кто вдохновлял в него жизнь своей улыбкой и озорными глазами. И он вновь довёл её до слёз.       Нет. Нет-нет-нет-нет. О чём он думал? Мамору схватился за челюсть, боясь, что в любой момент мог начать кричать хлеще, чем Усаги до этого. Она смотрела на него стеклянными глазами, шокированная не меньше него. Её губы приоткрылись, но она будто не дышала. Мамору же пытался хватать как можно больше воздуха даже через ладонь. Она не подтверждала, но и не опровергала его слов, шокированная не меньше его.       Мамору думал о том, что только зря пугал Усаги, но что-то сосало под ложечкой, яростно крича, что он был прав. Что все подозрения, невольно всплывшие в его голове после последнего визита Короны, никогда не были бессмысленными. Но как всё объяснить?       Её могила, её подавленные родители и все друзья, оставшиеся в Токио.       Её семья в Лос-Анджелесе, её прошлое, так бодро и искренне исповеданное.       Её отношения к нему в «Короне», слова о бесконечной ненависти и врагах.       Её объятия и поцелуи, направленные только на него, мягкая улыбка и застенчивый взгляд.       Мамору хотелось, чтобы всё оказалось совсем иначе, ибо он не мог наложить одну картину на другую. Почему Усаги молчала, почему не могла уверить, что проблема в другом? Она, конечно, не могла читать его мысли, но почему она продолжала смотреть будто сквозь него. — Так ты тоже считал меня мёртвой, — она наконец-то выдохнула и взгляд несколько «оживился», но в нём более не плескалось счастья.       Тоже. Мёртвой. Мамору думал, что его в любой момент могло вырвать. Его худшие опасения всё-таки осуществились. Усаги знала о своей смерти. Сознание заполнило множество вопросов о том, зачем она это сделала и для чего. Глупых вопросов о том, помнила ли она, кто он такой, у Мамору не возникло. По крайней мере, после её слов тоже — иначе зачем задавать такие вопросы в принципе. — А я думала, что ты просто забыл меня, — она печально улыбнулась, легонько дёргая кольцо на своём пальце. Будто собиралась снять его. — А я умерла и для тебя. — Ты, чёрт возьми, умерла для всех в Токио, уже почти два года, — Мамору каким-то чудом выдавил из себя слова, всё ещё пребывая в дурмане мыслей. — Я был дважды на твоей могиле, я видел твоих родителей, убитых горем. Я видел твою могилу…       Мамору не знал, как именно звучал его голос — в голове был один белый шум, — но он не хотел, чтобы от его слов дёргались как от огня. А Усаги именно так и сидела, будто её только что ударили. Что вообще с ней происходило?! Она реагировала так, будто сама не знала, но, тем не менее, она употребляла все эти слова по типу «для тебя тоже». Это путало только больше, ему необходимо было больше информации, иначе он грозился окончательно поехать головой от собственных домыслов. — Почему… Почему ты сфабриковала свою смерть? — сиплым голосом поинтересовался Мамору и тут же прочистил горло.       Он всё ещё не отнимал ладонь от лица, а второй схватился за салфетку, надеясь, что её сжимание поможет не нервничать. Точнее, его пожирал некоторый страх и чувство нереальности. Возможно, ему даже стоило ущипнуть себя. — Но я сама узнала об этом только год назад! — пылко ответила Усаги, с мольбой в глазах взглянув на него. В её глазах вновь собирались слёзы. Он боролся между желанием успокоить её или себя. — Я-то думала, что про меня все радостно забыли, стоило сбежать из дома, а я умерла. Честно говоря, я так и не знаю, каким образом.       Она вновь спрятала от него глаза и принялась поглаживать живот. Мамору пробрало холодным потом. Усаги Цукино носила его ребёнка. Он целовал её, обнимал, лелеял и носил на руках. Лишил девственности и сделал ребёнка. Да она сама ведь была ребёнком! Он помнил её как маленькую четырнадцатилетнюю девочку, которая собиралась таковой оставаться навсегда в его сознании. Помнил, как она гневно высказывалась в его сторону, ненавидела и плакала из-за него.       И как всё только к этому пришло?       Потому что перед ним сидела далеко не девочка — девушка, женщина. Повзрослевшая, красивая и обаятельная. Способная одним своим видом вдохнуть в него столько жизни, как никто другой, не говоря уже о её волшебных словах столь чарующим голосом. И когда только писк сменился приятным сопрано?       Мамору искренне не понимал, что ему стоило думать. Но Усаги нуждалась в нём.              Он схватил её за ладонь, которой она теребила кольцо — ему бы не хотелось, чтобы она его снимала. Не хотелось, чтобы она уходила. Мамору огладил большим пальцем её побледневшие костяшки пальцев. Усаги подрагивала, и вряд ли бы его следующие слова могли утешить её. — Ты погибла в авиакатастрофе. Точнее. Чёрт. Все считают, что ты погибла в авиакатастрофе. Самолёт, в котором ты должна была лететь, затонул где-то в океане, — Мамору пересказывал всё, что ему рассказывал Мотоки, стоило прилететь в Токио после развода. — Но ты жива. — Почему ты веришь мне? — поинтересовалась Усаги. Её это явно волновало больше, чем собственная смерть.       Мамору не понимал, нормально ли это. Но он успел понять, что с ней у нормальности явно были свои значения. Ещё с самого начала их знакомства. А она удивлялась, откуда такая вера. А Мамору удивлялся, что не прислушался к интуиции изначально.       Потому всё было так… Очевидно. С самого начала. Если бы он только лучше помнил ту маленькую девочку с Токио, с которой жизнь сталкивала столь упорно, он бы… Что бы Мамору сделал? Смотря на неё, его затапливала только лавина — Усаги грела его сердце и душу. Он бы помнил её и всё равно сделал всё так, чтобы привести к нынешнему итогу? Или же наоборот отдалился? Быть честным было сложно, ведь чувства и реакции сейчас и год назад были разными.       Но это была она, Мамору был уверен как никогда. И он всё-таки обещал доверять ей всегда и везде. Даже если она его обкрутила вокруг пальца, а для чего именно, ещё предстояло узнать.       Он с неохотой отпустил ладонь Усаги, вызвав на её лице огромное чувство страха. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, чуть приоткрыв рот, будто хотела что-то сказать, но не могла. Мамору поднялся со своего места и как можно скорее сократил расстояние между ними, опустившись на корточки у её стула. Глаза Усаги пугливо бегали из стороны в сторону, и он поспешил вновь взять её за руки: теперь он поглаживал обе её ладони, наслаждаясь мягкостью кожи. — Потому что это ты, — ему было боязно смотреть на неё, но он всё-таки смог, надеясь, что сглатывал нервный ком не так заметно. Усаги продолжала молчать и изредка всхлипывать. — Я верю тебе.       Её нижняя губа задрожала, она зажмурила глаза, её носик забавно сморщился, невольно вызывав у Мамору улыбку. Это явно не то, чем стоило наслаждаться, но это то, к чему он привык за то недолгое время, что они прожили вместе: привык восхищаться видом и присутствием Усаги в своей жизни.       Он прикрыл веки, набираясь сил продолжить разговор, но когда в следующий раз открыл их, невольно дёрнулся — образ четырнадцатилетней Усаги, пускающей слёзы в Короне резко ожил перед его глазами. Где-то на краю сознания он слышал её тонкий голос, говорящий о том, как она его ненавидела, как Мотоки пытался их помирить. Мамору тогда ей примирительно купил пиалу её любимого мороженого. Усаги впервые ему искренне улыбнулась до ушей, над губой у неё было немного мороженого, даже на нос немного попало.       Но наваждение пришло так же быстро, как и ушло. Перед ним сидела теперь повзрослевшая Усаги, с округлым животом и остриженными волосами, нелепо завязанные в подобие оданго. Ему хотелось как можно аккуратнее снять чертовы канцелярские резинки, провести пальцами по прядям, пытаясь привести их в порядок. Она продолжала всхлипывать, чуть подрагивая, он ощущал это её по ладоням. Мамору очень хотелось, чтобы она вновь улыбнулась. Но у него не было мороженого поблизости… — Я помню тебя, Усако, — Мамору крепче сжал её ладошки, поглаживая большими пальцами. — Ты выросла замечательным человеком. И очень красивой.       Усаги на его слова пораженно распахнула глаза, Мамору едва не утонул в их синеве. В каплях слёз они будто сияли пуще прежнего, но ему больше нравился отблеск счастья, который стоило бы поскорее вернуть. — Почему… Почему ты так себя ведёшь? — искренность в её недоумённом шепоте его несколько настораживала. — Я думала, ты меня ненавидишь. — Не помню, что вообще когда-либо говорил подобное, — слегка усмехнулся Мамору, чувствуя прилив ностальгии. Хотелось немного поддразнить, получит реакцию, в особенности вид надутых щёчек. — А вот ты постоянно говорила о том, что ненавидишь меня. Так что же случилось?       Он заигрывал с ней несколько неосознанно, слова и действия вырывались против воли. Он поднёс ладонь с кольцом к губам, оставив несколько лёгких поцелуев, чувствуя, как у него слегка нагрелось лицо. Было много противоречивых эмоций, кипящих внутри него, но ругаться он уж точно не хотел. Не понимал за что и зачем. — Я не сразу узнала тебя! — пискнула Усаги, её щёки тоже слегка заалели. — А когда узнала… Ну, это уже было не обратить.       Она опустила глаза на свой живот и тут же отвернулась, вжав голову в плечи. Будто её кто-то отчитывал как глупую школьницу. Хотя Мамору несколько не покидало ощущение, что перед ним действительно школьница. Но и сам он себя ощущал студентом с множеством внутренних проблем, которые исчезали, когда в поле его зрения появлялась забавная блондинка. — Ты поэтому ушла тем утром? — поинтересовался Мамору, мягко опустив одну из девичьих ладоней, чтобы огладить живот. Он знал, что Усаги не жалела о случившемся, она очень любила их ещё нерождённого ребёнка. — Испугалась меня? — Не тебя… Я испугалась себя, — шептала Усаги и не смело накрыла его ладонь на животе. Несильно сжала его пальцы; какая же всё-таки она миниатюрная. — Своих чувств… По отношению к тебе.       Его сердце замерло от её пронизывающего шепота, от взгляда из-под пушистых ресниц. Что же, это не совсем всё проясняло, но несколько лишало дара речи. Ведь Усаги никогда не произнесла чего-то подобного, да и он не решался. — Мне жаль, что я тебя обманывала, — произнесла Усаги и поджала губы. Её взгляд снова устремился куда-то в сторону, но она не отнимала своих рук от него. — Я пойму, если противна тебе. Всё будет заслуженно.       Стоило это произнести, Мамору вновь атаковали головные боли и неприятные мысли. Перед его глазами чередовались образы маленькой Усаги, Усаги в его постели с раскрасневшимся от страсти лицом, Усаги счастливо пекущей торты на кухне, Усаги в Короне, озлобленно глядевшей на него голубыми глазами, Усаги под снегопадом, могила Усаги.       Он резко отпустил её правую руку и схватился за лоб, сжав зубы. Кажется, у него начиналась мигрень, сказывалась усталость тяжелого дня и некоторых… потрясений. У него всё ещё было множество вопросов, но он не мог мучить Усаги, которой стоило отдыхать как можно больше, обходясь без переживаний. — Ты не устала? — поинтересовался Мамору, поднимаясь на ноги. Мышцы неприятно ныли от неудобной позы, ему хотелось размяться. — Уже довольно поздно. — Ты так пытаешься избежать разговора?! — Усаги вцепилась в его рубашку, смотря испуганным взглядом. Её губа всё ещё едва заметно подрагивала. — Тебе не стоит переживать, что я беременна твоим ребёнком. С ней всё будет в порядке, я не собираюсь что-либо делать… — Уса, всё в порядке, — Мамору перехватил её ладонь и ободряюще сжал. — С малышкой всё будет хорошо, не сомневаюсь. Но я и о тебе переживаю. Ты с самого утра на ногах. Переезд, распаковка вещей, готовка, вот это всё… Пожалуйста, тебе следует отдохнуть. Мы обязательно продолжим разговор завтра. Я не злюсь, правда. Просто… Несколько сконфужен… — Не каждый день видишь мертвецов? — горько усмехнулась Усаги, поднимаясь на ноги. Она скептически осмотрела стол. — Я понимаю тебя, хотя, наверное, не совсем, но меня тоже ошарашили подобные новости. Не каждый день хоронят, всё-таки. — Прошу, не говори так о себе, — Мамору вздрогнул, вновь представляя перед глазами могилу. Пустую могилу. Правда, теперь это было во всех смыслах. — Ты ведь живая… И сама собираешься подарить жизнь. — Я просто привыкла, прости, я не пойму, каково тебе, — Усаги передёрнула плечом и мягко освободила руку, намереваясь приняться за уборку. — Мало того, что оживший труп, так ещё и не самый приятный тебе человек.       Мамору недовольно скривился — она действительно собиралась сама заняться уборкой. И продолжала думать, что он почему-то её ненавидел, когда всё было ровно наоборот. Он благодарил её за эмоции, искреннее отношение и мотивацию. Но это давало лучше понять, почему она скрывалась. Если так можно было выразиться. По крайней мере, это, вероятно, была одна из причин, но их явно существовало множество. Снова всё становилось запутанно. — Иди спать, Усако, — Мамору мягко отстранил её от стола, подталкивая по направлению к их новому дому. — Я сам тут разберусь, всё в порядке. Или тебе следует помочь в ванной? — Н-нет, — она пискнула и залилась краской. Почему-то. — Ты точно справишься? Ты ведь тоже устал… — Ты устала не меньше, ещё и морально, наплакалась, нанервничалась, — он ободряюще погладил её по голове, на которой всё ещё красовалась нелепая причёска. — Сладких снов, Оданго.       Старое прозвище вырвалось против воли, Мамору тут же осознал свою ошибку, волнуясь о том, как это воспримет Усаги, ведь ей это никогда не нравилось. Он сразу представил все те её обиженные мордочки, лёгкий оскал маленьких зубов, глаза-щёлки и сжатые маленькие кулаки.       Но реальность была другой — Усаги лишь мягко улыбнулась, неловко заправляя выбившуюся прядь волос за уши. Она опустила глаза и сцепила руки на животе, и подобный вид заставил сердце Мамору едва заметно остановиться. Усаги была так похожа на себя пять лет назад и одновременно нет… В этом не было ничего странного, ведь всё-таки это один человек. Но… — Спокойной ночи, Мамо-чан, — она робко взглянула на него из-под ресниц и тут же ретировалась, так быстро, как только могла.       Она даже не поцеловала его, как обычно бывало. Но, вероятно, ей было очень стыдно перед ним. Наверное, Мамору и сам не мог решиться на подобное, чувствовал, что не до этого. У него не было какого-либо отвращения или же страха, связанного с её восстанием. Или обиды на сокрытие правды — он был уверен, на то есть причины, просто так никто не придумывал «идеальных сказок». В конце концов, Макото не просто так существовала…       Честно говоря, Мамору вовсе не хотелось об этом размышлять. Какова бы не оказалась правда на самом деле, конкретно его это не касалось. Не могла же малышка Оданго быть настолько обозлённой, чтобы скомпрометировать собственную смерть и ринуться через океан, лишь бы насолить ему? Тем более она сама сказала, что не узнала его сразу. И Мамору почему-то был уверен, что, узнай, точно бы сбежала, так и не породив их общую историю.       Вымывая тарелки, у него крутилось множество мыслей. Ни за одну не хотелось хвататься конкретно и что-то придумывать себе. Хотелось узнать всё как можно скорее, но и сил не оставалось на подобные разговоры. Поэтому закончив с уборкой, Мамору без душа направился в комнату, желая как можно скорее провалиться в сон. А может он уже спал?       Усаги мирно сопела, обняв подушку. Она продолжала хмуриться даже во сне, и ему хотелось разгладить всё её складки, забрать всё её переживания и печали. Только собственные никуда не девались. Ему даже хотелось уйти в другую комнату, боясь, что ему приснится что-то вроде зомби-апокалипсиса, как в том фильме, что они недавно смотрели. Ведь как бы там ни было, сложно было смириться с тем, что та, кого ты на протяжении двух лет считал мёртвой, в итоге оказалась очень даже живой и даже больше.       Мамору переодевался, когда Усаги начала переворачиваться на другую сторону, придерживая живот — она даже во сне заботилась об их дочери. Из её уст сорвалось тихое мычание, но в полнейшей тишине он отчётливо услышал, что это было его именем. Мамору почесал затылок, чувствуя прилив стыда — о чём он только думал? Как вообще можно было спать не с Усаги? Пытка для них двоих.       Поэтому он устроился на своей половине кровати, развернувшись к Усаги лицом. Не удержавшись, Мамору правил золотистые пряди волос и оставил невесомый поцелуй на её губах — он опоздал с поцелуями на ночь, но лучше поздно, чем никогда. Впервые за вечер на него накатило осознание, что он был рад, что Усаги была «жива». Мамору заснул, аккуратно обнимая ту, что стала смыслом его жизни.       Только утром его встретила пустота — Мамору проснулся на удивление поздно для него, был двенадцатый час дня, когда он взглянул на часы. Усаги в такое время уже бодрствовала: малышка требовала еды, да и мочевой пузырь беременной женщины долго не выдерживал. Но теперь, когда их дом стал меньше, он был уверен, что слышал бы какие-либо движения, доносившиеся из кухни, но было на удивление тихо.       Чувство страха несколько окутало сознание, Мамору поспешил осмотреться вокруг. Все вещи Усаги, казалось, лежали там же, где и были. На её половине кровати валялась ночнушка, в которой она провела ночь. Не было похоже, что она ушла или что-то такое, но под ложечкой всё же слегка засосало. Потому что осмотр дома тоже не дал каких-либо результатов, Усаги не оказалось даже во дворе дома. Оставалось надеяться, что она лишь самостоятельно поехала за продуктами.       Но, набирая её номер телефона, Мамору едва ли сдерживал эмоции — он боялся. Боялся, что она могла уйти. Оставить его, их совместную жизнь, семью. Усаги не давала намёков на это, но он переживал, зная, насколько она могла быть импульсивной и своенравной. В конце концов, эти черты характера его тоже привлекали. Но она давно не вела себя подобным образом. Только Мамору теперь боялся представить, что в её голове.       Особенно, когда она сбросила его вызов, заставляя нервничать. — Я дома! — он хотел бросить телефон куда-нибудь, но голос Усаги заставил его расслабиться. Мамору еле сдерживался, чтобы не кинуться её обнимать.       Он обернулся к ней, но в руках у неё не оказалось сумок для продуктов, на её счастье — он рассердился бы, увидев её, обвешанную тяжестями. Только нарастал вопрос в том, где она пропадала. Усаги несколько неловко жалась у дверей, не проходя дальше. Она теребила лямки своего рюкзака, будто хотела в чём-то признаться. Мамору про себя усмехался, что после вчерашнего его вряд ли можно было удивить. — Мамо-чан… Я полечу в Токио, завтра.