Восстань и Сияй

      Интерьер гостиной на первый взгляд, казалось бы, вовсе и не изменился — даже ваза на столе оставалась такой же, какой Усаги её запомнила в день своего ухода. Чудо для этого дома, так как нечто хрупкое никогда не оставалось целым дольше, чем на неделю. Не когда она и Шинго устраивали перепалки, драки, а порой и армрестлинг на столе, где по обычаю стояла ваза и изредка хрустальная пиала для сладостей.       Улыбка, возникшая на лице Усаги от столь тёплых воспоминаний, тут же угасла. Что же, по крайней мере, её исчезновение повлияло на целостность многих предметов.       И первое впечатление не было ошибочным — в этом доме будто застыло время. Те же книги, тот же плед на диване, на котором Усаги удобно устроилась. Она всё ещё могла ощущать мягкость ткани под своими ладонями, но местами встречались застиранные куски. Наверняка от множества пролитых Усаги блюд и напитков.       Странно было думать, что изменения в доме с её пропажей примут более существенный вес — прошло всего лишь два года. Большинство предметов стояли здесь десятилетиями и простоят столько же. Это только у неё минувшие два года прошли как вечность — множество событий и потрясений ярко отложились в сознании Усаги, она смело могла бы сказать, что время в ЭлЭй стоило всех прожитых годов в Токио. По насыщенности, конечно, не значимости.       Хотя, в какой-то мере, Усаги было очень сложно выделять важное. Все в её жизни было важным, именно это она выучила в этом приключении. Именно поэтому она сидела сейчас в доме своих родителей, надеясь, что ещё можно спасти такую же частичку важного, как и семья, которую она собиралась создавать. Уже создала.       Усаги опустила ладонь на свой живот и любовно его огладила — было бы нечестно лишать свою дорогую девочку таких замечательных бабушки и дедушки. А ещё Шинго. На одном из комодов появились новые рамки с фотографиями, рядом с теми, где Усаги всё ещё могла разглядеть собственное изображение. На одном из фото на неё отдалённо глядел подросший юноша; на какое-то мгновение у Усаги перехватило дыхание — вот что определённо изменилось в этом доме.       Поддавшись порыву, она аккуратно поднялась, направляясь к фотографиям. Они очаровывали, особенно теперь, когда Усаги решила связать свою жизнь с фотоискусством, хотя бы как хобби — её всё ещё терзала некоторая неуверенность, касающаяся собственного мастерства. Но, даже если фотография, оказавшаяся в её руках, была далека от идеалов в плане композиции и немного света, содержимое всё равно согревало.       Когда Усаги покидала дом, Шинго было около пятнадцати лет и он уже догонял её по росту. Тогда она всё ещё могла трепать его по голове и хихикать над тем, что его одноклассники давно возвышались над ним. Но с фотографии теперь на неё смотрел статный юноша, обогнавший по росту их отца. И теперь он явно был выше неё как минимум на голову.       При осмотре это оказалась единственная новая фотография, из стоящих на полке — кажется, это было со школьных соревнований, судя по спортивной форме Шинго. Усаги улыбнулась, радуясь, что отец был рядом с ним. Потому что, загруженный в работу, чтобы обеспечить им будущее, папа изредка проводил с ними время вот так отвлечённо. Возможно, то, что она исчезла, способствовало тому, чтобы их семья стала крепче, чем прежде.       Очень хотелось увидеть их всех, всех обнять крепко-крепко. Но, кажется, в доме Цукино они были с мамой только вдвоём. Усаги на мгновение задумалась о худших вариантах, но тут же их отбросила — родители ни за что бы не расстались, да и при таких обстоятельствах. Наверняка было много ссор и конфликтов, взаимных обвинений на почве стресса. Но Усаги верила, что они всё преодолели.       А новые совместные фотографии они обязательно сделают вместе, пополнят полку тут и у них с Мамору дома новыми рамками, новыми воспоминаниями. Не то чтобы Усаги, только зайдя в дом, надеялась на скорейшее примирение и понимание, но оптимистка в ней почему-то набирала новые обороты. Эйфория, что мама узнала её и впустила дом, собираясь напоить вкусным чаем, заполняла сердце Усаги неописуемым покоем и надежду на то, что всё будет хорошо. Не сразу, но будет.       Услышав приближающиеся шаги и звон посуды, Усаги тут же развернулась на звук. Мама несла поднос с чайным набором для двоих, но руки у неё слегка подрагивали. Усаги поспешила ей навстречу и перехватила поднос, молча предлагая свою помощь. Неуверенно улыбнувшись маме, она получила в ответ такую же улыбку и расставила набор на столе, ощущая, как начали подрагивать собственные ладони.       Хорошо, всё было не совсем так — мама промолчала. Буквально. Впустила в дом без слов и продолжала молчать, не говоря ни слова о произошедшем и происходящем. Но ведь впустила! Это уже было хорошим знаком, так ведь?..       Усаги опустилась на край дивана, почему-то более не чувствуя себя столь расслабленной, чем минутой ранее. Она даже не смела удобно устроиться, облокотиться на спинку и попивать чай, как раньше, не заботясь, что могла пролить чай на диван. Неожиданно на неё накатило острое ощущение того, что она вовсе не была дома, а потому на подобное поведение не имела права.       Мама всё ещё стояла возле неё, не решаясь сесть, но смотрела очень внимательно, слегка сощурившись. Несколько глубоких морщинок «украсили» её лицо, Усаги перед отъездом насчитывала куда меньше. Во внешнем виде мамы не было особых признаков глубокого стресса и усталости, вечных переживаний и прочего — в конце концов, мёртвых было не вернуть, убиваться вечно не было смысла. Но в глубине голубых глаз залегла огромная печаль, от которой в таких же голубых глазах Усаги накатывались слёзы. — П-прости меня… Прости меня, пожалуйста, — она всё же всхлипнула.       Поначалу казалось, что вновь заговорить на японском будет сложно — долгое отсутствие практики, мешанина эмоций и прочего наверняка заставили бы её мозг заговорить на ныне привычном английском. И слова лились из неё хаотично и быстро. — Я не совсем понимаю, узнаёшь ли ты меня, ведь всё в таких ужасных красках… И я пойму, если выгонишь уже через пять минут, выставишь за дверь, как было раньше, только больше не впустишь через полчаса. И мне искренне жаль, что я сбежала. Точнее. Нет, мне не жаль — но очень стыдно. И очень совестно, что из-за меня тебе и папе наверняка пришлось несладко, — Усаги смотрела куда угодно, но не на маму, теребя в руках края свитера. — Честно говоря, я много думала, что мне стоит сказать. Но чего-то конкретного не придумала. И теперь выдаю какую-то кашицу. Вдруг всё-таки не узнала, вдруг забыла? И сейчас принимаешь за какую-то сумасшедшую.       У Усаги закончился воздух, и она остановила свою тираду, стараясь выровнять дыхание. Наверное, уместнее было бы запастись графинами с простой водой, а не чаем, который не было никакого желания пить в данный момент. Она утёрла слёзы рукавом свитера и довольно неприлично хлюпнула носом — уж точно не то, что стоило делать в чужом доме.       Но не могла она! Никак не могла отделаться от этого чувства комфорта, которое даже не вытеснял тот факт неясности, повисший в комнате. Усаги была дома душой и телом и вела себя соответствующе. Поэтому, надеясь разъяснить ситуацию как можно скорее, унять все переживания или напротив принять их, она всё-таки посмотрела на маму. — Трудно не узнать ту, которой постоянно твердишь не вытирать слёзы и сопли о рукава одежды, а она и спустя много лет продолжает это делать, — мама ответила тихо, а в уголках её глаз тоже собрались слёзы. — Какой бы я была матерью, если бы не узнала родную дочь?       Лицо Усаги просияло в тот же момент, но слёзы не переставали стекать по её щекам. Но, улыбнувшись настолько широко, как могла, она порывисто обняла маму, прижавшись головой к её животу. Зажмурив глаза, Усаги ласково потёрлась о фигуру мамы и несколько раз громко хлюпнула носом. — После моих слов ты решила вытираться об мою одежду? — совсем чуть-чуть сердитый голос прозвучал над головой Усаги, но она лишь слегка хихикнула, когда мамины руки коснулись её в ответ. — Я постираю, поэтому разреши мне, пожалуйста, — несмотря на нахлынувшее облегчение, Усаги говорила шепотом с лёгкой неуверенностью в голосе. — В твоих словах и поступках начала проявляться некоторая взрослость, — руки мамы опустились ей на спину, слегка массируя, а голос сменился на более тёплый. — Помогаешь донести чай, говоришь, что можешь что-то постирать. Ты стала более внимательной и ответственной. Пусть и всё такая же плакса.       Усаги смотрела на маму, поджимая дрожащие губы, боясь, что разревётся ещё сильнее, глядя на улыбку, которую боялась больше никогда не получить. Мама заботливо взяла её лицо в свои нежные руки и утёрла слёзы большими пальцами. И Усаги хотелось сделать абсолютно так же — набраться смелости, взять родное лицо в ладони и зацеловать где только можно, попутно извиняясь в тысячный раз. — Мама… — Усаги выдавила из себя несколько звуков, но, прочистив горло, заговорила громче и чётче: — Мама! Я так хотела вновь сказать это слово. — Думаю, ты последние месяцы точно говоришь эти слова и не только, — Икуко придала своему голосу нотки иронии и многозначительно опустила глаза на живот Усаги. — Это не то, — она мотнула головой и обхватила ладони мамы своими, радуясь теплу. — Я мечтала сказать эти слова именно тебе. Мне так жаль, так стыдно. Я совру, если скажу, что думала о тебе каждый день своей жизни. Но каждый раз, стоило мне подумать о тебе, папе и вообще о жизни в Японии, я понимала, как скучаю, как люблю вас. — А я вот думала о тебе каждый день, — слова мамы не несли в себе упрёка, но Усаги всё равно несколько смутилась, но, тем не менее, взгляда не отвела. — И, наверное, только факт того, что я окончательно не смирилась с твоим уходом, не даёт мне сойти с ума в этот самый момент. Разве что от облегчения и счастья. Моя Усаги…       Всхлипнув, Усаги вновь спрятала лицо в объятиях матери, сжимая так сильно, как только могла. Чтобы всё не обернулось сном и не исчезло, стоило лишь подождать ещё немного. Но всё равно не покидало чувство нереальности происходящего — всё оказалось легче, чем она себя накручивала. Как и в случае с Мамору, никто не кричал на неё, не упрекал и не говорил о словах ненависти. Мама приняла всё так просто, что Усаги не могла поверить в собственное счастье. — Почему? Почему ты уверена, что это я? — но всё же неуверенный вопрос приглушенно прозвучал от Усаги. — Ты сразу смотрела на меня так, будто мы просто очень давно не виделись, а не ты призрака увидела или ходячий труп. И в дом сразу пустила, только молчала. — А как я могла не узнать тебя? — вопрос прозвучал так, будто слова Усаги были полным бредом. — Я видела тебя каждый день на протяжении почти семнадцати лет, а после засматривалась на твои фото. Как я могла не узнать тебя просто потому что у тебя больше нет оданго? Непривычно видеть тебя с такими короткими волосами, но разве только они тебя определяли?       Усаги могла лишь счастливо улыбаться и дальше хлюпать носом, поражаясь любви, исходящей от слов и действий мамы. Возможно, когда эйфория спадёт, когда придёт полное осознание ситуации, Икуко даже отчитает её, как и прежде; вероятность лёгкого подзатыльника тоже существовала в мыслях Усаги. Но пока она могла наслаждаться долгожданной встречей и поглаживаниями по волосам. — Твои волосы сильно спутались, — задумчиво произнесла мама и чуть нахмурилась. — Может, потому что долго была на улице. Ветер, все дела, — Усаги пожала плечами и едва заметно расстроилась тому, что мама ушла куда-то в сторону. — Но их расчёсывать зато очень даже легко. — Да? Тогда как раз и проверим, — Икуко вытащила из ящичка расчёску, от которой у Усаги сильнее забилось сердце.       В дни, когда ещё всё было хорошо, не проступал юношеский максимализм и разочарование от розовой поры школьной жизни, Усаги была более дружелюбной и тёплой. Не такой самостоятельной, какую из себя строила после пятнадцати лет. И в те самые времена они часто проводили время только вдвоём — будь то поход по магазинам или уборка (хоть и делала Усаги всё через силу). Но был один особенный ритуал между ними двумя — расчёсывание её длинных золотистых волос.       Конечно, с малых лет Усаги научилась плести оданго самостоятельно, но ничто не могло сравниться с заботой, которой её одаривали материнские руки, с особой трепетностью и осторожностью расчёсывая каждый локон. Они закрывались в её комнате от мужской части их дома и проводили часы за различными обсуждениями и сплетнями. Иногда Икуко могла зачитывать утомительные лекции об оценках или поведении, но в конечном итоге всегда оставляла несколько чарующих поцелуев на золотистой макушке, а после они обнимались.       Поэтому, когда уже позабытое тепло вновь окутало макушку Усаги, она не сдержала счастливой улыбки. Ровно как и слёз. И в этот раз она послушно вытерла их просто ладошкой, чтобы не терроризировать свою или чужую одежду. Она бы ещё поискала салфетки, но никак не хотела спугнуть наваждение. — Знаешь, когда я была беременной Шинго, от моих волос практически не оставалось живого места, — вдруг заговорила Икуко, пока Усаги лишь довольно мурчала про себя от удовольствия, предаваясь воспоминаниям. — У тебя же волосы пусть и не такие густые, как прежде, но всё равно выглядят вполне хорошо. В чём же секрет? — На самом деле с ними всё было плохо и до беременности, — ответила Усаги, мысленно благодаря маму, что они пока что опустили тему её положения. — Было слишком много стресса, проблем, плохо питалась, много переживала. Они стали безжизненными. А сейчас приходят в норму, как ни странно. Но вряд ли я смогу похвастаться шевелюрой как раньше. — Много тебе пришлось пережить, судя по всему, — протянула Икуко, в очередной раз мягко прошлась расчёской по локонам Усаги. — Волосы обрезала, чтобы никто не нашёл? — Если бы, — она слегка фыркнула и понурила волосы. — Хотя в какой-то мере обрезание длины очень пригодилось, чтобы действительно скрыться в какой-то момент от человека, с которым не хотела видеться. Я была в Америке всё это время. Знаешь, минувшие два года были насыщеннее, чем вся жизнь до этого. Честно, я будто прожила пару десятков лет. — Ты всё-таки была там, — не то удивлённо, не то размеренным тоном ответила мама. — Я много времени уделяла тому, что следила за жизнью Сейи — меня бы давно стоило принять в клуб теорий заговора с моими домыслами. Папа и Шинго практически пальцем крутили у виска, когда я предполагала, что вы инсценировали твою смерть и просто живёте той жизнью, о которой ты так упорно мечтала. Выписывала журналы о звёздах.       Икуко махнула в сторону огромной стопки, среди которой Усаги признала несколько довольно популярных журналов, некоторыми из которых она так же зачитывалась в подростковые годы. Их было больше, чем всех вместе взятых сборников по кулинарии, которые лежали в ящиках неподалёку от кухни. Усаги лишь поджала губы и вновь отвернулась, теперь уставившись на точку перед собой.       Всё-таки простая и миролюбивая атмосфера хорошо, но им всё-таки стоило обсудить всё-всё, что произошло с ней, как и почему, что оттягивало момент встречи и прочее. Только вот язык будто к нёбу прирос, Усаги оставалось лишь слушать, что мама продолжала рассказывать. — Но Сейя очень быстро женился, это было обязательством в их контракте, который они подписали в Америке, — Усаги на этих словах слегка дёрнулась — так это было не по его воле? — И когда он звонил, чтобы поговорить о том самолёте… Вряд ли можно было бы подделать настолько сильную боль в голосе. Однажды он даже заходил к нам домой. В его глазах плескалась печаль, от которой наворачивались слёзы. Честно говоря, я порой думала, что даже мне не так горестно, как ему. — Возможно, потому что его съедало чувство вины, — Усаги слегка пожала плечами и принялась терзать края своей кофты, чувствуя, как слегка подрагивали её руки и губы. — Ведь это он посадил меня на тот рейс. Оставил одну. — Тебя это очень расстроило? — мягко спросила Икуко, продолжая аккуратно расчёсывать волосы Усаги. — Да. Мне было очень страшно. Одиноко, — призналась Усаги, телом ощутив тревогу минувших дней. Сделав несколько глубоких выдохов, она принялась поглаживать свой живот. — Но знаешь… На борту самолёта, на котором я на самом деле оказалась, была женщина… Я называла её мамой. Если бы не она, возможно, мы бы сейчас даже не разговаривали. Она мне очень помогла, заботилась обо мне. Сделала столько всего, что я до сих пор не понимаю, чем могла это заслужить. И я ей безмерно благодарна. — И я тоже ей очень благодарна. Не передать словами как, — мама несколько облегчённо выдохнула, отчего у Усаги защипало в глазах. — И правда, кто знает, что было бы, если не она… — На самом деле она могла вернуть меня домой, — выпалила Усаги, понурив голову, из-за чего поглаживания расчёской прекратились. — Она звонила тебе, но в первый раз у тебя было что-то вроде истерики. А второй раз ты ей сообщила, что я попала в авиакатастрофу. Я не знаю, почему Мако тебе ничего не сказала, могу только догадываться. Но у тебя есть все основания на неё и злится тоже.       Усаги, конечно, в какой-то мере понимала природу мотивов и поступков Макото — ведь ей всё-таки хотелось иметь фигуру дочери в своей жизни. А может, она так следовала желаниям самой Усаги, не раз кричащей о том, как дома всё плохо и она не хочет домой. Вариантов бесконечное множество, но на самом деле, она вовсе не хотела, чтобы мама ругалась на другую, не менее важную для неё, маму. — Я всё равно чувствую только благодарность к ней — она помогла тебе адаптироваться в новом месте, ты жива и даже больше, чем здорова. И ты наконец-то дома. О чём мне ещё стоит просить? — слова мамы пронизывали каждую клеточку сердца Усаги, одновременно разбивая и склеивая с новой силой. — Теперь я понимаю, в кого я такая всепрощающая, — слегка фыркнула Усаги и тут же шмыгнула носом. — Наверное, мне было бы легче, если бы ты кричала. Правда. — В этом… — голос Икуко тут же сник, заставив Усаги слегка дёрнуться. — Я никогда не была права, повышая на тебя голос или поднимая руку. Выгоняя из дома. С таким отношением, неудивительно, что ты в какой-то момент решила не дожидаться очередного пинка за дверь, а сделала всё сама. Я часто думала о том, что своими поступками я иного исхода и не заслужила. Но всё равно каждый день мечтала о том, что ты жива и счастлива. И что мы обязательно встретимся вновь. Очень странно, учитывая, как часто я бывала на твоей могиле?       Усаги на слова матери могла лишь отрицательно мотать головой, с каждым словом делая это всё интенсивней. Её разум и сердце упорно кричали «нет-нет-нет и ещё раз нет», хотелось уверить маму, что всё совсем не так. Но Усаги была в состоянии лишь глотать ком в горле и смаргивать очередные солёные капли. Потому что как никто другой понимала о сожалениях, долгое время остававшимися невысказанными — мама имела права высказать всё, что у неё накопилось, всё что тревожило и наконец-то нашло истинного слушателя.       Мама обняла её за плечи, устроив подбородок на её макушке. Эти объятия согревали и окрыляли. — И чем я это только заслужила? — против воли выпалила Усаги, но этот вопрос очень часто мучил её. То в отрицательной окраске, то в положительной. — А разве всё на свете нужно заслужить? — сами слова, которые показались безумно знакомыми, и искренности, с которой они были произнесены, заставили Усаги резко поднять голову вверх, из-за чего Икуко слегка скривилась. — Ты чего так дёргаешься? — Поражаюсь тому, какая ты мудрая и замечательная, — с улыбкой выпалила Усаги и обхватила родные руки, сжимая крепко. — Поделишься житейской мудростью? — Всё, что я могу — печь лимонные пироги, но без тебя их некому есть с особым энтузиазмом, — слегка усмехнулась Икуко. — Всё, чему я могу научить — будь мягче со своими детьми. И терпеливее. — Но ведь ты именно такая! — пылко возразила Усаги, резко развернувшись в руках матери, чтобы смело заглянуть ей в глаза. — Стала бы я возвращаться туда, где меня вовсе не любили и не оберегали?! Никто из нас неидеален, никто и не должен. Хоть мы и пытаемся… И нет ничего непоправимого пока мы живы, я верю в это. Убедилась, так сказать. Не говори, что ты плохая, пожалуйста…       Усаги в очередной раз всхлипнула и уткнулась в живот мамы, сжимая её в своих объятиях сильнее. Слова наверняка были правильными, но она не могла быть уверена в их подлинности или искренности. Потому что Усаги всё ещё преследовали собственные переживания и страхи — она тоже не могла понять, достойная ли она дочь, будет ли хорошей матерью и ещё много чего. А как можно было кого-либо застаивть верить в то, во что сам не можешь до конца уверовать?       Поэтому, вновь шмыгнув носом, Усаги стремительно отстранилась и, схватив салфетку со стола, громко высморкалась и принялась аккуратно подниматься на ноги. Икуко растеряно на неё поглядывала, но протянула руки, предлагая помощь. Её глаза так же были на мокром месте, что заставило сердце Усаги сжаться с новой силой, но и тем самым наградив решимостью. — Мне стыдно! Уверена, тебе тоже есть о чём переживать, и я не вправе говорить, что они пустые и так далее, — с жаром начала Усаги. — Просто… Оно прошло, да? Мы снова вместе! Правда, я теперь живу в Америке… Но обещаю прилетать в гости и жду вас у нас дома тоже! Никто из нас не плохой. Мы просто люди, которые пытаются жить. Ведь никакого пособия, как правильно. Хотя я очень долго его искала. И всё что нашла — это понимание того, что правильного варианта нет. Даже если бы я не улетела, ничего бы в наших отношениях не изменилось сразу. Была бы другая грустная ветка развития событий, может не в те годы, может позже. Я бы встретила других людей, которые помогли бы мне измениться, но об этом, если честно, немного грустно думать — ведь я всё-таки безумно счастлива была встретить своих нынешних друзей и близких. Так что пока мы живы, всё возможно. С этими мыслями я летела домой, летела к тебе. Я очень скучала по тебе, мама.       Икуко ничего не отвечала, заставив Усаги слегка съежится, но она лишь выпрямила спину, стараясь хоть так продемонстрировать свою решимость, несмотря на то, что это было тяжело. Она хотела больше не бояться; она собиралась поверить во всё, что говорила. — Можно я тебя заплету? — совсем тихо спросила мама, на что Усаги лишь выпала, несколько стушевалась и лишь глупо хлопала глазами.       Её захлестнула обида — совсем немного. Она столько всего сказала, преодолела себя и свои страхи, а в ответ не получила желанной реакции. Растерянность, затопившая сознание, внезапно сменилась пониманием, от которого оставалось лишь глупо приоткрыть рот в букве «о». Ведь каждый человек выражал чувства по-своему. — Когда я расчесывала твои волосы, я всегда успокаивалась, знаешь? Лучшее успокоительное, — продолжила Икуко, когда ответа не последовало. — Умиротворение. Осознание того, что какими бы ты гадостями не занималась, ты все еще моя самая любимая на свете девочка. Мой ребенок, моя дочь. И что я люблю тебя несмотря ни на что.       Глаза Усаги расслабились, в уголках образовались лёгкие морщинки от улыбки, украсившей её лицо. Она лишь кивнула и вновь опустилась на диван спиной к матери. Руки Икуко вновь принялись ухаживать за её волосами, теперь разделяя волосы на пряди. Знакомые махинации, которые невозможно было бы забыть даже за десять лет без практики. Мама хотела заплести ей оданго. — О, знаешь, у меня в этот раз столько историй — устанешь слушать, — растягивая слова, обронила Усаги, слегка подрагивая ногами. — Поэтому я дам тебе право выбрать. Что ты хочешь услышать в первую очередь?       Это было частью их ритуала — Усаги вещала о своих приключениях, Икуко внимательно слушала, изредка задавая вопросы или вставляя ехидные, а нередко и поучительные комментарии. — Пожалуй, я выберу с самого начала, — ответила мама с явной улыбкой — Усаги слышала, ощущала. И улыбалась в ответ. — Мне интересно всё. — Ты отлично знаешь, что я не умею вести последовательный рассказ — постоянно переключаюсь на что-то другое, смешиваю и так далее, — вздохнула Усаги, но прекрасно знала, что это никогда не было проблемой. Мама была прекрасным слушателем. — У нас много времени, так что рассказывай, — от этих слов улыбка ещё больше расцвела на губах Усаги, а щёки покрыл нежный румянец. — Всё началось с того, что сначала мне не повезло, а потом очень даже, — в своей старой манере начала Усаги, проваливаясь во времена ранней юности.

Март, 1992 год.

      Глаза Усаги слипались от усталости, а шея никоим образом не хотела держать голову на месте. Она почти заснула, когда что-то дёрнуло её за волосы. Вскрикнув, Усаги повиновалась сторонней силе и ворчливо захныкала. — Больно… — Усаги, осталось немного, потерпи! — немного ворчливый тон вернул её в реальность.       Усаги дёрнула головой и обернулась — точно, мама вплетала ей в волосы бантики перед сном. Голубые глаза напротив смотрели на неё с лёгким недовольством. Но, вздохнув, Икуко расслабилась и отпустила её волосы. Её глаза потеплели, и улыбка украсила лицо. — Что-то случилось, дорогая? Быстрее закончим, быстрее ляжешь спать, — Икуко огладила её лицо, и Усаги подалась ей навстречу. — Был тяжелый день? — О, немного, — подавив зевок, Усаги всё-таки развернулась к матери спиной и послушно ждала окончания. — Я же тебе уже рассказала за обедом. — Да, я помню, — Усаги непроизвольно принялась возиться с уже готовым хвостиком, теребя разноцветные бантики. — Но подумала, может, есть ещё что-то, что ты хочешь рассказать. Вдруг постеснялась папу, забыла и вспомнила вот. — Да нет, — она пожала плечами и выпустила хвост из рук, уставившись на свою кровать. — Я всегда тебе всё рассказываю. — Я бы хотела, чтобы так было всегда, — послышался вздох мамы, который заставил Усаги чуть насторожиться. — Не волнуйся, мне всегда захочется тебе рассказать всё-всё, — она активно заговорила, будто минутами ранее не собиралась провалиться в сон. — Я тебе доверяю. И даже когда выйду замуж, буду каждый день приходить в гости и продолжать тебе всё рассказывать. Ты никуда от меня не денешься!       Икуко немного рассмеялась, но ничего не ответила. Усаги не придала этому значения — мама часто лишь слушала её, не особо комментируя. Это было даже удобно — ничего не сбивало с мысли, а если мама что-то и говорила, то часто это были наводящие вопросы, спасающие от ступоров. Придумать собеседника лучше, чем мама, Усаги было очень сложно, ведь даже подружки-одноклассницы так её не понимали. Поэтому волнения мамы казались сущим пустяком — в мире не существовало того, что заставило бы Усаги перестать разговаривать с мамой.       Уверенно кивнув собственным мыслям, Усаги до ушей улыбнулась, представляя, как они с мамой до конца своих дней будут сплетничать. И, словно по команде, в её голове всплыла ещё одна история, нерассказанная вслух. Активно жестикулируя, Усаги начала свой рассказ, уверенная в том, что маме тоже очень интересно, и что никто и ничто их не прервёт.

***

— Так всё-таки ты не сама обрезала волосы, — пораженно прошептала Икуко, грустными глазами осматривая волосы Усаги — в конце концов, её причёска так же была трудом мамы. — Ужасная ситуация. Сильно испугалась? — Неа, всё в порядке! — отмахнулась Усаги. Все подробности с Даймондом она опустила ради спокойствия мамы. — Наоборот, я очень благодарна Эсмероуд — я нуждалась в этом. Не только скрыть свои приметы, просто избавиться от груза, так сказать. Грустно, но стало так легко!       Они разговаривали уже второй час, стоя на кухне. Одновременно с этим Усаги демонстрировала маме свои кулинарные способности, делясь рецептами, которым научилась в Америке. В свою очередь Икуко учила особенностям японской кухни, всех деталей которой мог передать только коренной житель. Некоторых аспектов даже Макото не знала, отчего глаза Усаги загорались неподдельным интересом — она хотела узнать как можно больше. А также провести весело время с мамой.       Конечно, часть разговоров вовсе не была весёлой — едва ли не впервые за долгое время Усаги позволила себе высказаться в своей ранее любимой манере. Канюча, хныкая и бесконечно жалуясь. Она, безусловно, была рада новоприобретённому опыту из-за произошедших событий, но ласковый взгляд мамы, её успокаивающие поглаживания будто отпирали её детскую часть, которая ещё никуда не делась. Выпячивая нижнюю губу, Усаги позволила себе жаловаться на всё что угодно. Знала, что её если и осудят, то совсем немного и не совсем серьёзно — мама не была бы мамой без своих поучительных комментариев.       Но хорошего было куда больше! Усаги особенно прекрасно это поняла, рассказывая всё-всё с самого начала, не торопясь и не боясь, как это было в предыдущие разы, когда у неё присутствовал страх отвержения. Здесь же она чувствовала себя в безопасности — и физически и морально. Теперь в её голове мелькали мысли о том, как она в принципе могла бояться ехать домой?! Мама приняла с любой стороны. — У тебя замечательно получается, — искренне восхищалась Икуко, наблюдая за кулинарным колдовством Усаги. — Наверное, много практикуешься? — Хе-хе, спасибо! — гордость, охватившая Усаги, заставила её гордо выпрямить плечи, но тут же дала о себе знать боль в пояснице. Она скривилась и схватилась за столешницу свободной от лопатки руки. — По ощущениям, я там что-то сломала. — Что же ты так неосторожно… — вздохнула мама, бережно прикасаясь к её спине. — Может, тебе стоило бы прилечь? Ты всё-таки в положении, столько стресса, перелёт, да и готовишь ещё… Да и я молодец… На фоне радости совсем мозг перестал работать, совсем не подумала об этом. — Ну, полежать, пожалуй, не откажусь, — со словами мамы на Усаги накатило осознание, и все описываемые события тут же активизировали соответствующую усталость — видимо, радость притупила и ей любые физические ощущения. — Совсем немножечко. — Поднимешься в свою комнату или тебе уже тяжело ходить по лестницам? — поинтересовалась мама, круговыми движениями поглаживая поясницу Усаги. Только от упоминания детской комнаты у неё напряглись все мышцы. — Можешь прилечь на диване, я достану тебе подушки для удобства. — Да, я развалюсь здесь — плед всё ещё такой мягкий! Навевает воспоминания, — щебетала Усаги, медленно продвигаясь к дивану.       Икуко помогла ей принять горизонтальное положение и убежала куда-то наверх. Усаги уставилась в потолок и начала размеренно дышать, дабы притупить боль и успокоить свои слегка зашалившие нервишки. Она любовно огладила свой живот, но второй рукой с силой сжала кусочек пледа — выговориться было хорошо. Облегчение, возникшее в душе, было неописуемым. Но какой-то тревожный червячок всё ещё существовал и не уползал. А при упоминании детской комнаты только больше засуетился.       Ходить по лестницам было затруднительно, да, но не настолько — при желании, Усаги бы смогла подняться на второй этаж, особенно с помощью. Просто её пугало состояние комнаты. Было ли там всё таким же, как и при её уходе? Может, из её комнаты сделали склад для остальных вещей. Усаги прекрасно помнила, как иногда ворчал папа, не понимая, как могло закончиться место в гараже и куда бы стоило пристроить все те вещички, что собрались в их доме, которые почему-то никто не хотел выбрасывать. При любом раскладе Усаги обязательно бы расплакалась. — Ты как-то побледнела, — встревоженный голос мамы сопровождался прохладной ладонью на лбу Усаги. — Температуры вроде нет… Ты как себя чувствуешь? — Вроде всё хорошо, не отказалась бы от воды, — прокряхтела Усаги — всё-таки усталость оказалась куда сильнее, чем ей могло показаться. Веки будто налились свинцом и норовили закрыться в срочном порядке. — Там рагу не подгорит? — Я убавила огонь, — заверила её мама. — У меня есть подушка для беременных — хорошо, что я от неё так и не избавилась. Тебе такое подходит?       Икуко продемонстрировала Усаги U-образную подушку когда-то желтого цвета — ткань явно выцвела, местами затёрлась. Но Усаги лишь кивнула, желая скорейшего расслабления. Дома подобным ей не доводилось пользоваться — у неё были различные мягкие одеяла и Мамору, с радостью делившийся своими конечностями. Но сейчас его с ней не было и приходилось соглашаться на какие-то подушки.       Мама заботливо помогла ей удобно устроиться и погладила по волосам и, прежде чем отправиться за стаканом воды, поцеловала в лоб. Усаги тяжело вздохнула и поморщилась — начинала болеть голова. Радость, переживания, усталость, Мамору-не-хватание, всё накатывало быстро и одновременно. Слёзы начали скапливаться в уголках глаз. — Я хотела, чтобы мы… вместе приготовили… лимонный пирог, — выговаривать удавалось с трудом — почему-то участилось дыхание и потеплело лицо. — Ты ведь подождёшь меня? — Мне удалось найти некоторые препараты для тебя. Действенные и не опасные для тебя и малышки, — Икуко помогла Усаги запить лекарства и вновь принялась поглаживать золотистые волосы. — Надо отдыхать, родная. К тому же за двоих. — Я хотела… приготовить пирог вместе, — голос Усаги стихал всё сильнее, а держать веки открытыми никак не удавалось. Но она упорно повторяла свою просьбу: — Хочу, чтобы мы вместе его сделали. — Нам некуда спешить, Усаги, пожалуйста, отдыхай и набирайся сил, — поцелуй мамы на её носике подействовал лучше любого успокоительного.       Позволив векам окончательно прикрыться, Усаги глубоко вздохнула и почти сразу же провалилась в сон.

1985 год.

— Фу, какая мерзость, — Усаги высунула язык и скривила мордашку в отвращении. — Очень кисло-о-о!       Она стремительно отодвинула от себя тарелку с нарезанными дольками лимона, после чего принялась пальчиками вытирать свой язык от столь неприятного вкуса. — Уса! Усаги, ты что делаешь? — Икуко молниеносно подлетела к малышке, оттягивая её за запястья. — Хочешь, чтобы у тебя во рту завелись микробы? Шинго, не повторяй за сестрой!       Усаги с надутыми от негодования щеками повернулась к младшему брату, который резвился неподалёку. Она тут же рассмеялась от развернувшейся картины — мама пыталась оттянуть его крохотные ручки от лица. Но стоило Икуко применить чуть больше силы в и без того неравной борьбе, как Шинго начал капризничать.       Вой, раздавшийся по всему дому, заставил Усаги зажать уши и снова недовольно скривиться. Она развернулась обратно к столу, но картина осталась столь же неприятной — лимоны. И почему мама их так любила? Покупала каждую неделю, ещё и очень много. Зачем только? Лучше бы купила конфет или печенья. Или чаще готовила бы свой фирменный пирог.       Мама как раз собиралась его готовить, и Усаги впервые выдалась возможность присутствовать при таком знаменательном событии — выпечке пирога. А младший брат норовил всё испортить. — Давай я поиграю с Шинго, а ты будешь дальше готовить? — предложила Усаги, соскакивая со стульчиками.       Она подскочила к матери и потрепала младшего брата по голове, что произвело обратный эффект. Шинго начал размахивать руками и со словами «отстань, дурочка Усаги» несколько раз зарядил ей по носу и едва не проткнул глаз. — Ах ты!.. — Усаги мигом позабыла про свои планы и принялась за отмщение.       Она хотела потянуть брата за щеку и несколько раз ущипнуть за бок, но камнем преткновения, конечно же, стала мама. — А ну, прекратили оба! — Икуко слегка прикрикнула и, обтряхнув руки об фартук, с новыми силами взялась оттаскивать непослушных детей друг от друга. — Опять обижаете маму? — Папа! — одновременно раздался радостный вопль от двоих детей.       Позабыв о ссоре, они тут же кинулись к отцу. Каждый в меру своих возможностей — Усаги, будучи старше, очевидно прибежала к отцу в первую очередь. Кенджи, подхватив её на руки, радостно засмеялся и закружил дочь в своих объятиях. Шинго же, будучи всего лишь трёхлетним мальчиком, только успел схватиться за отцовскую штанину. И из-за отсутствия собственного аттракциона лишь упал на задницу и принялся вновь рыдать, вызвав со стороны Усаги гадостное хихиканье, со стороны матери — страдальческий вздох. — Не утруждайся, я разберусь, — заверил Кенджи и опустился на корточки, чтобы второй рукой обхватить сына.       Данный ход со стороны отца вызвал у детей обмен эмоций: Усаги насупилась, наблюдая за счастливым младшим братом, а тот в свою очередь продемонстрировал ей язык и с жадностью обнял отца за шею. Не желая терпеть подобной наглости, она взялась склонять отцовское лицо как можно ближе к себе, чтобы зацеловать всё ещё прохладные после улицы щёки. — Но как же спина?.. — в голосе Икуко прозвучали неуверенные нотки. — Всё в порядке, — отмахнулся Кенджи и в демонстрации собственных слов удобнее подхватил детей и несколько раз покрутил их по сторонам, вызывая визг. — У тебя и без них хватает забот.       Шинго продолжал бороться за власть над отцовской шеей, радостно посмеиваясь. Усаги же насупилась, почувствовав что-то неладное. Она заметила, что по лбу папы стекали капельки пота, а мама всегда называла это признаком большой усталости или болезни. Поэтому, испугавшись за папино состояние, тут же завертелась в его хватке. — Поставь, па, я пойду помогать маме на кухне. Как взрослая девочка, — важно заявила Усаги и замотала ножками в ожидании твёрдость под подошвой. — А ты и дальше нянчись с малышами. — Я не малыш! — запротестовал Шинго, на что Усаги весело продемонстрировала ему язык, оттянув нижнее веко правого глаза. — Эй! — Не спеши взрослеть, мой маленький кролик, — хохотнул Кенджи, потрепав макушку дочери между её оданго. — Папе будет очень грустно, когда ты покинешь семейное гнёздышко. Оставайся как можно дольше моей маленькой девочкой. — Ещё недавно ты мне рассказывал, как важно пить молоко, чтобы расти большой и здоровой, — недоверчиво протянула Усаги и сузила глаза. — Ты не только миленькая, но ещё и очень сообразительная! Папина гордость! — слова отца заставили глаза Усаги радостно расшириться и загореться странным блеском. — Мама и правда будет рада твоей помощи. — Тогда я полечу помогать! — с этими словами, вытянув руки на манер самолётика, Усаги «полетела», к маме, желая помочь.       И ведь точно, мама же собиралась печь фирменный пирог! И Усаги весь день только и норовила увидеть процесс приготовления, но чуть не забыла. Она должна была успеть на самое интересное. — Мамочка, я пришла помогать! — заявила Усаги, с некоторым трудом взбираясь на свой стул — от любой помощи она всячески отмахивалась. — Пирог, пирог! — Да, я слышала, — Икуко на мгновение обернулась к дочери и продолжила готовку. — Но мне пока что не нужна помощь, спасибо.       Скорость, с которой происходили различные манипуляции, заставляла Усаги в удивлении приоткрыть рот. Схватившись за столешницу, дабы не свалиться, она раскачивалась из стороны в сторону, норовя увидеть «всё». Но угнаться за каждым движением матери было сложно — в одно мгновение она держала нож, а уже через секунду размешивала что-то в кастрюльке. Через некоторое время у Усаги начала кружиться голова от интенсивности и она устало опустила голову на руки, уставившись перед собой.       Её носик вновь скривился — перед лицом вновь оказалась злосчастные лимоны. И даже если их запах был несколько приятным, то вспоминать их вкус Усаги вовсе не хотелось. Ради сохранения собственного язычка, она отодвинула от себя злосчастную тарелку куда подальше. — Зачем только придумали эти лимоны? — скучающе протянула Усаги. — И зачем их так много дома? — Зря ты так, в них много витаминов, — мама послала ей лёгкую улыбку и вновь отвернулась к плите. Прикрутив газ, она взяла кусок теста и подошла к Усаги. — Когда ты болеешь, чай с лимоном спасает тебя в первую очередь. Витамин С помогает поддерживать твой иммунитет в тонусе, так что периодически кушать лимончики очень полезно для предотвращения простуды. — А я и без лимонов прекрасно справляюсь! — важно заявила Усаги, гордо приподняв подбородок — она очень давно не болела! — Да что ты говоришь? — с хитринкой переспросила мама, отряхивая руки после муки. Она, поставив перед собой дощечку с ножом, пододвинула к себе тарелку с лимонами. — Вот совсем-совсем не кушаешь лимоны? — Совсем! И я очень давно не болела! А лимон съела вот только сегодня, — сощурившись, ответила Усаги.       Несмотря на то, что мама была очень умной, иногда она выдавала странности. Конечно же, Усаги не ела лимоны — они невкусные, горькие, кислые. Совсем ей не нравятся. Так почему же мама смотрела так, будто всё было неправдой? Нет-нет, правда на её стороне.       Но тень сомнения всё-таки легла на сознание малышки Усаги. Она решила больше ничего не говорить, вместо этого с интересом наблюдая за тем, как мама что-то собиралась делать с ужасными лимонами. Достав железную штучку, название которой никак не вспоминалось, мама принялась натирать лимоны по её поверхности. Нос Усаги уловил лёгкий запах, который ей совсем немного нравился, но дальнейшее поражало.       Ножом мама принялась нарезать лимон на кусочки, снимая то, что осталось от шкурки и выковыривала косточки. Сначала она, конечно, предложила эту работу Усаги, но та скептически помотала головой, со страхом наблюдая за тем, как сок изредка брызгал вокруг — вдруг снова в рот попадёт! — Странно, что ты не любишь лимоны — ведь из них делают твой любимый лимонад, — вновь заговорила Икуко, поставив на печь сотейник с цитрусовой массой, предварительно добавив ещё несколько необходимых ингредиентов. — Любишь ведь? — Ну, да, — неуверенно протянула Усаги, с сомнением поглядывая на маму.       Это звучало очень подозрительно, но в какой-то момент она поняла, что в этих двух словах есть определённая связь. Только вот со вкусом она никак не вязалась. Задумчиво почесав носик, Усаги кивнула сама себе, мысленно соглашаясь с мамой — если вспомнить, привкус действительно был схож. Особенно напомнил ту кислинку тот лимонад, которым угощала госпожа Накамура с соседнего дома. От того, что иногда приносил домой папа, вкус всё-таки отличался. — Но я точно никогда до этого не ела лимоны! — уверенно заявила Усаги, слегка стукнув маленьким кулачком по столу.       Лимонады, чаи с лимоном — это, «возможно-о-о», она и пробовала и даже «немножко-о-о» любила. Но сегодняшний день уверил её, что она точно никогда и ни за что не ела лимоны. Ни в чистом, ни в каком другом виде. И не будет — маме даже не стоило просить! — Хорошо-хорошо, моя дорогая, — Икуко слегка рассмеялась пылкости дочери и принялась переливать готовое содержимое сотейника в другую ёмкость. — Половина дела сделана, через полчасика или чуть больше уже будет готов твой любимый пирог. — Ура! — завопила Усаги, вытянув руки вверх и захлопав от радости в ладоши. Ей не терпелось вновь попробовать чудесный вкус маминого пирога. — Тебе точно не надо помочь? — Всё в порядке, дорогая, мне просто нравится наслаждаться твоей компанией, — Икуко потрепала её за щечку, вызвав звонкий смех, и сама широко улыбнулась. — Спасибо. — Всегда пожалуйста! — Усаги была невероятно горда собой.       Развернувшись назад, она одарила играющегося брата ехидной улыбкой. Он, конечно, этого не заметил за весёлой игрой с папой, но Усаги не могла не злорадствовать. Она — старше и полезнее! И мамочка её похвалила.       Икуко вытащила из холодильника форму с тестом, которую подготовила ранее, и принялась заливать её остывшей лимонной массой. Выровняв начинку на тесте, приступила очередь второй половины. Усаги, изначально с интересом наблюдающая за волшебным процессом, заподозрила что-то неладное. Память крохотной девочки активизировалась, заставляя прийти не к самым приятным выводам. — Буэ-э, мама! — запротестовала Усаги, потянувшись ручками к железной формочке для пирога. В которую — о ужас! — залили те странные лимоны. — Ты что делаешь?!       Искренне недоумение, отразившееся на её лице, изрядно рассмешило маму, заставив Усаги надуться и с негодованием уставиться на будущий пирог перед ней. Это что же такое творилось?! Она вновь перевела взгляд на веселящуюся мать, ожидая незамедлительных ответов. — Как это что? — притворное удивление в её голосе заставило Усаги нахмуриться. — Твой любимый пирог, конечно же. — Я тоже так думала, пока ты туда не добавила лимоны! — прикрикнула Усаги, желая остановить маму с порчей пирога, пока было не поздно. Но сладости было уже не спасти. — Ты это специально? — Но это ведь лимонный пирог, — Икуко продолжала улыбаться, но в какой-то момент её начало одолевать беспокойство. — Уса, ты в порядке?       Лёгкие бусинки слёз скопились в уголках голубых глаз, обещая превратиться в водопад, из-за чего Икуко стремительно бросилась к дочери. Прижав её голову к своему животу, она принялась успокаивающе поглаживать золотистые волосы. Усаги же, сжав в ладошках мамин фартук, принялась хлюпать носом. Как так?       Это ведь был её любимый пирог. И по вкусу он никак не походил на ужасные кислые лимоны. Да и пах совсем иначе! Очень сладко и маняще, а запах цитрусовых Усаги всегда бы узнала — от них, несмотря на положительные стороны, несколько щипало нос, из-за чего изредка хотелось чихать. От запаха маминой выпечки же только слюнки текли. Так почему же так случилось? — Ты не любишь меня? Поэтому так шутишь? — проскулила Усаги, не имея возможности прийти к каким-либо логическим заключениям. — Я же хотела твой фирменный пирог. — Усаги, зайка, — принялась успокаивать Икуко. — Это всё тот же твой любимый пирог, обещаю! Просто когда я тебе говорила его полное название раньше, ты не запоминала, только и причитала что «пирог да пирог». Никто не хотел тебя обидеть! — Но они ведь совсем разные, — принялась спорить Усаги, глотая слёзы, и начала растирать влагу по пухлым щёчкам. — Я же только что попробовала лимоны. Они мне не понравились! — Да, но ведь и чай с лимоном, лимонад отличаются на вкус, как мы с тобой выяснили, — мама опустилась на колени перед ней, чтобы их глаза были на одном уровне, и заботливо пригладила прядки волос. — Здесь то же самое! Знаешь сколько всего я вкладываю в пирог, чтобы он приобрёл такой вкус? Сахар, сливочное масло, та самая пудра, что всегда остаётся на твоих милых щёчках.       Усаги вновь всхлипнула, но её плохое настроение медленно отступало. Не что чтобы она до конца поверила маме, но с другой стороны — она ведь никогда её не обманывала, для сомнений не было поводов. Кроме собственных ощущений — вот никак не вязались у неё кислые лимоны и вкуснейший мамин пирог. Лимонный, как оказалось… — Что у нас случилось? — к ним подошёл отец, ласково устроив свою большую ладонь меж оданго Усаги, из-за чего она подняла к нему глаза. — Ты чего плачешь, моя прелесть? — Оказывается, мама всё это время добавляла в пирог лимоны, а я не люблю лимоны, — пожаловалась Усаги, надеясь на поддержку со стороны папы. — Открыла для себя Америку, получается, — хохотнул Кенджи, потрепав её по макушке. Но Усаги лишь больше нахмурилась — она не поняла смысла слов отца, но точно поняла, что поддержки от него не дождаться, из-за чего надулась с новой силой. — Лопнешь так. — У неё случился переломный момент в жизни, — тяжко выдохнула Икуко, вновь выровнявшись. — Разрыв шаблона, так сказать. — Вы — обманщики! — прикрикнула Усаги и тут же дёрнулась, желая скинуть отцовскую ладонь с головы. — Не хочу я больше пирога. — Тогда мне больше достанется! — заверещал Шинго, подбегая и хватаясь за ногу отца, чтобы не упасть. — Эй! — предупреждающе начала Усаги, но тут же осеклась.       Зачем ей было теперь сражаться за лишний кусочек пирога? Раз он с лимонами, то пусть Шинго хоть подавится или лопнет от счастья! Ей теперь какое дело? Но неизвестный червячок всё равно съедал изнутри. — Всем достанется поровну, — Кенджи наклонился, чтобы подхватить сына на руки и обратился к дочери: — Ты ведь не будешь отказываться от пирога? Мама так старалась, чтобы всех нас порадовать, а тебя в особенности — ты ведь так любишь его. — Но он с лимонами, — в который раз поканючила Усаги, но уже не так уверено. — Не знаю. — Тогда сделаем так, — начал отец, вновь ласково взъерошив ей волосы. Шинго всячески пытался ревностно оттянуть его руку от сестры. — Прежде чем ужинать, ты сначала попробуешь пирог, хорошо? Если он будет таким же вкусным, как и всегда, тебе будет нечего переживать. Договорились? — Угу, — пискнула Усаги, наслаждаясь поглаживаниями по своей голове и улыбкой, которую папа дарил ей.       Она обернулась к маме, чтобы увидеть, что та тоже ласково ей улыбалась, после чего принялась готовить дальше, будто только и ждала одобрения Усаги. Поэтому, в последний раз хлюпнув носом и окончательно вытерев всю влагу с лица, она терпеливо принялась ждать пирог. В конце концов, родители никогда не желали ей зла и всегда оберегали. Они точно не стали бы ей подсовывать что-то плохое.

***

— Кажется, проснулась, — мужской голос, смутно знакомый, ворвался в полусонное сознание Усаги. — Выглядит всё так же мило, как раньше. Не могу поверить… — Папа? — неуверенно прошептала Усаги, пытаясь разлепить глаза.       Голова всё ещё немного покалывала, но ей определённо стало лучше после небольшого сна. Только вот хотелось ещё и как можно больше. Мамору предупреждал, что смена часовых поясов дается нелегко, но без этого было никак. А возможно, она всё ещё спала, иначе почему лицо отца перед ней было таким заплаканным и радостным одновременным.       Осознание резко окатило Усаги — она попыталась тут же сесть, но пара заботливых рук опередила её, с неразборчивыми нравоучениями помогая сесть более аккуратно. Одна из рук опустилась ей на живот, из-за чего тело пробрала судорога. Но не только она содрогнулась — отец, словно ошпаренный, тут же отдёрнул ладонь, которой ненароком задел её, из-за чего Усаги смутилась. Она не хотела, чтобы это выглядело так, будто ей неприятно, будто к ней нельзя прикасаться. Поэтому она послала папе одну из своих самых чарующих улыбок. — Ты тоже дома, я так рада, — прошептала она.       Голос не подчинялся, не то от волнения, не то от недавнего пробуждения. Но её определённо услышали — папа свободно выдохнул, на его лбу даже виднелись несколько капель пота. Но более всего привлекала внимание улыбка да морщинки, образовавшиеся после неё. Неужели папа всегда выглядел так старо? Усаги помнила их лица, куда без этого, но не могла понять — не то восприятие так сильно поменялось, не то голова была одурманена более приятными воспоминаниями прошлого, как и образы её семьи. — А я-то как рад, что ты дома, Уса, — отец ответил ей таким же шепотом и, нащупав её ладонь, крепко сжал. — Добро пожаловать домой.       Не сдержавшись, Усаги всхлипнула и тут же заревела, кидаясь в объятия отца. Оставив простор для своего живота, она обвила руками его шею, носом уткнувшись ему в грудь. Кенджи незамедлительно принялся поглаживать её по волосам, что-то причитая, как всегда, когда пытался её успокоить.       Снова становилась плаксой. Хотя, справедливости ради, последнюю неделю у неё было слишком много поводов для слёз. Но сейчас, ощущая когда-то утерянное тепло, это, несомненно, были слёзы счастья. А возможно секретное оружие, которое маму уже не особо пробирало к семнадцати годам Усаги, а вот на папу действовало всегда. — Удивительно, но твоя мама как всегда оказалась права! — образовавшуюся тишину первым нарушил отец, не переставая обнимать Усаги. — Как бы мне ни хотелось верить, что ты жива, сложно было довериться чутью твоей мамы. В конце концов, что только не думается обезумевшей от горя женщине. — Кенджи! — ворчливо осекла его мама, вызвав улыбку у Усаги. — Ты что такое говоришь? — Да а что такого-то? Усаги ведь живая и сидит сейчас рядом с нами. Зачем уже заморачиваться об этих деталях? — Всё в порядке, — поспешила заверить родителей Усаги, переживая, что лёгкость слов отца могла разъярить маму. — Но тебе и правда стоило бы чаще прислушиваться к маме. — Я уже наслушался за вечер твою маму — она мне сжато поведала историю твоих приключений, теперь я хочу насладиться голосом моей любимой дочурки, — к папе медленно возвращалась его весёлость в голосе, он вещал всё громче и увереннее, продолжая улыбаться. — Как твоё самочувствие? Стало получше? — Хотела бы ещё поспать, — в доказательство своих слов из Усаги непроизвольно вырвался зевок, и она поспешила прикрыть рот рукой под смех отца. — Не выспалась. — Узнаю свою Усаги, — отец потрепал её макушку меж оданго, которые во сне чуть растрепались, но пока что не грозились окончательно развалиться. — Всё такая же засоня. — Ещё кушать хочу, — пробубнила она, надув щёки в ответ на слова отца.       Теперь, сидя рядом с обоими родителями, её погружение в юность только прибавляло оборотов. Они продолжали на неё смотреть со смесью огромной радости и лёгкой тревоги, Усаги не могла не ощущать этого. Если маме было легко смириться, то от папы исходили вибрации неуверенности, будто всё происходящим было хорошим сном. Или плохим. И Усаги понимала его прекрасно.       Поэтому, чтоб разогнать наваждение, она сжала ладонь отца в ответ, ярко улыбаясь зубами, как бывало каждый раз, когда она встречала его с очередной командировки. Жаль, что теперь отец вряд ли был в состоянии поднять её на руки и закружить. Но у него скоро появится внучка, которую, как Усаги надеялась, он примет и полюбит не меньше, чем её и брата. — Может, пока что чаю? Пока я буду греть ужин, — предложила мама, поднимаясь на ноги.       Усаги кивнула ей и вновь обернулась к отцу, который принялся заботливо отводить пряди волос с её глаз. Делиться с ним многими пережитыми моментами было бы немного тяжело, поэтому удачные стечения обстоятельств очень помогли. Она, несомненно, любила своего отца, но были ли они близки настолько? Нет.       Быть папиной принцессой Усаги очень нравилось. Он всегда её баловал, защищал от несправедливых нападок мамы, иногда смешно шутил и всегда привозил подарки и сладости с командировки. Но те самые поездки стали так же главным барьером между ними. А может потому что они были разного пола, и в силу этого Усаги не делилась многими переживаниями — папа попросту бы не понял. Особенно всех тех любовных шуров-муров. — Мама много сказала, и ты устала от всех этих разговоров, понимаю, — начал Кенджи, на что Усаги немного напряглась, но всё же кивнула головой. — Но как папа, я, конечно же, не могу не задать важный вопрос. Ты больше не Цукино? Кто тот счастливчик, который взял в жены моего крольчонка?       Усаги тяжело выдохнула — почему-то она подозревала именно этот вопрос. Конечно, это было едва ли не единственным, о чём она ещё не рассказала маме, желая это сделать в присутствии всей семьи и самого Мамору непосредственно. Так было бы быстрее и безопаснее. Всё-таки её история беременности не кишала здравомыслием, пусть и без сожалений.       Она заёрзала на диване, прикусив нижнюю губу. Продолжать держать родителей вне видения было жестоко — они и так прожили в заблуждениях два года, посещая её могилу. Но и рассказать всё-всё было очень тяжело — Усаги невероятно стеснялась. И пусть по ней прекрасно видно, что целомудрие больше не было синонимом её личности, всё равно неловкость затапливала несчастное сознание. Сжав в руках край одеяла, наполовину прикрывающее её тело, она набрала побольше воздуха в лёгкие. — Помните, я вам рассказывала про свою первую влюблённость? — Это ты про того соседского мальчишку, что вернул тебе мяч, когда ты его перекинула через забор? — предположил папа, на что со стороны мамы раздался смешок, когда она вернулась с чашкой горячего чая для Усаги. — Мне было шесть, это не считается, — Усаги закатила глаза, но, тем не менее, удивилась, что отец помнил нечто подобное. — Ты про того молодого человека из «Короны»? — спросила мама, опуская на диван рядом с ними. — Да, — смущённо ответила Усаги, обхватив ладонями чашку — её любимую, с кроличьими ушками. — Я про него.

Август, 1995 год.

      Усаги не просто зашла домой — она буквально вломилась. Громко, грозясь разрушить половину близь стоящих предметов. Это не было чем-то удивительным для такой девочки-катастрофы как она, но теперь у неё были некоторые объективные причины для причинённой разрухи — пелена перед глазами.       Слёзы, застилавшие глаза Усаги, мешали ясному взору. Но её это совершенно не заботило. Любую боль в ноге, которой она случайно ударилась о порожек, заглушала невероятная боль в сердце. Столь больно, что она невольно схватилась за грудь, желая заглушить внутреннюю боль.       За что, за что, за что? Бесконечный вопрос круговоротом всплывал в голове и ничем другим не сменялся. Как худшая заезженная пластинка, которая с трудом снималась со сломанного проигрывателя, и приходилось терпеть, пока кто-нибудь не поможет. Только ощущаемая боль была настолько острой, что буквально хотелось умереть, не просто закрыть уши и ждать. — Ты чего буянишь? — отдалённо слышался голос мамы, но Усаги не могла сосредоточиться на окружающем мире. — Уса?       Размытый образ мамы мелькнул перед ней — всё было именно настолько плохо. Практически не видно, не слышно, ничего, кроме гула в ушах, в котором эхом отдавалось её учащённое сердцебиение. Оставалось только одно.       Усаги, издав нечеловеческий вопль, кинулась в объятия матери, желая, чтобы та забрала все печали. Не стесняясь, Усаги продолжала рыдать и пачкать платье матери своими слюнями, соплями и слезами. Это вообще заботило её в самую последнюю очередь. Потому, сильнее обхватив тело матери, она лишь сильнее принялась пытаться выплеснуть все свои чувства. — Уса, что случилось? — где-то отдалённо слышался вопрос, но отвечать на него не было ни сил, ни желания. — Ох, Уса… — Что у вас тут произошло? — а вот следующий голос заставил Усаги немного встрепенуться.       Она со скоростью света оттолкнулась от матери и с ужасом уставилась на папу, который с примесью интереса и тревоги переводил взгляд с Усаги на маму. В его глазах так и читалось полнейшее непонимание. Он начал подходить ближе, из-за чего Усаги поспешила отвести взгляд в пол и принялась ускоренно утирать все слёзы, продолжая хлюпать носом. Папа точно не входил в планы её истерики. — Мой крольчонок, что случилось? — с добродушной улыбкой начал отец, приобняв за плечо. — Снова неуд получила?       Усаги на его реплику лишь закатила глаза и страдальчески застонала, намереваясь отодвинуться и как можно скорее сбежать в свою комнату, чтобы вдосталь наплакаться. Если рассказать маме о всех тягах на сердце не составляло проблемы, то открыть свою душу перед папой… Было крайне неловко. Он мог попросту не понять. — Хотя тогда ты бы точно не бежала к маме, — теперь на отца уставились две пары идентичных голубых глаз, выражающих ярый скепсис насчёт его адекватности. — Всего лишь предположение. — Усаги, дорогая, что случилось? — мягко спросила маму, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Ты же ходила в своё любимое кафе. Что же могло случиться?       Поделиться очень хотелось — ради этого она, чёрт возьми, и неслась стремглав домой, надеясь найти утешения в родных объятиях. Никто другой бы не понял, никому другому Усаги вовсе и не собиралась рассказывать о произошедшем. Только вот Мотоки-онии-сан наверняка понял, что случилось — она сама раскрылась ему через их особый шифр.       Румянец обволок нежные щёки Усаги, но губы её плотно сжались, не желая рассказывать всех подробностей при папе. Она прекрасно знала, как тот отреагирует. — Снова встретила того мальчика? — проницательно поинтересовалась мама. Очень не вовремя.       Глаза Усаги в ужасе округлились, а вот рядом стоящий папа с ужасом вздохнул, глупо уставившись на неё. Этого она и боялась. — Уса, солнышко, тебе рано для женихов!       Эта песня звучала очень много лет и очень громко — папа до того ревностно относился к любому проявлению внимания к Усаги со стороны мальчишек, что один раз едва ли не разрыдался. Потому вся женская половина семейства Цукино всячески избегала подобных тем при папе. Только вот что-то мама сдавала позиции, за что Усаги наградила её недовольным взглядом. — Он мне и не жених! — вспылила она, не выдержав страдальческого взгляда отца. — И вообще, я ему войну объявила, так что тебе нечего переживать! — Как это не переживать, когда ты о войнах заговорила, — тревожно запротестовал Кенджи. — Он тебя обидел? Как его зовут? — Идиот, вот как! — зарычала Усаги и, стряхнув с плеч родительские ладони, поспешила в свою комнату. — Всё нормально! Я плакала, потому что мороженица сломалась, и я не смогла попробовать желанный десерт.       Буквально в один момент Усаги добралась до своей комнаты, громко захлопнув дверь и устало опустившись на мягкий ковёр под ней. Она, захватив в плен объятий ближайшую игрушку, прижала оную как можно сильнее. И вновь заплакала.       Практически беззвучно, уже не так истерически, Усаги пускала слёзы, оплакивая свои чувства. Удивительно, как оборот завершился — она только приняла то, что мучило её несколько месяцев, как всё разрушилось в одно мгновение. И всё потому что она ребёнок.       Это казалось безумно нечестным — она ведь не виновата в том, что родилась так поздно. Но именно из-за этого её воспринимали лишь как забавную девчушку, над которой весело издеваться. Если вообще стоило говорить о должном восприятии — он ни раз не гнушался напомнить о её глупости. И ещё много-много обидного. Каким образом он вообще ей понравился?!       А ещё глупый папа… Усаги собиралась окончательно разочароваться в мужчинах — ведь, кажется, даже Мотоки-онии-сан совсем не понял её намерений. Хорошо, хоть Шинго не застал её стенаний — его насмешки сейчас были бы куда хуже искренних отцовских стенаний. Всё-таки поплакать можно было и наедине.       Усаги перевернулась на другой бок, понимая, что отлежала себе все конечности. Она особо не разводила сырость, но предательские слёзы никак не заканчивались, как и круговорот мыслей. Но стоило ухватиться взглядом за журнал неподалёку, как он тут же завладел её интересом.       Утерев слёзы о края футболки, Усаги ближе подвинулась к стопке макулатуры у себя под столом. Привлёкший журнал был типичным чтивом для девочек её возраста, который она одолжила у Нару ещё в начале летних каникул, но до сегодня и не вспоминала о нём. Пожалуй, если бы не обложка, Усаги не заинтересовалась бы им вплоть до конца каникул.       Но ярко-красная обложка виднелась даже через пелену слёз. А точнее тот, который выделялся на таком контрастном фоне. Высокий синеглазый брюнет, окруженный ещё двумя парнями. Но Усаги смотрела только на того, что красовался по центру обложки, задорно улыбаясь и подмигивая.       Наваждение, окутавшееся Усаги от привлекательной внешности, тут же разбилось об раздражение ассоциаций. Очередной дурак. Все они такие были, эти брюнеты с синими глазами. Но, тем не менее, она зачем-то открыла журнал на странице, где расположилось интервью парней с обложки. Ради научного интереса.       И только.

***

— Хочешь сказать, что тот, кто разбил твоё юное сердце, теперь станет отцом твоего будущего ребёнка? — тревога, с которой говорил папа, заставляла сердце Усаги наполниться ностальгирующим теплом. — Он ведь отверг тебя! — Папа, он даже не понял, что он мне нравится, — выдохнула Усаги и отпила глоток чая. Не хватало только дольки лимона. — Я никогда ему не признавалась, только неправильно интерпретировала происходящее и придумала всё за него. Мамору узнал, что он мне нравился только совсем недавно. И был удивлён не меньше твоего сейчас. — Но твоя мама тогда рассказывала мне другое, — нахмурился отец.       Икуко пнула его в голень, одарив предостерегающим взглядом. Кенджи виновато улыбнулся и принялся потирать затылок. Усаги же осталось лишь несдержанно фыркнуть.       Подозрения насчёт того, что мама, так или иначе, всё-таки сдавала её папе, всегда существовали в сознании Усаги. И теперь, когда это напрямую подтвердилось, оставалось лишь посмеиваться — если раньше её это обязательно разозлило, то теперь она была рада. Юношеский максимализм мешал быть искренней, но теперь, когда она это переросла, было только в радость посвящать папу в тягости своих любовных приключений. Не без толики стеснения, конечно. — Тогда мне было пятнадцать. Я многого не понимала. В моём представлении он должен был догадаться о моих чувствах. Но, как оказалось, для него это сложно, даже когда супер очевидно. Да и наша разница в возрасте, — выдохнула Усаги, поглаживая кружку в своих руках. — Хочешь сказать, что он и сейчас не понимает, что нравится тебе? — папа едва ли не впервые проявлял чудеса сообразительности в подобных вопросах. — Так какого чёрта у тебя вот это? — Это моя дочь, не говори так о ней! — возмутилась Усаги, серьёзно взглянув на отца. — И твоя внучка!       В какой-то мере Усаги ликовала, что в Японии и в её семье в целом не было конкретизированных секс-просветов — она ни коем образом этого бы не вынесла. Провалилась под землю, но так как это невозможно, оставался выход в окно. Это же невероятно смущало! Даже теперь. Конечно, возможно, подобные вещи предотвратили бы раннюю беременность и прочие казусы…       Усаги мотнула головой — становилась как папа. Неосторожно думала о том, о чём уже не следовало. Погладив животик, она мысленно извинилась перед своей дочерью за подобные мысли — она не жалела. И Мамору тоже. А о большем и не стоило переживать. — И когда ты нас познакомишь со своим женихом? — через какое-то время вновь заговорил Кенджи.       По его бегающим глазам и неусидчивому на одном месте положению было прекрасно понятно, что он безумно жаждал увидеть того, кто украл сердце его единственной дочери. Мама, пусть и не была столь настойчивой, тоже загорелась при упоминании Мамору, но выбрала выжидающую тактику. Они с папой так замечательно гармонировали. — Мне больше интересно познакомиться с той, с кем вы так мило беседуете, — не успела Усаги раскрыть рта, как новый голос, незнакомый её восприятию ворвался в дом.       Все как один развернулись к владельцу этого голоса, и если родители лишь улыбнулись, то глаза Усаги удивлённо расширились. Её младший брат за эти пару лет изменился буквально до неузнаваемости. А его сломавшийся голос и вовсе не был схож со звучанием той пищалки, что она запомнила при отъезде. Ей хотелось встать и ласково потрепать брата по пшеничной шевелюре, но его холодный взгляд вызывал ряд неприятных мурашек по позвоночнику. — Шинго! — мама тут же поднялась и бодро направилась к нему, заключив того в свои объятия. — Ты не узнал свою старшую сестру? Это ведь Усаги. — Моя старшая сестра умерла два года назад, я не знаю эту женщину, — равнодушно ответил Шинго, продолжая смотреть на Усаги невозмутимым взглядом.       По всей видимости, ложкой дёгтя в её банке мёда стал Шинго. Что было неудивительным, исходя из того, что успела рассказать мама. После её пропажи ему пришлось быстро повзрослеть — заботиться о родителях, умоляя тех продолжать жить дальше. Он невероятно злился на неё. Что сбежала, эгоистично оставив всех, кто её любил и оберегал, выбрав какого-то пацана. И без того хрупкие отношения между ними рухнули в день её побега.       Нет. Шинго был лимоном — кислым, противным. Но Усаги ещё очень давно поняла и приняла все полезные свойства цитрусовых, по-своему полюбив их. И она прекрасно понимала эмоции брата. Но, тем не менее, нельзя было отрицать острую боль, пронзавшую её изнутри от его леденящего взгляда.       Усаги, опираясь на любезно предложенную ладонь отца, принялась подниматься на ноги. Свободной рукой она поддерживала живот и мысленно набиралась смелости для грядущего разговора. Наконец-то её настигло то, чего она одновременно боялась и желала — осуждение. — Ты ещё и с довеском припёрлась, — хмыкнул Шинго, сверля Усаги взглядом с высоты своего роста. Никакой упрёк со стороны матери на него не подействовал. — Осталась совсем одна и вернулась за помощью? — Я могу сама о себе позаботиться, спасибо, — Усаги держалась из всех сил, чтобы не впасть в крайности и не затеять детскую перепалку или того хуже — драку. — Но настоятельно попрошу так не выражаться о моей дочери. В конце концов, это также твоя племянница. Не надо так говорить. — Говорю ещё раз — ты мне не сестра. Она умерла для меня два года назад. Я не знаю тебя и не желаю. Как и то, что ты вынашиваешь, — продолжил Шинго, и каждое его слово кололо всё больнее, но Усаги продолжала стойко держаться. — Зачем ты припёрлась? — Молодой человек, попрошу следить за языком, — отец тоже поднялся и угрожающе двинулся на Шинго, но рука Усаги его остановила. На его немой вопрос она лишь покачала головой. — Ты уже не ребёнок. — Вот именно, что нет, и всё благодаря ей, — он пренебрежительно махнул в сторону Усаги, но Икуко поспешила схватить его ладонь в свою цепкую хватку. — Тебе напомнить, как мне пришлось стать опорой для мамы, когда мы остались втроём, но ты не всегда был рядом? Как мне пришлось забить на свои проблемы, разгребая то, что оставила эта эгоистичная дура? Мне страшно представить, что могло быть с мамой, не будь я рядом. — Если тебе кого и стоит обвинять, то только меня, — запротестовала мама, с мольбой глядя на Шинго. — Если бы не мои проблемы, тебе наверняка было бы лучше… — Нет, не было, — он замотал головой и вновь заговорил стальным голосом: — Она ушла и забрала с собой не только нормальную жизнь каждого из нас, но и частичку твоей души. А после продолжала отравлять фактом своей смерти. Чтобы в конечном итоге появиться в нашем доме. И для чего? Показать ребёнка? Сказать никому ненужное прости? — Шинго, я тебя прошу, прекрати, — умоляла Икуко, на глазах которой наворачивались слёзы. — Что ты от нас хочешь?! — он всё-таки озверел и прикрикнул на всю гостиную.       Усаги застыла как вкопанная. И если по её лицу, вероятнее всего, мало что можно было сказать, то внутри будто всё перевернулось, сжалось и собиралось взорваться. Она чувствовала, как затруднялось дыхание, но держалась ради своей дочери. Им не стоило переживать ради сохранения здоровья.       Это оказалось обиднее, чем можно было представить. Усаги невольно задумалась, что было бы с её ментальным состоянием, услышь она что-то подобное от родителей. Если на неё так реагировал брат, с которым последние годы она практически адекватно не контактировала, что было бы, возненавидь её те, чьего прощения она действительно желала?       Ей действительно повезло, что худшие опасения не случились. Её приняли и всё ещё любили. Более того, мама её ждала всё это время. Так почему же так болело от слов того, кто якобы значил для неё менее всего в этом доме? Почему приводящий в ужас взгляд брата заставлял чувствовать себя столь ничтожно?       Слова застряли в горле — Усаги была уверена, что стоило открыть рот, как из неё вырвется вопль отчаяния, а после пол затопит от её слёз. Горечь прожигала изнутри, снова кружилась голова, но она не хотела выглядеть жалкой. Не хотела плакать, чтобы пожалели, и уж точно не хотела использовать свою девочку как предлог для более скорого прощения. Она всего лишь искренне хотела, чтобы у её дочери были бабушка и дедушка. И дядя, который, казалось бы, возненавидел её ещё до рождения.       Только вот его выражающий презрение взгляд начинал действовать на нервы. — Хочу, чтобы ты фильтровал свой базар, когда разговариваешь со старшей сестрой! — зарычала Усаги, стиснув руки в кулаки. Ещё одно слово, и она его ударит, честное слово. — То, что ты теперь выше меня на сколько-то там сантиметров, не даёт тебе никакого права меня оскорблять. Где твоё уважение, мелкий?!       Все вокруг опешили от напора, выданного Усаги, Шинго даже растерялся, глупо приоткрыв рот. Вся его напыщенность куда-то испарилась, а в глазах читалась неуверенность. — Честное слово, не будь я беременной, я бы тебя отмутузила как в детстве, а то и сильнее! — продолжила Усаги, пока у неё была таковая возможность. — Да не будь ты беременной, ты бы никогда здесь более не появилась! — парировал Шинго, оправившись от шокового состояния. — Просто наконец-то признай, что тебе нужны деньги, немного надави на этих стариканов, получи своё и проваливай навсегда! — Появилась бы! Да, я прилетела, потому что понимала, что никогда не стану хорошей матерью для своих детей, так ужасно поступив с семьей, что дала мне всё! — страх, ещё недавно окутавший сознание Усаги, с каждым произнесённым словом окончательно отходил на задний план. — Но я всегда думала о вас, помнила и в глубине души жаждала скорейшей встречи. Если ты думаешь, что мне было хорошо — нет, не сразу! И я полностью заслужила всех страданий, свалившихся мне на голову. Но я не хотела, чтобы страдал кто-то из вас. Я не знала, что была мертва для вас, не знала! — Хочешь сказать, стоило тебе прозреть, как ты сразу прилетела осчастливить родителей своим внезапным оживлением? — скептически произнёс Шинго, насмешливо приподняв брови. — Я… — Усаги запнулась, её глаза в небольшой панике забегали по комнате, чтобы увидеть, что каждый член семьи уставился на неё, ожидая продолжения. — Я узнала, как обстоят дела год назад, но… — Что и требовалось доказать, — ухмылка победителя украсила мрачное лицо Шинго, и из Усаги более не могли вырваться никакие связные слова. — Двуличная дура. — Шинго… — слабо запротестовала Икуко, но тот лишь отмахнулся от её рук и проследовал к лестнице на второй этаж.       Он прошел нарочито близко к Усаги, не удостоив её ни взглядом, ничем. Будто её не существовало. И, вероятнее всего, не будь она в положении, задел бы плечом, чтобы подчеркнуть её отсутствие для него. — Шинго… — Усаги предприняла попытку вновь заговорить и прикоснуться к брату, пока была возможность, но отец схватил её за ладонь, и предостерегающе покачал головой. — Ему стоит обдумать это, принять, — начал Кенджи, со слабой улыбкой глядя ей в глаза. — Нам всем по-своему далось нелегко. И, несмотря на всё сказанное, он любит тебя. Он тосковал по тебе. Просто ему нужно гораздо больше времени, чем нам с мамой.       Усаги хотелось бы верить, что всё было так, но верилось с большим трудом. Более того, теперь поселилось ощущение, что слова Шинго как-то и повлияли на родителей, которые растеряли весь тот запал, что был им присущ некоторое время назад.       Вкус лимонов, оставленных Шинго, внезапно напомнил те самые неприятные ощущения из детства.       Хотелось плакать, но ей стоило прекратить в принципе нервничать. Только окончательно успокоиться было тяжело — ей нужна опора, её поддержка. Усаги до безумия хотелось в объятия Мамору, чтобы уткнуться носом в его рубашку, чтобы вновь осопливеть, обещая обязательно постирать. Лишь бы разрешил выплакаться, погладил по волосам и поцеловал в макушку, обещая, что всё будет хорошо.       Но вместо этого её окутали заботливые руки — это было поразительным, но невероятно приятным. Усаги удивлённым взглядом уставилась на родителей, но те лишь улыбались ей, тем самым заверяя, что они рядом. Их действия говорили громче слов. И, улыбнувшись, Усаги позволила себе утонуть в их любви. — И всё-таки папа очень хочет познакомиться с твоим женихом, — вновь завёл шарманку Кенджи, вызвав вокруг себя волну смеха. — Он сначала должен просить моего благословения! И только. — Обязательно, папочка, я для этого его сюда и привезла, — протянула Усаги, посмеиваясь. — Ты прилетела сюда с ним? — удивилась Икуко. Она вновь поглаживала волосы дочери. — Конечно, иначе бы он меня сюда не пустил, — кивнула Усаги. — Он мне дал возможность пообщаться с вами наедине, попытаться решить все наши разногласия семейным составом. Прежде чем я вас познакомлю. Он тут недалеко, в «Короне». — Как символично, — улыбнулась мама, медленно отстраняясь от групповых объятий. — Значит, он придёт сюда? Надо посмотреть, что там с нашим ужином — он наверняка остыл. — Да, Мамо-чан обещал прийти, как только я позвоню, — прощебетала Усаги, замечая, как отец содрогнулся от ласкового прозвища для Мамору. — Вы не против, если я позвоню уже сейчас? — Чем быстрее придёт, тем лучше, — сурово кивнул Кенджи, вызывая улыбку дочери. — Более того, есть вероятность, что в присутствии постороннего взрослого мужчины у Шинго поубавится гонору. — Думаешь, он согласится с нами поужинать? — тихо спросила Усаги, добираясь до своего телефона.       В её представлении стадии осознания, принятия и прощения у брата будут длиться неимоверно долго, если вообще когда-либо закончат свой круг. Усаги слегка дрожащими руками набирала номер Мамору, лишь надеясь, что тот не поймёт, насколько тяжёлым выдался последний разговор, оставив некоторые прорехи в её душе.       Но не успела она нажать кнопку вызова, как раздался дверной звонок, заставивший её сердце ликовать в предвкушении. — Неужели так быстро добрался? — отец озвучил мысли всех присутствующих. — Я ещё даже не успела набрать, — ответила Усаги, но, тем не менее, поспешила к двери, надеясь, что это был он.       В конце концов, уже было поздно, а она всё не звонила. Усаги оставила ему адрес их дома на всякий случай, поэтому не было ничего удивительного в том, что всегда заботящийся о них Мамору явится к дому Цукино словно бравый джентльмен, чтобы спасти своих дам от потенциальных обидчиков. Даже если это была его потенциальная родня.       Поэтому, завидев чёрную макушку, стоило открыть двери, Усаги искренне улыбнулась. Ещё через секунду её сердце ёкнуло. Но немного не так, как она того представляла.