Глава 9.2. Осознание. Сандор.
22 ноября 2017 г. в 23:16
Вечер и вправду был одним из лучших, которые он мог припомнить за последнее время. Он расслабился, успев изрядно хлебнуть вина, настроение было хорошее – сир Мун оказался тем еще балагуром, подшучивая над Хантом и доводя парней до икоты от хохота, сир Урвин вторил ему. Сир Бентон незаметно стал клевать носом, но у Сандора сна не было ни в одном глазу и он чувствовал, что может хоть всю ночь просидеть здесь вот так, веселясь от души.
Ощутив необходимость отлить, он поднялся и захромал к сгоревшей лачуге, располагавшейся чуть поодаль от конюшни. Его слегка пошатывало от выпитого вина, но благодаря хмельному напитку, напряжение из головы ушло, забрав вместе с собой давящую боль в висках, постоянную от необходимости непрерывно держать ситуацию под контролем. Он почти закончил свое дело, чувствуя желанное облегчение, когда вдруг услышал громкий женский визг.
На хуторе не было ни одной женщины, кроме пташки.
Мгновенно протрезвев, Сандор остервенело дернул завязки бриджей, приводя себя в порядок, и уже был в прыжке в сторону пташкиной хижины, когда крик повторился.
Тренированный глаз заметил, что сир Дармонт выбил дверь в её домике – значит, угроза была не снаружи, а внутри. Но чего она могла испугаться? Неужели крысы?
С нее станется.
Перед ним в проем выбитой двери успел просочиться рыжий стюард старика Гаррета. Вбегая внутрь, Сандор вначале услышал звон стали, а потом увидел то, чего испугалась девица, – и это была не крыса.
Дармонт спрашивал пташку, не ранена ли она, – от такого предположения у Сандора кровь застыла в жилах, - но ответа не услышал. Он не видел ее, так как ее скрывала высокая стенка лохани, но заметил, что Дармонт отводит взгляд.
Пекло, что с ней?
Еще шаг – и он сам вглядывается в испуганное девичье лицо, в расширившиеся от ужаса глаза, скользит взглядом по белым плечам и рукам, прикрывающим наготу, опасаясь увидеть кровь на ее теле. Хвала Семерым, все в порядке. Она просто испугана. И смущена.
Не раздумывая, он рванул завязки плаща у шеи и набросил на нее, закрывая от ненужных взглядов, – на крики в лачугу сбежался едва ли не весь отряд.
Убедившись, что с девицей ничего не случилось, он, наконец, посмотрел на то, что испугало ее. Это явно было что-то живое – кровищи натекло, как из зарезанной свиньи.
- Что это? – спросил он у Дармонта.
- Не знаю, какой-то убогий, - он приподнял убитое существо, и Сандор увидел, что это всего лишь человек. Правда, выглядел он отвратно, да и воняло от бедняги как из отхожего места. Но как он сюда проник?!
Будто прочтя его мысли, старик Бентон отчеканил вопрос:
- Как он здесь оказался? Кто охранял леди Сансу?
В дозор Сандор выставил двух оруженосцев, но ни одного из них он не видел у двери. Он нахмурился.
И тут пискнула пташка:
- Я отправила всех. Я хотела остаться одна ненадолго. Но если бы кто-то и был у входа, они бы ничего не увидели, это… этот человек прошел не через дверь.
- Но как же?.. – вырвался вопрос, а глаза тем временем сами высматривали ответ.
Дверь была закрыта, до сих пор закрыто и окно, комната одна. Правда, есть чулан.
Старик Гаррет, будто снова прочитав его мысли, отправился осматривать чулан, освещая себе путь головней.
Окидывая взглядом комнату в поисках затаившейся опасности, Сандор наткнулся на взгляд Сансы. Она все так же испуганно таращилась на него, как ему показалось, с немой мольбой. Седьмое ж ты гребаное пекло! Она всего лишь хотела помыться. Каково ей теперь выдерживать голодные взгляды толпы мужиков, уже, поди, забывших, когда держали в объятиях женщину....? Особенно этого дрянного юнца Ханта.
А убираться из лачуги никто не торопился.
– Ну, хватит стоять здесь и таращиться на леди, - раздраженно прикрикнул он и ткнул пальцем рыжего стюарда. - Ты! Помоги мне убрать это.
Он приподнял истекающее кровью тело с одной стороны, но бестолковый юнец умудрился поскользнуться и налететь прямо на него, припечатав к нему мертвеца. Сандор рассердился – в нос ударил смрад от мертвяка, а одежда испачкалась кровью.
- Седьмое пекло! Смотри, что творишь!
Рука чесалась отвесить мальцу подзатыльник, но его спас сир Бентон, отстранив недоумка.
- Никаких дверей или подкопов нет. Должно быть, чулан плохо осмотрели. Бедолага мог тихо сидеть за бочками. Или в одной из них.
Этого следовало ожидать. Опять недопустимая ошибка....ему надо было самому обследовать дом, а не пускать слюни в предвкушении попойки. Хорош, мать его, защитничек.
Сир Бентон помог ему вынести тело, сокрушенно приговаривая:
- Экий худой-то. Кости одни. Должно быть, он лишился еды, да и рассудка уже давно.
Они бросили тело у ближайшей лачуги – это, видимо, был последний житель хутора, которому чудом удалось выжить, хотя и ненадолго. Сандор проводил взглядом солдат, снова собиравшихся у брошенного костра, и вздохнул.
- Пойду выставлю дозорных и заберу свой плащ.
Мысль о плаще заставила его скривиться. Пекло, теперь он весь мокрый и, стало быть, бесполезен. Без плаща на морозе он совсем продрогнет. Придется просить кого-то заменить его в дозоре.
Сир Бентон кивнул и, отряхиваясь, отправился вслед за остальными рыцарями. Вечер продолжился, но Сандору теперь было не до веселья.
В доме он застал трясущегося стюарда и снова разозлился, будто парнишка был виновником всех его сегодняшних бед.
- Ну что стоишь столбом, прибрал бы хоть здесь!
Малец, похоже, испугался, едва не разнюнился, глядя на лужу крови.
Из лохани послышался всплеск, и Сандор вспомнил, что Санса все еще сидит там, под его плащом.
- Ах, пекло… ступай, без тебя разберусь.
Все было не так. Пташка попросила подать ей простыню – он бездумно подал. Но она не взяла, уставившись на него и испуганно моргая. Чего она ждет, он понял не сразу, а когда понял, то готов был трижды проклясть себя за глупость.
- Я не буду смотреть на вас, вылезайте, - сказал он как можно более мягко и зажмурился, расправляя ткань щитом между собой и девицей.
Послышался шумный всплеск, и Сандор сглотнул, а вытянутые руки слегка дрогнули. Воображению не мешали закрытые глаза – видение обнаженного девичьего тела, по которому стекали прозрачные струйки воды, очерчивая мокрыми дорожками соблазнительные изгибы, словно бы само собой вколачивалось в его голову.
Ткань простыни выскользнула из ладоней, но Сандор продолжал стоять столбом, не смея открыть глаза и стараясь сделать дыхание ровным. Он и рад бы изгнать непрошенное видение, но это было выше его сил. Невольно прислушиваясь к тихим шорохам, он выждал приличествующую паузу и открыл глаза – взгляд, независимо от желания хозяина, устремился к Сансе, но тут же усилием воли был опущен вниз. Она уже была закутана в простыню, но смотреть на нее было невыносимо....слишком много открытой взгляду голой кожи – шея, руки, плечи…
Вместо этого, он осмотрел себя. Его вид являл собою забавный контраст с чистотой только что принявшей ванну девушки. К многодневной дорожной грязи добавились густые разводы запекшейся крови – она была не только на одежде, но и на лице, а вонь, исходящая от него, ощущалась особенно резко рядом с благоухающей тонким лимонным ароматом купелью.
В этот момент он явственно осознал, насколько нелепо они смотрелись вместе, насколько далека она была от него – словно святыня, возвышавшаяся над мерзостью.
Разозлившись сам на себя, он повернулся к леди Старк спиной и принялся раздраженно смывать с себя чужую кровь.
- Снимите свой дублет, я его почищу, - неожиданно подала голос девчонка.
Что за глупость пришла ей в голову? Лучше бы прикрылась чем-нибудь, и то стало бы легче.
- Оденьтесь, - буркнул он, нервно поводя плечами.
Смыв с лица кровь, он с сожалением посмотрел на свой плащ, насквозь пропитавшийся водой. Пекло, он вобрал в себя добрую половину кадки. Иные его побери, ну что теперь делать? Выносить на мороз нельзя – тотчас же задубеет. В холоде ему не высохнуть и до утра.
Он решил, что плащу пока стоит повисеть здесь, у очага, а чуть позже он вернется за ним, когда растопит очаг в месте своего ночлега. Сказать по правде, пока что он даже не знал, где будет ночевать.
Всплеск воды заставил его обернуться. И удивиться. Санса Старк делала то, чего он от нее никак не ожидал – мыла пол. Хвала Семерым, она уже одета – хотя он бы предпочел, чтобы она облачилась в свое наглухо закрытое дорожное платье, а не в тонкую и свободную холщовую рубашку.
- Что вы делаете? Оставьте. Я позову стюарда, и он все уберет.
- Не надо стюарда....никого не надо....я справлюсь сама.
Звук ее голоса, вид ее влажных волос, липших к спине, тонкая белая шея и часть ключицы, выглядывающая из ворота рубашки, давили на выдержку Сандора всем своим неподъемным весом, и он снова разозлился.
- Миледи, отойдите. Лишь Семерым известно, что вы можете сделать сами. За что бы вы ни взялись - выходит только хуже.
Пекло, пекло, пекло!!! Это было очень грубо, и пташка расстроилась. Он ничего не мог с этим поделать. На самом деле, он мог бы сунуть свои слова под нос самому себе – это он все портит, за что бы ни взялся. Не проверил комнату, испортил плащ, измарался в крови, а теперь вымещает злость на девице. Она, того и гляди, расплачется.
Пекло его побери! Он вырвал у нее из рук тряпку и с таким остервенением принялся оттирать пол, что вполне способен был протереть его насквозь. Боль в ноге тут же дала о себе знать: присев на колено, он натянул переднюю мышцу бедра, и она заныла, словно тысяча Иных разом взялась растягивать кожу в противоположные стороны. Тем не менее, боль пришлась кстати, – она отвлекала от ненужных ему мыслей.
Он почти позабыл, что пташка стоит рядом, пока она снова не напомнила о себе:
- Позвольте хотя бы почистить ваш дублет.
Молчи. Молчи, сраный ты кусок дерьма. Если скажешь хоть слово – ты сделаешь все еще хуже, чем есть.
Он опустил глаза вниз, на дублет, и выругался. Очистить его без воды не представлялось возможным, но он просто не способен был находиться здесь ни мгновения дольше и, волоча ноющую ногу, направился к выходу.
- Вы уходите?!
Услышав за спиной испуганный девичий возглас, он на миг опешил. А что, по ее мнению, он должен был делать? Он чуть было снова не сорвался на грубость, но заставил себя сделать вдох и выдох и ответил сдержанно:
- Мне надо привести себя в порядок. Я пришлю к вам людей для охраны.
- Не уходите… - девица неожиданно сжала его локоть обеими руками и едва ли не повисла на нем. – Не оставляйте меня здесь одну, пожалуйста!
Он растерялся. Растерялся до такой степени, что и злость на себя, и досада на нее разом развеялись, сменившись жалостью. Пока он по обыкновению злился на себя, срывая злость на ней, девчонка вся тряслась от страха.
Она была так ослепительно красива, что он и забыл, что она всего лишь дитя....
- Вы не будете одна, - попытался он ее утешить. – С этой секунды у вашей двери будут дежурить неотступно.
- Пожалуйста, - девчонка все еще хваталась за него, но он чувствовал, как слабеют ее пальцы, как сотрясается дрожью ее тело.
Семеро, она сползала по нему и почти упала на пол, все еще цепляясь пальцами за его бриджи, пытаясь обхватить ногу – он почувствовал бедром и голенью всю тяжесть привалившегося к нему пташкиного тела.
- Пожалуйста, Сандор…
Мысли совершенно помутились в голове и метались, словно пойманные в силки белки. Кажется, она впервые назвала его по имени. Кажется, она сейчас грохнется в обморок. Кажется, ему надо бежать, и поскорее.
Но бежать он не мог....руки сами подняли девушку за плечи, очень осторожно, чтобы не причинить ей боли. Он увлек ее к застеленному ложу и усадил, стараясь высвободиться из цепких пальцев, судорожно хватающихся за него ......видимо, она находилась в шоке и не осознавала, что делает.
Он снова опустился на колено, кривясь от боли, и попытался заглянуть ей в глаза. Зрачки были расширены – из голубых ее глаза превратились в непривычно черные, ее продолжала сотрясать мелкая дрожь.
- Хорошо, леди Санса, - он попытался придать голосу спокойствие, хотя его самого колотило, будто в лихорадке, – успокойтесь. Я побуду с вами.
Слышала ли она его? Смотрела огромными глазами и будто не видела.
- Я только возьму себе вина и сразу же вернусь. И буду всю ночь сидеть у вашей двери, в сенях, как верный сторожевой пес.
Была слабая надежда, что этой чушью он развеселит ее, но она не оправдалась: девчонка испугалась еще больше и залилась слезами.
- Не надо в сенях. Я хочу, чтобы вы были здесь.
Сандор не понимал.
- Здесь? В комнате?
- Да.
- С вами?! Миледи, опомнитесь. Так нельзя…
Сердце стучало где-то в висках – гул от него стоял такой, что птицы могли бы падать замертво. Он не может оставаться здесь. Он просто не может. Неужели она не понимает, что говорит?
Она захлебнулась в рыданиях, вцепилась трясущимися руками в его плечо и сжала его с удивительной для таких нежных пальцев силой.
Чувствуя ее искренний ужас, Сандор поддался и уступил – ненадолго! – чтобы дать себе время успокоиться, вернуть мыслям порядок и спокойно обдумать выход:
- Хорошо. Успокойтесь. Я никуда не иду.
Попытался оторвать от себя ее руки. Иные бы его побрали, ну и что теперь делать?
Взгляд случайно упал на нежные ладошки, которые он до сих пор держал в руках, и Сандор застонал. Ее белые точеные ручки были испачканы липкой кровью мертвеца.
Из последних сил заставив себя собраться посреди происходящего безумия, он тяжело поднялся – нога снова болезненно заныла. Он нарочно вонзил пальцы в старый рубец, чтобы боль стала сильнее и вернула ему трезвость мышления.
Смочил водой оторванную от края простыни тряпку, вернулся к Сансе и принялся оттирать от крови ее руки. Маленькие и нежные, словно у ребенка. И не заметил, как увлекся своим делом – кровь давно уже смылась, а он продолжал бездумно водить по девичьим ладоням влажной тканью, пока упрямая девчонка не забрала у него тряпку и не потянулась к его одежде.
- Дался вам этот дублет! – чувствуя себя в ловушке, Сандор раздосадованно поднялся и отошел к окну.
Выхода не было – он разделся, с шумом плеснул в разгоряченное лицо водой, и занялся испачканным дублетом. Все происходящее было похоже на абсурд. Он не должен был быть здесь, а она не отпускала его. Она была напугана и искала защиты – а он не был уверен, что ей не потребуется защита от него самого.
Санса Старк не облегчала задачу.
- Прошу вас, - слышал он позади себя, – не сердитесь на меня.
- Я не сержусь.
Конечно, на что мне сердиться, ведь я гребаный пес, не смеющий ослушаться приказов хозяйки, в то время как должен был встать и уйти, не обращая внимания на вопли и слезы.
Монотонные движения немного его успокоили. Повесив намокший, но гораздо более чистый дублет у огня, он подбросил дров и осмелился подойти к всхлипывающей девице, сидящей, съежившись, на постели, будто птичка на жердочке. Она все еще дрожала от страха – или это уже от холода? Он не знал, как лучше вести себя с ней. Ему сложно было понять все эти иррациональные страхи. Для него все было куда проще: есть враг – руби, не можешь рубить – беги. Нет врага – нечего и бояться. Сталкиваться с женскими истериками ему еще не приходилось; он слыхал, что они быстро лечатся хорошими оплеухами, но не мог себе даже представить, что ударит пташку по лицу. Утешать ее бесполезно – он уже пробовал. Но ничего лучшего он придумать не мог. Разве что еще раз попытаться уйти.
- Я понимаю, - он удрученно вздохнул, – Вы испугались. Но это просто случайность. Никто не войдет сюда больше.
Голубые глаза распахнулись в испуге, девчонка судорожно вдохнула и забыла выдохнуть. Шевельнула губами, как рыба, выброшенная на берег, но ничего не смогла сказать, так как Сандор прикоснулся пальцем к ее губам, заставляя молчать, и быстро и осторожно подхватив под колени, уложил пташку на постель, словно куклу, плотнее укутав меховой накидкой.
- Я только попрошу, чтобы мне принесли гребаное вино, - он понимал, что капитулировал, но ему совершенно необходимо было выйти на свежий воздух. Хоть на минуту.
Дозорные-оруженосцы послушно стояли на страже, опасливо покосившись на Сандора. Он велел одному метнуться за вином, а сам прислонился спиной к холодной стене и закрыл глаза. Сквозь неплотную ткань туники холод пробрал довольно быстро, и его самого начала бить легкая дрожь, зато голова приятно просветлела. Слух выхватывал привычные уху, успокаивающие звуки – треск костров лагеря, негромкие голоса воинов, местами даже и храп, фырканье лошадей и звенящую тишину морозного воздуха.
Оруженосец, несясь обратно чуть ли не бегом, принес мех вина, и Сандор, велев им не отходить от дома ни на минуту, со вздохом вернулся в комнату.
Пташка сбилась в комочек под своей шкурой, накрывшись ею с головой. Она не спала, дыхание ее было рваным, а из-под шкуры доносились редкие всхлипы.
- Я здесь, и двое снаружи. Спите спокойно, миледи, вам нечего опасаться.
Он занял место на куче вонючего тряпья у противоположной стены, вдали от нее, прислонившись спиной к старому сундуку. Время от времени делал глоток вина из меха, согревая нутро. Камин пылал жарко и от контраста с морозным воздухом кожу, стянутую старыми ожогами, неприятно защипало.
Вечер, начавшийся столь великолепно, закончился полным провалом. Но досадовать на это уже не было сил. Прошлой ночью ему удалось выхватить пару часов сна, но длинный день, пережитые волнения и расслабляющее вино разом сделали веки тяжелыми, и Сандор закрыл глаза, провалившись в сон почти мгновенно.
Ему приснился огонь. Он выплыл из ниоткуда, заполнив собой все пространство вокруг Сандора. Впору было заорать от ужаса, но это был какой-то странный огонь – он плясал в диком танце, приближаясь вплотную, окутывал тело теплом, но не обжигал. В своем сне Сандор закрыл глаза, подставляя огню лицо, ощущая кожей трепетание воздуха, гонимого огненным танцем, почувствовал запах… И проснулся, не открывая глаз.
Все было в точности, как во сне – тепло у его лица, слабое колыхание воздуха, тонкий, едва уловимый аромат. Только это был не огонь, а женщина, которая продолжала доводить его до безумия. Ее дыхание едва касалось его лица, он ощущал возле щеки какое-то легкое движение, а свежий нежный запах ее тела почти парализовал мозг.
Она была близко....так близко, что это выходило за грани разумного. И будь он проклят, если знал, как на это реагировать. Если сейчас открыть глаза – что она сделает? Испугается? Закричит? Снова зарыдает?
Размышляя, Сандор тянул время, оставаясь неподвижным, с большим трудом удерживая дыхание ровным, поневоле отдаваясь этой невероятной, неожиданной близости.
Может, это все пьяный бред? Или еще один сон? Не может она быть так близко. Просто не может.
Захотелось сглотнуть, и он не выдержал, дернул губами. Выдал себя, но не открыл глаз, сожалея о том, что теряет этот волшебный момент.
- Слишком близко, миледи.... - Сандор внутренне сжался, ожидая, что девушка вскрикнет или вздрогнет, но ничего не изменилось.
Несколько мгновений – и воздух шевельнулся теплом у самого лица.
- Я думала, вы спите.
Ее шепот был едва различим в звенящей тишине, но прозвучал для него, как удар молота.
Хвала Семерым, он не испугал ее. Медленно, все еще не веря в реальность происходящего, он приподнял веки. Ее лицо было даже ближе, чем ему представлялось. Всего в паре дюймов от его собственного.
- Я тоже надеялся, что вы спите.
Не шелохнулась. Он тоже не двигался, наблюдая за выражением пташкиного лица, которое не мог понять. Глаза широко раскрыты, губы трепещут, чуть приоткрывшись, будто у ребенка, которому на нос села бабочка. Испуг? Удивление? Но если испуг – почему не отпрянула, а продолжает неподвижно сидеть и смотреть на него, будто впервые видит?
Пекло! Как он не понял сразу – она впервые видит так близко уродливый ожог на его лице. Зыбкое очарование сменилось горечью. Еще никогда он не чувствовал себя таким уязвимым под ее взглядом.
- Решили полюбоваться на мое лицо?
- Да…
- И как? Вблизи я еще краше?
- Да…
Тихий шепот сбивал его с толку, горячил кровь. Он ничего не понимал. Что означало это ее странное «да»? Почему, почему она до сих пор здесь?
Он чувствовал, что скатывается в бездну. Она так близко – только протяни руку, и почувствуешь нежную кожу под своими пальцами. Мягкость влажных волос. Почему, во имя семи преисподних, они не рыжие?
Эти губы он видел так близко всего лишь раз – когда хотел и не решился поцеловать ее во время позорной ночи его бегства. Но тогда она из-за отвращения и страха закрыла глаза, а теперь смотрит на него, почти не мигая, плавя мозг своим чарующим взглядом. Это неправильно. Она должна бояться.
Он позволил себе большее и скользнул взглядом вниз по ее фигуре. Ее очертания были скрыты под бесформенной полотняной сорочкой, но он видел белую шею с пульсирующей жилкой, к которой хотелось прижаться губами, часть выступающей ключицы под небрежно затянутыми завязками ворота, маленькую ладонь, прижатую к груди… А это что у нее? Кочерга? На что она ей, Иные ее побери? Неужто решилась на убийство – с таким-то невинным взглядом?
- Вы решили прибить меня во сне?
- Нет. Не вас. Крысу.
Ни тени смущения на лице. А он-то думал, что крыс она боится до визга. Что ж, крыса могла бы объяснить кочергу. И даже то, почему она подобралась так близко. Да только благородная леди не должна по ночам гоняться за крысами.
- Почему вы не спите?
- Я не могу.
- Ступайте в постель. Не подобает леди быть так близко…
Сейчас она уйдет, и все закончится. Он не будет видеть ее глаз. Не будет чувствовать волнующий запах ее тела. А ведь это все то, чего он хотел, всегда. То, о чем грезил в своих бредовых ночных видениях. Семеро, пусть она останется еще на миг. Он посмотрит еще немного, а потом…
- Я знаю.
Гребаное же ты пекло, почему она не уходит?! Она ведь все понимает. Не может не понимать. Ведь она уже не ребенок. Сколько ей лет – шестнадцать? Семнадцать? Он и так уже не может сдерживать возбуждение, а она продолжает сидеть тут в своей ночной сорочке и прожигать его глазами, будто хочет вынудить его… к большему. Где, во имя Семерых, она этому научилась? Сандор разозлился.
- Вы изволите играть с огнем, миледи. Это папочка Петир вас научил?
Наконец-то выражение прекрасного лица изменилось – он увидел испуг. Да, бойся, пташка, бойся меня и беги поскорей, пока мои руки еще лежат на полу и сжимают старое тряпье, а не рвут на тебе рубашку.
Но она не уходит. Чего же тогда она испугалась? Что, во имя всех богов, он должен сказать, чтобы она наконец ушла?
- Нет, что вы… я не играю с вами… Сандор.
Это было уж слишком. Он хотел рвануться к ней, сгрести ее в объятиях, прижаться губами к ее губам, но усилием воли сцепил зубы и откинул голову назад, больно ударившись затылком о край сундука. Зато увеличил расстояние между ними, надеясь, что это поможет ему сохранить контроль над собой.
Но девушка, такая невозможно близкая и в то же время далекая, такая отчаянно желанная и совершенно недоступная, пробила и эту последнюю защиту, которую он держал на пределе возможностей, – и потянулась рукой к его лицу.
Сил бороться с собой больше не было. Он перехватил ее руку, рванул на себя, сгребая второй рукой ее тонкий затылок под тяжелыми влажными прядями волос – она почти упала на него, он чувствовал тепло ее тела, прижатого к собственному, и впился, наконец, губами в ее губы, которые дразнили и терзали его воображение столько времени. Краем глаза он заметил, что пташка закрыла глаза, – но теперь уж поздно. Слабо вскрикнула....но теперь это ей не поможет. Он давал ей возможность сбежать и спрятаться, теперь он возьмет свое.
Сандор жадно целовал желанные губы, и мир вокруг него перестал существовать. Никакие мечты, никакие фантазии не могли сравниться с пьянящей сладкой реальностью – он целовал свою пташку, прижимался к сочным лепесткам, властно заставляя их раскрыться; проникал внутрь, выпивая ее всю; обнимал и гладил восхитительное девичье тело, прижимал к себе все сильнее, будто самое ценное в мире сокровище. Она вся такая тонкая, хрупкая, слабая....как она смогла бы противостоять ему? На окраину сознания впорхнула тревожная мысль, скорее даже, ощущение - она перестала сопротивляться. Его хриплый стон смешался с ее стоном, и вот уже ее руки скользят по его груди, шее, ложатся на затылок, прижимают его голову ближе… К себе?
Боги, что она делает?
Мгновенно протрезвев от ужаса, сотворенного им самим, он оторвался от ее губ, оттолкнул ее от себя и снова вцепился в тряпье, на котором сидел. Со страхом искал на прекрасном лице последствия причиненного им ущерба – испуг, боль, отвращение, ненависть, обиду… и не находил.
Девчонка выглядела потрясенной, не более. И все так же внимательно смотрела на него, только грудь вздымалась выше и чаще от сбивчивого дыхания, которое она пыталась восстановить.
- Вы любите меня! – вскрикнула она вместо града справедливых обвинений, которые должны были низвергнуться на его голову.
Я люблю ее?
Он вскипел. Какую, гребаное ж ты седьмое пекло, любовь она себе выдумала? Еще мгновенье – и он бы растерзал ее, как дикий зверь только что пойманную добычу. Она должна кричать, бежать к сиру Бентону и требовать его казни прямо сейчас, а она видит в этом любовь?
Его перекосило – он это чувствовал, обожженная сторона лица нервно задергалась. Он вскочил, не обращая внимания на боль в ноге, ему хотелось заорать во все легкие и срочно убить кого-нибудь, но он смог лишь обрушить кулаки на деревянную столешницу, разбив при этом до крови костяшки пальцев.
Это ее вина. Он мог бы поклясться всеми семью преисподними, что у него и в мыслях не было ничего такого. Это она заперла его в своей комнате, это ей не лежалось в своей постели, это она нарушила дистанцию, это она подставила свои гребаные губы под его поцелуй, – и она должна понимать, что за это бывает.
И не провоцировать больше.
- Хоть слово скажи мне еще раз..... – прорычал он с угрозой в голосе.
И она возымела действие. Пташка от страха забилась в угол между сундуком и стеной, в широко раскрытых голубых глазах теперь светился ужас, которого он так долго добивался.
Но ему стало тошно.
О чем она думает? Что он ударит ее? Убьет? Снова набросится с поцелуями?
Пекло, что он натворил! Тупая псина, неспособная удержать при себе свою похоть, опять все испортил.
Ему необходимо было остудить тело и разум и подумать, насколько глубокой теперь была пропасть между ними.... и что
делать дальше.
- Простите, миледи. Мне надо выйти.
Сандор стремительно вышел – почти выбежал – наружу, не закрыв дверь, не обращая внимания на взгляды часовых. Он по-прежнему был одет в одну лишь тунику, и сразу почувствовал на себе нещадные зубы мороза. Но он нуждался в этом. Он шел, не разбирая дороги, высокими сапогами разбивая затвердевшие пласты снега, и остановился довольно далеко от хутора, прислонившись спиной к широкому старому дереву.
Он знал, что все было плохо, просто ужасно, но с этим придется жить дальше, хотелось ему того или нет. Какие у него были варианты? Уйти прямо сейчас, покинув лагерь, покинув Урвина, Тарли и брата Альберта он не мог. Во-первых, он не мог предать их доверие и оставить, не сказав ни слова, а, во-вторых, его вещи сохнут в проклятой лачуге. Без них ему далеко не уйти, можно хоть прямо сейчас ложиться в снег и замерзать насмерть.
Значит, придется остаться до утра.
Если пташка нажалуется старому рыцарю, ему придется держать ответ. Тогда его могут заключить под стражу – хотя какая там стража? – или просто снять голову, без лишних разговоров. А на что еще можно рассчитывать, если целуешь против воли благородную леди?
Впрочем, сомнительно, чтобы она побежала жаловаться. Он достаточно хорошо знал пташку, чтобы поверить в такой ее поступок. Значит, вероятнее всего, все будет сохранено в тайне. И останется лишь между ними двумя.
Но чего он мог ожидать от нее?
Злится ли она на него сейчас? Или, может, морщится от отвращения, вспоминая произошедшее? Потребует ли объяснений? Извинений? Заставит оправдываться?
Очевидно лишь то, что об их туманном уговоре о защите в Винтерфелле больше не может быть и речи. Какая уж тут защита, если он сам нападает на нее, словно дикий зверь, вырвавшийся из клетки?
Сандор застонал от отчаяния. Ну почему он не смог сдержать себя? Сцепить свои гребаные руки в замок за спиной и уползти от нее подальше. Ведь это было так просто. И все осталось бы как раньше. А теперь уже поздно.
Его начала колотить нешуточная дрожь – мороз к ночи только усилился. Так быстро, мать твою...Придется возвращаться.
При мысли о том, что ему надо опять войти в тот дом, в ту самую комнату, к девице, которую он едва не опозорил, кровь застыла в жилах, и он снова застонал, с силой ударившись головой о ствол дерева.
Может, вернуться в лагерь и отыскать своих? Ведь он так и не сказал им, что собирается ночевать с пташкой, скорей всего, они оставили ему местечко.
Только как же она? Он дал обещание находиться с ней до утра. Имеет ли еще силу ее просьба? По-прежнему ли он связан своим обещанием? Гребаная тысяча вопросов, но самый важный вопрос он боялся себе задать.
Почему, Иные ее побери, она сказала, что он ее любит?
Это было непонятно, непостижимо, страшно. Что побудило ее сделать такой вывод? Неужели этот гребаный поцелуй? Впрочем… в этом может быть смысл. Она еще слишком юна, и она все еще девица. Пожалуй, до сих пор верит в эти свои сказки о любви и прекрасных рыцарях. Вот и вообразила себе, что поцелуй означает любовь. Откуда ей знать, что любовь – это гребаная выдумка менестрелей, а то, что он с ней сделал, это…
Что это, он и сам не знал.
Он закрыл лицо руками и снова застонал.
Ему все-таки пришлось вернуться: руки и ноги окоченели и практически перестали слушаться его, старые ожоги нещадно болели, горло саднило от холодного воздуха, которого он нахватался, пытаясь отдышаться. Но, по крайней мере, голова осталась трезвой – он не допустит больше никаких безумств.
Пташка лежала на своей постели тихо, будто мышка. Она не спала – понять это не стоило большого труда. Боялась ли она, злилась ли, обижалась – ему уже было не важно. Что сделано, то сделано, тут ничего уже не изменишь. Завтра будет видно, как им быть дальше, но одно ему было известно определенно: после сегодняшней ночи он и на пушечный выстрел не подойдет к ней. И ей не позволит.
- Очень прошу вас, миледи, оставаться в своей постели и не приближаться ко мне больше. Мне надо выспаться, - сказал он холодно, растягиваясь в своем углу на куче вонючего тряпья.
Только выспаться ему так и не удалось: проваливаясь в сон, он тут же с испугом выныривал из него, опасаясь, что пташка опять подберется слишком близко. Или что он проспит до рассвета, а убраться ему хотелось еще до того, как она проснется. Пекло, теперь он даже вино боялся пить, чтобы не утратить контроль над собой. Поэтому он прекратил всякие попытки заснуть, а просто смотрел на огонь и думал над произошедшим, а особенно над ее словами. Голова разболелась – в ней засела одна непрошеная мысль, которая уже однажды приходила к нему, но теперь она нещадно била его острым клювом в одно и то же место и никак не хотела угомониться.
Вслепую, наощупь, она всегда находит самую суть. Иногда она замечает в нем то, что ускользает от него самого.
Примечания:
глава бечена! :)