RED ROSES

Не выходи из комнаты детства, за её дверью страх…

Привет, друг. Видишь ту девочку, которая сидит за последней партой у окна? Да, да. Та самая с нелепым пучком, ярким макияжем и бледной кожей. Так вот, друг, это я. — Шлюха! — Корова! — Чучело! И так по кругу ещё раз двадцать. Сжимаю карандаш рукой, пытаясь собрать всю боль и страх в ладонь, чтобы тело перестало так бешено колотиться. Главное в такие моменты не подавать виду, что ты боишься или, что тебе до боли неприятны эти банальные оскорбления. Иначе всё может кончиться тем, что девочки выдерут тебе волосы, а мальчики заставят встать на колени и молить их о пощаде. Да, у моих одноклассников срабатывает инстинкт диких псов. Один чувствует страх и бросается на меня. А дальше идёт цепная реакция, и вот, я уже лежу на полу, а надо мной возвышается целая стая лающих псов, брызжущих слюной. Поверь мне, я знаю. Мысленно умоляю звонок прозвенеть раньше обычного, потому что вижу, как к моей парте приближается высокий и стройный парень с коротко-стриженными тёмными волосами. Внутри всё холодеет от леденящего страха, но я стараюсь, стараюсь делать вид, что ничего не боюсь. Грош — цена моим стараниям — как только Филатов опускается на парту передо мной, я откидываюсь на спинку стула так быстро и стремительно, что класс наполняется злобным смехом моих одноклассников, каждый из которых смотрит на меня и Костю в ожидании продолжения назревающей бури. Костя может казаться тебе добрым и симпатичным парнем с ярко-зелёными глазами, но, поверь мне, в его глазах не огонь жизни, а пламя ада. Каштановые волосы растрёпаны, а на его бледной коже вдоль левой щеки тянется свежая царапина, — видимо я его не первая жертва за сегодня. Серый свитер, из-под которого просвечиваются крепкие мускулы, испачкан грязью и кровью в некоторых местах. На тёмных джинсах грязи ещё больше. Кажется, Костя с кем-то дрался. Если бы не кровь и грязь на его одежде, возможно, он походил бы на прекрасного принца из сказки, но я, как никто другой, знаю, на что способен этот принц, чьё лицо испепеляют шрамы, полученные во время жестоких драк, которые всегда провоцирует сам Филатов. Его глаза бесцеремонно скользят по мне, останавливаются прямо на моём лице. Стараюсь отвести взгляд, ведь бешеным собакам нельзя смотреть в глаза, — они набрасываются почти сразу. Замираю, пытаясь мысленно вжаться в стул, исчезнуть, провалиться в тёмную бездну, лишь бы покинуть этот кабинет, уйти подальше от этого «молодого убийцы». По классу в очередной раз прокатывается смешок, который, словно нож, разрезает мою голову на две части. Чувствую боль в висках, ощущаю покалывание на кончиках пальцев. Сжимаю карандаш ещё сильнее. Сердце стучит так бешено, будто намеревается выскочить из груди. Чувствую присутствие кого-то за своей спиной. Скашиваю взгляд и краем глаза замечаю светлые курчавые волосы. Паша. Паша Тимофеев — правая рука Филатова. Всё, что тебе стоит знать о нём, — он не щадит никого и ничего. В его голове вертится, без умолку работает адский механизм, который заставляет гореть всё вокруг. А чья-та боль — это его оргазм. Паша подходит к моему стулу вплотную. Слышу, как медленно он дышит, ухмыляется, готовясь схватить меня за волосы и завалить на пол. Сжимаю карандаш в руке в тысячу раз сильнее, едва не ломая его. Костя медленно постукивает короткими ногтями по деревянной поверхности парты. Этот стук похож на похоронный марш. От этого звука по моему телу проносится импульс страха. В животе всё скручивается в тугой узел, который с каждой секундой становится всё больше и больше. — Почему тебя не было на двух первых уроках? — спокойно спрашивает Костя, наклоняя голову чуть набок. Его голос кажется мне оглушительным. Низкие ноты и мелодичность его голоса напоминают мне тихие гармонии ада. — Мы ждали тебя перед первым уроком, чуть не окоченели, а ты видимо тихо сопела в своей девчачьей постельке? — Паша быстрым движением наклоняется ко мне, едва не заваливая моё тело на парту. От неожиданности я прикусываю язык, и на секунду от боли зажмуриваюсь. Ощущаю во рту металлический вкус. Прячу левую руку под парту, всё ещё сжимая карандаш. Правой рукой упираюсь в парту, лишь бы не позволить Паше завалить себя на стол. Костя смотрит на меня, улыбаясь холодной улыбкой, обнажая ровные белые зубы. Паша тихо смеётся, сжимая мои плечи. Его дыхание не обжигает, а холодит мою шею. Страх становится настолько сильным, что я невольно начинаю трястись на стуле. — Ты не ответила на мой вопрос, — небрежно замечает Костя, касаясь холодными пальцами моей щеки. От этого прикосновения внутри меня всё скукоживается от дикого ужаса. Мне с трудом удаётся совладать с собой, чтобы не одёрнуть его руку и не броситься вон из класса. — Мама попросила помочь, — хриплю я, понимая, что предательский голос покинул меня. Теперь я даже не смогу позвать на помощь, если это понадобится. Слышу тихий смешок Паши за своей спиной. Костя прищуривается, обменивается многозначительным взглядом с Тимофеевым. Все в классе начинают переглядываться, улыбаясь друг другу зловещими улыбками. В их глазах лишь пустота, беспросветная бездна. Они горят зелёным пламенем, будто у стаи диких волков, от которых мне никогда, никогда не убежать. — У нашей принцессы проблемы. Помоги ей, Пахан, — тихо говорит Костя, растягивая каждое слово, тянет время, чтобы придать ситуации черты охоты хищников за жертвой. Он всегда так делает. Всеми своими фибрами я ощущаю, какое удовольствие доставляет мой страх Паше, который в ответ на просьбу Кости начинает тихо смеяться. Тяжёлая мужская рука ползёт по моему плечу к шее. Паша пальцем водит по моей коже. Я чувствую, как моё тело словно бьют током. Моя голова горит. В висках стучит кровь. Когда палец Паши наконец перестаёт щекотать мою шею, он сжимает её двумя ладонями, сильно надавливая на артерии. От боли я едва не начинаю кричать. Пытаюсь вырваться, но мою руку крепко сжимает Костя, сверля моё лицо злобными, холодными, демоническими глазами. В классе двое начинают снимать меня на телефон, другие начинают громко хохотать, а часть класса занята своими делами, словно в кабинете не происходит ничего примечательного. И так всегда. Одни терпят боль, другие её наблюдают. И всем всё равно… Эти ублюдки всегда зовут меня принцессой. И я никак не могу понять, почему. Я ведь совсем не похожа на принцессу. У меня странный цвет волос — русый с тёмными прядями в нескольких местах, тусклые карие глаза, худощавое телосложение, бледная кожа, веснушки на лице, покрытом тёмным макияжем, как у панка. Под слоем косметики я всегда прячу свои эмоции. Во всяком случае, мне кажется, что я их прячу. А у принцесс длинные, золотые локоны, струящиеся по ровной спине водопадом. А их лица точно никогда не покрыты веснушками и диким, вызывающим макияжем. Принцессы всегда носят красивые платья, а я привыкла прятать свои ноги в джинсах. Да, и кроме свитеров и футболок в моём гардеробе ничего и нет. Принцесс все любят и уважают, а меня… Да, ты сам уж понял. Я — главная груша моего класса, не говоря уже о какой-то там любви. Меня все ненавидят и призирают. И каждый считает своим долгом крикнуть мне вслед что-то типо: «Корова! Страшила! Иди, умойся, шалава!» И да, кстати, принцессы живут в замках. В огромных красивых дворцах, которые блестят в лучах солнца. А вокруг белоснежных стен раскинуты зелёные сады, в которых принцессы проводят дни, гуляя, рисуя, отдыхая, слушая шум ручья, катаясь верхом на белых лошадях. А мой замок разрушен. Разрушен людьми, которые меня окружают. Перед моими глазами мир вокруг превращается в мутное зеркало. Я хватаю ртом последние частицы кислорода, и понимаю, что больше воздуха в моих лёгких нет. Страх уступает место другому чувству — инстинкту самосохранения. Или как это ещё называется у нормальных людей, которые оказываются на грани жизни и смерти всего один раз? Выбрасываю левую руку из-под парты, заношу её высоко вверх и бью ею Пашу. Чувствую, как острый конец карандаша входит в твёрдую человеческую плоть. — Тупая сука! — орёт Паша, хватает меня за волосы и бросает на пол. При падении я сильно ударяюсь головой и спиной. Перед глазами начинают скакать звёзды. Удар карандаша приходится на левую ногу парня. Паша отбрасывает моё оружие в сторону, сверля меня диким, безумным, чудовищно ненавистным взглядом. Кто-то грубо поднимает меня с колен, сжимая мои плечи. Я стою на вялых и слабых ногах, едва не падая обратно на пол. По телосложению Паша гораздо крепче, чем Костя, но на его теле нет и грамма жира. Каждый день изнуряющих тренировок дают свои результаты. Этот парень — настоящая машина для убийств, наверно, именно поэтому Тимофеев — правая рука Кости. Светлые курчавые волосы обрамляют ангельское личико, под которым скрывается настоящий дьявол во плоти. Класс замирает. Оглушающая тишина давит мне на плечи ещё сильнее, чем тот, кто держит меня со спины. Паша смотрит на меня долго, очень долго. Такое ощущение, что проходит целая вечность, прежде чем он делает хоть какое-то движение. Его взгляд полон такой дикой ненависти, что мне становится дурно. Я не чувствую страха. У меня появляется ощущение, что я вообще ничего не чувствую. Будто моя душа улетела за пределы тела, а здесь осталась только оболочка, которая вынуждена терпеть боль. Адскую боль, издевательства, унижения. — Ну что, принцесса? — злобно улыбается Паша, утирая рот тыльной стороной ладони. Я глубоко вдыхаю, как мне кажется, последние капли кислорода. — Ты слишком плохо вела себя сегодня. Пора тебя наказать. Краем уха улавливаю какой-то странный звук, похожий на скрежет пенопласта по столу. Из-за спины Паши появляется острый, небольшой карманный ножик. Мой взгляд приковывает это серое, блестящее лезвие. Я с трудом продолжаю дышать, следя глазами за каждым движением Паши. Он начинает медленно приближаться ко мне. Класс наполняется тихими перешёптываниями. Костя, улыбаясь, смотрит то на меня, то на Пашу, словно дрессировщик смотрит на своего питомца, который делает успехи. Я отшатываюсь назад, но тот, кто держит меня сзади, не даёт мне возможности сопротивляться. Они загнали меня в ловушку. Паша подходит ко мне вплотную. Он выше меня на полторы головы, но у меня создаётся ощущение, что надо мной возвышается огромная гора. Я громко сглатываю, смотря на лезвие, которое Паша медленно прислоняет к моему лицу. Холодное прикосновение стали заставляет меня дрожать. Я прикрываю глаза. Лишь бы это скорее закончилось. Лишь бы скорее… Паша с улыбкой обводит взглядом весь класс, словно какая-то звезда смотрит на своих фанатов. — Как думаете, что подправить Настёне? Прическу или… — Тут он переводит взгляд на меня. Улыбается мне дикой улыбкой, наклоняя голову набок. — … твою смазливую мордашку? Не знаю, чего я испугалась в тот момент сильнее: того, что на моём лице он оставит огромный шрам, или того, что каждый школьный день сводится к тому, что я стою, загнанная в угол, перед людьми, для которых чужая боль — это шоу. Со всей силы посылаю удар левой ноги Паше в живот. Парень роняет нож и со стоном скручивается пополам. Время замедляется, когда я бегу, хватая свою сумку, вон из класса. Вылетаю из кабинета, едва не падая на колени. Слышу, как за моей спиной раздаются шаги и крики. Кто-то бросается за мной в погоню. Петляю по школьным коридорам, держа курс на дверь запасного выхода. Мир перестаёт существовать, словно всё, что сейчас меня окружает где-то далеко, в недосягаемости. Я чувствую лишь то, как с каждым шагом мои ноги слабеют, дыхание сбивается, а в голове лишь мысль «беги!». И я бегу, бегу, врезаясь в стены, спотыкаясь, падая, бегу. И вот, наконец, та самая заветная дверь, которая выпускает меня на холодную, зимнюю улицу. Дверь запасного выхода выходит на задний двор школы, за которым находится небольшой лесок, а за ним шоссе. Перемахиваю через забор, поднимая своё тело на слабых, разбитых в кровь руках. Приземляясь, поскальзываюсь на льду и сильно ударяюсь о холодную поверхность головой. — Чёрт! — шепчу я, утирая со лба пот. На кончиках пальцев чувствую что-то тёплое и вязкое. Смотрю на свою руку, морщась от лёгкой боли. Металлический запах ударяет мне в нос. Ну, конечно. Я разнесла себе голову в кровь. Кончики пальцев покрыты ярко-алой жидкостью. Утираю со лба последние капли пота и крови, делаю попытку встать, но от сильного головокружения я с трудом могу лишь сидеть. Оборачиваюсь, со страхом смотря на школу. Дверь запасного выхода закрыта, значит, они не побежали за мной, либо упустили. Облегчённо выдыхаю, впуская в лёгкие морозный воздух. Какое-то магическое, сверхъестественное облегчение падает на мои плечи, когда я могу спокойно дышать, чувствуя, как холод остужает моё тело, горящее от страха и боли. Через несколько минут я всё-таки с трудом поднимаюсь на ноги, держась за прутья школьного забора. Зимние московские морозы всё же не особо хотят принимать меня в одном лёгком свитере. Куртку мне пришлось оставить в школе, потому что, потеряй я хоть одну минуту на её поиски, Костя и Паша поймали бы меня. Помявшись ещё пару минут, я принимаю решение вернуться домой и не испытывать судьбу. Сейчас даже подойти к дверям школы для меня равноценно самоубийству. Пробираюсь по лесу, проваливаясь в снег чуть ли не по колено. Ветки деревьев хлещут меня по ногам и лицу. В моих кедах уже полно холодного снега, но я продолжаю идти вперёд, уже видя в десяти метрах от себя пролетающие по шоссе машины. Наконец, я выбираюсь из леса и присаживаюсь на остановке. Судя по моим часам, автобус должен подъехать через пять минут. Но в моём случае каждая секунда на счету, потому что адреналин покидает мою голову. Промёрзлый воздух уже не остужает, а замораживает. Каждые пятнадцать секунд я испуганно оборачиваюсь на лес и тропинку, выходящую из него, боясь, что мои преследователи вновь начнут погоню. До звонка остаётся ещё пятнадцать минут, но Паше и Косте ни что и никто не может помешать. В случае с ними всегда нужно держать ухо в остро. В скором времени около меня останавливается мой «спасательный круг», а точнее мой спасательный ярко-жёлтый автобус, который увезёт меня далеко отсюда, но не настолько далеко, чтобы забыть обо всём дерьме этой «замечательной» подростковой жизни. В автобусе я чувствую себя ещё более одинокой, чем обычно. На против меня тихо спит бабушка с совсем поседевшими волосами и старой, потрёпанной газетой в руках. На задних сиденьях дремлют двое пьяных мужчин с нелепыми ушанками на головах. И я, уставшая, замёрзшая, с огромной царапиной на лбу и потёкшей косметикой на лице. От лёгкой тряски в автобусе меня начинает убаюкивать. Я засовываю в уши наушники и съёживаюсь на сиденье, притворяясь маленьким ребёнком в утробе матери. Под громкие басы Hollywood Undead я тихо и мирно засыпаю, улетая подальше от Москвы, школы, всей этой осточертевшей жизни.