…единственный, кто может тебя спасти — это ты сам…
Кирилл
По коже бегут мурашки. Может быть это связано с резкими порывами ледяного ветра, а может это из-за привкуса прикосновений с её холодной кожей. Дыхание становится сдавленным и тяжёлым, будто я нахожусь на огромной высоте. Ещё около десяти минут стою, застыв в одном положении, убрав руки в карманы джинсов и сжимая ладони в кулаки. Стою, как полный идиот, пялясь на потрёпанную дверь подъезда номер два, на глупые объявления о найме рабочих, покупке кондиционеров, бесплатных пробниках экспериментального лекарства от «всех болезней». Интересно, существует ли лекарство от боли, которая скребётся где-то гораздо глубже, чем просто в сердце? В голове сейчас настолько сильно штормит, что боль пульсирует в висках. Я уже не обращаю внимания на то, как кровоточат раны на моём лице, как неприятно ноют синяки и ссадины. Да уж, кровоточат. Но раны не на лице. Перед глазами стоит, не думая исчезать, резко-очерченное, бледное лицо с царапинами и шрамами, в обрамлении ореола светло-русых волос, тонкая фигура, потрёпанная временем одежда и низкий, прокуренный голос девушки, которая несколько минут назад стояла передо мной, едва не плача. Мой мозг запускает «фильм воспоминаний», словно какая-то программа по самобичеванию. Проносится первая встреча в тату-салоне. Замёрзшая, в безразмерном свитере, пытающаяся улыбаться, пытающаяся казаться приветливой богатой девчонкой. Какой контраст был тогда между ней и Евой: яркая брюнетка с алой помадой на губах и тихая невзрачная блондинка с ясным взглядом карих глаз, которые больше похожи на глубокий омут, никем не изведанный. Помню, как долго сжимал её шершавую и сухую ладонь, сам не понимая, почему не мог её отпустить. «— Тактильно мы с тобой уже, по-моему, познакомились. Отпусти». Густые тёмно-русые брови смешно и мило нахмурились, отчего я едва не засмеялся, но знал, что это может её обидеть. Она почти нисколько не смутилась нашему с Максом присутствию. Я знал это также хорошо, как и знал то, что она ни за что не достанется мне просто так. И от этого я её почти возненавидел. «— Слишком характерная девчонка. Сука одним словом». Тогда в машине я не знал, что эта девчонка не такая, как мы. У неё нет кучи лишних денег, нет богатых друзей, если в принципе есть друзья. Но я старался. Старался изо всех сил, чтобы всё внутри меня сгорало от ненависти при виде неё. Помню прекрасное белое платье, которое так шло ей в тот день. Помню то, как она была красива тогда, шрамы были скрыты под слоями косметики, но я точно знал, что они ей к лицу. И как же мне хотелось узнать, откуда они у неё взялись. Помню, как всё внутри пережималось, когда она смотрела на меня, пока я целовал Диану. Помню её восторженные и светящиеся глаза на балконе концертного зала, когда я исполнял трек «Вещества». И я отлично помню, как от её взгляда внутри всё переворачивалось и сжималось в тугой комок. «— Настя, кто твои родители?» В тот момент мне хотелось заткнуть Диане рот, и не тем, чем я затыкаю его обычно. Мне было тяжело выдерживать то, как Настя сжалась, превратилась в загнанную нами в угол птицу. Не мог смотреть на то, как мужественно она сдерживает слёзы. Она не должна быть такой сильной, это ненормально. «— Мой отец… — Твой отец мёртв. А твоя мать работает уборщицей в офисе. И никакие твои родители не бизнесмены. Настюша, зачем же ты так нагло нас всех здесь обманывала? Не стыдно?» По телу в тот момент прошлась волна странной злобы. В душе появилась обида, но больше всего в тот момент я злился на Диану, которая никогда не умела держать свой язык за зубами. Помню, как лицо Насти стало смертельно-бледным, как глаза блестели от наступивших слёз боли и ярости, как Герман едва не сорвался на Диану, но всё же сумел вернуть себе самообладание и увести еле стоявшую на ногах Настю. Помню, как долго пытался забыть её. Но она была везде со мной: на репетициях, на концертах, на интервью, с алкоголем и без него, даже в постели, когда я был с другой. Душа тосковала по ней всё время. А потом чёртовы обстоятельства свели нас вновь. Какая ирония. Я чувствовал, что Настя сможет помочь нам найти Еву, и оказался прав. И так же я чувствовал, что, вновь увидев Настю, моя голова взорвётся. Помню её заспанное, заплаканное лицо в ужасающих царапинах и синяках. Что с ней чёрт возьми происходит? Я не мог отвести от неё глаз, но понимал, что это глупо. Я, как истинный мужчина, надел маску «надменности и нахальства», чтобы девочка не питала ложных надежд на свой счёт, хотя на самом деле это я, как полнейший дурак, питал ложные надежды всё время, пока она была рядом. «— Тебе то какое дело, звезда? Чего ты вообще сюда припёрся? Чего ты лыбишься? — Просто очень смешно, когда ты пытаешься строить из себя сильную и независимую, хотя в сущности тебе явно не хватает заботы. — Зачем ты пришёл?» Тогда её непробиваемая стена дала затрещину. Я увидел, как она нуждается в безопасности и человеке. Словно в той фразе известной: «Просто нужен был так, не на вечер, на век одному человеку — другой человек». Помню, какая боль отразилась у неё в глазах, когда я спросил о той картине. Она рассказала рисунком свою историю, которую я обязан был узнать. Но я продолжал обижать её, но не получил от этого никакого удовлетворения, просто чувствовал, что так будет лучше. Только кому от этого было лучше? Она была такой бесстрашной. Никаких сомнений в её глазах, только страх, который она не показывала, но растерянный взгляд её выдавал. Помню тот выстрел, и то, как при мысли о её смерти, я сам едва не потерял сознание. Чувствовал, что обязан её спасти. «— Никогда больше не подходи ко мне ближе, чем на два метра, звезда.» Боль, волнами прокатившаяся по моему сознанию. Злоба: на себя, на неё, на Еву, на Макса, на всё вокруг. Помню, как она ехала в машине, прижавшись лбом к стеклу и не замечая ничего вокруг, не замечая того, как я смотрел на неё тогда, делая вид, что просто отстукиваю ритм. Тогда в груди всё сжималось и ныло от желания обнять и быть рядом. Как же это глупо. Неужели минут двадцать назад от своей дикой уверенности и решительности я, как полный придурок, бежал за ней, думая, что она упадёт в мои объятия? «— У нас ничего не может быть и никогда не могло бы. Мы слишком разные.» Похоже, что ты права, Настя. Сплёвываю на асфальт и достаю сигарету. Делаю глубокую затяжку, прикрывая глаза. Едкий дым проникает глубоко в лёгкие, запах табака успокаивает мою разгорячившуюся голову. «У меня будет миллион таких же, как она», — кричит одна сторона меня. «Не будет, и ты это отлично знаешь, как и отлично понимаешь, что ведёшь себя как мудак», — отвечает другая, та самая сторона меня, которую я ненавижу, но которая почти всегда права. Я забуду её, и всё вновь станет отлично. Иначе быть просто не может. На моё плечо ложится крепкая, знакомая братская рука. Тяжесть медленно отступает от сердца, спадает с тела. На душе сразу становится легче, словно Максим способен хоть на йоту утихомирить безумство в моей голове. Его взгляд встречается с моим, и мы понимаем друг друга почти без слов. — Всё будет хорошо, мелкий, — слабо улыбается Макс, сжимая моё плечо. Я хмыкаю от этого бесящего меня прозвища. Пока я докуриваю сигарету и запоминаю серый пейзаж вокруг меня, в голове рождаются новые строчки. «Но веришь ли, что завтра станет лучше; но веришь ли ты, что завтра вообще будет?» Поскорее бы попасть на студию и забыться в нотах и мелодиях. Молча садимся в машину и отъезжаем от девятиэтажного серого дома, в котором где-то прямо сейчас ходит Настя. На сердце и на душе по-прежнему остаётся какой-то тревожный след и ощущение непонятной безысходности.Настя
В моей памяти теряются подробности того, как я поднялась в свою квартиру, и как я в принципе попала домой. Туман окутывает меня с ног до головы. Я дрожу от холода и чего-то ещё. Дрожу от того, что тело помнит его прикосновения. Перед глазами проносится каждый, каждый чёртов момент, где присутствовал Кирилл, и это просто невыносимо. Это разрывает мою голову на куски, разбирает душу на части, словно грёбаный конструктор-лего. Невыносимо просто «быть» в этот момент. Стены давят на меня, сдавливают меня в своих каменных объятиях. Я не знаю, не понимаю, куда мне спрятаться, чтобы не видеть света, не видеть ничего вокруг. Я словно заперта в узкой капсуле, плывущей по бескрайнему океану. Мне хочется кричать, бить себя, рвать на себе волосы, лишь бы чувствовать хоть что-то кроме этой ноющей внутри боли. Сердце словно раз за разом колют кинжалами, а душу, пищащую, как маленький зверёк, разрывают живьём. И во всём виновата я сама. Мне кажется, что какой-то палач охаживает меня плетью по спине. Лежу на полу, сжавшись в позе эмбриона и затыкая рот рукой. Кусаю кулак до крови, чтобы не закричать. Чувствую металлический привкус на языке. Слёзы обильным потоком ползут по щекам. Нет, это он во всём виноват. Со всей силы бью пол рукой. Физическая боль хоть немного проясняет мою голову, которая буквально крошится на мелкие кусочки. Бешенная идея пролетает в моей пылающей огнём голове. Быстро подскакиваю на ноги, отчего у меня кружится голова, и я едва не падаю. Каким-то неизвестным чудом мне удаётся выстоять и подойти к своему маленькому комоду в углу. Достаю со дна мелкую чёрную коробочку. Чувствую, как руки трясутся от напряжения и рыданий. Сжимаю в руке знакомый, холодный, серебряный предмет. Оно так знакомо блестит в лучах дневного света. Стою пару минут, застыв в немом ожидании и волнении. Я не делала этого с шестого класса. Нет, Кирилл ни в чём не виноват. Никто ни в чём не виноват. Вся вина полностью лежит на моих плечах. Я сама всё порчу, и я должна за это расплатиться. Холодное прикосновение лезвия к левому запястью заставляет моё тело покрыться мурашками. Я словно балансирую на грани пропасти, из которой никто меня не вытащит. Я выберусь оттуда, не дам себе упасть, но не сейчас. Сейчас у меня нет сил. Делаю глубокий надрез, чувствую резкую, неприятную боль. В тот же момент до моих ушей доносится звук скрипящей двери. Быстро кидаю лезвие в комод и захлопываю дверцу. Сердце громко колотится в груди. Снова он. Снова эта отвратительная морда дикого зверя. Мои глаза округляются от жгучего страха. Дыхание становится прерывистым, из-за чего моя грудь быстро и резко вздымается. Прячу порез под рукавом куртки, которую не успела снять. Не успела или просто не стала. Только сейчас до меня долетает неприятный кислый запах, которым пропахла вся моя одежда. Прижимаюсь к стене спиной, пытаясь спрятать себя от его любопытного и похотливого взгляда. Его лицо покрыто трёхдневной щетиной. Под глазами залегли глубокие тени. Рот перекорёжен от злобного оскала. Он быстро оглядывает меня с головы до ног, делая какие-то выводы в своём больном мозгу. — Какого хера ты здесь, как корова, ходишь?! На часах восемь утра. Мы, что, по-твоему, не люди что ли? Нам отдыхать не надо? — вопит отчим громким басом. Мой мозг начинает разрываться от его голоса. Я морщусь, опуская голову, в которой пульсирует ноющая боль. — Я прошу прощения, — тихо говорю я, пытаясь пройти мимо него к кровати, но он быстро перекрывает мне проход своим габаритным телом и грубо хватает меня за шиворот футболки, а точнее топа, учитывая то, во что я превратила свою одежду. Ткань проезжает по телу вверх, оголяя края бюстгальтера. Вижу, как его глаза противно блестят, а нечто чуть ниже его живота начинает «выпирать». — Что ты сказала? — шепчет он мне в губы. Меня обдаёт зловонием похлеще, чем из мусорного бака у нас за домом. Отворачиваюсь от него, пытаясь скрыть отвращение и сдержать рвотный позыв. — Я извинилась, — хриплю я, пытаясь опустить шорты хоть немного вниз. Сейчас это кончится. Главное спокойно дышать. Сейчас придёт мама, и он меня отпустит. — Выглядишь, как шлюха. Чем это ты занималась этой ночью, а? Кто посмел драть мою игрушку? — шепчет он мне в ухо. Меня точно сейчас вырвет. — Мамочка твоя спит и ничего не услышит. Шершавые руки скользят по моему телу. Я начинаю задыхаться от отвращения. Какой же он отвратительный. Как же мне хочется позвать на помощь маму. Но она не поможет мне. Она ничего не сделает. Она пошлёт меня и ударит. Его огромная ладонь останавливается на моей заднице, а губы пытаются накрыть мои. В голове взрывается вулкан ненависти. Я чувствую, как меня окутывает волна безудержной ярости. Плюю этому похотливому куску мяса прямо в лицо. От неожиданности и шока он отпускает меня и отлетает на шаг в сторону, вытирая лицо. Даю ему такую сильную пощёчину, что по моему телу от удовольствия пробегают мурашки. Тишину квартиры разрывает громкий звук моего удара. В коридоре слышится недовольное бурчание и шаркающие шаги. Он смотрит на меня бешенными, налившимися кровью глазами. Он смотрит на меня так, словно я долгожданный сочный кусок мяса и крови для дикого зверя. Он хочет разорвать меня на части, и ничто не помешает ему это сделать. Страх кутает меня в свои стальные объятия. Я чувствую, как из лёгких медленно исчезает кислород. — Ты что сделала, дрянь?! — вопит он, бросаясь на меня. Инстинктивно бью его в живот ногой. Отчим сгибается пополам, покрывая меня благим матом. Тут же бросаюсь на выход, словно марафонец на старте, и тут же сталкиваюсь лицом к лицу с матерью. Она смотрит на меня с такой же бешеной яростью и выжиданием, с которой на меня смотрел Стас минуту назад. Её тёмные волосы растрёпаны, а ладони сжаты в кулак. Мама чуть пониже меня ростом, но сейчас мне кажется, будто она на три добрые головы выше меня. Она оглядывает меня с макушки до пят. Её лицо искажают слепое равнодушие и отвращение. — Что это ты делаешь? — ухмыляясь, спрашивает она меня. — Дай пройти, — осмелев, говорю я, делая попытку выйти. Не тут-то было. Мама отталкивает меня назад. — Никуда ты не пойдёшь. В этот момент чувствую жгучую боль, от которой хочется кричать. Чудовище тянет меня за волосы назад. На секунду испытываю дежавю. Перед глазами всплывают лица «отряда убийц». Тело начинает бить дрожь. Страх запирает душу в клетку. За что вы все меня так ненавидите? Он сжимает мои волосы так сильно, что выдирает целый клок. Я изо всех сил стараюсь вырваться, но у меня ничего не выходит. Глаза застилает пелена тумана. — Никогда не смей себя так вести! — кричит отчим мне на ухо и сильно прикладывает мою голову об письменный стол. Словно животное бросает меня на пол. Отвратительная, пульсирующая боль разрывает моё тело. Чувствую, как из носа течёт кровь и окрашивает пол в ярко-алый цвет. Из глаз начинают медленно вытекать солёные слёзы. Огромная рука хватает меня за шиворот, немного приподнимая с пола. Я ничего не вижу. Перед глазами кромешная тьма. Звонкая пощёчина, и я снова лечу на пол. Удары, удары. Он бьёт меня по животу, по спине, по ногам и рукам. Ничего не чувствовать. Не чувствовать. Скоро кончится. Кончится. Голоса доносятся до меня как будто издалека. — Прекрати. Стас, хватит. Ты убьёшь её. — Она заслуживает этого. — Хватит! Или тебе нужны проблемы с полицией? Удары прекращаются. Слышу лишь отдалённые крики. Какие-то шаги. Время замедляет свой стремительный ход. Всё вокруг превращается в размытый силуэт реальности. Я будто плыву в какой-то вязкой смеси. — Ненавижу, — шепчу я, медленно перекатываясь на спину. Больно, невыносимо больно. Слёзы, не переставая, катятся по лицу. — Как же я вас ненавижу. Тело уже ничего не чувствует. Оно превращается в сгусток воздуха, ничего не осязающего. Оно делает бессмысленные попытки жить. Дыхание медленно восстанавливается, пока я лежу, смотря в потолок тупым, безразличным взглядом. Так быть просто не должно. Дети не для этого рождаются. Они рождаются не для того, чтобы их били, ненавидели, пытались убить. Они рождены, чтобы быть счастливыми, чтобы улыбаться, играть, гулять, любить. Они живут и дышат, чтобы смеяться, узнавать новое, видеть улыбки мамы и папы. Как же я хочу к маме и папе. У меня их нет. Нет, и я никогда не увижу их улыбок. Я одна. Совсем одна, мне некуда идти. Я ребёнок, рождённый не там, где должно родиться. Я рождена в мире боли, ярости, ненависти. Это неправильно. Надо моим лицом склоняется Кирилл, лучезарно улыбаясь. Я ошарашенно распахиваю глаза. — Чего ты тут развалилась, малая? — Знакомый голос. От шока у меня отвисает челюсть. Кирилл смеётся и протягивает мне руку. — Пойдём уже. Макс и Ева нас заждались. — Кирилл? — тихо спрашиваю я, не веря собственным глазам и ушам, ничего не веря в тот момент. — Нет, твоя бабушка. Поднимай свою задницу. Я неуверенно смотрю на протянутую мне ладонь, перевожу взгляд на ухмыляющегося Кирилла. Он, будто светится. Может, дело в дневном свете за его спиной, но он кажется мне ангелом. Его глаза настолько чисты и ясны, что на меня обрушивается невероятная волна облегчения. Неужели я спаслась? Хватаюсь за ладонь и сжимаю в руке воздух. Тихо вскрикиваю. Всё исчезает, а точнее возвращается на свои места. Кирилл исчезает. Перед глазами лишь тёмные стены моей комнаты. Я едва не начинаю снова рыдать от злости. Какое странное наваждение. Похоже, что у меня галлюцинации. Мне нужно уйти отсюда. Мне нужно на воздух, иначе я сойду с ума. Медленно поднимаюсь на ноги, плетусь к шкафу с одеждой и, наконец, меняю свой наряд на джинсы и белый свитер, которые хотя бы не пахнут запахом помойки. Хотя душ бы мне не помешал, но только не в этой квартире. Из коридора продолжают долетать обрывки разговора на повышенных тонах. Отчим кричит что-то про интернат и шлюх. Собираю волосы в хвост, вытираю лицо влажной салфеткой, которая мгновенно становится грязной от крови. Я боюсь смотреть на себя в зеркало, поэтому перед выходом лишь накидываю на себя кожаную куртку и влезаю в старые потрёпанные кроссовки. Мне здесь больше не место, но сейчас я не могу забрать свои вещи. Это подождёт пару дней, которые я могу провести в салоне. Найду деньги на билет до какого-нибудь далёкого города и уеду. Уеду отсюда, клянусь. Покидаю комнату и направляюсь к выходу из квартиры. Боль отголосками раздаётся во всех клеточках моего тела. Хватаюсь за ручку входной двери, и тут же за моей спиной возникает фигура монстра. Медленно поворачиваюсь к нему лицом. — Куда намылилась? — спрашивает он, сжимая кулаки. Я надменно оглядываю его с ног до головы. — Ты отвратительная мразь, — спокойно говорю я, не веря собственным ушам. Его лицо покрывается желваками. От ярости он застывает в одном положении, смешно разинув рот. — Не твоё собачье дело, куда я собралась, понял? — Ты совсем оборзела мелкая суч… — рычит он, приближаясь ко мне. Злоба и ярость снова кутают меня в свои объятия. Со всей силы бью отчима по его гениталиям. Его крик, крик боли, словно бальзам для моей души. Монстр падает на пол, раскрыв рот от боли. Он стонет и кряхтит, прикрывая своё достоинство. Мать показывается в коридоре, оторопевшая от неожиданности. — Ты что… — начинает она. — Заткнись и стой, где стоишь, — говорю я, вытянув руку перед собой и наклоняясь к уху отчима. Не понимаю, что со мной происходит. Я словно чья-та марионетка, действующая по приказу жестокого кукловода. Присаживаюсь перед отчимом на корточки и зажимаю в руках его толстый пенис. Мне до омерзения противно, но я так хочу причинить ему боль. Он старается убрать мои руки, но от боли ему это даётся с трудом. — Ты этого хотел? — шепчу ему на ухо. До меня долетает резкий запах пота, крови и дешёвого парфюма. — Ещё раз назовёшь меня сучкой или мразью, или тварью, я тебе глаза выколю, ублюдок. Ногтями впиваюсь в кожу полового органа. Стас начинает кричать диким, злобным голосом, пытаясь вырваться. Я впервые не чувствую себя жертвой. Я чувствую себя хозяином собственной судьбы. Но странное ощущение заставляет меня отлететь от своего обидчика и с ужасом посмотреть на то, что я натворила. Мать смотрит на меня с ужасом и шоком. Отчим корчится на полу от боли. Я едва не шепчу «извините», но вовремя выбегаю из квартиры. Бегу по лестнице так быстро, что едва не падаю. Нет! Нет! Нет! Я не могу стать такой же, как они. Не могу стать таким же монстром. Что я наделала? Пелена слёз застилает глаза, но я продолжаю бежать. Я убегаю от той себя, которая только что жестоко отомстила отчиму. Но не меня ли отец учил, что нужно защищать себя, но не мстить, не уподобляться тому, кто поступил с тобой плохо. Вылетаю из подъезда и втягиваю в лёгкие морозный воздух. Я дышу, стараюсь дышать спокойно. Стараюсь успокоиться. Медленно спускаюсь по лестнице, подняв взгляд к бескрайнему небу. Спокойствие и чувство безопасности накрывают меня с головой. — Девушка? — доносится до меня незнакомый мужской голос. Вздрагиваю от неожиданности. Может, это не мне? Быстро нахожу глазами фигуру в каком-то странном чёрном плаще. Хмурюсь, смотря на темноволосого мужчину, который стоит, прислонившись боком к капоту того самого Range Rover Sport. Он, улыбаясь, смотрит на меня. Значит, он искал меня. Но зачем? Что ему нужно? Лицо мужчины я разглядеть не в состоянии, но его руку, машущую мне, я вижу сразу. Странно. — Не поможете мне? Не хочу я никому помогать. Что-то здесь явно неладно. Инстинктивно я делаю попытку убежать. Но тут же едва не воплю от ужаса. А точнее воплю, но возможности издать хоть что-то. помимо громкого визга, у меня нет. Мой рот затыкает ладонь с белой тряпкой. Сердце уходит в пятки, намереваясь разодрать грудную клетку. Я пытаюсь вырываться, но всё тщетно. На секунду в голове появляется абсурдная мысль — может, это «отряд убийц» нашёл меня? Чувствую, как моя голова становится невероятно тяжёлой, асфальт манящим, а глаза наливаются свинцом. Сознание мгновенно проваливается в темноту. Последнее, что я вижу, это лицо парня, скрытое под маской, который подхватывает меня на руки.