Пир фей

На первом уроке учителя организовали ученикам «окна», и немногие знали, почему. Стефани догадалась, что причина тому – пропажа Кати, и рассказала о своей догадке Анне и Лизе. -Разумеется, это из-за нее. Все используют карточки в столовой, да? Они, наверное, увидели, что ее нигде нет, - заметила Лиза. Она выглядела беспечной и легкомысленной, и только дрожащие плечи и темные круги у глаз выдавали ее волнение. -А что они сделали с Саммер? -Вызвали ментов и с ними отправили, че еще-то? – ответила Анна, - знакомая рассказывала, что у нее из родственников кто-то умер, и тогда ментов вызвали. А тут и суицид еще. Стефани отошла к окну, и, прислонившись к холодному стеклу лбом, посмотрела на землю. Все время, которое студентки провели за стенами зданий, землю отчаянно драили, пытаясь стереть следы крови, и теперь ничего не напоминало об этом событии, кроме шепота за спиной да воспоминаний. Неприятный скрежет возвестил о работе школьного радио, заставив, вероятно, всю школу одновременно поморщиться, точно от боли. -Стефани Кноспе, просим вас пройти в кабинет директора. Девушка вздрогнула, услышав свое имя, и по ее коже пробежал морозец. Спрятаться, убежать, скрыться от чужих глаз там, где никто ее не найдет, спасаясь от неведомой кары за убийство…. Или бежать в кабинет, мечтая первой узнать о счастливой Катиной судьбе? Обернувшись на класс, Стефани увидела множество пар любопытных глаз, смотрящих на нее кто с любопытством, кто со страхом, а кто безразлично и словно бы даже с презрением. -Иди давай, - тихо сказала Анна, взяв ее за плечо. На ватных ногах Стефа прошла к кабинету директора, унимая дрожь, сжимая ладони в кулаки и боясь любого исхода общения с директором. Ноги с синих балетках, казалось, едва тащились по полу, стремясь развалиться, растечься, точно желе, предательски дрожали тощие коленки. ДУМАЙОХОРОШЕМДУМАЙОХОРОШЕМДУМАЙОХОРОШЕМДУМАЙОХОРОШЕМ. Катя вернулась, и с ней все хорошо, и она просто пряталась в лесу, а директриса хочет сказать Стефани о том, что ей и ее соседкам можно возвращаться в комнату. Небудетничегохорошегонебудетничегохорошего. Катя умерла, умерла, умерла одна и мучительно, как умирают только самые ужасные, самые несчастные люди. Минуты как часы, минуты как вечность. Минуты – как дикие муки. Тик-так. Тик-так. ТУКТУКТУКТУКТУКТУК. Стефани открыла дверь кабинета, уже едва осознавая что-либо. Мир казался ей одной черной пропастью, адом, преисполненным мукой незнания, где сердце колотится так сильно, что разрывает сердце, а тело не слушается, не слушается совершенно, и…. -Мы нашли Кузнецову, - сухо, спокойно, без металла и без меда. Как факт. -Она…. -Жива, но на грани. Она просила позвать тебя. -Где она? -Пойдем за мной, - произнесла директриса, и, встав, подошла к массивной деревянной двери, теряющейся в шкафах и стеллажах. Как и всякая студентка, Стефани часто бывала в этом кабинете, и часто видела эту дверь, но, как и все простые ученицы, никогда не видела даже краем глаза, что же находится там. Краем глаза девушка заметила кучу платков, бутылек нашатырного спирта и пачку неизвестных таблеток – директриса, хоть и пыталась выглядеть спокойной и уверенной, но явно переживала. Дверь отворилась, показав большую и светлую комнату, напоминающую спальню, но очень странную. Посередине стояла кровать, больничная, но более крупная, чем все увиденные ею ранее больничные койки. По бокам окон висели тяжелые белые шторы, которые даже издалека казались неподъемными. Стены едва виднелись за простенькими белыми стеллажами, заставленными книгами, медицинскими препаратами и чистыми вещами. Это не было комнатой директрисы, не было медкабинетом. Таким комнатам нет имени. На кровати лежала Катя. Смотреть на нее было жалко и больно, хотелось пригреть ее на груди, как замерзшего и голодного котенка, и защитить от всего мира. Она исхудала, щеки и глаза ее впали, маленькие глазки бегали по комнате яростно, не видя ничего и никого, а синие, тонкие губы дрожали. Она казалась еще бледнее, чем обычно, и кожа ее отливала голубым цветом, как у утопленника. Вся ее кожа была в ранах и царапинах самых разных происхождений – от крошечных царапинок от растений до ран от когтей. Неужели медвежьих? -Стефани, Стефани! – бормотала она, но не видела ни нагнувшуюся к ней подругу, ни директрису. Голос ее охрип, потерял былую силу и задор. -Что с ней? -Мы не знаем. Девичьи руки согнулись, точно лапки зверька, и тело задергалось в конвульсиях, но медсестра и глаз не моргнула, так что можно смело делать выводы о том, что это было не в первый раз – и, скор. -Что я могу сделать? -Я думала, что станет понятно на месте. Видимо, нет. «Она совсем в бреду. Что же такое случилось?». -Где вы ее нашли? -Мы увидели смятую траву за забором, со стороны общежития. Несколько людей сходили посмотреть, что там, и я с ними. О, Стефани! Врагу не пожелаешь увидеть такое! – директриса схватилась за сердце и осела на стул возле кровати. Голос ее потеря спокойствие, - Она лежала в болоте, благо, что зацепилась за какую-то корягу, не утонула хоть! И, - женщина чуть понизила голос, - в чем мать родила! Вся в крови, грязи, ничего не понимает. Мы ее – хвать! А она ка-а-ак заорет! Стефани представила себе эту картинку, и по ее коже прошел мерзкий холодок. Представить обнаженную, сошедшую с ума Катю, грязную и лишенную самой себя, было выше ее сил. Да и Катя ли это? Лишь пустая оболочка, живучее тело, без души, без разума. Катя без Кати. Вдруг Кузнецова резко дернулась, резко село на кровати, и, схватившись руками за волосы, закричала. Визг ее был оглушителен и преисполнен боли, он, казалось, раздирал изнутри. Попытавшаяся оттащить девушку медсестра получила вертлявой рукой по лицу, и с трудом сохранила свои волосы при себе. -СТЕФАНИ! Безумие это казалось не прекращаемой ни на секунду чередой воплей боли, драк и суеты. -СТЕФАНИСТЕФАНИСТЕФАНИСТЕФАНИСТЕФАНИСТЕФАНИ! Стефани подскочила к подруге, и тут же оказалась в ее цепких лапках. Девушка обхватила плечи, спину подруги, цепляясь за нее, как за единственную связь с миром живых. Она билась в агонии, не отпуская Стефани ни на секунду, и Стефа неловко обхватила ее тело в ответ. Пульс сердца, бешенный, предсмертный, стал одним на двоих. В унисон застучали два сердца, в унисон закричал от страха и боли внутренний голос. -Ктопрячетсятамзаокномктоходитзатобойукрадкой? – зашептала горячо Катя, и в последний раз заглянула Стефани в глаза. Они светились умом и страхом, и в них не было ни капли безумия – только немой вопрос. Девичье тело в последний раз дернулось в конвульсии, и поникло, так и цепляясь за Стефани даже после смерти. Запах смерти повис в комнате, ставшей вмиг такой пустой и немой.