7 минут

16 сентября. Суббота. 11:02 Все циклично. Я открываю глаза, на часах 11 часов. За окном пасмурно. Сегодня новшество - Бакуш рядом, что-то кому-то пишет, а я потягиваюсь в теплой кровати и радуюсь субботе. Хватаю телефон с тумбочки, смотрю уведомления. Три звонка от Эвы, один от Исака. Сообщения от Юнаса в десятикратном размере. "Это подстава!" "Не говори, что вы с Бакуш слиняли и не говори, что мне ее сторожить..." "Еще хоть раз тебе поверю, Ли! Не будь ты моей сестрой, подумал, что цыганка, пиздишь искусно!" "Промышляешь сутенерством? Нашла кого под нее подложить..." Смеюсь, показываю Сане, глаза бегают по зеленым строчкам, улыбается. — Неужели. — Давно проснулась? — Час назад. У меня молитва. Натягиваю на лицо одеяло, закрываю глаза, на ощупь нахожу Сану, закидываю правую ногу. Я люблю ее. Люблю той любовью, которой любят сестер, братьев, дядь и тёть. Она самая настоящая, самая живая, самая чистая. Бакуш была такой, сколько я себя помню. Всегда сдержанная, смелая, но мягкая и добросердечная. Тяжело представить, что какой-то незнакомый человек может настолько сильно с тобой породниться. Она знает абсолютно все. Во сколько ложусь спать, сколько принимаю душ, в каких количествах ем, и даже то, что я ненавижу редис. И я благодарна ей. — Знаешь,- бурчу в одеяло,— Ты лучшее, что со мной случалось. — Чувствуешь?- машет рукой, принюхивается,— Пахнет лесбийской темой. — Ой, да пошла ты,- улыбаюсь и толкаю ее в бок. Чувствую тяжелый вес ее ног, глаза все так же закрыты, Бакуш обнимает меня в ответ и тихо сопит. Сегодня спокойно. Тяжело представить всю ту суматоху вчерашнего дня. Внутри штиль, сердце не колотиться с силой обезумевшего кролика из Алисы, а мысли чисты. Я отпустила? Скажите, что я отпустила. — Люблю тебя,- и это искренни, она говорит правду. — Девочки,-мама открывает дверь комнаты, на ней одеяло, вид заспанный,— Который час?- бурчит, падает на кровать и втискивается между нами. — Ты чего такая сонная?- Сгребаю ее в охапку, Бакуш делает тоже самое. — Смотрела до 4 утра какой-то сериал. Так который час? — 11:17,- шепчет Сана, все больше зарываясь носом в белое одеяло. — Чёрт,- протяжно тянет и стонет,- Сделаете сами себе поесть? Я не могу пошевелиться. — Может закажем поесть? Бакуш? — Напишу маме, что делам проект по биологии. — Ах ты врушка,- хохочет мама, переворачиваясь на спину. — Что будем? Пицца? Дверь на первом этаже хлопает, шуршанием куртки, кудрявый врывается в мою комнату, не замечая мамы. — Вы,- тыкает пальцем, вспыхивая от гнева,— мелкие сучки! Она блевала на протяжении двух часов, а мой желанный секс так и не случился, потому что присунуть спящей Эве,- взгляд бегает, голос пищит,— Не входило, блядь, в мои планы! Молчим, натягиваю одеяло на нос и пытаюсь сдержать смех, который вот-вот прорвет мои легкие, вырываясь огромным комом, словно шар в боулинге. Тут определенно страйк! — Не нужно пытаться "присунуть",- мама делает кавычки в воздухе, стягивает одеяло с лица,- спящим девушка, Юнас, это статья. Лицо белеет, постепенно становясь прозрачным. Наш смех раздирает его перепонки, лицо каменное. — Мам?- Он заикается? — Как видишь, милый. Я смеюсь, Юнас теряется в пространстве, бурчит извинения и скрывается за дверью своей комнаты. Мама улыбается, качает головой. Бакуш все так же в кровати, укутанная в белоснежный сугроб. — Полагаю, что готовить все же придется. Телефон Саны издает протяжный писк, пальцы быстро набирают пароль, глаза бегают по зеленым диалогам. Хмурится, принимает сидячее положение и что-то печатает. — Все нормально? — Элиас не появился сегодня дома, мама обыскала его комнату, нашла бутылку водки,- голос рассеянный, она не тут,— Мне нужно идти. Подрывается, хватает сумку, дверь в ванную хлопает, я переглядываюсь с мамой. — Отвезем ее?- шепчу в бесконечность, она тут же кивает. — Надень что-нибудь, буду ждать вас в машине. Серые спортивные штаны, белая футболка, серое худи, кажется осталось от Эвы. Ищу носки,Бакуш спешно собирает рюкзак. — Мы отвезем тебя,- перехватываю за локоть, она тормозит. — Я не хочу затруднять твою маму,- надеваю носки и рыкаю. — Заткнись,- толкаю ее к двери. Ноги считают ступени в ковролине, надеваю белые кеды, завязываю пучок, Бакуш застегивает липучки на новых кроссовках. Путь занимает около 11 минут езды, все молчат, Сана изредка поглядывает на дисплей телефона. Мама резко тормозит у ее парадной, ремень неприятно режет грудную клетку. — Напиши мне, как что-нибудь проясниться. — Обязательно, досвидания Миссис Васкес. — Пока, милая! Дверь хлопает, мы переглядываемся, я переживаю. Молча выезжаем на главную, едем в ближайшую закусочную. Где-то справа, под ребрами горько. Облизываю сухие губы и закрываю глаза. Бессилие причиняет больше боли, чем какая-нибудь физическая. К сожалению, бессилие еще сильнее, чем душевная боль. Калечит, забыв о том, что лежачих не бьют. Топчет легкие, не давая шанса на вздох. Уведомление сверкает на дисплее, смахиваю, Хэлеруд прислала чью-то фотку в директ. Не удивительно. Заезжаем в туннель, фонари в шахматном порядке, интернет вовсе не тянет. Белый круг по-тихонь заполняется, я вижу мужские силуэты. Дневной свет бьет по глазам, щурюсь, поднимаю голову, осматриваюсь. Всего одно секунда, а внутренности уже наружу просятся. На загрузившемся фото Пенетраторы, что-то празднуют, Лора в объятиях Кристофера, он, видимо, что-то шепчет ей на ухо, она смеется. Его ладони на ее талии, накрыты ее мягкими. Дурно. Мне. Сейчас. Блокирую телефон и смотрю вдаль, теряя точку опоры. Легкие наполняются холодным воздухом, мама открыла окно, забрала телефон и сжала мою руку. Понятия не имею, знает ли она, но это сейчас очень кстати. Машина тормозит у Чизеса*, тупо осматриваю свою обувь, трясу головой. БольноБольноБольно. 17 сентября. Воскресенье. 21:24 — Юнас,- пульт вылетает из рук, дыхание срывается на последних буквах, резко встаю. — Где мама? — Что это? Что с твоей головой? — Где, блядь, мама, Талия?- хрипит, закрывает глаза, облокачивается на закрытую входную. — Уехала за продуктами. Прерывисто дышит, облизывает сухие губы, жмурится. Стягивает ботинки, утирает сопли вперемешку с кровью рукавом куртки и сбрасывает ее на пол. Костяшки сбиты, губа счёсана, из носа течёт кровь. На голове ни намёка на кудри, виднеются царапины. Резко притягиваю его к себе, осматриваю побритую голову, порезы. Кровь засохшей струёй тянется от затылка за шиворот. Невольно наворачиваются слезы, мне дурно. — Нужно вызвать скорую. Садиться на диван, стягивает с себя худи и шипит. Худоватое тельце с виднеющимся прессом покрыто фиолетово-синей радугой. На лопатке кровоподтёк. Ему больно. Чертовски больно. — Хочешь, что бы мама примчалась к тебе в полуобморочном состоянии? Сделаю все сама. — Зашьёшь тоже сама?- цепляет с сарказмом, на губах сухая ухмылка, сжимает окровавленную салфетку. — Степлером, блядь, заштампую,- перебираю шкафчики, ищу аптечку,- Где ты был? — Строительным? Или канцелярский подойдет? — Где ты был, Юнас!- рявкаю, достаю замёрзшую водку из дверцы холодильника, хватаю пластиковой контейнер с красным крестом. — Не поверишь,- локти не коленях, лицо в ладонях,— Гулял с Исаком. — Не поверю,- подминаю под себя левую ногу, сажусь на диван, хватаю его за подбородок,— Я, по-твоему, попугай Ара? — Только окрас у тебя не такой мудатский,- надавливаю на костяшки руки, брат дёргается, выкидывая пару матных. — Ещё хоть один пиздежь и залью все йодом, чтоб сгорело к чертям. — Да правда это. Был с Исаком, зашли в Чизес, съели по бурито, разошлись, после зашёл в Уотерс, купил тебе ментос, а на выходе ждали Якудзы. Всучиваю бутылку водки, киваю головой, он послушно открывает и делает пару глотков. — А теперь дай,- выхватываю, выливаю на руки, Васкес не успевает опомниться, хрипит и издает гортанный рык, царапая трахею. — Охранник что? — Стоял как вкопанный,- глубокий вход,- ещё б чуть-чуть и вступил в их ряды. — Суки,- шепчу, насухо вытираю ватным тампоном,- Ты их помнишь? Как выглядели? — Да блядь,- облизывает сухие губы,голос срывается на хрип,— Пока били, рожи их смазливые рассматривал. Хватаю за подбородок и отвожу голову влево. Хоть бы мама не приехала. — Ты побрит каким-то дешевым станком за две кроны, из твоей башки сочится кровь, на руках место живого нет и ты ещё мне тут концерты закатываешь? — Не разглядел я их,- голос тихий, виноватый,— Одного только, высокий, татуировка под глазом, если не показалось. Меня сбивает фургон ярости. Мысли путаются с воспоминаниями, все кубарём летит под движок этого транспорта, закатывает под белые полосы, скручивая в рулон. Замираю. Глаза пытаются составить пазл в миллионной картинке. Где я могла его видеть? Как будто перебираю фотографии, видео и старые пленки, ищу схожести в описании. День за днем. Событие за событием. Человек за человеком. Черт, фотопленку можно отмотать как в телефоне? — Ли? Откуда то из под сознание, под коркой долбится долгожданная физиономия, которую я так упорно ищу. Иду в туман, пытаясь его нащупать. Останавливаюсь, осматриваясь. Напротив кто-то. Бегу. Щурю глаза, пытаюсь его разглядеть, вокруг поле пшеницы, а я все ещё бегу. Дыхание сбивается, ноги наливаются свинцом. - Талия,- обухом по голове, проваливаюсь. Вижу. Вспоминаю. Не дышу. Падаю в пропасть с забытыми воспоминаниями, как Бинго-Бонго* в пропасть забвения. Это он, точно он. — Мама! — А?- отмираю, замечая страх в глаза напротив. — Мама говорю! Сгребай это все, я унесу наверх, а ты ее встреть,- тараторит как только может, скидывая все в пластиковый контейнер,— Скажи, что я ещё не пришёл. Хватает водку, грязное худи и за считанные секунды взбирается по лестнице. Быстро перевожу взгляд на фары в витражах у входа, вешаю куртку Юнаса и проглотив сбитое дыхание, прыгаю на диван, в момент открыв Инстаграм. Замочная скважина щелкает два раза, барашек систематически крутится, слышу скрип входной двери. — Детка,- протягивает слишком долго, режет уши,— Поможешь? — Да, прости,- засовываю телефон в карман кофты,— Ты роту кормишь?,- улыбаюсь. — Что?- стягивает сапоги, держится за дверной косяк. — 6 пакетов, мам. Куда столько? — Не хочу каждый день ездить в эти ужасные супермаркеты,- вздыхает, целует в лоб,— Ты вообще знаешь, какие там люди кошмарные? Чуть-ли не за последнюю банку горошка драку начнут. — Добро пожаловать в "Естественный отбор",- смеюсь, кавычки в воздухе,— Дарвин до сих пор в моей голове,- указываю на висок, широко улыбаюсь. — Я буду пить успокоительное, перед походом в такие места. — С травкой?- ухмылка, последний пакет приземляется на паркете кухни. — Талия,- укоризненный, но добрый взгляд. Телефон предательски мигает в кармане, уже которую минуту массируя мою ногу. Она щурится, ищет звук и оборачивается, расстегивая рубашку. Сглатываю, поднимаю трубку. — Я истекаю на твоей кровати и поверь мне, мама не обрадуется, увидев, твои "месячные". — Подождешь минуту? — Быстрее! — Мам, я наверх, нужно доделать проект с Саной, а то она висит в Скайпе. — Хорошо,- глухое одобрение из ее комнаты и мои ноги считают ступеньки. "Кудрявый" раскинулся словно звезда (если не Давида), гулко вздыхая. Глаза закрыты, на теле все больше виднеется радуга, очерчивая каждый мускул. — Еще умри здесь,- цокаю, сажусь, его голова на моих коленях. — Могу. Рука хлестко проходиться по лбу, щурится, хочет выругаться, но сдерживается. — Когда она уснет, поедем в больницу,- кровь исчезает с лица под ватным тампоном. — А как же степлер?- горько усмехается, глаза все еще закрыты. — Не могу поверить, Юнас,- голос тихий, почти неслышно ударяется о стены, попадая в ушную раковину,— Что эти ублюдки на такое способны. Прикусываю нижнюю губу, перед глазами черный Vans в проеме входной. Внутри горько и холодно, кто-то лопнул желчный пузырь, добавив пару кубиков льда. Очень заботливо, благодарю. Он открывает глаза и точно смотрит в мои. Долго, не отрывается. Рассматривает весь хаос в зрачках и моргает, стирая все переживания в своих. Страшно, от осознания безысходности. Страшно, от осознания бессилия. Страшно, от нынешнего времени. Страшно. Поднимается и с трудом принимает сидячее положение. Тело скрипит, кровоподтеки мерцаю ярче хайлайтера. Откручивает крышку и делает два больших глотка, заполняя желудок холодной водкой. — Ты говорил кому-нибудь? — Нет,- сухо отрезает,— И ты не скажешь. — А ты думаешь,- провожу ладонью над его головой,- никто не заметит? — Надоели может,- пожимает плечами и будто съеживается,— Ты все? Отрицательно киваю, смачиваю ватку перекисью, прохожусь по костяшкам другой руки, затем губа, далее затылок. Меняю ватный тампон раз за разом, теряю счет времени. — В больницу завтра,- встает с кровати, крепко сжимая стеклянное горлышко,— И Талия, ни слова! Никому! Даже Бакуш! — Обещаю. Белая дверь скрипит, мои мозги отказываются работать, глазами бегаю по ваткам, которые так и остались лежать на кровати. — Эй,- совсем тихо, он оборачивается,— Не плачь, все в порядке. Безмолвно киваю, дверь щелкает, откидываюсь назад, по виску стекает слеза. 18 сентября. Понедельник. 10:20. Ковыряю вилкой в тарелке, салат больше похож на прошлогодний сгнивший сбор урожая. Квиг что-то рассказывает, волна помех в моем радио на максимум. Нуры нет, Сана внимательно смотрит на меня, я все так же на салат. Тошно. Кто вообще его взял? Я? — Девочки!- Визг тормозов и черная сумка, размером с чемодан приземляется перед моим лицом, выбивая орбиты по корень, радио не работает, писк на максимум. — Там Крис-Пенетратор,- заикается от передышки, тянет жар, ты что, бегаешь, Вильде? — Да-да, Хэллеруд, опять он кого-то распял на капоте своей машины?- Бакуш цокает, раздражаясь от каждого слова про Шистада. Это ее реакция в защиту меня. Переглядываемся. — Извините,- вырывает из рук Квиг открытую бутылку негазированной, делает жадные глотки, а мы напряжено ждем,- Там драка! Все что успевает изречь Линн, подрываемся, дверь бьется об ограничитель, все считают пролеты лестниц. — Они около корпуса А! Мои мысли крутятся, словно хомяк в колесе, ненавижу это все. Когда жизнь будет до отвращение простой? Когда я не буду бежать по зовут внутренней мышцы на перепалку своего бывшего ? парня. Когда все это, блядь, станет проще? Эва натягивает наспех шапку, уменьшая скорость бега, к приближающейся толпе. Мы на улице. Сыро. Холодно. По иронии слишком кисло. Толпа зевак будто в цирке. Гудят, улюлюкают и кидают какие-то фантики, деградируют до состояния Австралопитека. Ничего не видно, а внутри все сжимается. Хэллеруд пищит где-то с краю. Теряю из виду рыжую. Бакуш цепляет первого попавшегося парня, пытается что-то узнать. Он либо не слышит, либо слишком тупой, что бы распознать человеческую речь. Теряем время. Злюсь, расталкиваю первых двух парней, они кидают что-то вроде "шлюха", нарочно наступаю на белые кроссовки одного из них, изрекает пару матных, мне все равно, иду дальше. Капюшон слетает с серой шапки, которую я украла у Юнаса. Но мне некогда, по ногам бьет ток, разделяя меня и реальность. Не понимаю предателя внутри своей грудной клетки, которое так сильно бьется, не счетно пропуская удар за ударом, когда расстояние между мной и эпицентром становится все меньше. Девушка, она последняя. Цепляю за плечо и отодвигаю в сторону. Тело держит в напряжении, сводит руки и головной мозг. Картинки за картинами. Будто комиксы. Такого не бывает. Не со мной. Я прирастаю к асфальту, как тогда у дверцы комнаты на втором этаже. 7 минут. Вижу всех четко и ясно, контраст слишком сильно бьет в глаза, "сжигая" радужку. Горстка Пенетраторов, в первой линейке Крис, Вильям, Тео, Кролик-Родж, Юнас. Вызывающий рык Шистада разносится по школьному двору, а я целюсь в татурованного напротив. Он считает толпу парней,среди них замечая и "кудрявого", затем кивает своей шайке и звонок смеется. Шаг вперед. Шаг в пропасть. Перед глазами красный флаг, не замечаю, как расстояние между мной и линией Пенетаторов нещадно сокращается до -1, толкаю Тео, выходит слишком грубо, будто бульдозер. Мне хватает пары секунд, подлетаю к черным Vans`ам и с звериной силой толкаю его в грудь. Сана затихает при виде этой картины, оказываясь впечатанной в первые ряды зрителей. Перехватывает дыхание. Откуда столько смелости? Смятение в серых глазах лишь на пару секунд, хватает левое запястье, вешая чугунные оковы. — Твоя мать, Ли!- кто-то сзади, не разбираю голоса, мне плевать. — Да-да, всматривайся,- голос едкий, ухмылка как тобаско, глаза напротив пожирают без остатка,— Ты меня запомнишь. Отвешиваю оплеуху насколько хватает сил, резко выдыхаю, длинный усмехается, жевалки играют, очерчивая грубое, худое лицо. Резко, грубо, с вызовом дергает за запястье, бьюсь об скелетную грудь, шиплю. Скалится. Ему весело, черти внутри меня раздирают мешок с неподдельной ненавистью, а заодно и физиономию с татуировкой. — Так что на счет чая, сладкая?- сжимает левую кисть, свободной рукой лезет в карман, вышвыривает целлофановый пакет с бритвой и остатком каштановых кучерях на асфальт,— Могу принести супер-клей, присобачишь своему братику все на место. — Приходи,- кривая улыбка,— К чаю будут твои яйца. Чувствую коленом его пах и резкий, горячий выдох. Тело сложенно пополам, меня кто-то толкает. Серые глаза кутает злость, резко вдыхаю, чувствую асфальт, поясница стреляет, мобильник вылетает из кармана. Подрываюсь, забываю о боли, с плеч слетает рюкзак. Картинка меняется ровно на 180 градусов. Испускаю пар. Серые глаза позади, напротив - карие.

я прикреплю песню, если захотите, можете прослушать: (One Way or Another - Until The Ribbon Breaks)

— Что же ты делаешь, идиотка,- три секунды, Магнуссон смотрит не отрываясь, отрицательно качает головой и Сатре затягивает меня в толпу. Тащит по направлению к выходу, не обращает внимание на протесты, быстро выуживает из кармана ключи от дорогой машины. Фары мигают, заталкивает на пассажирское сиденье, хлопает дверью и блокирует. — Что за херня? Что ты делаешь?- стук по стеклу, развожу руками. — Прости,- Сатре пожимает плечами и что-то говорит, читаю по губам. — Открой! — Просто жди здесь. — Открой блядскую тачку, Нура! Белые, как снег, волосы сверкают бликами, худой силуэт удаляется, скрываясь за ограждениями школы. Бью по карманам, в надежде хоть на какую-то коммуникацию с миром технологий, но тщетно. Темнею, откидываюсь на сиденье, закрываю глаза, сжимаю переносицу. Начинаю считать про себя, чувствую запах мужского парфюма, вдыхаю поглубже, тело испепеляет жаром. Стягиваю серое худи, белая майка предательски вылезает из джинс. Одышка, не сильная, но бьет по легким. Время тянется чертовски долго, тело остывает, мысли встаю на места, сожаление о содеянном все больше раздирает меня изнутри. Разум рассеивается, больше никакого тумана, от этого не легче. Глаза закрыты, задерживаю дыхание, волосы пропитываются здешним запахом. Кресло обволакивает, все кажется таким отдаленным, будто было вчера, 3 дня назад, неделю. Между мной и чем-то безумным — железяка из стали. Она не поддается моему воздействию и яро протестует, мягко убаюкивая в своих объятиях. Грудная клетка в норме, облизываю губы, поправляю шапку, позабыв про капюшон. Пусто. Здесь и во мне. Разом. Здесь будто нет воздуха и во мне умирает "я". Дверь внезапно открывается, на ноги валится мокрый рюкзак, бьет током, резко поднимаюсь. Предатель внутри пропускает удар, останавливая кислород где-то в трахее. Шистад стирает костяками правой руки кровь из носа, растирая, заводит машину и дергает руль. — Только на ходу не выпрыгивай,- хрипит, не удостоив взглядом. Прижимаю к груди мокрый рюкзак, сильнее вжимаясь в кресло. Машина Магнуссона несется с бешеной скоростью, не считая светофоры. Сейчас мне 5, мне стыдно, очень неловко и жутко страшно. Не будь я дурой, возможно все бы обошлось. Отворачиваюсь к стеклу, с трудом ловлю указатель на трассе. — Похоже я выронила телефон. — Что?- голос грубый, срывающийся на вздохе. — Мой телефон. Я выронила его.- шепот переходит в тишину, я будто боюсь. Он так и не отвел взгляд от дороги, дергает карман, крепко вцепившись в черный руль. Об бедра бьется новенький телефон. — Возьмешь мой. Проглатываю скопившуюся слюну, не решаюсь взять телефон. С десяток секунд смотрю на черный дисплей, отрицательно качаю голову. Совесть не позволит. — Не нужно. Карие глаза бегут по телу. Содрогаюсь. Смотрю в ответ, пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь. А для чего? Словно брезгует, отводит взгляд и тихо выдыхает. Замечает мое состояние, включает поворотник, притормаживает у перекрестка. — Можешь не переживать, фоток, как я кого-то трахаю, нет. Фоток с Лоралин тоже. Усмехаюсь. Как тонко Шистад. — Там только,- голос срывается, он хрипит, пытается откашляться,— Там только ты. Опускаю взгляд на вещицу и погружаюсь в ледяную воду. Когда люди поймут, что сделать больно можно без физической силы? Без синяков и крови, просто разрезать надвое лишь словом. Растоптать твое нутро, наплевать, унизить при всех, уничтожить самооценку в пух и прах, лишь с л о в о м . Ладони касаются холодно телефона, табун мурашек бьет по телу. Непроизвольно дергаюсь, сдерживаю гулкий выдох, облизываю губы. Все переворачивается. Заново рисует цвет, высаживая розы у парадной в душу. Машина тормозит у дома, отстегиваю ремень, мокрая лямка на худом плече. Ладонь мягко ложиться на кончик подбородка, там ссадина. Поворачиваю его к себе и впервые я не бегу от проблемы. Только решать ее слишком поздно. Поздно. Это к лучшему. В зрачках вся кинолента отношений. Первый взгляд. Первые объятия. Первая неловкость. Первое сплетение рук. Первый поцелуй. Первый поход в кино. Первый ужин при свечах. Первое ночное небо на двоих. Первая бабочка. Первое влечение. Первая забытая им кофта. Первая ссора. Первая пощечина. Первый страстный поцелуй. П е р в ы й. Он первый. Вы никогда не поймете, как сильно обидели человека, ранили чувства и превратили его в ничто, пока не окажитесь на его месте, пока не окажитесь его первой любовью. Первой, на 7 минут. — Больно когда бьют, да?,- провожу большим пальцем по острым скулам,— Всем больно. Пассажирское сиденье мертвеет от холода. Женский силуэт исчезает за витражной входной. В душе снова пусто. Кто-то выключил свет.