Глава 1
Саундтрек: Radiohead — Hearing Damage (Очень передает атмосферу!) Твой слух повреждён, Твой разум встревожен. Говорят, что тебе становится лучше, Но ты не чувствуешь улучшений.
Шум, шум, шум. Шум. Казалось, Гермиона находится в гигантском улье. Все вокруг жужжало, звенело, визжало и гудело, будто до крови мучая ее уши. В пору было применить к себе наиболее мощное заклинание, хотя бы на пару минут насладившись отсутствием слуха. И любых других чувств. Любых, из тех, которые остались… Сколько еще она сможет продержаться без полноценного сна? Поднеся к губам кружку с обжигающим кофе, Гермиона сделала глоток, слегка поморщившись. По правде сказать, он вот уже несколько дней не оказывал на нее никакого эффекта, оставляя после себя лишь непрекращающийся тремор и тошноту, но, несмотря на это, она продолжала опустошать чашку за чашкой, скорее для того, чтобы сконцентрироваться хотя бы на этом действии. Желание спать скручивало всю ее изнутри, выжирало все мысли в черепной коробке, которая, казалось, резонирует, подобно гигантскому медному колоколу, который ударили чем-то не менее огромным. До ушей донесся голос Невилла, который, судя по всему, рассказывал историю сидящим рядом однокурсникам. До одури громко. Она невольно напряглась, сжав руки в кулаки. Раз, два, три… Громкий смех одного из парней окончательно порвал и без того ничтожно тонкую нить терпения. — Прекратите уже! — громче, чем следовало, вскрикнула Гермиона, даже не поворачивая головы. Со стороны можно было подумать, что ее возглас был адресован полупустой кружке кофе, которую она сверлила взглядом вот уже четверть часа. Но отчего-то все в компании тут же поняли, к кому она обращалась. Отчего-то внезапно замолкли, словно по мановению волшебной палочки, словно увлеченного обсуждения и вовсе не было. Потупили взоры. Принялись ковыряться вилками в тарелке с уже остывшим завтраком. Гермиона тяжело, с примесью какой-то острой горечи, выдохнула, прикрыв глаза. Так происходило теперь постоянно. Так теперь реагировали многие. Она прекрасно помнила то утро, с которого все началось. Теплое летнее утро в Норе, от которого невозможно было ожидать чего-то таящего в себе угрозу или неприятности. Девятнадцатое августа. Ровно месяц до совершеннолетия. Она мыла посуду, решив справиться с этим не прибегая к магии, напевая себе под нос одну из магловских песенок. Ее касался свежий ветерок, развевающий тюлевые занавески с цветочным узором, чайник уже посвистывал на огне, и Гермиона как никогда наслаждалась своим ранним подъемом и осторожным ощущением того, что пока они здесь, все вместе, можно хоть на минуту подумать о том, что все будет хорошо. Так или иначе, но обязательно. В конечном итоге все будет хорошо. Приоткрыв настенный шкафчик, она потянулась к верхней полке, чтобы поставить вымытую кружку на место, как вдруг заметила новую родинку на своей руке. Знала бы тогда, каким кошмаром на яву обернется эта непримечательная черная точка — на месте отрезала бы себе руку, не иначе. Она ничем не отличалась от многих других, что с самого детства были на ее теле. Только… цветом. Угольно-черная, она сильно контрастировала со светлой кожей, но не вызывала никаких подозрений даже тогда, когда увеличилась в размерах спустя несколько дней. Отчего-то искренне уверенная в том, что в сложившейся ситуации небольшое пятнышко на предплечье — последнее, чем ей стоит занимать свои мысли, и в том, что позже найдет время самостоятельно избавиться от него самой, даже не прибегая к помощи колдомедиков, Гермиона не вспоминала о нем. Пока… Пока, кажется, не стало слишком поздно. Она не сразу заметила изменения. Сначала ее сны стали чуть более тревожными, чем обычно, но этот факт она спокойно объясняла растущим напряжением перед началом поисков Крестражей. Гарри и Рон вовсю готовились, придумывая разные комбинации действий, и решали, с чего стоит начать. Хотя они еще сомневались, стоит ли брать с собой Гермиону, та была безоговорочно уверена в том, что не оставит их. Потому что о другом она и слышать не желала. Однажды ночью Гермиона проснулась от неприятного жгущего ощущения в руке, которое усиливалось с каждой секундой. Казалось, будто бы она держала предплечье над зажженной свечой, все ближе и ближе поднося его к пламени. С головой укрывшись одеялом — они с Джинни спали в одной комнате, и совершенно не хотелось будить подругу включенным светом — Гермиона посветила на руку волшебной палочкой и, вроде бы… не увидела ничего необычного. Однако она могла почти поклясться, что родинка стала куда больше, чем вечером этого же дня. А на утро она внезапно стала бесконечно одинокой. Проснувшись позже всех после какого-то изматывающего сна, который ей не запомнился, Гермиона зашла на кухню, с теплой улыбкой приветствуя все семейство Уизли и Гарри, собравшихся уже за столом, и поняла, что разговоры внезапно стихли, и все присутствующие избегали взглядов в ее сторону, стараясь никак это не афишировать. Сначала ей подумалось, что, быть может, что-то не так с ее внешним видом? Или она, сама того не желая, каким-то образом обидела кого-то из них днем ранее? Прокрутив в голове события прошедших нескольких дней, Гермиона с полной уверенностью могла сказать, что ничего подобного и быть не могло. В каком-то смятении налив себе чашку чая, она уселась за свое привычное место, и вновь краем глаза отметила необъяснимую реакцию окружающих: Джинни как-то уж слишком нервно сложила руки на коленях, а Фред и Джордж переглянулись. Так, будто попали в клетку с тигром. Так, будто это была не Гермиона, а человек, от которого они ждали опасности. А Гарри… С того дня его реакция на нее, на ее присутствие, даже на звук ее голоса разительно отличалась от всех остальных. Казалось, ее нахождение в радиусе трех метров от него доставляет ему физическую боль. Когда он обращался к ней, то делал это… нехотя? Через силу? И никогда не смотрел ей в глаза. С каждым днем лето увядало все больше, и, кажется, жизненные силы Гермионы вместе с ним. Тогда, сидя на деревянном крыльце слегка покосившегося домика, она смотрела на закатные лучи, впервые за долгое время позволяя слезам медленно катиться по щекам. Завтра Гарри и Рон отправятся в путь. Без нее. Завтра она отправится в Хогвартс. Впервые без них. Куда больнее осознания предстоящей разлуки было то, что ранило это только ее. Друзья, кажется, вздохнули с каким-то слабо скрытым облегчением, когда было решено пуститься на поиски вдвоем. Сколько же попыток достучаться до правды она делала? Сколько же раз она спрашивала у Джинни, Рона, Гарри: что, что с ней не так? Что происходит? Почему вот уже столько дней все смотрят на нее как на прокаженную? Ответом всегда было молчание. Или вымученные попытки улыбнуться. Рон даже попытался ее обнять, но хватило его на пару секунд, несмотря на то, как крепко она вцепилась в него руками.Все хорошо, Гермиона. Все в порядке, Гермиона. Мы просто немного волнуемся. Нет, тебе не стоит идти с нами. Да, это потому, что переживаем за твою сохранность. Нет, все правда хорошо, Гермиона. Ты нам будешь помогать из Хогвартса, Гермиона. Да. Обязательно. Все хорошо.
Хотелось завыть. Вцепиться в собственные волосы и истошно завыть. Потому что ни черта не было хорошо. Черное пятно росло с каждым днем, но она даже никому не сказала. Нет, не потому, что, все еще переполняемая присущей ей самодостаточностью и гордостью, хотела справиться со всем сама. Отнюдь. Просто физически не могла. Будто в те моменты, когда она подходила к Артуру, к Молли, к Рону, стремясь показать эту штуку и попросить помощи, кто-то лишал ее возможности говорить. Она открывала рот, будто немая, будто рыба, выброшенная на берег, и тут же закрывала его, понимая, что не может произнести и слова. Не может закатать рукав до локтя и показать это расплывающееся нечто, уродующее ее кожу. Язык буквально не поворачивался. Руки буквально не двигались. Словно кто-то применил к ней империус. Словно кто-то дергал за ниточки, а она беспрекословно подчинялась. Что только не испробовала она, чтобы хоть один человек узнал о ее тайне. Писала на пергаменте, но рука никак не выводила те предложения, которые были у нее в голове. Надевала футболки без рукавов, но стоило кому-то оказаться рядом с ней, как она невольно уходила в сторону, скрещивала руки на груди, заводила их за спину — происходило все, что могло препятствовать взглядам на ее руки. Когда наступило время прощаться, она поочередно обняла друзей, хотя и знала, что это доставит им дискомфорт. На душе стало немного спокойнее от мысли о Дамблдоре. Они отправляются не одни. Он будет помогать им, и это слегка обнадеживало. И хотя впереди были трудные времена, она была уверена в том, что вскоре все закончится. Или очень хотела быть уверенной. Тогда она еще не знала, что та ночь в Норе была последней, когда она могла выспаться как следует. Тогда она еще не знала, что стены Хогвартса принесут ей свой личный ад. Первое ощущение чего-то щемящего в груди, ощущение необходимости в чем-то появилось уже в Хогвартс-экспрессе. Тогда они с Джинни, которая хоть и старалась держаться дружелюбно, но все же неосознанно сторонилась Гермионы, шли по узкому коридору вагона, подыскивая свободные места. На несколько секунд Гермиона замерла, ощутив что-то странное. Словно внутренний голос требовал от нее чего-то. Словно она сама безумно сильно нуждалась в чем-то. Словно ее тело куда-то неистово тянулось, но самым ужасающим было ощущение того, что пятно на ее руке… пошевелилось. Сморгнув, Гермиона поспешила как можно быстрее уйти с того места, совсем не подозревая, что остановилась тогда напротив купе, в котором находился Драко Малфой. А потом кошмарные ночи и напряженные дни в Хогвартсе обрушились на нее, словно лавина. Кажется, никогда до этого она не испытывала такой боли. В первую же ночь в привычной и такой родной гостиной Гриффиндора она не могла сомкнуть глаз, чувствуя бесконечно-ноюще-жгуще-режущее ощущение в левой руке, достигавшее своего пика ровно к полуночи. В первую же ночь она сбежала в туалетную комнату для девочек, в ту самую, где она, Гарри и Рон когда-то готовили оборотное зелье. Пятно кровоточило без каких-либо видимых ран. Просто на абсолютно ровной поверхности кожи выступали красные капли, которые пачкали ее одежду и ее саму. Стискивая зубами ткань своего джемпера, Гермиона старалась хоть как-то отвлечься от нахлынувших на нее отвратительных ощущений и не завыть в голос. Каждый раз ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но разум, на удивление, всегда оставался ясным, словно заставлял ее прочувствовать всю боль от начала до конца. Обычно это длилось до раннего утра. Ближе к трем часам боль утихала, и Гермиона скорее возвращалась в спальню, попутно ликвидируя следы крови с одежды с помощью заклинаний, а подходя к своей кровати без сил валилась на нее, боясь упустить и секунды оставшегося времени для сна. Все сторонились ее. Даже сейчас, сидя в столовой за завтраком, она могла заметить некий ореол пустоты, окружавший ее: все однокурсники как-то незаметно отодвигались подальше и старались развернуть корпус тела в другую сторону. В противоположную от нее. Днем над ней властвовало то ощущение, настигшее по дороге в школу. Стремление и тяготение к чему-то. Иногда оно усиливалось, и Гермионе никак не удавалось понять, от чего зависят эти колебания. Глубоко выдохнув и подумав о том, что возможно сегодня ей удастся вздремнуть после занятий, она впервые за последние пол часа оторвалась от созерцания своей кружки и обвела взглядом главный зал. Как наблюдатель. Как человек извне, совершенно не участвующий в происходящем. Студенты еще не успели устать от нового учебного года и у каждого до сих пор находились истории о прошедшем лете, и, конечно, каждому не терпелось рассказать другу какую-нибудь из них. Взгляд Гермионы скользил по столу Рейвенкло, Гриффиндора, Хаффлпаффа… Все, абсолютно все, кто случайно встречал ее взгляд, тут же отворачивались. Будто не специально. Будто инстинктивно. Взгляд скользнул дальше, натыкаясь на яркое пятно светлых волос. Теперь отвести взгляд хотелось уже ей. Малфой восседал — слово «сидел» совсем не описывало его горделиво-надменную позу — среди своих сокурсников, обводя ленивым взглядом все вокруг. Рядом находилась Пэнси, с легкой улыбкой на губах помешивая чай, периодически бросая игривые взгляды то на спутника, то, кажется, на Теодора Нотта. Вот тебе и высшее общество. Гермиона фыркнула. Даже если все люди на Земле откажутся со мной разговаривать, и останется один только Малфой или кто-то из его компании, я вряд ли буду рада этому подарку судьбы — саркастически отметила про себя она, переводя взгляд на кого-то другого, тем временем совершенно не замечая, что пара серых глаз внимательно всматриваются в ее лицо. Раздался звук, оповестивший студентов о приближении первого занятия, и все принялись расходиться по своим кабинетам. Чувствуя, что сегодня она как никогда слаба, Гермиона лавировала между учениками и, проходя мимо группы столпившихся людей, вновь почувствовала движение на своей руке. Сквозь зубы выдохнув, она лишь крепче сжала учебник по защите от темных искусств и вышла из зала, сопровождаемая все тем же внимательным взглядом.