***
В субботу ей удалось поспать чуть больше обычного, и, воодушевленная тем, как пара часов спокойного сна благотворно сказались на ее внешнем виде и самочувствии, она почти поверила в то, что все еще может быть хорошо. Она почти убедила себя в том, что, быть может, все не так страшно, а людей вокруг отталкивает не она сама, а ее зацикленность на своей проблеме, которая отражается на ее поведении. Она пообещала себе быть нормальной в этот день. Быть настоящей Гермионой Грейнджер: помочь кому-нибудь с домашним заданием, на завтрак выпить теплого молока с медом вместо осточертевшего кофе, пойти с друзьями в Хогсмид. Взять сливочного пива в «Трех метлах», заглянуть в любимый книжный магазин, а вечером долго сидеть у камина в общей гостиной в теплом свитере и вязаных носках, жадно читая страницу за страницей. Все шло почти по плану. Налив себе полную кружку теплого молока с чайной ложкой ароматного меда, она с удовольствием выпила ее, закусывая рогаликами с корицей и яблоками. Внутри осторожно зарождался крохотный луч счастья, и все проблемы показались преувеличенными и решаемыми. Померкло даже воспоминание о том, в какой агонии она билась прошлой ночью и сколько очищающих пришлось наложить, чтобы избавиться от кровавых пятен. Встретив Джинни, Гермиона как можно дружелюбнее предложила ей пойти в Хогсмид вместе, предусмотрительно попросив пригласить присоединиться к ним кого-нибудь еще. Та восприняла ее предложение настороженно, но очевидно старалась не подавать виду. Позже, выйдя во двор школы, Гермиона столкнулась с внимательными взглядами приятелей, среди которых помимо Джинни были Невилл, Симус, Парвати и… Лаванда Браун. С последней они и так недолюбливали друг друга, но в свете последних событий выбирать не приходилось. Особенно затравленным выглядел Невилл. Гермионе даже показалось, что именно так он смотрел на Беллатрису Лестрейндж тогда, в отделе тайн. Быстро отмахнувшись от непрошенных мыслей, она постаралась выдать самую добродушную улыбку, на которую только была способна, и вся компания двинулась к выходу. Сколько же раз Гермиона успела пожалеть о своей затее! Поначалу все было не так уж плохо. Не так, как она себе представляла, но все же сносно: добираясь до трех метел, друзья перекидывались короткими фразами, Симус даже пытался пошутить, а Джинни старалась идти рядом с Гермионой. Оказавшись внутри паба, в окружении других людей, все, казалось, еще больше расслабились, и, усевшись за столом, начали активно общаться между собой. Обходя вниманием Гермиону. Вначале она пыталась как-то поддержать беседу, но стоило ей задать вопрос или прокомментировать чье-то высказывание, как все замолкали, и воцарялась гнетуще-молчаливая атмосфера. Бросив все попытки, она чуть отодвинулась на своем стуле и старалась больше не вклиниваться. Можно довольствоваться и малым. По крайней мере, мы все здесь, все могло быть гораздо хуже, — убеждала она саму себя, еще не зная, что это «хуже» вот-вот нагрянет. Отлучившись на минуту в туалет, дверь в который находилась около их стола, она уже собиралась было вернуться, как вдруг услышала слова Лаванды: — Зачем ты ее вообще позвала? — обращалась она, по видимому, к Джинни. — Мне кусок в горло не лезет от ее взгляда. Уж не знаю, почему она на всех так взъелась, но смотрит так, словно еще минута — и ты покойник. Гермиона опешила. Так вот как все ее воспринимали? Повинуясь порыву внезапной ярости, она распахнула дверь и громче, чем следовало бы, воскликнула: — Я взъелась?! В ту же секунду все произошло как-то слишком быстро, и, вместе с тем, слишком медленно: все вздрогнули от ее внезапного возвращения, внезапно раздался звук бьющегося стекла и стакан Лаванды разлетелся в стороны. Один осколок пролетел мимо Парвати, слегка задев ее щеку, оставив небольшой порез. Досталось и Симусу, сидящему рядом: горячий чай из стакана выплеснулся прямо на его руку, заставив ее резко отдернуть. Но больше всех пострадала Лаванда: один крупный осколок каким-то немыслимым образом глубоко вошел в ладонь, а второй… казалось, Гермиона тут же упадет в обморок, увидев, как в считанных миллиметрах от внутреннего уголка глаза Лаванды торчит тонкий, похожий на шило кусочек стекла. От него стекала вниз крупная капля крови, издалека выглядевшая как кровавая слеза. Поняв, что все произошедшее — не случайность и не несчастный случай, а следствие стихийного выброса магии, ЕЕ магии, Гермиона приложила ладонь ко рту, а затем, спохватившись, подбежала к впадающей в истерику Лаванде. — Сумасшедшая сука! Мой глаз! Ты чуть не выколола мне глаз! — кричала та, мечась из стороны в сторону, не зная, что делать, и не решаясь вытащить стекло. — Стой ровно, я все уберу, — пробормотала Гермиона, доставая палочку. — Нет! Не приближайся ко мне! Убирайся отсюда! Краем глаза Гермиона заметила, что все сидящие вокруг оставались на своих местах, ошарашенно смотря на нее, будто ожидая, что сейчас, достав палочку, она непременно запустит в несчастную Лаванду еще и непростительное. И даже вздрогнули, стоило Гермионе направить ее на Лаванду. Гермиона едва успела произнести исцеляющее заклятье, как Парвати с громким «НЕТ!» вскочила со своего места и выбила палочку из рук. Воцарилась тишина. Лаванда села обратно на стул. На ее лице и руках больше не было порезов. Симус применил исцеляющее к своей руке и, ошарашенно озираясь по сторонам, сделал большой глоток сливочного пива. Невилл шумно сглотнул. Джинни собрала осколки со стола. Парвати испугано смотрела на Гермиону. — Ты думала, что я ее прокляну? — надломленным голосом прошептала последняя, непрерывно глядя в глаза Парвати. В них не было раскаяния. Не было сожаления. Только страх и какая-то отчаянная решимость. Молча подняв свою палочку с пола, Гермиона накинула куртку и, так не произнеся ни слова, ушла. Было адски трудно сдерживать слезы, и, пройдя пару метров по улице, она побежала вперед, не разбирая дороги, расталкивая возмущенных прохожих. Дальше. Ей хотелось оказаться как можно дальше от всего этого. Ноги сами привели ее на то место, где на третьем курсе они с Роном разглядывали воющую хижину. Легкие жгло от количества кислорода, прошедшего через них за все время бега, руки дрожали, а глаза уже ничего не видели сквозь пелену слез. Как будто всего остального было недостаточно, начало сильно болеть пятно, и Гермиона просто рухнула на землю рядом с деревом, дав наконец волю рвущимся наружу рыданиям. Сложно сказать, сколько времени она провела так: плача, переходя на крик, колотя кулаками ствол ни в чем не повинного дерева, а затем обнимая его, прижимаясь лицом к грубой коре, счесывая кожу на правой щеке. Сидя на холодной земле, разрываясь между обидой, одиночеством и душевной болью, которая в тот момент превосходила физическую, Гермиона проклинала все на свете: приближающуюся войну, Волдеморта, свое неутешительное положение, это чертово пятно на руке, которое за считаные недели разрушило всю ее жизнь, а может даже и саму ее. Раньше она была окружена друзьями, какими бы сложными ни были времена, а теперь? А теперь она искала утешения, обнимая безжизненное дерево, названия которого даже не знала. Ей было не до размышлений о том, почему все так складывается и что с этим делать. Ей нужно было выплеснуть всю ту боль, которая успела в ней накопиться. Она винила себя за то, что оказалась настолько глупой, чтобы подумать тем утром о том, что все наладится. Сейчас реальность представлялась ей непроглядной тьмой, из которой невозможно вырваться. В новом порыве отчаянья она засучила рукав, и, расположив палочку почти параллельно коже, прошептала режущее заклинание, тут же сжав зубами ворот куртки. На секунду руку пронзила острая боль, и Гермиона зажмурилась. Кожей она почувствовала теплую влагу и, в надежде что все получилось, распахнула глаза. — Черт бы тебя побрал! Края сотворенного ей кругового пореза вокруг пятна уже затягивались. Откинув палочку в сторону, Гермиона прислонилась спиной к стволу, запрокинув голову и закрыв глаза, позволяя слезам беззвучно скатываться по щекам. Осенний ветер мягко касался ее спутавшихся волос. По земле тянуло холодом, но было все равно. Посидев так еще минут двадцать, Гермиона вновь открыла глаза. Смеркалось. Густые тучи заволокли небо и начинал накрапывать мелкий дождь. Невдалеке послышался хруст ветки, словно бы кто-то на нее наступил. Но никого не было. Поднявшись на ноги, Гермиона побрела обратно.***
Резкая вспышка боли заставила Гермиону вынырнуть из воспоминаний о прошедших выходных. Она все еще была в классе по защите от темных искусств, и профессор Бринкли все еще вел рассказ. Очередной болезненный укол в районе пятна заставил ее поморщиться. Незаметно для других Гермиона положила ладонь другой руки на предплечье, стараясь унять отвратительное жжение. Сзади раздался звук открывающейся двери. Все обернулись, кроме нее, а затем послышался голос: — Приношу свои извинения за опоздание, профессор. Гермиона не знала, кому он принадлежит, и ей было совершенно не до этого: произошло то, что пугало ее больше всего — пятно пошевелилось. Сжав предплечье ладонью с большей силой, она продолжала сверлить взглядом учебник, нервно покачивая ногой под партой. — Как вас зовут, юноша? — Драко Малфой, сэр, — вновь раздался голос, и на этот раз Гермиона не могла не обернуться. Еще пару лет назад, окажись Малфой в такой ситуации, его выражение лица сочилось бы презрением или напускной учтивостью. А сейчас… он смотрел на профессора с непроницаемым выражением, по его лицу невозможно было прочесть ни одной эмоции, кроме, разве что… скуки? Да, это было оно. Скука и безразличие. Известные Гермионе старцы-волшебники — и те смотрели на мир с бóльшим энтузиазмом. Она поймала себя на мысли о том, что Малфой изменился еще больше, чем в прошлом году. Если на шестом курсе он был нервным, потерянным и каким-то… отчаянным, то сейчас ничего этого не было. Словно он существовал в своей собственной реальности, в которой прошло не три месяца каникул, а двадцать тяжелых лет, а то и больше. Он совершенно не вписывался в роль школьника, не теперь, и смотрелся даже как-то неправильно, не органично, стоя на входе в зеленом галстуке и с учебной сумкой в руке, словно был неправильно подобранным актером на роль подростка. — Вы опоздали на двадцать минут, мистер Малфой, — с укором произнес Бринкли. — Но, впрочем, ответите правильно на мой вопрос — и я не сниму баллы с вашего факультета. В чем разница между прямым и косвенным темномагическими проклятиями? Гермиона с чувством задетой гордости поняла, что не смогла бы тут же сформулировать объяснение, а вот ответ Малфоя не заставил себя ждать: — Прямое проклятие, сэр, это заклинание, накладываемое непосредственно на человека. К ним можно отнести непростительные. В отличие от прямых проклятий, косвенные накладываются на определенный предмет, с которым жертва будет контактировать. Профессор одобрительно кивнул. В его глазах загорелась та искра, которая возникает у преданных своему делу людей, когда они понимают, что перед ними кто-то, с кем можно вступить в активное обсуждение темы. Такие искры обычно зажигала Гермиона в глазах Флитвика, Макгонагалл, и других преподавателей… — Например? Что это может быть? — Это может быть что угодно, сэр, — Бринкли внимательно следил за речью Малфоя, очевидно, одобряя глубокие знания. — Абсолютно любой предмет, кроме, разве что, волшебной палочки: вилка, которой человек будет есть свой завтрак, гребень для волос, фамильное кольцо… проклят может быть даже дом, или, например, должность, — ответил Малфой с явным намеком на ЗОТИ. Профессор усмехнулся, оценив своеобразную шутку. Будь на его месте Снейп, а на месте Малфоя — кто-то из Гриффиндора, бедолаге пришлось бы до конца обучения драить котлы после занятий. Но, видимо, у Бринкли намечался первый любимчик. — Присаживайтесь. Гермиона запоздало осознала, что единственное свободное место было рядом с ней. Она злорадно подумала о том, каково Малфою будет сидеть так близко. И он вновь удивил ее: пройдя к означенному месту, он не скривился и даже не бросил на нее уничтожающий взгляд. Аккуратно выложив на стол принадлежности, Малфой принял все ту же расслабленную позу, которую Гермиона наблюдала в столовой: в типично-мужской манере расставив колени он откинулся на спинку стула, левую руку разместив на бедре, а правой взял перо, слегка покручивая его пальцами. Раздосадованная тем, что Малфой, как остальные, кажется не собирался держать дистанцию, Гермиона сама двинулась к краю парты: они находились слишком близко, настолько, что она могла чувствовать запах его парфюма. И это было чертовски неправильно! Все это! Сам факт того, что его нисколько не смущало такое соседство, был иррациональным. Тем более сейчас, когда все вокруг старались держаться от нее подальше. Бринкли продолжал увлеченно рассказывать тему. В классе было душно. Левая рука Малфоя потянулась к воротнику и легким движением поправила галстук, немного ослабив его. От Гермионы не ускользнуло его действие, и она невольно опустила взгляд на его руку. Была ли у него темная метка? Плотная ткань рубашки не давала разглядеть ровным счетом ничего. Она всегда считала, что Дамблдор не допустил бы этого. А Гарри… он мог ошибаться. Ему были свойственны импульсивные выводы, превращающиеся в навязчивые идеи. Гарри… Где они сейчас? Внезапно Гермиона ощутила словно кто-то ее касается. Не физически. Она словно бы почувствовала какой-то легкий толчок в сознании, и на секунду в голове невольно предстала картина их прощания с Гарри и Роном в Норе. Но она не собиралась это вспоминать! Это было похоже на то, как если бы кто-то специально вызвал это воспоминание против ее воли. Она пошатнулась, случайно задев чернильницу, и все прекратилось. Быстро применив очищающее заклинание, Гермиона отложила палочку и огляделась: к счастью, никто ничего не заметил. Даже Малфой. Перекинув волосы на другую сторону, создав еще больший барьер между ними, она осторожно начала разглядывать его, сама не до конца понимая, зачем. Несомненно, с Малфоем не произошло бы такого конфуза: его черное орлиное перо было заколдовано так, что не было необходимости окунать кончик в чернила. Почему он не может использовать обычное, как все? Резная рукоятка с замысловатыми узорами была выполнена из какого-то серебристого металла, и Гермиона была уверена, что это платина. На безымянном пальце было увесистое кольцо со змеей. На манжетах белоснежной рубашки виднелись запонки, но ей не удавалось разглядеть, что на них было изображено… Поддавшись какому-то неясному порыву, она чуть двинулась в его сторону. Да, герб Малфоев. С этого расстояния видно было лучше. Стоп. Какого черта она вообще интересовалась этим? Пока она пыталась ответить на свой же вопрос, взгляд случайно скользнул выше, налетев, как на стену, на ответный взгляд Малфоя. Ее словно обдало ледяной водой. Его лицо не выражало ровным счетом ничего, лишь глаза следили за ней как-то внимательно, но не это так испугало Гермиону. Пятно. Ровно в ту же секунду, как их глаза встретились, оно начало шевелиться как никогда отчетливо: будто что-то находилось под кожей и стремилось вырваться наружу, ползало из стороны в сторону, подобно змее. Чем дольше Малфой смотрел на нее, тем сильнее становились ощущения, и, вместе с этим, вновь возрастало то щемящее чувство тяготения, чувство потребности в чем-то… Гермиона отшатнулась, резко переведя взгляд на доску. С бешено колотящимся сердцем она вслушивалась в заключительные слова Профессора Бринкли. — Проклятье может воздействовать и на психику, и на тело. Нередко они затрагивают и то, и другое. Встречаются такие проклятия, которые влияют не на жертву, а на людей, с которыми она контактирует. Они могут заставить ваших друзей ненавидеть вас или вовсе не замечать. И, поверьте, это — не самое страшное, с чем вы можете столкнуться. Многие преследуют главную цель: убить. И ваше счастье, если это произойдет сразу после контакта с проклятым предметом. Зачастую действие растягивается на долгие месяцы, а то и годы, под конец заставляя жертву терпеть такие муки, что она сама убивает себя, не в силах это выносить. При этом проклятия никогда не действуют на человека, который их создал или наложил. К примеру, если мужчина наложит на женщину проклятье черной вдовы и женится на ней, проклятье не затронет его. Порой, именно создатель является единственным человеком, способным снять их. Новые формы проклятий создаются каждый день. Вы можете так никогда и не узнать, что были прокляты: многие из проклятий выглядят как болезнь. Вылечить большую их часть невозможно, потому что не известен принцип их действия. А потому, дорогие друзья, если у кого-то из вас есть враги… всегда проверяйте предметы, к которым имеет доступ кто-то посторонний, прежде чем их использовать. Гермиона первой вылетела из класса, стоило только профессору возвестить об окончании лекции. Она все поняла.