Не могу поверить, что Когда-то ты был обычным, как все, А потом повзрослел и стал самим дьяволом во плоти. Placebo — Fuck You
— У тебя ничего не получится, Малфой, — отчеканила Гермиона, проведя ладонью по запотевшему зеркалу. Среда. Десять утра. Ванная. Тишина прерывалась лишь мерным звуком падающих из неисправного крана капель. Кап. Кап. Кап. Порывы ветра заставляли дрожать тонкие стекла окон. Деревянные рамы кое-где рассохлись, образовывая крупные щели, и в комнате царил сквозняк. Пар от горячего душа немного нагрел помещение, но каменный пол оставался холодными: спина покрывалась мурашками, стоило ступить на него босыми ногами. Все уже ушли на занятия, и помещение было в ее полном распоряжении. Она не собиралась посещать уроки сегодня. Свободный день стоил ей нескольких часов на холодной земле под деревом в выходные и всего одного визита к мадам Помфри. Та никогда бы не подумала, что прилежная ученица будет преувеличивать симптомы простуды, а потому без лишних разговоров дала ей больничный. «Возвращайся к занятиям тогда, когда почувствуешь себя лучше, дорогая» И быстро выпроводила, не предложив, как полагалось, остаться в больничном крыле для принятия лекарств. Тем лучше. Этот свободный от занятий день был чертовски нужен Гермионе чтобы все обдумать вдалеке от толп студентов и косых взглядов в ее сторону. О произошедшем в выходные никто не доложил преподавателям, но слухи о «сумасшедшей суке Грейнджер» разлетались по школе со скоростью снитча. Конечно же, не без фальшивых подробностей. Конечно же, благодаря Лаванде. История приобретала новые обороты, и вот уже Гермиона не просто разбила бокал, а собственным руками всадила осколки в лицо Лаванды, лишь случайно промахнувшись и не попав в глаз. Кажется, «в качестве мести за то, что Рон ее бросил». Глупости. Какие же это были глупости по сравнению с тем, что происходило на самом деле! Впрочем, она почти не злилась на Лаванду. Пусть та и не была для нее самым приятным человеком, и, к несчастью, обладала слишком длинным языком, Гермиона теперь знала, кто был истинным виновником всего. И разбитого бокала, и ее ужасных ночей, которые теперь становились невыносимыми. Оставалось всего несколько дней до ее Дня рождения, а значит, прошел почти месяц с того момента, как все началось. Что-то ей подсказывало, что времени остается все меньше. Убрав мокрые волосы за уши, она взяла щетку и с остервенением принялась чистить зубы. Заклинанием высушив волосы и заколов их в высокий пучок, она вновь уперлась руками в раковину, сжимая края так, что, казалось, они вот-вот треснут. «Теперь я найду способ избавиться от этого пятна. А заодно засадить еще одного пожирателя в Азкабан. Главное успеть.» Как она раньше не догадалась… Она была проклята. Проклята, а не больна! Все, абсолютно все сходилось: необъяснимая реакция людей на нее, боль, невозможность рассказать кому-либо о происходящем, чужие, совершенно не свойственные ей эмоции. Человеком, сделавшим это, был Драко Малфой — в этом она не сомневалась. Ведь это он проклял то ожерелье в прошлом году. Ведь это он спокойно сидел рядом с ней на ЗОТИ, не испытывая дискомфорта. «Проклятье никогда не действует на человека, который его наложил» Голова разрывалась от мыслей и вопросов. Ее не интересовало, какой именно предмет был проклят, и как он попал к ней. «Это может быть что угодно, сэр, абсолютно любой предмет, кроме, разве что, волшебной палочки» — звучали в голове слова Малфоя. Так и было. Он мог заколдовать что угодно еще в прошлом году: вилку, которой она завтракала в последний день перед каникулами, ее чемодан, школьную сумку, которую она частенько оставляла на стуле в библиотеке, пока ходила вдоль полок в поисках нужной книги. Ко многим ее вещам был доступ, и уже не было никакого смысла гадать, контакт с каким предметом послужил виной всему происходящему. Скорее всего Малфой наложил такое проклятье, которое активируется не сразу, а через какое-то время. Это было очень похоже на то, что случай с Кэти Белл его все-таки чему-то научил. Почему пятно двигалось, когда он был рядом? Объяснения этому Гермиона пока не нашла. Может ли проклятье чувствовать присутствие хозяина? Или Малфой может каким-то образом контролировать это пятно, намеренно заставлять его болеть сильнее, шевелиться? Что если он контролирует не только пятно, но и действия самой Гермионы, ее мысли и чувства? Из этого вытекал следующий вопрос: какую именно цель преследовал Малфой? На этот счет у нее уже была пара вариантов… Ее настроение теперь менялось со скоростью света: желание плакать и жалеть себя словно по щелчку пальца перерастало в необузданные гнев и раздражение, которые она старалась контролировать из последних сил. В эти моменты ей до одури хотелось сделать что-нибудь… плохое. Плохое в буквальном смысле. Прошлым вечером она сидела в библиотеке, ища любые книги, в которых хоть что-то говорилось о косвенных проклятиях. Тогда же компания из трех первокурсников, расположившихся за соседним столом, начала посылать друг другу заколдованных бумажных птичек, заливисто смеясь и чертовски мешая Гермионе сконцентрироваться. Она хотела сделать им замечание, но вдруг поняла, что против ее воли в голове начали назойливо всплывать всевозможные заклятия, начиная от безобидных, заканчивая… заканчивая непростительными. Самое жестокое из них будто бы мелькало перед ее глазами, переливаясь оттенками красного, звучало в ушах и перекатывалось на языке, будто соблазняя, уговаривая произнести его. Не помня себя от шока, она сгребла в охапку книги и пулей вылетела из помещения, направляясь к ближайшей уборной. А потом долго стояла. Так, как сейчас. И долго смотрела на свое отражение в зеркале, будто видела себя впервые. Так, как сейчас. Она… Нет, она конечно же не могла такое сделать. Никогда не смогла бы произнести это. Потому что Гермиона Грейнджер никогда не сделает это, и никогда не произнесет это. Это же… Дети. Это были всего лишь играющие дети! Но одна только мысль о стихийном выбросе магии заставляла ее руки похолодеть от страха. Что если в Трех метлах она не просто разбила бы бокал? Что если это — лишь малая доля того, на что она теперь способна? Может ли случиться так, что это произойдет с ней вновь? Могло ли случиться непоправимое? С момента поступления в Хогвартс она полностью контролировала свою магию. Всегда. Даже на каникулах, когда месяцами нельзя было использовать палочку, какие бы события ни происходили в ее жизни и как бы ни влияли на ее состояние — все было под контролем, полным и безоговорочным. Даже Гарри, имевший все основания ненавидеть свою тетку, всего лишь раздул ее, по сути, не причинив сильного вреда, будучи действительно злым на нее. Не убил! И уж тем более невозможно сотворить нечто непоправимое всего лишь из-за детских шуток… по своей воле. И эта мысль пугала больше всего. У Гермионы появилось одно страшное, но, тем не менее, имеющее место быть предположение. Что если это — и есть главная цель Малфоя? Довести ее до убийства ни в чем неповинных людей. Что если пожиратели решили действовать более тонко и изощренно? Что если это ждет не только ее? Насылать проклятья на грязнокровок, заставляя их делать страшные вещи, а затем заявить, что они не просто не желательны, а опасны для общества? Эдакий план Салазара Слизерина, только наоборот: не убивать грязнокровок, а заставить их убивать других волшебников. Гермиона поежилась. Утопично, ненормально и жестоко — да, это в духе пожирателей смерти. Второе предположение было не менее пугающим: они могли разделить их, оставив Гарри одного. «Ведь если ты один, ты не представляешь угрозы» — Гарри часто вспоминал эти слова, сказанные ему Луной. От этой мысли Гермионе стало действительно страшно. Ведь ее уже удалось отлучить от друзей, а это значит, что они приготовили что-то и для Рона. Прямо сейчас, в эту секунду уже могло происходить что-то страшное и необратимое, а они могли даже не догадываться. То, что Дамблдор с ними, уже не успокаивало. По правде сказать, как только Гермиона догадалась, что проклята, ее вера в директора начала неумолимо угасать. Как он мог допустить присутствие пожирателя смерти в школе? Как он мог ничего не предпринять после случая с отравленной бутылкой, после происшествия с Кэти? Неужели он, великий волшебник, не смог разглядеть врага в человеке, чей отец был и до сих пор является пожирателем смерти? Даже та его фраза, сказанная еще в детстве: «Ты следующая, грязнокровка!» — говорила о многом! Гермиона закрыла глаза, покачав головой. Она должна все исправить. Ради Гарри. Ради Рона. Ради всех. Ей нужно было как можно скорее к ним вернуться, перед этим избавившись от пятна. Она не могла о нем говорить. Не могла его показывать. Но если ей удастся доказать, что Малфой — пожиратель смерти, спокойно разгуливающий по школе, все откроется! Его подвергнут допросу, и, возможно, узнают и об этом проклятье. Нужно было успеть, пока не стало слишком поздно. Пока она не успела никому навредить. Пока Малфой не успел навредить кому-то еще. Пока, в конце концов, она способна соображать, и дикие боли не свели ее с ума! Гермиона устало потерла виски. Выдохнула и придирчиво оглядела свое отражение. «Блестяще.» Заострившиеся скулы, темные круги под глазами и какой-то затравленно-злой взгляд. Юбка болталась на талии. Похудевшей она нравилась себе больше, если бы только не эти следы бессонных ночей на лице. И если бы не это проклятое — теперь в прямом смысле — пятно. Какая же ты Мразь, Малфой***
«Какая же ты Мразь, Малфой!» — под этим девизом проходили все ближайшие дни. Гермиона неожиданно для себя обнаружила, что если концентрировать всю свою злость на том, кто стал причиной ее страданий, все вокруг меркло. А значит, ничто не могло вывести ее из себя больше, чем мысли о Малфое. Никто больше не мог заставить ее бить бокалы и думать о непростительных. К сожалению, ее магия не спешила вредить Малфою. А жаль. Сколько бы она ни смотрела в его сторону в большом зале, бокалы в его руке не взрывались. Полюбоваться его чистой кровью из раны, сделанной осколком, тоже не посчастливилось. Она нашла еще один способ снимать стресс: уходила в лес и пускала заклятья в огромные валуны, коих в окрестностях Хогвартса было в избытке, дробя их в мелкую крошку. Помогало. Она получала почти физическое, какое-то дикое и животное наслаждение, выпуская из палочки разноцветные лучи, уничтожающие любой твердый материал на своем пути. Разрушающие заклинания теперь давались ей легче, чем раньше. Если после их тайных тренировок с отрядом Дамблдора она возвращалась в спальню обессиленная и выжатая, как лимон, то сейчас магия, исходящая из ее палочки словно бы подпитывала Гермиону, возбуждала, давала энергию. Она так и не смогла придумать что-то стоящее, чтобы вывести Малфоя на чистую воду. Единственной неплохой идеей было каким-то образом повредить его левую руку, чтобы преподавателю или мадам Помфри пришлось закатить рукав. И увидеть там метку. Главное — на уроке, чтобы было как можно больше свидетелей. И главное — не на уроке у Снейпа. Выпивая по несколько кружек кофе в день она вновь начала исправно посещать все занятия, стараясь выбрать удобный момент для осуществления своего плана. Это должно быть что-то серьезное, чтобы Малфою понадобилась посторонняя помощь: иначе он ни за что не позволит притрагиваться к руке с меткой. К несчастью, большую часть занятий на этой неделе занимала теория: ни кусающихся книг-монстров, ни разъяренных гигантских мандрагор, откусывающих конечности при неумелом обращении, ни возмущённых гиппогрифов. Гермиона решила для себя, что если так пойдет и дальше, единственным действенным способом будет столкнуть Малфоя с метлы на ближайшем матче. Так, чтобы тот потерял сознание и повредил руку. И, к ужасу самой Гермионы, мысль причинить человеку вред ее не пугала: за несколько дней ненависть к Малфою достигла своего апогея. Она пропитывала, кажется, каждую клеточку ее тела. Даже сейчас, сидя на очередном занятии Профессора Бринкли, она прожигала взглядом белоснежную макушку. Завтра девятнадцатое сентября. День ее рождения, который она встретит, вероятнее всего, одна. Благодаря Малфою. Оставалось лишь сидеть и думать о том, как же она его ненавидит. Все внутри нее почти кричало: Кто дал тебе право ломать чужие жизни, Малфой? Кто дал тебе право причинять боль и страдания? Кому еще ты успел навредить? Кэти, мне, кому еще?! Как из ребенка с почти ангельской внешностью мог вырасти такой жестокий человек? Стараясь справиться с раздражением, Гермиона взяла карандаш — перо было слишком заметным — и принялась чертить в тетради бессмысленные узоры, с силой надавливая на бумагу. Это почти помогало забыть о ноющей руке. Это почти помогало забыть о Малфое, чье имя в ее голове за последние дни стало звучать чаще, чем чье бы то ни было. Он сидел в другом ряду, на две парты перед ней, и, конечно же, не догадывался о ее мысленных ругательствах. Рядом с ним была Паркинсон, на чье колено он по-собственнически положил ладонь. Вот же мерзкая компания! Пэнси точно знала о метке. Да что уж там, Гермиона была уверена, что почти весь их чертов факультет знал о ней! И все молчали. Она с силой сжала карандаш, и он, не выдержав, сломался напополам. Оставив в руке часть с заточенным грифелем, она вновь продолжила вырисовывать хаотичные восьмерки в тетради, краем уха слушая Профессора Бринкли. — Следующей нашей темой станет легиллименция и окклюменция. Всем знакомы эти два понятия? Убедившись, что большинство учеников согласно кивают, профессор продолжил: — Овладеть этим мастерством быстро невозможно. Лишь немногие достигают совершенства даже спустя десятки лет, но, тем не менее, вы должны хотя бы понимать суть этого искусства. Кто осведомлен, тот вооружен, верно? Следующие полчаса профессор описывал техническую сторону обоих заклинаний. Все это она уже знала: выведав у Гарри о их занятиях со Снейпом, она очень просила пересказывать все то, чему его учил профессор. Гарри явно не был в восторге от ее просьб, а потому она сама изучила всю доступную в библиотеке литературу на эту тему. Но этого было недостаточно, а на практические занятия уже не хватало времени: в итоге она так ни разу и не попробовала проникнуть в чье-либо сознание или хотя бы защитить свое. На ум неожиданно пришла одна идея, и Гермиона тут же подняла руку. — Да, мисс.? — Грейнджер, сэр, — как можно мягче произнесла Гермиона, усердно стараясь не обращать внимания на взгляды в ее сторону. — Не получится ли у нас попрактиковаться в этих заклинаниях? Профессор задумчиво почесал подбородок, привычно обведя взглядом всех присутствующих. — Как я уже сказал, чтобы овладеть этим искусством на приличном уровне, не хватит и десяти занятий. Однако… почему бы нам не попробовать что-то простое. Все запомнили принципы атаки и защиты? Отлично. А теперь все поднялись со своих мест! — аудиторию наполнили звуки двигающихся стульев и разговоры студентов, которые видимо были рады чему угодно, только не очередной, пятой полуторачасовой лекции за день. — Итак, — Бринкли хлопнул в ладоши, давая студентам знак успокоиться, — Человек, который атакует, должен узнать ответ на один единственный вопрос: что противник ел сегодня на завтрак. Проникнуть в сознание человека, который этому не препятствует, намного проще, а потому тех, кто защищается, я попрошу детально представлять это блюдо, иначе на данном этапе никто так и не сможет ничего увидеть. Затем вы должны защититься, вновь закрыв свое сознание для нападающего. Всем понятно? Мистер Лонгботтом, мисс Патил, вы первые. Гермиона сжала руки в кулаки, надеясь, что ее план сработает. Она решила вызваться в пару с первым, кто сможет прочитать мысли противника, и теперь внимательно следила за происходящим. У Невилла ничего не вышло, хотя он старался так, что, кажется, у него поднялась температура. А вот Падма безошибочно угадала омлет с помидорами, хоть это и заняло несколько минут. — Прекрасно, мисс Патил! Кто еще хочет попробовать себя? Гермиона тут же взметнула руку, и, получив одобрительный кивок профессора, подошла к напарнице, крепко сжав палочку в руке. — Не падайте духом, если не получится с первого раза, — вновь назидательно заговорил Бринкли. — Как я говорил, для выработки хотя бы минимальных умений потребуется много… Гермиона вновь ощутила неконтролируемое раздражение, и, не дожидаясь окончания речи Бринкли, направила палочку на Падму, произнеся заклинание. Во-первых, отчего-то она была уверена, что у нее получится с первого раза. Во-вторых, ей хотелось как можно быстрее проверить свою теорию. — Рисовый пудинг? Парвати кивнула, удивленно округлив глаза. Все это заняло не больше десяти секунд. — Отлично, мисс Грейнджер! — с нескрываемым удивлением похвалил ее Профессор. На мгновение Гермиона почувствовала то, о чем уже, кажется, совсем забыла: гордость, которую испытываешь, когда хвалят твои умения. Слегка улыбнувшись, она запрятала ностальгические мысли как можно дальше в свое сознание, обещая обязательно к ним вернуться как только удастся задуманное. — Мисс Патил, ваша очередь. Гермиона быстро сконцентрировалась. Пятно. Думать о пятне. Она в деталях представляла его, по кусочкам воссоздавала картину того, как проходили ее ночи: в туалете, в слезах, совсем одна, с кровоточащим пятном на руке. Смотри на него. Смотри, что со мной происходит. Расскажи об этом, расскажи профессору, Падма. Расскажи кому-нибудь, мне нужна помощь Прошло около пяти минут перед тем, как Падма опустила палочку. Гермиона прикусила губу, а сердце бешено колотилось. Пожалуйста, пусть получится! — Я совсем ничего не вижу, Профессор. Гермиона разочарованно выдохнула. — Кто следующий? Мистер Томас, прошу. Но и он ничего не увидел. Ни Невилл, ни Сьюзен, ни Симус. Гермиона безошибочно называла их завтраки. Еще рисовый пудинг. Овсяная каша. Тосты с джемом и тыквенный сок. А в свою сторону она слышала неизменное «Я ничего не вижу». Чертов Малфой продумал даже легиллименцию?! — Неужели среди вас нет никого, кто был бы лучшим окклюментом, чем мисс Грейнджер? — произнес профессор, обводя взглядом всех присутствующих. Все молчали. Отчасти от того, что слишком утомились за день. Отчасти от того, что за все годы учебы в Хогвартсе были уверены, что тягаться со способностями Гермионы просто не было смысла. Отчасти от того, что к «сумасшедшей суке Грейнджер» вообще мало кто хотел приближаться. После занятия Лаванда обязательно отметит, что Гермиона специально прятала свои мысли, чтобы выделиться умениями. Внезапно лицо профессора озарила эмоция, похожая на ту, когда приходит хорошая идея. Его взгляд устремился куда-то за спины студентов, в дальний угол комнаты. — Мистер Малфой? — с улыбкой он указал ему рукой на место возле Гермионы. Малфой стоял, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к стене возле окна. Затем, неизменно лениво оттолкнувшись от опоры, двинулся в ее сторону. Вальяжно. Медленно. Как-то… опасно? Ученики словно по сигналу расступались, освобождая ему путь даже там, докуда он еще не дошел. Очерчивая гребаную аллею славы. Вся злость на Малфоя, которую Гермиона старательно взращивала все дни, куда-то резко пропала, рухнула куда-то вниз, словно груда осколков от разбитого стекла. Она сглотнула. С каждым его шагом нарастала пульсация где-то внутри. Она расползалась по всему телу, словно кто-то стоял сзади и толкал ее навстречу Малфою. Словно он был магнитом. Впервые за урок она обрадовалась тому, что ее воспоминания никто не может прочесть, а потому почти спокойно взглянула на Драко. Тот в излюбленной манере дернул бровями, быстро подняв и опустив их, глядя ей прямо в глаза. И от этого реальность отдалялась еще сильнее. Рука ныла с невиданной силой. Гермиона запоздало поняла, что если ее сильная ментальная защита — результат проклятья, то Малфой как раз-таки без труда проникнет в ее мысли. По телу прошла дрожь. — Готовы? Малфой едва заметно кивнул. Словно нехотя. Словно тратить свои драгоценные силы даже на это простое действие не имел никакого желания. — Тогда начинаем. Мисс Грейнджер, вы первая! Это был ее шанс узнать хоть что-то. Она произнесла заклинание. Да, она попала в его разум, так же, как и несколько предыдущих раз… но что-то было не так, как с другими людьми. У других крутились ещё десятки мыслей, обрывков, а у Малфоя не было ничего, кроме одной кристально ясной картины, словно кто-то зажег проектор в пустой темной комнате, показывая фильм. Обнаженная женская спина. Рука скользит по выступающим позвонкам вверх, и, добравшись до копны черных волос, резко наматывает их на кулак, оттягивая. Слышен женский стон. На руке виден перстень со змеей. Внезапно громко слышится голос Малфоя, эхом отскакивая от черепной коробки: «Пэнси. У меня на завтрак была Пэнси» Гермиона вынырнула в реальность, в которой, оказывается, все вокруг смотрели на их упражнение и ждали, что она скажет. Мысль о том, что она случайно подсмотрела личное воспоминание, улетучилась так же быстро, как на лице Малфоя расползалась язвительная усмешка. Мразь. — Я ничего не вижу, — сквозь зубы произнесла Гермиона, стараясь не смотреть на Малфоя. — Что ж, мистер Малфой, теперь вы! Закрыть сознание. Закрыть сознание. Закрыть сознание. — Легиллименс! — прозвучал низкий голос Малфоя, в то время как он легко взмахнул палочкой. Внезапно Гермиона подумала, что как бы ей ни хотелось быть смелой, она не могла отрицать того факта, что он ее пугал, возвышаясь над ней вот так. Увереный, сосредоточенный, не отрывающий своего хладнокровного взгляда. В ту же секунду она почувствовала какой-то сильный удар словно внутри своего сознания, сопровождаемый звуком, который слышишь, когда ныряешь в воду. Это было похоже на то, что она уже испытала на прошлом уроке, только в разы сильнее. Все предметы и люди померкли, превратившись лишь в размытые пятна где-то на переферии сознания, перед ней были лишь эти колкие глаза. Глаза, в которых она видела свои же воспоминания. С ужасом она осознала: он… он читал их. Он их видел! Она чувствовала, как Малфой проникает в ее разум, как перелистывает эпизоды ее жизни один за другим. Он делал это так, как если бы ворвался в ее спальню, рьяно открывая все шкафы, выкидывая содержимое ящиков на пол, переворачивая мебель, проходясь по каждому сантиметру пространства. Бешено. Дотошно. Не щадя. До Гермионы дошло, что он искал что-то конкретное. Она внезапно подумала о том, что он может выудить из ее головы что-то связанное с Гарри и их планами, и спохватившись, всеми силами старалась концентрироваться на каких-то незначительных картинках: Вечер с чашкой чая у камина. Покупка новых учебников. Запах малинового пирога Молли Уизли. Малфой с брезгливостью отбрасывал эти эпизоды, быстро прокручивал их, выхватывая новые из ее памяти. Он, черт возьми, сам их выбирал, и все тщетные попытки Гермионы противостоять ему, казалось, лишь вызывают у него легкое раздражение. В тот момент он казался ей бездушным мясником. Маньяком, пригвоздившим ее к холодному металлическому столу и вспарывающим ее тело на живую. Глубокий надрез. Брызги бордовой крови в стороны — и вот он уже рассматривает ее внутренности. Только в действительности все было гораздо хуже. В действительности он проник в ее разум и даже там… Черт возьми, даже там Драко Малфой считал вправе чувствовать себя хозяином. Она невольно подумала, что это, должно быть, хуже любого изнасилования. И стоило ей только едва сформулировать эту мысль в голове, как вновь она услышала этот холодный голос: — Нет, Грейнджер, изнасилование не понравилось бы тебе еще больше. Вся ее выдержка рухнула, и Гермиона почувствовала дикую, ранее никогда не испытываемую ей панику. Вдобавок ко всему пятно жгло так, что хотелось содрать его вместе с кожей. Внезапно Малфой словно бы вышел на нужный след. И это были совсем не те воспоминания, которые, как казалось Гермионе, он должен был искать… Вот она стоит на кухне Норы и смотрит на родинку. Вот она сидит в гостиной, в самом углу, наблюдая, как все ее сторонятся. Вот она прощается с Гарри и Роном, а те стараются сделать это как можно быстрее. Словно сквозь эту картинку она увидела, как в реальности Малфой сделал шаг вперед. Он забирался глубже. Вот она в вагоне, чувствует, как что-то шевелится на ее руке. Еще один шаг Малфоя, и она оказывается прижатой к стене, в то время как он нависает над ней, едва не касаясь ее тела. Почему, почему он уделяет этому внимание?! Он сам наложил это проклятье, он должен был знать, как оно работает! И вновь ее закидывает в воспоминания. Первая ночь в Хогвартсе и капли ее крови, стекающие по руке. Ее мысли в столовой о том, что никто к ней не приближается. Еще одна ночь. Дрожащая рука толкает дверь в закрытую туалетную комнату. Крик Гермионы, заглушаемый наложенными ей чарами. Кровь. Черное расползающееся пятно. Не помня себя от усталости и морального истощения, не помня, кто стоит перед ней, она наклонилась в его сторону, положив ладони на грудь, только и найдя в себе силы шептать: — Хватит… Хватит, перестань. И ровно на несколько мгновений, пока она не пришла в себя и пока он не отступил, Гермиона почувствовала, как впервые за все время пятно перестало жечь, словно его и не было на ее руке. Словно в тумане до нее долетел голос профессора, интересующийся, все ли в порядке. Она кивнула, все еще пытаясь отдышаться. — Я ничего не увидел, Профессор, — произнес Малфой, не сводя с нее глаз. Он сделал шаг назад. Жжение вернулось с новой силой.***
Быстрее. Убежать как можно дальше и как можно быстрее. Перед тем, как покинуть класс, она видела его взгляд. Видела как он направился в ее сторону, перед этим шепнув что-то Паркинсон. Как в несколько шагов преодолел расстояние до двери и несомненно догнал бы Гермиону, если бы она не успела пулей вылететь в коридор, в котором уже образовывалась толпа первокурсников, вышедших из соседней аудитории. Благодаря своему росту и комплекции она могла ловко лавировать между детьми, в отличие от Малфоя. Она не знала, что он задумал. Теперь не знала. Все ее предположения разрушились о его реакцию. То, что он увидел, удивило его. Проклятье наложил не он. Гермиона бежала в башню своего факультета, туда, куда он не сможет пройти. Не останавливаясь и периодически оглядываясь, и разрешила себе отдышаться лишь тогда, когда портрет закрылся за ее спиной, оставляя ее в тишине родной гостиной. Плевать, что у неё нет доказательств. Она должна рассказать МакГонагалл о его метке. Должна сделать хоть что-то! Драко Малфой был опасен. Он был чертовски опасен — она видела это в его глазах, когда он двигался в ее сторону. Не важно, был ли Малфой причастен к ее проклятью или нет, он все равно что-то замышляет — иначе зачем ему так яро следить за цепочкой событий, связанных с пятном?! Гермиона, достигнув спальни, рухнула на свою кровать. Она не могла идти к Макгонагалл прямо сейчас. Малфой будет поблизости. Она должна была подождать до отбоя — оставалось всего несколько часов. Стоило только голове коснуться мягкой подушки, как Гермиона внезапно в полной мере ощутила, как же ее вымотал этот вечер. По телу разливалась пульсирующая усталость: чертов Малфой забрал у нее все силы своим вторжением в разум. Она сама не заметила, как мгновенно уснула, продолжая крепко сжимать палочку в руке.***
Что-то горячее. Пульсация. Что-то резко пронзает ее кожу насквозь. Больно. Как же чертовски больно. Влага… почему так влажно и жарко? Гермиона с жалобным всхлипом вынырнула изо сна, тут же дернувшись от нового болезненного укола. Вся ее кожа горела, как от лихорадки. Ко лбу прилипли пряди волос. Вот почему подушка была влажной… Снова толчок боли в руке. Ещё не до конца отойдя ото сна, она словно на автомате потянулась к манжету рубашки, расстёгивая пуговицу, уже прекрасно понимая, что ничего хорошего там не увидит. Но то, что предстало ее глазам, было куда хуже, чем она могла себе представить. Кожа вокруг пятна воспалилась и припухла, отдавая теперь ярко-бордовым цветом, а само пятно… скольких усилий Гермиона стоило не закричать в голос! Оно выросло в два раза и теперь уже не было просто бесформенной меткой… края расплылись, кое-где, наоборот, виднелись светлые участки кожи, а его форма… это был череп, это был кошмарный кровоточащий череп на ее коже! Каждая новая волна боли становилась сильнее. Все было как в бреду. Гермиона уже не помнила, как покинула спальню девочек, как вышла в коридор замка… Перед глазами все плыло, сливаясь в едва различимую игру света и тени. Что-то гулко и тяжело стучало, давя на виски, заставляя изображение перед ее глазами вздрагивать, словно водную гладь… Гермиона с ужасом поняла, что в ушах раздавался звук собственного сердца. Слишком громкие и слишком частые удары. Казалось, вместо крови оно перекачивало по венам густую лаву, обжигающую каждый сосуд и артерию изнутри. Нужно было уйти куда-то. Где-то спрятаться. Гермиона чувствовала, что пятно не позволит ей даже двигаться в сторону больничного крыла или преподавательских комнат. Оно не хотело, чтобы ей кто-либо помогал. Гермиона едва добрела до ванной комнаты, расположенной на том же этаже. Последние силы ушли на то, чтобы толкнуть тяжелую дверь, и вот она уже в прохладном помещениии. Как же чертовски больно. Дрожащей рукой она подняла палочку, прошептав запирающее заклинание, но стоило ей только произнести нужное слово, как из кончика вылетел сноп искр, устремившихся к двери, а саму Гермиону отшвырнуло в сторону душевых кабинок, заставив больно удариться головой о кафель. Палочка отлетела в противоположную сторону. Ее магия выплескивалась наружу как из переполненного котла: бытовые заклинания не требовали много сил, и то, что произошло сейчас, могло стать результатом того, что в заклинание было вложено в десятки раз больше энергии, чем оно того требовало. Гермиона, приподнявшись на локтях от пола, смотрела на свою палочку и понимала: доползти до неё просто не хватит сил. А если и хватит, будет слишком велик соблазн запустить в себя Авадой — настолько боль лишала рассудка. А потому, сжав зубы, она двинулась в противоположную сторону. Достигнув соседней стены, она со сдавленным стоном уселась, опираясь о неё спиной, и онемевшими пальцами открутила кран: струи ледяной воды смывали липкий пот со лба и дарили слабое, но такое необходимое сейчас облегчение. Она потеряла счёт времени. Сколько это длилось? Час? День? Несколько минут? Все слилось в один сплошной гул: шум воды, ее собственные крики, стук веток о стекла, громыхающие удары ее собственного сердца. Агония. Чистая Агония. Она опустила рукав рубашки. Вид черепа сводил ее с ума. Казалось, в нем что-то двигается, что-то ещё должно было непременно появиться. Все тело дрожало от ледяной воды, но, вместе с этим, жар под кожей не спадал. Ей было так безумно жаль, что все закончится вот так: глупо и бессмысленно. Она не успеет помочь Гарри и Рону. Не успеет узнать, что это было за проклятье, которое ее убило. Не успеет никому рассказать. В том, что эта ночь станет последней в ее жизни, она не сомневалась. Раздался жуткий грохот. Что-то мелькнуло в дверном проеме. Сейчас, сейчас! Гермиона была почти уверенна, что так приходит смерть. Она прикрыла глаза, готовясь расстаться со всеми чувствами. Ну же, ну! Но вместо этого по телу пронеслась новая волна боли, а где-то сбоку послышался мужской голос. — Какого черта ты творишь, Грейнджер? Он нашел ее. Понадобилось наложить сильные заглушающие чары на весь коридор, чтобы выбить дверь из петель старой доброй бомбардой. И вот она. Грейнджер. Его личная головная боль последних недель. Она сидела на полу, в одежде, прямо под струями воды и часто дышала, расфокусированным взглядом блуждая по стенам. Из-за промокших волос было невозможно разглядеть слезы, но раскрасневшиеся глаза грязнокровки и вздрагивающие губы указывали ровно на то, что она плакала. — Еще раз повторяю: что ты, черт тебя подери, творишь?! Грейнджер молчала, продолжая всхлипывать, и лишь глазами указала на свою руку. Пребывая в ярости, он разорвал рукав ее рубашки, и взгляд упал на неё… Прожигая предплечье грязнокровки взглядом, Малфой, сам того не замечая, шагнул под душ, теперь позволяя воде скатываться по его плечам. Да, это была она! Ее невозможно было спутать с чем-либо другим. Размытая, тусклая, какая-то… незаконченная, но это была она! Он отшатнулся от Грейнджер. Невозможно! Сквозь десятки мыслей, быстро вращающихся в его сознании, до него донесся новый крик девчонки, которая теперь билась словно в припадке, царапая ногтями свою кожу. Малфой крепко схватил ее за волосы, заставляя посмотреть на него. — Ты принимаешь оборотное зелье? Отвечай! Ее хватило лишь на то, чтобы покачать головой. — Я… Я не знаю, что это, — поскулила она, крепче прижимая к себе руку. Нет. Невозможно. Он вновь обхватил ее руку, которую она усердно прижимала к груди, и поднял рукав выше. От него не ускользнул плохо скрываемый вздох облегчения, сорвавшийся с губ Грейнджер ровно в тот момент, когда его пальцы коснулись черного рисунка. Она противилась, но настолько слабо, что ему не составило труда еще раз внимательно оглядеть предплечье. Указательным и средним пальцем он провел сверху вниз, и ответом стало отчетливое движение чего-то под ее кожей. Грязнокровка затаила дыхание, глядя на его действия из-под подрагивающих влажных ресниц. Вся она ощутимо тряслась. — Боишься меня? Правильно. Бойся. Вытянув из внутреннего кармана пиджака волшебную палочку и не обращая никакого внимания на слабые попытки Грейнджер вырваться из его хватки, он приложил кончик к самому верху черного рисунка. — Нет! Не надо, уйди, — заверещала, задергавшись из последних сил. Резким движением он переместил палочку к ее горлу, ощутимо надавливая на сонную артерию. — Закрой. Свой. Рот, — тихо, выделяя каждое слово, произнес он. Это действовало. Это всегда действовало на людей. Каждый волшебник знал, что расстояние — не преграда для смертельного заклинания, и куда бы ни пришелся удар, действие будет одним и тем же. Но непосредственная близость древка к жизненно важным органам, к «маггловским областям для убийства» всегда работала по-особому. — Умница. Вновь переведя взгляд к рисунку, он коснулся кожи палочкой, располагая ее в нужном месте. — Морсмордре! Изумрудного цвета вспышка озарила помещение. С губ Грейнджер сорвался последний вскрик и ее психика, кажется, не выдержала увиденного. Она отключилась ровно в тот момент, когда из черепа выползла угольно-черного цвета змея, и, переплетясь восьмеркой, застыла на ее коже с открытой поднятой вверх пастью.