***
— У нашей гостьи самая чистая кровь. Какая жалкая попытка шутки. Подстать Малфоевскому снобизму. Воцарилась тишина. Гермиона ждала, когда он отпрянет и вновь прыснет со смеху, довольный собственным юмором, но этого не произошло. С его лица исчезла даже ухмылка, и молчаливая заминка как-то затянулась. Тон был серьезным, а глаза смотрели на нее внимательно, но она не могла понять, какие эмоции они выражали. Что-то близкое к заинтересованности? Или это была ирония? Чем дольше она смотрела в них, тем отчетливее ощущала какое-то внезапно возникшее в груди инородное чувство, отдаленно похожее на действие империуса. Смесь тревоги, взволнованности и желания что-то сделать. Оно расползалось по всей грудной клетке, плавно переходя на позвоночник, неприятно щекоча тело холодным покалыванием. Стоило ей моргнуть, ощущение исчезло. Малфой все еще смотрел на нее. Он ждал ответа? Что ж… На секунду закрыв глаза, Гермиона подняла подбородок выше, избегая унизительного касания его палочки. — Глумись сколько угодно. Кровь не может быть грязной, — она старалась вложить в голос показное сочувствие, но бурлящая внутри ненависть к их идеологии дала о себе знать, и вышло как-то сквозь зубы. Меньше всего ей хотелось выглядеть загнанным в угол зверьком, но держать себя в руках было трудно. Кроме этого, загнанной в угол она была почти буквально. Малфой чуть склонил голову в бок, легким движением кисти переместил палочку выше, вновь дотрагиваясь до ее подбородка. Чуть провел вдоль линии челюсти и отодвинул в сторону локон, скрывавший левую часть ее лица. Можно было почувствовать себя лягушкой перед препарированием. Гермиона отдернула голову, морщась от его действий. Взгляд упал на все еще стоящего рядом Малфоя-Старшего, который, кажется, тоже не оценил шутку сына, но и недовольным не выглядел. Его лицо выражало скорее крайнюю степень непонимания. Может, его хватит удар, если сын не перестанет осквернять свою палочку прикосновением к ее коже? Подозревая, что шанс свободно говорить все, что вздумается, может больше не представиться, Гермиона продолжила: — Она у всех одинаковая. И у меня, и у вас. Хотя, даже жаль. Осознавать, что у нас с вами есть хоть что-то общее… Лучше бы была разной. Но это не так, как бы вы ни убеждали себя в обратном. Ты промахнулся со своей больной иронией, — она вновь взглянула на Драко, готовясь как минимум снова почувствовать веревки на своем теле или перманентное силенцио. Будь здесь Лестрейндж, ей бы вовсе был обеспечен в лучшем случае круциатус. Но Малфой лишь покачал головой. — Очень познавательно, ты закончила? — протянул он, словно и не слушал, что она говорила до этого. Восприняв молчание как ответ, он наконец поднялся на ноги, избавляя Гермиону от вынужденного изучения его внешности. — Видишь ли… У нас с тобой гораздо больше общего, чем ты когда-либо могла себе предположить. Он отошел еще чуть дальше, постукивая палочкой по раскрытой ладони, словно бы обдумывал что-то. Тем временем его взгляд скользнул по Гермионе, задерживаясь на ее левой руке. Дернув бровями, он вновь слегка усмехнулся. Раздражение подстегнуло ее прощупать границы свободы, и Гермиона поднялась на ноги, превозмогая не покинувшее ее головокружение. — Эта мерзость… — процедила она сквозь зубы, дернув левую руку. Послышался легкий треск, исходящий от настенных не зажженных подсвечников, но она не обратила на это внимания. — Это — не общее! Я понятия не имею, откуда на мне взялась ваша гнусная символика, но, поверь, если бы я… — Ты — не грязнокровка, — слова, словно острый нож, рассекли ее поток фраз. Стоявший рядом и молча наблюдавший за всем Люциус Малфой, казалось, стал белее мела, когда перевел взгляд на сына и встретился лишь со спокойной уверенностью в его глазах. Гермиона впала в какой-то ментальный ступор, и контроль тела перешел к ее эмоциям. — Что ты сказал? — Ты — не грязнокровка, Грейнджер. Ее мозг старательно отказывался что-либо понимать. Настенный подсвечник, до этого лишь слабо потрескивающий, внезапно вспыхнул пламенем свечей — это ее магия, вызванная эмоциями! Снова! Но и это не заставило Гермиону отвлечься. Ее злило, безумно злило непонимание. Серьезность его лица и смысл тех слов, которые он произносил. Чего он хочет? Что он несет? Что это за нелепое разворачивающееся прямо перед ней представление? Шагнув в сторону Малфоя, она тут же потеряла способность двигаться дальше — заклятие, наложенное еще утром, не подпускало ее ближе, считывая намерения. — Сними империус и еще раз повтори это мерзкое слово, — прошипела она, тем временем как вслед за одним подсвечником загорелись остальные, расположенные друг напротив друга до самого конца коридора. Она совсем не держала себя в руках. Казалось, что стоит еще немного постараться, и падет даже империус. Глаза Гермионы скользили по лицу Малфоя чуть ли не отчаянно, стараясь понять, что он имел в виду, и это так разительно отличалось от сказанной секунду назад резкой угрозы. Малфой взмахнул палочкой, гася огонь, не прерывая зрительного контакта. — Ты не маглорожденная, — выделяя это слово, начал он, — Если тебе так угодно. В коридоре повисла едкая тишина. Гермиона всеми силами старалась заставить себя думать быстрее, но у нее словно пропала способность соображать вообще. Переведя взгляд на Малфоя-старшего, она вовсе начала сомневаться в реальности происходящего. Она ожидала увидеть издевку, скрытое злорадство, хоть что-то, что говорило бы о какой-то изощренной уловке, но он был шокирован не меньше ее. — Вы сумасшедшие, — отрицательно качая головой, она попятилась назад, переводя взгляд с одного Малфоя на другого. С губ слетел нервный смешок. — Я не поверю не единому твоему слову. Это какая-то нелепица! Если бы мои родители были магами, они не стали бы… я бы… Они не стали бы скрывать! Будь она в другой ситуации, то непременно заметила бы, что Малфой порядком устал от ее тотального непонимания происходящего и уже начинал выходить из себя. — Маглы, воспитавшие тебя — не твои родители, Грейнджер! — его громкий голос слега отрезвил ее, заставив сосредоточить внимание. Убедившись, что это сработало, он продолжил чуть тише: — И сама ты вовсе не Грейнджер. Она все равно не собиралась молчать, но ожидаемое так давно силенцио все же настигло ее, правда, сверкнувшее из палочки Малфоя-старшего. Очевидно, не прекращающийся поток фраз мешал ему самому оценить ситуацию. Унизительно. Не способная произнести ни звука, Гермиона молча уставилась на Драко и шире распахнула глаза, увидев, что он медленно шел к ней с поднятой палочкой. — Конечно, ты не поверишь ни единому моему слову, — расстояние между ними сокращалось, и она не придумала ничего лучше, чем упереться в его плечи вытянутыми руками, но едва ли это могло что-то изменить. — Тогда верь своим глазам. Пуэр Меморие! — палочка с силой вжалась в центр ее лба, и Гермиона успела догадаться о смысле заклинания, прежде чем окружающая обстановка замелькала перед глазами, погружая Гермиону в какую-то другую реальность, похожую на сон. В следующую секунду она закричала, обнаруживая себя в непонятном месте. Было страшно. Она лежала на спине и едва могла распоряжаться своим собственным телом. Что-то темное возвышалось вокруг нее, но слабое зрение и темнота вокруг не давали понять, что это было. Перед глазами все плыло, видение было совсем ненадежным, наполовину-правильным. Сон на грани с реальностью. Отчаянно хотелось позвать кого-то на помощь, но вместо слов в тишине раздался совсем другой звук. Темнота вокруг все никак не рассеивалась. И вдруг — яркая вспышка бронзы прямо перед ее лицом. Звуки. Чей-то голос, который она уже слышала когда-то очень, очень давно… — Ну-ну-ну, — проворковал кто-то рядом. Вновь бронзовый всполох. Что-то длинное, волнистое, очень похожее на… эти цветные вспышки оказались кудрями женщины, склонившейся над ней. Все остальное было почти черно-белым, с совсем едва уловимыми цветовыми тонами. Она что-то шептала, протянув к Гермионе руку. Левую руку, с обнаженной белесой кожей предплечья, на которой было что-то чёрное. Нет, нет, нет! Видение не давало рассмотреть, что именно было изображено на руке, но других вариантов быть не могло. В поле зрения показалась вторая рука женщины, с зажатой в ладони волшебной палочкой. Взмах — и над Гермионой закружили светящиеся облачка, а голос продолжал что-то шептать, пока свет наколдованных облаков не слился с бликами бронзовых волос в один хоровод, погружая одной ночью семнадцать с небольшим лет назад маленькую девочку в глубокий сон. — Они были пожирателями. Раз! И яркий свет заполнил все поле ее зрения. Морок рассеялся, и она вновь нашла себя стоящей в коридоре Мэнора, и… отчаянно сжимающей лацканы пиджака человека напротив. Наверное, она схватилась за него тут же, как попала в воспоминание. Малфой никак не отреагировал на ее действие, позволив теперь самостоятельно разомкнуть мигом онемевшие пальцы. Он уже убрал палочку. В виски ударила резкая боль, и она поморщилась, прикладывая холодные пальцы к голове. — Это пройдёт через несколько часов. А это… — еще один взгляд на ее левую руку. — Это не пройдет никогда. Если бы это был не Малфой, она бы с уверенностью сказала, что в его голосе промелькнуло сочувствие. По щеке скатилась слеза. Гермиона все еще не понимала, как метка может возникнуть просто так, и что будет теперь, но одно оставалось предельно ясным: Малфой не врал. Кажется, однажды она даже вскользь читала об этом заклинании. Пуэр Меморие. Память младенца. Она лишь увидела то, что сохранило ее сознание, то, что вспомнить просто так невозможно, благодаря инфантильной амнезии. Обмана быть не могло. Она действительно видела то, что происходило на самом деле. — Тинки! Домовик, до этого приносивший еду Гермионе, с гулким хлопком возник в коридоре и учтиво поклонился Малфою. — Хозяин. — Проводи гостью в ее комнату и подай ей обед. Тинки кивнул и протянул Гермионе худую ладошку. — Фините. Прежде чем подать руку Эльфу, Гермиона почувствовала теплую волну, прошедшую по горлу. Малфой отменил заклинание отца. Она растерянно взглянула на него, не ожидая такой предусмотрительности, и, прежде чем эльф перенес ее в спальню, тихо произнесла: — Спасибо.***
О, ты слышишь мой плач, Видишь гибель моих мечтаний Оттуда, где стоишь Сам по себе. Здесь теперь так тихо, А мне так холодно. Это здание больше не Ощущается домом. Ben Cocks — So Cold
Она исчезла в воздухе вместе с домовиком, к счастью, не сказав больше ни слова, кроме неуместной благодарности, лишая его одной проблемы. Вторая стояла чуть поодаль, пытаясь сложить в уме два плюс два, и плевать. На всех плевать. Дом. Пройдя по коридору и вернувшись в обеденный зал, он огляделся и глубоко вдохнул. Подойдя к колонне напротив, положил ладонь на холодный мрамор, и, подняв голову вверх, прикрыл глаза. Дом. Оскверненный, запачканный кровью и смертью, но дом. Его дом. Стены словно бы отдались вибрацией на его ладони, признавая хозяина. Нового хозяина. Хотелось попросить прощения, но и этого было бы мало. За то, во что они его превратили. За ту потрошильную камеру, которой он стал. За то, что теперь в винных погребах красная жидкость, разливающаяся на полу, была далеко не напитком. Хотелось вручную оттереть каждый квадратный сантиметр от невидимой грязи, намертво въевшейся в любые поверхности. Всего этого будет недостаточно. Сервиз, оконные стекла, хрустальные люстры под потолком — все сияло чистотой, как и всегда. Эльфы — и те могут заботиться о поместье лучше, чем хозяева! Гулкие шаги становились все ближе. Конечно, ведь ты можешь испортить даже чертовы секунды спокойствия в этих стенах. — Объяснись! Черта с два, отец. Черта с два. Легко похлопав ладонью колонну, словно старого друга по плечу, Драко вернулся к столу, усаживаясь на, теперь по праву, свое место. — Темный Лорд устроит собрание и сообщит обо всем, что важно знать. Не имею права раскрывать его планы. Ответ пришелся ему не по вкусу, но он не позволил бы себе унизиться больше, пытаясь узнать о чем-то сверх этого. Поджал губы и окинул прищуренным взглядом помещение, очевидно ища, как бы еще утвердить свое присутствие. — Ты виделся с матерью? Браво. Семейные ценности, просто и со вкусом. Ведь ты всю жизнь старался, чтобы это было не пустым звуком. Что ж, звуков теперь хоть отбавляй. Под руку попалась недопитая чашка кофе. — Не буду спрашивать тебя о том же, — кофе давно остыл и отдавал мерзкой горечью. — Мне казалось, она не уехала во Францию только ради того, чтобы ты немного щедрее дарил ей часы своего времени. — Я занят приказами нашего Лорда. — Конечно. Еще один глоток. В чашке теперь только гуща. — Скажи, каково это — не иметь возможности аппарировать в свой собственный дом? Впервые застал тебя на подъездной дорожке. Пешком. Белеющие костяшки на его сжатых в кулак руках даже не принесли ни грамма удовлетворения. — Мама ждет тебя с самого утра. Она в саду. — Когда состоится собрание? — О, Темный Лорд вам сообщит, — многозначительно скользнув взглядом по левой руке отца, произнес Драко. Да, отец. Кое в чем я выше, чем ты. И без твоих денег. — Увидимся, сын. — Конечно, отец. Проводив удаляющуюся фигуру взглядом, Драко отставил подальше чашку с кофейной гущей. С минуту гипнотизируя белый фарфор, он невесело усмехнулся, подхватив тонкую ручку и откинув чашку на блюдце. Левой рукой, от себя. Трелони может им гордиться. Хлопок возвестил о появлении Эльфа. — Гостья хозяина не ест, сэр. Тинки подал обед как приказывал хозяин. — Пусть не ест. — Гостья плачет. — Я понял, Тинки. Можешь быть свободен. Не поэтому ли она ушла с Эльфом, не пререкаясь? Гриффиндорская гордость не позволила ныть перед кем-то? Плачешь. Почему, Грейнджер? Ты разочаровалась в себе? Возможно. Глупая овечка, ведь ты всегда думала, что твои способности — неожиданный подарок, доставшийся именно тебе, среди других маггловских детей. Твой талант оказался не чудом, а закономерностью. Он оказался ожидаемым фактом, само собой разумеющимся обстоятельством, передавшимся от твоих настоящих родителей. Или дело в другом? Ну конечно же! Это досадно, не правда ли? Еще утром смотреть на кого-то с презрением, а к обеду узнать, что с самого рождения являешься такой же. Новость действительно была сенсационной. Одна из немногих за последний год, заставившая его искренне смеяться. Как же так вышло, что прямо под носом у всех спасителей магического мира каждую ночь в туалете скулила маленькая пожирательница смерти, и никто ничего не заметил? Они вообще ничего не заметили, кроме собственного дискомфорта, если судить по её воспоминаниям. Хороши друзья, сто баллов гриффиндорской взаимовыручке! Выходит, не так уж сильна сила любви, как верит Дамблдор. У них ни черта не выйдет. У директора и остальных. Все это наталкивало лишь на вопрос о том, сколько еще козырей в рукаве припрятано у Лорда, раз о «наследственной метке» — разработке, которой он, кажется, особенно гордился, не знала даже Белла? Идея была блестяща в своей необратимости. И каким ироничным было то, что первой стала подруга Гарри Поттера. Не плачь, Грейнджер! Ты все ещё первая во всем. Как, должно быть, сведёт скулы у отца, когда он поймёт, какой шанс упустил, так и не заставив Нарциссу принять метку. Как, должно быть, винит себя Тётя Белла в том, что не делила постель с мужем! Никогда не знаешь, какое твоё действие или бездействие станет поводом для недовольства Лорда. Оставалось благодарить то ли Мерлина, то ли себя, за то, что внезапно возникшая идея с «морсмордре» сработала именно так, как задумывалось, иначе Гарри Поттер потерял бы подругу, Лорд Волдеморт — экспериментальный образец, а Малфои — все, что от них осталось. Прошло уже достаточно времени, и Драко небрежно поднял кофейную чашку с блюдца. — Удиви меня, — протянул он, разворачивая ее к себе и вглядываясь в образовавшийся узор. Иронично усмехнувшись, отставил чашку в сторону, поднимаясь с кресла. Драко всегда знал, что прорицания — бесполезная наука. «Не удивила» — мысленно напоследок бросил он, выходя из обеденного зала, оставляя на столе чашку, узор крупинок кофе в которой явственно напоминал огонь.***
Оказавшись в спальне, ее только и хватило на то, чтобы молча направиться в ванную, отвернуть кран с холодной водой и разрыдаться в голос. Попеременно прикладывая ко лбу влажные дрожащие руки, Гермиона пыталась собрать все мысли воедино, но не могла. Хотелось ударить себя по щекам, но истерика, подстегиваемая ее возросшей эмоциональностью, рвалась наружу. Тем временем домовик вновь возник в комнате, держа большой поднос с ароматными блюдами, и желудок резко скрутило — она даже не могла вспомнить, когда ела в последний раз. Но в таком состоянии ее скорее стошнило бы… Даже если они не подмешали в еду зелья или отраву, Гермиона вряд ли смогла бы поесть. Захлопнув дверь почти прямо перед несчастным эльфом, который выполнял приказ Малфоя подать обед, она принялась снимать с себя одежду. Шагнув в чашу ванны, Гермиона покрутила латунные краны, добиваясь максимально терпимого жара. Горячие струи потекли по волосам и лицу. Первый всхлип утонул в густом паре, медленно заполняющем помещение. Полчаса. Она даст себе честных полчаса на то, чтобы пожалеть себя и выплакаться. Навзрыд, намеренно, чтобы выплеснуть все чувства, которые будут мешать рассуждать здраво. Слезы текли по щекам, смешиваясь с обжигающими струями воды, а Гермиона не переставала невидящим взглядом смотреть на закручивающуюся у слива воронку, всем своим существом сожалея, что не может так же смыть с себя последний месяц жизни, чтобы прожить его заново. Зажмурившись, она обняла себя руками, осознавая, насколько сильно ей не хватало обычных человеческих прикосновений. Одна. Весь месяц — одна. Ночи в Хогвартсе — одна. Здесь — одна. Впервые она оказалась один на один с опасностью. Ей бы так помогло лишь короткое объятие! Пройдясь ладонями по выделяющимся ребрам, она опустилась вниз, подтянув колени к подбородку. Гермиона сама не могла бы сказать, что именно так разрывало ее душу изнутри. Ей, в сущности, даже не было обидно. По крайней мере за то, что она оказалась не дочерью людей, которых считает своими родителями. Это ничего не меняет — ее мамой и папой навсегда останутся Уильям и Лилиан Грейнджер, кем бы ни были биологические отец и мать. Оставалось надеяться, что последних уже нет в живых… в своем видении она едва рассмотрела лицо женщины, но вряд ли могла припомнить кого-то похожего среди известных ей пожирателей смерти. Но мужчина мог быть кем угодно, и одному Мерлину известно, что будет, если он окажется одним из приближенных к Лорду фанатиков. Неизвестность. Именно это чувство опутывало все ее внутренние органы липкими щупальцами, не давая дышать. Никто не объяснил, что будет дальше, не оставив ей шанса придумать хоть какой-то план. Они не собирались ее убивать, и, кажется, закрывать в пыточных камерах — тоже. Но что они будут делать? Только глупец мог надеяться на то, что шокирующая новость о настоящих родителях заставит ее забыть Орден и Гарри. А Волдеморт был кем угодно, но точно не глупцом. Минуты текли одна за одной, а горячая вода понемногу приводила её в чувство. Поплакав, Гермиона действительно почувствовала себя лучше, и теперь старалась разложить по полочкам все свои мысли. Ей нужно быть полезной. Умирая от боли в последнюю ночь в Хогвартсе, больше всего она сожалела о том, что не сможет больше помогать Ордену. Теперь, когда судьба дала ей ещё один шанс, она его не потеряет, утопая в жалости к себе. Из любой ситуации можно извлечь пользу, тем более, если находишься в стратегически важном для врагов месте. Гермиона была жива, в здравом уме и относительно нормальном состоянии. У неё не было палочки, но были глаза, уши, память и возможность увидеть хоть что-то за пределами четырёх стен этой комнаты. Нужно смотреть, слушать, и запоминать. Все что угодно: начиная распорядком дня Малфоя, заканчивая количеством эльфов в поместье. Любая крупица информации может оказаться решающей в определенный момент. Глубоко выдохнув и пообещав себе быть сильной, она закрутила краны. Разгоряченная кожа тут же отреагировала на контраст температур, покрывшись мурашками. Гермиона провела ладонями по лицу, стирая капли воды, и ещё раз взглянула на метку: Волдеморт так сильно нажимал на неё своей палочкой, что рядом с головой змеи образовалась пунцовая гематома. Спасибо Малфою, что не создал такую же на её лбу. Аккуратно выбравшись из ванны, Гермиона осмотрелась в поисках вещей, но на полу увидела лишь свои школьные черные туфли. Где все остальное? Дернув с крючка большое полотенце, она обернула его вокруг себя, закрепив на груди, и вышла обратно в комнату. И тут же вскрикнула от неожиданности: Малфой сидел на краю кровати, перекатывая в пальцах палочку. Заметив ее, он прошелся по Гермионе взглядом, который чуть задержался на полотенце, прежде чем достигнуть лица. Унизительно. — Моя одежда пропала, — хрипло сказала она, прочистив горло, и заставила себя поднять подбородок выше. В том, что Малфой увидел ее в одном полотенце, не было ее вины — она не нашла свою одежду, к тому же, он мог хотя бы дать о себе знать. Но легче от этого не становилось: его взгляд на ее руках, сжимающих ткань у груди, пусть и короткий, ничего не выражающий, отпечатался в ее сознании зудящим пятном. Никто еще не заставал ее в таком виде. — Тинки забрал. Пэнси была достаточно любезна, чтобы одолжить тебе несколько платьев, — он кивнул в сторону туалетного столика, на котором лежала черная стопка. Через силу расправив плечи, Гермиона сильнее сцепила пальцы на полотенце, и прошла в глубь комнаты, забирая одежду. Взяв платья в руки, покосилась на Малфоя, но тот на нее больше не смотрел. Размышляя о том, было ли это жестом учтивости, или он просто не обнаружил ничего интересного для себя, Гермиона скрылась за дверью ванной комнаты. В стопке было три платья. Черных. Никаких. Просто платья. Она надела одно из них: с длинными рукавами, оно удачно закрывало метку, было велико в груди и едва уловимо пахло женскими духами, которые были слаще и тяжелее, чем она сама носила бы. Но выбирать не приходилось. Поморщившись от того, как ткань липла к еще не высохшему телу, Гермиона подошла к раковине, принявшись отжимать волосы. Увлеченная своим занятием, она не заметила, как дверь отворилась, но внезапно почувствовала тепло, прошедшееся по голове, и тугой жгут в ее руках перестал быть влажным. Замерев, Гермиона медленно подняла глаза к зеркалу, встретившись с отражением Малфоя. Он высушил ее волосы? — Спасибо, — пробормотала она, в смятении заправляя волосы за уши. Он ничего не ответил, лишь кивнул в сторону спальни, давая понять, чтобы она не задерживалась. Благодарность, похоже, ему ни к чему. Ну, и пусть. Гермиона вышла в комнату, остановившись по центру, совершенно не зная, куда себя деть. Казалось, Малфой заполнял собой любое пространство, в котором находился, не оставляя возможности спокойно дышать и смотреть на что-либо другое: как бы она ни отводила глаза, боковым зрением все равно замечала его черный пиджак и белые волосы. Как некомфортно это было! Она никак не могла отделаться от чувства сюрреалистичности своего положения. Даже! Даже если отбросить в сторону историю с меткой и родителями-пожирателями (которая сама по себе была на расстоянии миллиона световых лет от адекватной реальности), тот факт, что она, Гермиона Грейнджер, так часто за последние два дня находилась рядом с Драко Малфоем, был противоестественным. Так не могло быть в этой вселенной. За все годы учебы в Хогвартсе она не видела, не слышала, не чувствовала его столько, сколько за последний месяц. Стоя здесь, в Малфой-Мэноре, одетая в платье Пэнси Паркинсон, источающее аромат её духов, Гермиона чувствовала себя так, словно бы украла чью-то жизнь или выпила оборотное зелье. Сам Малфой был бесстрастен. Неужели ему не кажется полным абсурдом все происходящее? Чувствует ли он, что Гермиона пахнет духами его девушки? Каково ему видеть человека, которого он всегда презирал, в стенах своего дома? От мыслей её отвлёк безэмоциональный приказ: — Ешь. Почти не раздумывая, она подошла к подносу и взяла тарелку, даже не глядя на то, что в ней было. Просто это показалось ей идеальной возможностью занять руки. К тому же, поесть действительно стоило. Сев на стул у туалетного столика, и продолжая держать тарелку на весу, она наколола на вилку запечные овощи и, сомкнув на приборе губы, едва удержалась от того, чтобы прикрыть глаза — в этот момент она осознала, насколько на самом деле голодна была все это время. Тут же смутившись проявлению своей слабости, она подняла взгляд на Малфоя, надеясь, что он ничего не заметил. Но он смотрел. Отчего-то нахмурив брови и поджав губы, словно что-то обдумывал. Гермиона опустила глаза, продолжив молча орудовать в тарелке. В конце концов, он сам предложил, а она не виновата, что у нее есть простые человеческие потребности. Почти три дня без еды — это слишком, учитывая все обстоятельства и то, что за последний месяц она и без того исхудала донельзя. Она продолжала чувствовать на себе его взгляд, но сама упорно смотрела только в тарелку, стараясь доесть как можно быстрее, потому что неудобная пауза начала затягиваться. Отправив последний кусочек в рот, Гермиона приложила к губам салфетку, и, отставив тарелку, выдохнула, медленно подняв глаза. — Что дальше? — Сегодня состоится собрание, на котором Тёмный Лорд объявит о тебе и твоих настоящих родителях. Мысленно скривившись от слова «настоящих», Гермиона задала вопрос, который больше остальных не давал ей покоя: — Они живы? — Сомневаюсь. Иначе нашли бы тебя раньше. Вряд ли они хотели убить свою дочь таким способом. — Убить? Малфой усмехнулся. Призвав стоявшее у противоположной стены кресло, он опустился в него, откинувшись на спинку. Вся его поза источала спокойствие, расслабленность и полный контроль ситуации, в то время как тесно прижатые друг к другу колени Гермионы и руки, приобнимающие живот — желание абстрагироваться, а лучше исчезнуть из этого места. В его присутствии девиз «будь сильной», который она старательно проговаривала в мыслях, разлетался на мелкую крошку. — Ты же не думаешь, что это просто татуировка? — Нет. Гарри рассказывал, что с помощью… этого вы можете вызывать его, а он — вас. За последний год Дамблдор открыл Гарри много новой информации о пожирателях и самом Волдеморте, а тот пересказывал все ей с Роном. — Не только. На этих словах он отдернул рукав рубашки вверх, и, прикрыв глаза, коснулся метки средним и указательным пальцами, проведя сверху вниз. В ту же секунду Гермиона отчетливо ощутила прохладное прикосновение на своем предплечье. Тем временем Малфой надавил на свою руку сильнее, и вот уже вместо аккуратного касания она почувствовала словно бы крепкую хватку. Гермиона зашипела, потерев предплечье. — Впечатляет? — спросил он, поправляя рубашку. — Тогда выходит, тебе я тоже могу сделать больно, Малфой. Закончив с запонками, он вновь откинулся в кресле, с едва читаемой нотой самодовольства приподняв уголок губ. — Мне — нет. А остальным тебе не позволит империо. — Почему тебе — нет? И при чем здесь убийство? — вспомнив, с чего начался разговор, спросила Гермиона, но тут же пожалела, что задала сразу два вопроса — первый Малфой отчего-то оставил без внимания. — Эта метка досталась тебе потому, что каждый из твоих родителей был пожирателем смерти. Она дала о себе знать за месяц до твоего восемнадцатилетия, верно? Гермиона кивнула. — И твои друзья оказались не такими уж преданными. Внутри полыхнула ярость, и она едва удержалась от того, чтобы вскочить на ноги. — Не смей говорить о них подобное, — слова звучали чуть ли не шипением. — Метка действовала как проклятье, и никто, ни один человек не мог подойти ко мне, и это не их вина, что эта дрянь отпугивала от меня всех вокруг. — Ты быстро это поняла. А знаешь, зачем? — Он чуть наклонился к ней, вкрадчиво добавляя: — Она не позволяла приближаться к тебе для того, чтобы никто не мог помочь тебе избавиться от неё. — Но на тебя это не распространялось, — начала было Гермиона, но тут же замолчала, прикусив губу и отведя взгляд в сторону. Вот оно как. Вот при чем здесь «убить». Она внезапно все поняла, и даже не знала, радоваться или плакать. Вновь посмотрев на Малфоя, она молчала еще несколько секунд, наблюдая, как внимательно он на нее смотрит, и затем едва слышно произнесла: — Потому что ты тоже пожиратель смерти. — Она переставала болеть, верно? Когда я тебя касался. — Гермионе было очень сложно принимать его слова. Хотелось закрыть уши. — И ты ощущала мое присутствие. Тогда в поезде, метка, почувствовав, что рядом находится пожиратель смерти, мгновенно отреагировала на него. Она толкала тебя ко мне, расценивая как единственного человека, который ее активирует. Во всем Хогвартсе только я и Снейп могли помочь тебе, но профессор не смог прибыть к началу учебного года. О, Мерлин. Все-таки обхватив голову руками, Гермиона склонилась вниз, поставив локти на колени. Снейп. Если бы только он был в Хогвартсе, если бы только она могла присутствовать хоть на одном полном собрании Ордена Феникса… то не была бы сейчас здесь. Ему она смогла бы рассказать! Гарри, Рон и Гермиона знали, что он шпионил для Ордена и носил метку. Сейчас профессор был на задании где-то в лесах Румынии, и даже не смог бы сообщить никому о том, что Гермиона теперь здесь. — Дети, рожденные у пожирателей, должны были сделать правильный выбор. Или умереть, — Малфой, казалось, не замечал ее состояния. — Таков был план Темного Лорда. И ты могла бы быть уже мертва. — Так вот как ты получил метку? Сделав правильный выбор? — проигнорировав его последние фразы, съязвила Гермиона. Удивительно, что после полученной информации у неё вообще сохранилась способность это делать. Оказалось, что-то в её словах задело Малфоя за… живое? Спокойствие на его лице мгновенно сменилось каменной маской. Примерно так же, как когда она обронила фразу про его отца прошлым вечером. — У Нарциссы никогда не было метки. И свою я получил не так, как ты, — кажется, такой же тон он использовал на втором курсе, прежде чем Рон попытался заколдовать его своей сломанной палочкой. — Собрание состоится сегодня вечером, я за тобой зайду. Тебе лучше не заставлять меня ждать и быть готовой к моему приходу. Он двинулся к двери, и Гермиона окликнула его в последний момент: — Откуда я узнаю, когда? — Поверь, ты очень хорошо это почувствуешь, — улыбнувшись ослепительным-почти-оскалом, он захлопнул дверь, оставляя Гермиону ждать. И она ждала. Час. Второй. Сама не зная чего, прикидывая худшие варианты. Быть может, оглушающий голос Волдеморта в голове прикажет всем собраться? Или должна заболеть метка? Или все вместе? Ничего не происходило, и на третьем часу ожидания Гермиона устала бесцельно ходить по комнате. Расположившись на мягком матрасе, она подняла глаза к потолку, раскинув руки в стороны. Она понятия не имела, почему некоторые слова так сильно выводят Малфоя из себя. Про отца, про метку, про Нарциссу… «Я не такой, как мой отец» «У Нарциссы никогда не было метки» «Свою я получил не так, как ты» Одно не вязалось с другим. Он всегда подражал Люциусу, и, должно быть, хотел быть пожирателем смерти — как ещё объяснить то, что среди студентов больше не было ни одного человека с меткой, даже на Слизерине? Но что его так выводит? Повернувшись на бок, Гермиона просунула руку под подушку, глядя в окно на проплывающие по небу облака. Сон постепенно расслаблял её тело, и сил бороться с ним было все меньше. В конце концов, Малфой сам сказал, что не заметить это ощущение будет невозможно, а значит, она может не переживать, что пропустит «сообщение» Волдеморта. Несмотря на все происходящее, спалось ей прекрасно. Наверное, организм, истощенный стрессами, страхом и недоеданием, просто отключил мозг, позволив ему расслабиться при первой же возможности. Как зелье сна без сновидений. Она бы и дальше дрейфовала в почти целительном беспамятстве, если бы не резкий голос, который бесцеремонно выдернул её из небытия: — Какого черта ты не готова?! Вскочив на постели, Гермиона первым делом посмотрела в окно — по ощущениям прошло не больше пары часов, но день уже давно перешёл в вечер, а тот — в непроглядную ночь. Следующим, на что она обратила внимание, была метка. Ничего. Ни боли, ни жжения, ни шипящих голосов в голове. И, наконец, лицо Малфоя. Он был зол. Очень, очень зол. — Как я должна была понять?! — в попытке защититься, воскликнула Гермиона, после чего Малфой наклонился ближе, ощутимо схватив её за волосы. — Хочешь сказать, ты ничего не почувствовала?! — Нет! Окончательно рассвирепев, он обхватил её плечо пальцами и дернул вверх, заставляя подняться и идти к выходу. — Мне нужно обуться! — вырываясь из его хватки, прошипела Гермиона. Сжав зубы, он взмахнул палочкой, призывая ее туфли из-под кровати. — Обувайся. Она стояла непозволительно близко к нему, зажатая в угол. Зло выдохнув, Гермиона опустилась вниз, поочерёдно застёгивая ремешки на щиколотках, стараясь не думать о том, что находится прямо у его ног. Закончив, она поднялась, в надежде, что теперь он отойдёт, но не тут-то было: Малфой достал палочку, и, направив её на Гермиону, ещё больше сократил расстояние. — Империо! Опять. Глаза заволокло пеленой, не позволяющей видеть ничего, кроме его лица, и, в особенности, тонких губ, перечисляющих, что ей можно, а что — нельзя. — Ты не попытаешься сбежать. Ты не попытаешься с кем-либо связаться. Ты не попытаешься причинить вред этому дому и всем, кто будет в нем находиться. Ты не будешь язвить, провоцировать присутствующих, угрожать и устраивать пламенные речи про Поттера и ваш чертов Орден. Двигайся! Он вытолкнул её в коридор, и на этот раз Гермиона внимательно смотрела по сторонам, стараясь запомнить все, что попадало в поле её зрения.***
Спертый воздух в помещении и обилие пожирателей смерти на квадратный метр не оставляли шанса чувствовать себя хотя бы терпимо. Из-под опущенных ресниц рассматривая их лица, она узнавала многих. Мерлин! Половина присутствующих по сей день считались официально заключенными в Азкабан! Макнейр, Родольфус Лестрейндж, Джагсон… все, кто участвовал в битве в отделе тайн. Она не сильно удивилась, когда увидела утром Люциуса Малфоя на свободе. Несмотря на то, что газеты в прошлом году пестрили заголовками о суде над ним, никто из Ордена не сомневался, что у него выйдет в тайне откупиться. Но, получается, дело вовсе не в деньгах — его освободил их Лорд, как и остальных пожирателей. Мерлин! Это заключение было им на руку, ведь никто, даже Дамблдор не предполагал, что все они на свободе. И Снейп, как на зло, уже отсутствовал, когда произошел побег… Все было куда хуже, чем она могла предположить. Вытащить столько людей из Азкабана можно только если… министерство и дементоры на твоей стороне. Занятая своими неутешительными мыслями, она смотрела в одну точку, которая, как оказалось, была человеком, и, не успев вовремя опустить голову, Гермиона столкнулась взглядом с парой темных глаз, внимательно разглядывающих ее. — Малфой, ты привел мою старую подружку? — громко, привлекая еще больше внимания к ее персоне, произнес Антонин Долохов. — Это же грязнокровка Поттера! — подхватил сидевший рядом с ним незнакомый Гермионе мужчина, и по помещению прокатился гул возмущенных голосов. — Ты решила к нам присоединиться, малышка? — нахально хмыкнув, продолжил Долохов, очевидно не собираясь оставлять ее в покое. — Боюсь, повелитель не одобрит. Но я слышал что-то про то, как ты боролась за освобождение эльфов. Обещаю освободить парочку своих, если займешь их место! Несомненно, этот день не мог стать хуже. Сидевшие рядом пожиратели подхватили шутку и не сдерживали гаденьких смешков, а раскрасневшийся то ли от вина, то ли от собственного лишнего веса сосед Долохова пару раз хлопнул себя по колену, заходясь в хриплом смехе. И чуть не подавился, когда помещение внезапно окутал холод, а хрустальные подвески на люстре зазвенели, ударяясь друг о друга. У пустующего кресла во главе стола возникла черная клубящаяся дымка, и все повскакивали со своих мест, наполняя зал шумным лязгом стульев. Гермиона почувствовала крепкую хватку на своем плече — Малфой потянул ее вверх. Следом его пальцы коснулись затылка, заставляя склонить голову. Театр абсурда. — Много ли еще грязнокровок ты прячешь у себя вместо эльфов, Антонин? — шипящий голос пробирал до костей. — Ни одной, мой Лорд. Хмыкнув, Волдеморт позволил вновь занять свои места. Старательно гипнотизируя взглядом трещины на дубовом столе, Гермиона чуть вздрогнула, почувствовав скользящее прикосновение к ногам. Змея чувствовала себя как дома, ползая под столом, очевидно для большего антуража. — Сегодня я собрал вас по необычному поводу. Как мы все знаем, каждый из вас имел честь получить… знак принадлежности. Знак, отличающий вас от остальных. Антонин, ты был одним из первых моих соратников, получивших темную метку? — Верно, мой Лорд. Змея вновь скользнула мимо Гермионы, подбираясь ближе к хозяину, и расположилась на спинке его стула. Ее голова теперь покоилась на подлокотнике, а длинные пальцы Волдеморта невесомо поглаживали чешую. — Спустя время я задумался над тем, чтобы дать магическому миру и всем вам нечто… большее. Некий бесценный дар, куда больший, чем просто метка. Пожиратели ловили его слова, затаив дыхание. Нужно было признать, ораторские способности у их лорда были отменные — так красноречиво нести псевдо-идеалы в массы может не каждый. — Мне удалось усовершенствовать темную метку, — с улыбкой, больше похожей на самодовольный оскал, произнес он. — Жаль только, никто из вас не доставил нам удовольствия увидеть результат раньше, — его взгляд абсолютно точно скользнул к Лестрейндж, и она виновато склонила голову. — Многие в этом зале были знакомы с Фергусом и Присциллой Сеймор. Малфой-старший, Нарцисса, и еще некоторые утвердительно кивнули. — Мои верные последователи. Как жаль, что ничтожным крысам из аврората чуждо понятие ценности магической крови. Они называют это обороной. Я бы назвал это… геноцидом нашего общества. Сейморы сражались за наши идеалы до последнего и не сдались в Азкабан живыми. Будь они сейчас здесь, то несомненно могли бы гордиться собой. Незадолго до того, как пасть жертвами варварского режима, Фергус и Присцилла произвели на свет ребенка. Раздражение захлестнуло Гермиону с головой. Было кристально ясно, чем закончится эта история. Ну, хотя бы мертвы. Сжав пальцами ткань юбки, она неслышно выдохнула, чувствуя на себе предостерегающий взгляд Малфоя. Сомневаешься в своем собственном империусе? Абстрагироваться от пронизывающего насквозь вкрадчивого шипения было невозможно. — После… инцидента в доме Поттеров, они, в стремлении спасти свое дитя были вынуждены совершить ужасную вещь. Они знали, что невежественная власть скорее уничтожит ребенка, узнав, кем являлись его отец и мать. Сейморы, в попытке сохранить жизнь нашему будущему, скрыли дитя в мире маглов, в одной семье, изменив их память так, чтобы они думали, что являются настоящими родителями. По залу прокатился шепот. Похоже, для каждого из присутствующих это действительно сродни кошмару — воспитываться в обычной семье, не то, что без чистой крови, но и без магии. — Плод союза двух пожирателей смерти являет собой нечто… уникальное. В нем концентрируются блестящий ум, сильная магия и превосходство чистоты крови. Вы, а особенно ты, Антонин, уже заметили новую… личность в нашем кругу, — десятки пар глаз устремились к ней, заставляя хотеть распасться на молекулы и исчезнуть в ту же секунду. — Небезызвестная Гермиона Грейнджер, подруга Гарри Поттера, с этого дня больше не существует. Я рад представить вам Меллисандру Элизабет Сеймор, дочь Фергуса и Присциллы Сеймор, которая стала первой обладательницей наследственной темной метки. Худые руки пару раз соприкоснулись друг с другом в воздухе, и нелепые аплодисменты не слаженно подхватили все сидящие вокруг. Их лица нужно было видеть… Люциус Малфой едва заставил себя прикрыть рот, Лестрейндж отсутствующе всплеснула руками — выражение ее лица заставило всерьез обеспокоиться тем, не решит ли она вырезать ближайшее поселение после собрания, а вновь раскрасневшемуся соседу Долохова, наверное, требовалась еще пара часов, чтобы сложить всю полученную информацию воедино. — Встань, дитя. До нее не сразу дошло, что Волдеморт обращается к ней. Рассеяно повернув голову, Гермиона заметила, что красные глаза блеснули непониманием. Тут что-то было не так. Сидящие ближе всего к Лорду пожиратели спустя пару мгновений ее бездействия перестали хлопать, так же непонимающе уставившись на Гермиону. И Малфой… краем глаза она заметила, как он явно раздраженно стиснул зубы. Что она успела сделать не так? В следующую секунду она почувствовала его пальцы на бедре, с силой сжимающие кожу сквозь ткань. Пауза начинала затягиваться, и Гермиона встала. Пожиратели в конце стола ничего не заметили, но Волдеморт, кажется, находился где-то около грани бешенства. Змея сверкнула своим языком, и он сморгнул, вновь придавая лицу нейтральное выражение. — Мелиссандра останется в Малфой-Мэноре, и, несомненно, будет очень полезна нам. Драко! Малфой поднялся, и теперь стоял рядом с ней. — Драко Малфой проявил удивительную… находчивость, — во взгляде вновь промелькнула ярость. Да что произошло?! — Благодаря которой сегодня мы видим мисс Сеймор живой и здоровой. Останьтесь оба, я хотел бы обсудить некоторые… вопросы. Остальные свободны. Пожиратели поспешили подняться со своих мест, и, почтительно кланяясь Волдеморту, начали аппарировать черными дымками. — Какого черта с тобой не так?! — процедил Малфой, воспользовавшись окружавшим их шумом. Кажется, он готов был её убить. Растерявшись, Гермиона даже не нашла, что сказать. На каком моменте она ошиблась?! Что она сделала такого, что и Малфой, и Волдеморт были настолько взбешены? Последними зал покинули чуть замешкавшиеся Нарцисса и Малфой-старший. Когда высокие двери захлопнулись за ними, комната погрузилась в тишину. Боясь вновь ошибиться, Гермиона метнула взгляд на Малфоя, надеясь, что он даст ей понять, что нужно делать. Но он даже не смотрел на нее: собранный, с нечитаемым выражением лица и сомкнутыми за спиной руками он стоял между ней и Волдемортом. Будь это Гарри, она бы подумала, что он неосознанно пытался закрыть ее своим телом. Поднявшись с кресла, Темный Лорд медленно прошёл куда-то в сторону. Змея скользнула вслед за хозяином, вновь словно намерено задевая ноги Гермионы. Волдеморт хмыкнул, остановившись перед камином и устремив взгляд куда-то вверх, и только сейчас Гермиона заметила, что на гобелене было закреплено оружие. Ножи, шпаги и мечи отливали тусклым серебристым сиянием, а размещенные рядом ножны поблескивали драгоценными камнями. — Прекрасная коллекция, — прошелестел Волдеморт, шагая вдоль камина. — Кто ее собрал? — Септимус Малфой, мой Лорд. Едва заметно взмахнув палочкой, он призвал находящийся сбоку небольшой кинжал. Тот приземлился на его открытую ладонь, и Волдеморт слегка наклонил его, ловя исходящий от факелов свет, рассматривая рукоять с видом ценителя. Становилось не по себе. Не трудно было догадаться, что он остался здесь не для того, чтобы обсудить раритетные вещи. — Гоблинская работа? — Да, мой Лорд. Одобрительно хмыкнув, Лорд еще с полминуты рассматривал острие кинжала, а затем двинулся к Гермионе. Сердце забилось быстрее, подгоняемое нехорошим предчувствием. Подойдя к ней так близко, что полы его мантии коснулись выреза ее туфель, Волдеморт вложил кинжал ей в руку. Его пальцы были холодными и шершавыми — прикосновение, которое ей никогда не хотелось бы ощутить снова. Гермиона опустила взгляд на оружие в ее руке. Тяжелая серебряная рукоять, сплошь украшенная рельефными ветвями. Волдеморт не отошел ни на шаг, и она старалась сконцентрировать все свое внимание на кинжале, лишь бы не осознавать, кто находится так близко. Так близко, что она могла чувствовать запах зелий и холода, исходивший от него. Острый ноготь коснулся её подбородка, заставляя поднять голову. Раздвоенный змеиный язык скользнул меж обескровленных губ, и, в завершение всему, жуткое шипение врезалось в её уши, звуча как приговор: — Порежь себя.