Ты сделана из тьмы

— Порежь себя. В который раз за день она почувствовала тошноту, горечью оседающую на корне языка и ледяной коркой покрывающую живот и позвоночник изнутри. Шумный выдох острым лезвием застрял где-то в горле. Вместе с тем, грудную клетку невесомо тронуло что-то похожее на извращенное облегчение, словно бы шепча: «Вот оно, сейчас. Тебя больше не будет пожирать неведение» Сперва Гермиона ожидала чего-то подобного, только очнувшись в Малфой-Мэноре и обнаружив метку на своей руке. Затем — минувшим утром. Раз за разом ничего не происходило, и ожидание неизвестности становилось чуть ли не более пугающим, чем сами возможные пытки, а в том, что они будут, она не сомневалась. Малфой сказал, ее оставят в живых. Слова, предназначенные быть обнадёживающими, могли звучать чуть ли не угрозой, учитывая, на что способен Темный Лорд. Вероятно, иногда зеленый луч в грудь может быть проявлением милости. Через силу сглотнув собравшуюся во рту горечь, Гермиона едва уловимо поморщилась от неприятного давления: острый ноготь все так же упирался в тонкую кожу под челюстью. Волдеморт не отступал и не отпускал, и она, опустив глаза, мысленно начала обратный отсчет до окончания фразы. Дальше обязательно должно было что-то последовать. Он мог догадываться, что среди пожирателей есть шпион ордена, и заставить выдать его имя. Сделать ее приманкой для Гарри, показав видения окровавленного тела. Как с Сириусом. Использовать ее кровь для поиска родителей и шантажировать ее их жизнями. Или взять прядь ее волос для оборотного зелья. Каждый из вариантов, щедро подбрасываемых ее разумом, был до истерического смеха простым и ставящим под удар всех, кто был ей дорог. Случись что-нибудь из этого — и она никогда не простит себе того, что не набралась смелости убить саму себя еще тогда, ночью в ванной комнате. В глазах защипало от мыслей о собственной глупости и неосмотрительности. Зачем она вернулась в школу? Как она могла? Почему ей позволили? Почему, о, Мерлин, почему все до сих пор были так слепо уверены в неприступности Хогвартса? Пожирателям даже не нужно было нападать, ведь один из них и так свободно мог находиться в стенах школы. Как они могли закрыть глаза на то, кем был отец Малфоя, и позволить ему, Драко, продолжать обучение вместе со всеми? Как они могли думать, что человек, с детства чувствовавший себя в праве клеймить людей словом «грязнокровка» может стать кем-то лучше, чем его родители? Если Снейп знал о метке Малфоя-младшего, то они с Дамблдором просто не посчитали нужным сказать об этом остальным членам ордена по какой-то причине. Если не знал… что ж, догадаться было не трудно. Она малодушно подумала о том, что если бы не вера профессора Дамблдора в силу любви и существование чего-то хорошего в каждом человеке, то она не стояла бы сейчас здесь, но тут же зажала язык между зубами, стыдясь своих мыслей. Они все совершили слишком много ошибок. Да что уж… все, практически все действия ордена — огромная, роковая ошибка, и винить следует в первую очередь себя. С ее губ сорвался судорожный выдох. Секунда за секундой Гермиона все больше поддавалась неконтролируемой панике. Последней каплей стало чужое дыхание, коснувшееся ее лица и заставившее ресницы затрепетать, а саму ее — вздрогнуть. Дышит. Неужели там, за плотью, созданной темной магией, бьется сердце? Этот факт извращал саму идею жизни. Звук собственного пульса теперь нещадно колотил по вискам, а кончики пальцев подрагивали от едва контролируемого нервного напряжения. Хотелось лечь на пол и зажать голову руками. Осознание того, что прямо здесь и сейчас стоит именно она, было сродни удару тяжелым предметом по лопаткам. Лорд Волдеморт являл собой воплощение всех ночных кошмаров, и Гермиона вдруг поняла, что отчаянно не была готова встретиться с ним так: лицом к лицу, оглушающе близко, почти наедине, ощущая прикосновение к своей коже. Утром все было иначе: едва ли она могла полностью осознавать все, что с ней происходило. Короткая встреча с Волдемортом как-то померкла и едва отложилась в памяти, утонув в бурлящем котле истерического страха за свою жизнь. Тогда он словно все ещё был чем-то сюрреалистическим, существующем лишь в рассказах Гарри и профессора Дамблдора. Он был кем-то, о ком писали в газетах, кем-то, с кем боролся Орден, кем-то, кто вернулся, но был все ещё как бы эфемерным и существующим где-то за пределами её понимания. Страшной, не предназначенной для детей, холодящей кровь в жилах, но все же, сказкой. Сейчас же все вокруг было, как ничто другое, реальным, полным красок и формы. Он был реальным. И она не была к этому готова. Она всегда хотела сражаться за единственно правильную сторону, частью которой как-то незаметно, натурально и естественно стала, едва успев попасть в волшебный мир, и едва ли она когда-нибудь об этом задумывалась. Все было очень простым: был Гарри Поттер и было зло, с которым ему было суждено бороться, а Гермионе — помогать. Она знала его имя. Лорд Волдеморт. Но реальность, в которой у зла были не только имя, но и лицо, которое она теперь видела перед собой, и руки, которые трогали ее, и запах, который она чувствовала, и голос, который она слышала… внезапно оказалась почти удушающей, как приступ клаустрофобии. Пространство круг Волдеморта пропитывали едва уловимый, но стойкий землянисто-хвойный запах зелий и мрачная, словно бы вибрирующая сила. Вся жизненная энергия рядом с ним увядала, словно цветы при появлении дементоров. Быть может, Дамблдор с самого начала ошибался? Волдеморт не был просто «не человеком». Разве человеческое тело может преобразоваться в нечто подобное? Существо, стоявшее перед Гермионой, больше походило на демона. И он все молчал. Мерлин, почему он молчал? Неужели его самодовольству недостаточно ее беззащитности? Неужели так необходима эта убивающая нервные клетки тишина, когда она и так была в полной его власти: без палочки, без друзей, под империо? Скрипнув зубами и сморгнув скопившиеся в уголках глаз слезы, она почти зло вскинула подбородок, отважившись вновь посмотреть на Лорда. Она не позволит унижать себя. Прямо перед ней стояло существо, убившее Джеймса Поттера. Убившее Лили Поттер, убившее мать, которая отчаянно пыталась защитить своего ребенка. Существо, сломавшее жизнь Гарри. Он не заслуживает этого удовольствия, которое доставляет ему ее очевидный страх. Но стоило ей поднять на него глаза, как она тут же столкнулась с испытующим, горящим нетерпением взглядом, и, опешив, чуть не выронила кинжал из рук. Он ждал, что она послушается его… просто так. И это было абсурдно. Ничего не понимая, она вновь перевела взгляд на кинжал, чуть наклоняя его в руке, словно бы оценивая ощущения, которые он вызывал. Нет. Она не ошиблась. Гермиона не чувствовала ничего, кроме такого естественного сейчас страха: ни той липко-сладкой истомы, ни пульсирующего желания подчиниться приказу. Ее воля не была подвержена империусу, кроме того, который наложил Малфой. Тогда почему… Нахмурившись, Гермиона вновь медленно подняла глаза, думая о происходящем. Теперь она понимала, что он не планировал оставаться по окончании собрания. Все походило на какой-то сумбурный эксперимент. Вдруг таким очевидным стало то, что после определенного момента он поспешил быстрее закончить, словно бы опасался, что кто-то заметит что-то. Но что? В самом начале Волдеморт был словно бы даже восторжен, почти самодовольно пересказывая ее историю. Но потом что-то пошло не так. Что-то вывело его из себя, заставив сменить милость на гнев, и это что-то произошло тогда, когда он к ней обратился. Что именно? Тем временем в ожидании ее действий глаза Лорда опасно полыхнули алыми искрами, а верхняя губа чуть приподнялась, обнажая зубы и напоминая оскал. Ей нужно было что-то сказать, но что?! — Я… — тихо и хрипло начала Гермиона. От долгого молчания во рту пересохло, и ей пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить. Она неотрывно следила за его лицом, и чувствовала себя так, словно бы ступала на тонкий лед. — Я не буду, — вышло и в половину не так твердо, как ей бы того хотелось, но, кажется, и этого было достаточно, чтобы вывести Лорда из себя. В тишине зала раздалось шипение. Она даже не успела понять, кому на самом деле оно принадлежало — змее или ее хозяину: в ту же секунду Волдеморт двинулся ближе, едва не заставив её упасть в панической попытке сохранить хотя бы миллиметры пространства между ними. Тем временем холодный шепот пробирал до самых костей:  — Порежь с-с-вою руку. Как было трудно выдержать его ярость! Гермиона чуть повернула голову в сторону, и ее глаза забегали по комнате, в то время как она лихорадочно обдумывала все, что происходило. Он был зол из-за ее непослушания, но разве можно было рассчитывать на что-то другое? Она не сделает ничего из того, что он хочет, пока это не является возможностью спасти кого-то из друзей. Он не шантажировал и не ставил условий, так что же заставляло его хоть на секунду подумать, что она послушается? Причина его ярости была в чем-то другом. Должно быть что-то глубже. Скользнув взглядом к Малфою, словно в надежде получить хоть какую-то подсказку, Гермиона столкнулась с его нечитаемым выражением лица, и совсем не заметила движение бледной палочки рядом с собой. — Круцио! Вспышка. Шум. Удар. Боль. Проклятье ударило так неожиданно, что Гермиона полетела на пол, едва успев выставить руки перед тем, как ее лицо достигло бы холодного мрамора. Но сломанный нос был бы куда приятнее того, что её тело ощущало теперь. Ей стало понятно. Ей стало так кристально ясно, почему Гарри никогда не отвечал на ее вопрос о том, как это чувствуется. Лишь едва заметно вздрагивал и отводил взгляд, в котором за мгновение до этого можно было различить какой-то почти животный, затравленный страх. Она даже не могла сказать, что именно болело, и было ли это болью в общепринятом понимании. Она чувствовала невыносимость в чистом виде, словно каждый орган перешел в режим самоуничтожения, и вряд ли это можно было описать какими бы то ни было словами. Таких прилагательных просто не существовало. Она бы согласилась убить себя, лишь бы это прекратилось. Неужели человеческое тело может выдержать эту боль? Было больно кричать, было больно дышать, двигаться, думать, жить и существовать в пространстве. Во рту почувствовался вкус крови от прикушенного языка. Изогнувшись дугой на полу, она чуть было не задохнулась от своего же всхлипа, но тут же почувствовала, что заклинание отступило. Все закончилось. Из глаз покатились слезы, и так отчаянно захотелось свернуться в клубок, чтобы пожалеть себя. Но она не могла. Ей нужно было следить за тем, что происходит вокруг. Каждый нерв в теле ощущался как воспаленная рана. Гермиона, не сдержав сдавленного стона, перекатилась на живот, чтобы затем подняться на четвереньки. Сплюнув собравшуюся во рту кровь, она откашлялась и с усилием подняла голову, постаравшись сфокусировать взгляд. Перед глазами все плыло, словно зрение внезапно упало. Одно чёрное пятно приблизилось к другому, разместившись чуть сзади. Сморгнув, она смогла различить Лорда и Малфоя: последний смотрел на неё все с тем же отсутствующим выражением лица, но напряжение, исходившее от него, можно было заметить даже в ее состоянии. — Драко, — это обманчиво-дружелюбное ядовитое шипение. Лорд стоял за спиной Малфоя, чуть отведя палочку в сторону. — Скажи мисс Сеймор, чтобы она порезала себя. Пошатнувшись, Гермиона выдохнула сквозь сжатые зубы. Проклятый ублюдок. Она не будет. Она клянется себе, что ничего не сделает добровольно, сколько бы раз ей ни пришлось пережить ту боль. Гермиона уже могла представить, как он прикажет каждому из своих пожирателей сказать ей то же самое, осыпая ее новой порцией круциатуса после каждого отказа. Как будто слова Малфоя будут значить для нее больше, чем его, Темного Лорда. Сделав несколько глубоких вздохов и собрав всю смелость, которая у нее была, Гермиона перевела полный вызова взгляд на Малфоя. Она собиралась смотреть ему в глаза, ожидая его действий. Но стоило ей поймать зрительный контакт, как тут же вся ее уверенность в правильности своих выводов пошатнулась. Драко смотрел на нее. Смотрел сжав челюсть, настороженно-внимательно, словно уже знал о чем-то, что все никак не могло дойти до Гермионы. По ее спине прошелся холодок от нехорошего предчувствия. — Порежь себя. Слишком… уверенно. Слишком просто. Ради Мерлина! Она конечно же не будет этого делать! Отрицательно помотав головой, она вспомнила, что все еще стоит в унизительном положении — на четвереньках. Стиснув зубы от мышечной боли, которой отдавалось каждое ее движение, Гермиона отклонилась назад, сев. В комнате повисла неприятная тишина. Двое мужчин возвышались над Гермионой, смотря на нее сверху вниз: Волдеморт — с прищуренными глазами, Малфой — сжав губы в тонкую линию. Гермиона начинала нервничать, боясь сама себе в этом признаться. Они ведь не могут серьезно ждать ее послушания, верно? Не могут ведь? Почему он ждет? Почему не проклял круциатусом? Чего он ждет? Как бы она ни старалась это игнорировать, внутри нарастала паника. На кончиках ее пальцев возникло сперва едва заметное, но неприятное покалывание, которое усиливалось с каждой секундой. В грудной клетке зародилось ядовитое сомнение. Гермиона вновь качнула головой, словно убеждая саму себя. Выдох. Ей почти хотелось усмехнуться. Все хорошо. Это просто тишина. Это просто тишина так действует, они хотят чтобы она засомневалась, таков их план. Все хорошо, она знает, что не будет ничего делать. Сейчас последует круциатус. Она ведь вновь не послушалась. Сейчас. Где он? Где, где он? Почему они медлят? Ее разум как-то… словно немного заволокло пеленой. Но все было хорошо, все точно было хорошо. Нет! Она, как могла, контролировала ужас, расползающийся внутри грудной клетки от осознания, что что-то не так. Взгляд прошелся по мраморному полу, пока не наткнулся на блеск свечей, отраженных клинком кинжала. Покалывание на кончиках пальцев стало ощутимее. Сглотнув, Гермиона сконфужено перевела взгляд на Малфоя, все так же продолжавшего смотреть на неё сверху вниз. Он изучал ее лицо, словно бы на нем четко отражалась каждая из ее мыслей, которые внезапно начали сменять друг друга быстрой каруселью. Она не могла понять, было ли это подсказкой. Отчего-то в ней теперь плескалась четкая уверенность, что Малфой дал бы ей знать, стоит слушаться или нет. Но она ничего не понимала. Она ведь поклялась себе, что не будет ничего делать. С другой стороны… откуда ей было знать, какие гнусности проделывает их сумасшедший Лорд с пожирателями? Было ли это чем-то нормальным, через что проходят все? Быть может, стоит только подчиниться, и все решится само собой? Рука как-то сама скользнула к кинжалу, лежавшему рядом. Тяжелый. Холодный. Если бы она выполнила приказ, то не получила бы круциатус. Может, если она сделает небольшую царапину, это успокоит Волдеморта и он оставит ее в покое? Сознание стало услужливо подбрасывать аргументы в пользу ее намерений. Ей было ради кого пытаться остаться в живых. Дело было совсем не в ее принципах! Она не могла геройствовать, когда Волдеморт стоял рядом, наверняка готовый в любую секунду прикончить ее. Ей нужно было жить. Всего за вечер она узнала о том, что некогда пойманные пожиратели уже на свободе. Она не может позволить этой информации умереть вместе с собой, потому что она нужна Ордену. Она нужна Гарри. Она нужна всем, за кого они сражаются. Какой смысл терпеть одну пытку за другой, если она может сделать это, и продолжать жить? Она могла бы узнать что-то еще… Если только царапину… Ещё раз посмотрев в глаза Малфоя, она поднесла кинжал к руке. Он наверняка даст ей понять, что нужно делать. Всего лишь царпина, крошечный порез. Это не значит, что она поддалась им. Что, что нужно делать? Не прерывая зрительный контакт, слегка приложив острие ножа к ладони, Гермиона провела им по коже, пока не выступили крошечные капли крови. Малфой едва уловимо побледнел. Неужели она все не так поняла? Он же… И тут осознание накрыло ее ледяной волной. Она сморгнула, и густой туман в ее голове словно бы рассеялся. Гермиона медленно подняла раненую руку, потрясенно вглядываясь в алый порез. С приоткрытых губ слетел сдавленный всхлип. Волдеморт внимательно наблюдал за её действиями, чуть склонив голову в бок, и отдал следующий оглушающий сознание приказ: — Еще. Пусть порежет вены. — Порежь свою вену, — глухо повторил Малфой, и его слова долетели до разума Гермионы пугающей вибрацией. Она замотала головой. — Нет. Нет, нет, нет! Конечно, нет. Она не станет этого делать. Не снова. Она ведь поклялась. Она уже не послушалась один раз. С чего бы ей следовать его указаниям? Как бы она ни пыталась достучаться до рациональной части своего сознания, реальность опутывала ее липкими щупальцами: её рука отчего-то очень крепко сжимала кинжал, а мышцы сводило от внутреннего напряжения, и оказалось, что Гермиона прикладывала последние усилия, чтобы не прислонить острие к внутренней стороне предплечья. Осознав весь ужас ситуации, она вновь замотала головой, сквозь выступившие слезы глядя на Малфоя. — Еще раз, — Лорд стоял на своём. — Я не буду, — шептала она, тем временем как мышцы руки уже обжигала боль. Гермиона очень четко поняла, что ещё один его приказ — и она не справится. Но ведь нужно жить, это того не стоит, он бы сказал, сказал, он бы сказал что не нужно это делать. — Я не буду… На секунду ей показалось, что во взгляде Малфоя промелькнуло сочувствие, но следующие его слова перечеркнули её хрупкую надежду. — Порежь свои вены. Раз! Холод лезвия полоснул по запястью, и кинжал с глухим стуком упал на пол. Зашипев от боли, Гермиона тут же попыталась пережать пальцами вену, из которой хлынула темная кровь. В следующее мгновенье все вокруг слилось в одну непонятную игру света, тени и звуков. Словно сквозь воду до ее ушей донеслось «Круцио!». Она зажмурилась, ожидая боли. Но не ей. Оно предназначалась не ей. Сжав кулаки, Малфой рухнул на колени, ровно в ту секунду, когда она распахнула глаза. — Драко… ты солгал мне? — Нет, мой Лорд, — хрипло, сквозь зубы, на выдохе. Как он мог говорить, когда его пытали? Еще один круциатус — там. А здесь — кровь стекала по ее рукам и пачкала ковер. Нужно прийти в себя, пока не было слишком поздно. Трясущимися пальцами Гермиона распутала пояс платья, а затем, перехватив руку выше локтя, затянула узел, помогая себе зубами. Наложив импровизированный жгут, она вновь нажала на запястье, поднимая руку выше, и отползла к столу, чтобы за спиной была опора. Тем временем Лорд все кружил над Малфоем. — Ты не находишь это любопытным, Драко? — глухое шипение, от которого хотелось закрыть уши, лишь бы не слышать. — Я был благосклонен к тебе и оценил твою преданность, несмотря на то, что ты сотворил со своей меткой. Теперь мы обнаруживаем, что ты совершенно случайно находишь способ активировать метку девчонки, и она подчиняется только твоим приказам… Ты что-то задумал, Драко? «Подчиняется твоим приказам. Подчиняется приказам» — эхом отдалось в голове Гермионы. Она должна была понять раньше! — Нет, мой Лорд. — Легиллименс! Драко пошатнулся, но не упал, продолжая сжимать кулаки до белых костяшек. На его лбу отчетливо поступила вена, а глаза были закрыты. Гермиону замутило лишь от мысли о том, как, должно быть, невыносимо терпеть проникновение в разум после круциатуса, и она отвела взгляд. Спустя минуту Лорд опустил палочку, чуть отойдя в сторону. — Ты не давал мне повода усомниться в твоей преданности, Драко. В твоих интересах оставить это неизменным. — Да, мой Лорд. — Я найду способ исправить возникшее недоразумение. А что до самой девчонки… Красные глаза метнулись к Гермионе, но она едва ли была способна внимательно наблюдать за происходящим, и вся обратилась в слух. — Прекрасная возможность опробовать твои разработки. Позволим мисс Сеймор быть первой во всем. Приступай с завтрашнего дня и докладывай мне о результатах. — Я понял вас, мой Лорд. Змея поползла мимо, опасно покосившись на окровавленное платье Гермионы. — Несомненно, — оскалился Волдеморт, прежде чем Нагини коснулась его мантии и они дезаппарировали, напоследок взорвав хрустальную люстру над столом. Все вокруг оросил шумный град из хрустальных осколков, а затем — тишина, ощущавшаяся как глоток кислорода. Малфой чуть осел, уперевшись ладонями в середину бёдер и на пару мгновений устало склонил голову вниз, словно бы переводя дух. — Тинки! Перед ним тут же возник эльф. Испуганно вскрикнув, он уже было принялся колдовать над небольшими прорезами от хрусталя на лице Малфоя, но тот отмахнулся. — Ей помоги, — рявкнул он, имея в виду Гермиону, и поднялся на ноги. Покачнувшись, двинулся к шкафу у противоположной стены, доставая бутылку с чем-то вроде огневиски на самом дне. — Позвольте, мисс, Тинки вылечит мисс, — раздалось тихое пищание над ухом. Кротко кивнув, Гермиона опустила раненую руку. Тепло эльфийской магии приятным покалыванием щекотнуло кожу на запястье Гермионы. Кровь перестала течь, а рана затягивалась, спустя минуту напоминая о себе лишь выступающей розовой полоской. Она все ещё была очень слаба, даже для того, чтобы поблагодарить Тинки. Из-под опущенных ресниц Гермиона следила за тем, как Малфой, запрокинув голову, сделал несколько больших глотков из горла, и вся сжалась, когда опустошенная бутылка с грохотом полетела в камин, заставляя огонь полыхнуть от последних капель алкоголя. Пройдя мимо Гермионы и остановившись около окна, он проследил взглядом от её руки до кровавых разводов на том месте, где она находилась, когда порезала себя. — Немедленно убери эту чертову кровь! — вздрогнув от приказа хозяина, Тинки тут же принялся с помощью магии очищать ковер и мраморный пол от бордовых пятен. Сжав челюсти, Малфой развернулся к окну лицом, уперев руки в подоконник. Сделав несколько глубоких вдохов, он, кажется, немного успокоился и продолжил уже тише: — Найди Пэнси и передай, что я жду ее в Мэноре. А ее, — легкий кивок в сторону Гермионы, — Перенеси в комнату. Закончивший с уборкой эльф двинулся к Гермионе, уже вытягивая лапку для совместной аппарации. — Нет, — собрав последние силы, Гермиона, схватившись за край стола для опоры, уселась на стул, больше всего боясь оказаться запертой в четырех стенах без ответов на свои вопросы. — Сначала объясни… — Что тебе объяснить, Грейнджер? — Малфой резко оборвал ее на полуслове. Домовик, поджав ушки, дезаппарировал, видимо решив первым делом заняться Пэнси, оставляя их вдвоем. Оттолкнувшись от подоконника, Малфой двинулся в ее сторону. Оказавшись совсем рядом, положил одну руку на спинку стула, а другую — на стол, оставляя Гермиону в ловушке. — Что ты — одна большая проблема? Или что ты должна выполнять его приказы, но какого-то черта твоя метка работает неправильно, и ты выполняешь мои? Одной рукой он толкнул стул — недостаточно для того, чтобы Гермиона упала, но достаточно, чтобы на секунду ощутить потерю равновесия и, вздрогнув, схватиться руками за сидение. — Не смей говорить так, будто ты — пострадавшая сторона, — глядя на него исподлобья, произнесла Гермиона, чем окончательно вывела его из себя. Его глаза, казалось, потемнели на пару тонов, а рука крепче сжала спинку стула, но Гермиона уже не могла остановиться. Пережитые страх и боль внезапно нашли выход в потоке слов, которые она изначально даже не собиралась говорить. — Поверь, круциатус и порезанное запястье — последнее в списке того, что я хотела бы испытать, сразу после нахождения в твоем проклятом доме! — скользнув кончиком языка по нижней губе, она посмотрела на него со слабо скрываемым презрением, и добавила, уже тише: — Хотя, знаешь, нормальные люди не позволяют превращать свое жилище в пыточную камеру и место сбора серийных убийц, так что это и домом-то не назовешь. Если существовала кнопка, способная довести Малфоя до точки кипения, она ее, несомненно, только что нажала. Его правая рука взметнулась вверх. Ударит? Туда же, куда и его тетушка? Гермиону никто не бил. Никогда. Но в этом дьявольском доме все шло к тому, чтобы получить вторую пощечину за день. Подняв подбородок выше, она встретилась с его свирепым взглядом. Он был похож… она даже не знала. На зверя? Наверное. Она так много раз видела его возмущение и злость в Хогвартсе, но сейчас все было по-другому. Казалось, он был готов разорвать ее за те слова. Ноздри чуть раздувались с каждым едва слышным вдохом, желваки заиграли на скулах, а взгляд скользил по ее лицу, словно бы одновременно что-то обдумывая и ища, куда бы вцепиться клыками.  — На кого ты и должен злиться, так только на себя, — зачем-то добавила Гермиона. Его рука все еще была в воздухе. Стоило прозвучать последней фразе, в его глазах что-то промелькнуло. Что-то, что Гермиона не смогла идентифицировать. Занесенная для пощечины ладонь медленно опустилась, переместилась на ее плечо и пальцы неприятно сжали ключицу. Отвлекшись на его прикосновение, в следующую секунду Гермиона почувствовала горячее дыхание совсем рядом. — Лучше замолчи, — приблизившись к ее лицу, тихо произнес Малфой. Она не отстранялась. Он тоже. Они прожигали друг друга взглядами еще с минуту. Несмотря на разыгранную ранее браваду, ей все ещё было страшно в его присутствии. Мерлин! Ей становилось ещё страшнее теперь, когда она знала, что ее воля могла подчиняться ему. Именно эта мысль заставила ее первой отвести взгляд. — На что это распространяется? Она хотела знать. Он мог лишь заставить ее причинять себе боль? Или что-то ещё? Насколько сильно он мог ее контролировать? Чего это касалось? Услышав ее вопрос, Малфой, помедлив секунду, отстранился. Отойдя на несколько шагов от стула, на котором сидела Гермиона, он окинул взглядом пострадавшую люстру, словно не собирался отвечать. Взмах — и хрустальные осколки закружили в воздухе, на лету ища друг друга, чтобы затем сложиться в единые фигурные камни-подвески. — На всё. С легким звоном камни продолжали кружить в воздухе, теперь соединяясь между собой с помощью платиновых колечек, создавая переливающиеся отблесками огня гирлянды. — Что он имел в виду? Что за разработки? Готовые гирлянды крепились на канделябры люстры. Все почти вернулось к прежнему состоянию. — Будет практически не больно, — Малфой неотрывно следил за парящим вокруг хрусталём. Словно затем, чтобы… не встречаться с ней взглядом. — По крайней мере физически. Грудь болезненно кольнула неизвестность. Опять. Последняя гирлянда закрепилась на положенном месте, словно обозначив конец разговора. Гермиона понимала, что большего он ей не скажет, и это было… жестко. — Что это будет? — все же попыталась выяснить она, но Малфой уже едва ли слушал. Огонь в камине полыхнул зелёным, и спустя мгновение пара аккуратных туфель ступила на мраморный пол. Ещё секунда — и раздался хлопок аппарации, возвещавший о возвращении эльфа. Наверняка в таких семьях перемещение вместе с домовиком стояло на ступень ниже, чем с помощью каминной сети. Несмотря на сажу. Одно «экскуро», брошенное на одежду, и Пэнси Паркинсон огляделась. Можно было заметить, как легкое раздражение на ее лице сменилось непониманием, испугом, а затем чем-то вроде сочувствия, пока ее взгляд скользил от остатков разбитой бутылки прямо под ее ногами к крови на руках Гермионы, и, в конце концов, к лёгким порезам от хрусталя на коже Малфоя. Чуть помедлив, она двинулась к последнему, на ходу взмахнув палочкой и произнеся исцеляющее. — Тебе пора, — произнёс Малфой, лишь кратко взглянув на Гермиону, после чего запечатлел легкий поцелуй на макушке подошедшей Паркинсон.

***

Той ночью Гермиона долго не могла уснуть. Время от времени растирая все ещё подрагивающие руки, она думала о том, что назвать заклинание «непростительным» — недостаточно, и кто-то должен был изобрести что-то, что могло бы его уничтожить навсегда. Когда пальцы проходились по шраму от пореза — о том, что ее ждёт завтра. Когда в коридоре послышался стук женских туфель по паркету — о том, почему Малфой выделил ей комнату, располагавшуюся так близко к его собственной.