Ты сделана из тьмы

Дни шли друг за другом, и в одно утро Гермиона поняла, что находится в Мэноре уже чуть меньше, чем половину месяца. Две недели, а она так и не узнала ничего важного, и никто ее не искал. Украдкой прочитанные на развороте Пророка новости за завтраком — вот и все, что она могла узнать, и даже они были неутешительными. Ни слова о пропавшей ученице, зато заголовки все чаще и чаще сквозили провокацией в сторону Дамблдора и министра магии. Гермиона изнывала от скуки, беспомощности и скребущей внутренности злости на саму себя. Почти каждый вечер Малфой отводил ее в ту комнату и накладывал заклинание, заставляя пребывать в беспамятстве по несколько часов к ряду. Единственным, что приходило в голову, была легиллименция. Но какой был смысл делать все так? Он проникал в ее мысли ещё в школе, так зачем нужны были эти сложности? Кроме этого, она не могла представить, что возможно было выдержать три часа легиллименции без каких-либо последствий. А Гермиона, кажется, не чувствовала никаких изменений. Или… Нет, это вступившая в свои права дождливая осень и постоянное волнение накладывали свой отпечаток, откликаясь в душе какой-то тревожной пустотой. А ещё невозможность на что-либо повлиять. Малфой был прав. Ей было бы легче, если бы он заставил. Когда он пришёл во второй раз, она ждала его, сидя на краю кровати, ровно напротив двери. Оставшись в проеме, он оглядел ее напряженную позу, пальцы, едва заметно перебиравшие подол платья, чуть приподнятый в попытке храбриться подбородок, и остановился на глазах. Гермиона молчала, выдерживая его взгляд. Их не учили, что делать в таких ситуациях. Их вообще не учили, что делать, когда наступит война. Где проходит та линия, когда нужно пожертвовать собой ради общего блага? Что было бы полезней — убить себя или ждать, позволяя делать с собой что-то неизвестное? Все представлялось так, что враг обязательно посвятит тебя в свои планы, и ты сможешь решить. Это было бы так просто! Скажи он сейчас, что наложит на неё империус, снабдит порт-ключом и отправит к Гарри, чтобы перенести его прямиком к Волдеморту — она не раздумывала бы. Война уже развернулась, и она являлась чем-то куда более тонким, чем Гермиона могла себе представить. Или это мир так изменился. Храбрости больше было недостаточно — без знания того, когда ее следует применить, она превращалась в глупость. — У Беллатрисы есть кинжал, шрамы от которого невозможно свести, — моргнув, Гермиона вынырнула из своих мыслей и вновь сосредоточила взгляд на Малфое. Тот все ещё смотрел на нее, теперь чуть склонив голову в бок, и следя за реакцией, которую должны были вызвать его слова. — Кэрроу обожают круциатус. Особенно Алекто. Больше, чем пытать, она любит только пытать кого-то красивее, чем она. На секунду абстрагировавшись от сути сказанного… вернее, от той сути, которая касалась пыток, Гермиона удивлённо повела бровью. Красивее? Нет, конечно, она видела Алекто на собрании. Полная, со слабо выраженным, вдавленным подбородком, который придавал ее лицу вечное выражение тупого непонимания происходящего, поросячим носом и жидкими светлыми волосами, собранными в низкий прилизанный пучок. Пожалуй, Гермиона могла с ходу назвать с дюжину знакомых девушек, которые несомненно были красивее, чем Алекто. Но чтобы Малфой косвенно признал Гермиону хотя бы… ну, не отвратительной? Тем временем он продолжал. — Антонин обожает свои авторские заклинания и развлекаться с пленницами. Макнейр — тоже, но лучше бы тебе не знать, как именно, — его губы чуть изогнулись, а взгляд на секунду расфокусировался, будто бы он очень живо увидел какое-то воспоминание. Гермионе тут же представилось обрюзгшее худое лицо бывшего (хотя, скорее, и настоящего) палача, его тонкие паучьи пальцы с возникшими от старости несоразмерно большими наростами в местах соединения фаланг, и отвратительнейший, ужасный и мерзкий взгляд, который он кинул на неё на собрании. И его извращённо-хорошее настроение перед казнью Клювокрыла. Она вздрогнула от омерзения и отвернулась к окну, чувствуя, как в уголках глаз начали собираться слёзы. От злости, неприязни и желания стереть из памяти уже сложившиеся образы того, что могло происходить с какими-то несчастными девушками. Мерлин. Пусть он сгниет заживо. — Что-то из этого нравится тебе больше, чем то, что предлагаю я? — Нет, — проговорила Гермиона тихо, готовая поклясться, что ещё одна мысль о Макнейре — и ее стошнит. — Тогда не заставляй меня ждать, — резче, чем обычно, произнёс Малфой, и шагнул за дверь, оставляя ту открытой. Гермиона опустила лицо в ладони. Все равно это все было издевательством. Задабривание бычка перед тем, как пустить пулю в лоб и перерезать горло. Быть может, для того, что делает Малфой, необходимо сносное самочувствие жертвы. Точно, как со скотом. Чтобы мясо не испортилось. Скользнув вслед за ним в коридор, она замерла у входа в спальню. — Зачем все это? Малфой остановился в противоположном конце, не поворачивая даже головы. — Я здесь пленница, к чему это подобие хорошего отношения? — В темницу хочешь? — все так же, стоя к ней спиной. Руки в карманах брюк, уверенно расправленные широкие плечи, голова чуть запрокинута — Гермиона могла поспорить, что он по-хозяйски оглядывал стену с гобеленом напротив себя. Тем не мене, его голос прозвучал пугающе низко. — Нет. Но это было бы хотя бы… — она силилась выбрать подходящее слово, — Открыто. От стен отразился короткий смешок и утонул в темноте помещения. В этом (и единственном, которое она видела) крыле Мэнора в коридорах всегда было темно, хотя проблема решилась бы всего лишь раздвинутыми портьерами. — Открыто, — повторил Малфой с издёвкой. — Послушай себя, это даже звучит по-идиотски. Он повернулся к ней всем корпусом. На обычно безэмоциональном лице теперь играла снисходительно-пренебрежительная усмешка. — Что, Грейнджер, лучше терпеть честное насилие, чем отодвинуть гриффиндорскую гордость и наслаждаться хорошими условиями? — То, что ты делаешь — все равно насилие. — Не худшая его форма, — бровь чуть приподнялась, пока его взгляд скользил по Гермионе. — К тому же, — продолжил он, смакуя ее недовольство от следующих слов, — ты чистокровная волшебница и пожирательница смерти. Высшее общество. Разве я могу бросить вас в подземелья, мисс Сеймор? — чуть протянув слоги фамилии, произнёс Малфой. Позже она запомнит это как единственный раз, когда он назвал ее другим именем, и будет благодарна за то, что среди всей этой трясины, как ни иронично, именно Малфой останется тем, кто не даст ей забыть настоящую себя. Но пока… — Тебе нравится, верно? — натянуто усмехнувшись, Гермиона приподняла подбородок и скользнула взглядом по его фигуре, не скрывая презрения. — Чувствовать превосходство. Нравится издеваться. На крошечную долю секунды Малфой замер, а затем двинул челюстью, словно бы борясь с раздражением. Самодовольное выражение лица безвозвратно стерлось, уступив место каменной маске. Моргнув, он наигранно расслабил брови, смягчая черты, и чуть склонил голову в сторону. — Замолчи, — спокойно и вкрадчиво, будто бы объясняя что-то ребёнку. Хотя его голос был больше похож на обманчиво успокаивающее шипение змеи. Гермиона тут же ощутила, как ее волю сковывают цепи его влияния. Смесь тягучей, почти что ласковой интонации и внезапно произнесённого приказа не сулила ничего хорошего. Уголок губы Малфоя дрогнул, не скрывая злорадного удовлетворения от ее реакции. «Доигралась!» — кричал голос подсознания, и Гермиона уже в который раз захотела хорошенько ударить себя чем-нибудь. — Подойди… Гермиона. Звук ее имени словно бы обдал холодом затылок изнутри. Его голос, отлетая от стен, вплетается в ее волю, эхом повторяясь в сознании. Окутывает полупрозрачной дымкой, перевязывает ребра нитями и тянет на себя. И она идёт. Пусть медленно, панически борясь за своё желание оставаться на месте, но идёт, идёт, идёт, пока не оказывается совсем рядом. Из-за разницы в росте ее взгляд упирается в расстегнутую верхнюю пуговицу рубашки. Малфой был так близко, что она могла почувствовать его запах, услышать дыхание и различить едва заметно подрагивающую от пульса кожу на шее. И опять ей показалось, что все происходит с кем-то другим. В ее видении мира чувствовать аромат одеколона Малфоя мог только… кто-то другой. Пэнси Паркинсон, например, или девочки Слизерина и Когтеврана. Или студентки Шармбатона. Кто-то определенного класса, к которому она не относилась. Не то что бы Гермиона когда-либо задумывалась об этом, но… это же Малфой. Он бы, ей так казалось, никогда не… что? Не стал бы иметь с ней что-то общее? Не стал бы стоять так близко? Не стал бы… вообще ничего, наверное. Не потому, что она считалась маглорожденной, дружила с Гарри и училась на Гриффиндоре, а просто так. Она была Гермионой Грейнджер. Вот поэтому. Он ведь был совсем другим. И все девушки, которые могли бы стоять так близко, тоже должны были быть не такими, как она. И он никогда не должен был называть ее по имени. О чем она думала! Гермиона зажмурилась и едва уловимо тряхнула головой, прерывая беспорядочно мелькающие в голове мысли, но спустя секунды ощутила прикосновение к лицу и тут же вновь распахнула глаза. Малфой приподнял ее подбородок указательным и средним пальцем. Каким-то невообразимым образом уже в ту секунду она знала, что он скажет, но ни за что в жизни сама не поверила бы в это. Он смотрел на неё бесконечно долго, так, что шок на ее лице отразился даже раньше, чем он успел произнести это, и ее руки окончательно похолодели. — Поцелуй меня.

***

— Алохомора! Ящик стола дёрнулся, тяжёлая древесина жалобно скрипнула, но не поддалась заклинанию, оставаясь на месте. Гермиона знала, о чем ей стоит подумать, чтобы подстегнуть свою магию. — Алохомора! Конечно, это сработало. Грузно вывалившись вперёд, ящик ударил ее по подбородку, непредусмотрительно находящемуся с ним на одном уровне, и упал бы на пол, если бы Гермиона не подхватила его в последний момент. Спешно растирая место ушиба, чтобы не допустить появление синяка, Гермиона задвинула ящик обратно и, развернувшись, прислонилась к нему затылком. Внутри бурлила радость от очередной удачи и раздражение от того, заслугой чего это являлось. Теперь она могла открывать дверцы шкафа, ящики стола и даже дверь ванной, закрытую на обычный засов. Все ещё ничтожно мало для того, чтобы это могло считаться полезным: дверь в спальню, запечатанная заклинаниями, ей все ещё не поддавалась, как и окно. Но это было уже что-то. В коридоре послышались шаги, и Гермиона вся обратилась в слух, надеясь, что они не остановятся напротив ее комнаты. Малфой больше не накладывал заклинание, отрезающее ее спальню от внешних звуков, и она часто слышала, как он возвращался к себе. Иногда с Паркинсон, но в последние дни она не появлялась в Мэноре, хотя все недели до этого неизменно присутствовала на завтраках, очевидно, после проведённой в поместье ночи. Теперь же в обеденном зале присутствие Малфоя разбавляли только его родители, но без непрерывного щебетания Пэнси любой лишний шорох, прорезывавший натянутую тишину, бил по нервам. И все же, присутствие Малфоя-старшего и Нарциссы было лучше, чем оставаться с Драко наедине. Очень трудно избегать кого-то, находясь в его же доме, но Гермиона старалась изо всех сил. Если целью Малфоя было заставить ее молчать и не напоминать о своём присутствии, у него получилось как нельзя лучше: раз за разом она старательно делала вид, что его не было рядом, и даже ежедневные сеансы «чего-то» превратились в отточенную схему: он приходил в одно и то же время, и Гермиона, будучи уже готовой, молча выходила в коридор, следуя впереди него, и, достигнув нужной комнаты, садилась в кресло и закрывала глаза, а очнувшись, так же молча возвращалась к себе. Наверняка безумно удобно для него. Так не могло продолжаться долго: ее состояние выглядело как страх, и должно было невероятно тешить самодовольство Малфоя. Чего-то подобного он наверняка и добивался, но Гермиона просто не была готова вновь провоцировать его своим поведением на что-то… подобное. Она до деталей могла воспроизвести в уме все, что происходило в тот момент, всего несколько дней назад. И больше всего злилась на то, что не могла тогда произнести ни слова, безвольной овцой стоя перед ним с нелепо распахнутыми глазами, и концентрируя всю свою выдержку, лишь бы заставить ноги стоять на полу, не приподнимаясь на носочки, чтобы сократить разницу в росте. Она очень хорошо помнила его запах, окутавший ее сильнее, стоило только оказаться в сантиметрах от его лица. Не хуже она помнила ощущение его дыхания на коже, когда расстояния почти не осталось. В последнюю секунду она закрыла глаза. Чтобы не видеть всего этого. И тут же распахнула их, когда прикосновение губ к губам стало почти осязаемым, но все же вместо поцелуя ее кожу тронули слова: — Издеваться, Грейнджер, — выдохнул он, встречаясь с ней взглядом, — это так. И отошёл назад. Возвращаясь к реальности, в которой она находилась в своей спальне на полу рядом со столом, Гермиона легко ударила затылком по ящику позади неё и потёрла пальцами виски. С того момента прошло уже несколько дней, а она до сих пор не могла дать оценку всему этому, и старалась вообще не воспроизводить тот момент в памяти, вспоминая произошедшее лишь для усиления невербальной магии. Ей стоило взять себя в руки и перестать играть в жертву, доставляя удовольствие Малфою. Нужно было вести себя как обычно, назло ему. В конце концов, действительно ничего не произошло, они даже не поцеловались. Помимо всего прочего, ей казалось, что одно только нахождение слов «они» и «поцеловались» в одном предложении могло заставить волосы на ее затылке шевелиться. Этого все равно бы не смогло произойти, Малфой лишь запугивал ее, и все ее поведение лишний раз давало ему удостовериться в действенности его методов. Всего благодаря двум словам Малфой получил молчаливую и удобную Гермиону. — Обойдешься, — раздраженно пробормотала Гермиона, поднимаясь на ноги и мысленно настраивая себя на то, что сегодня же перестанет доставлять ему удовольствие своей отрешённостью. С минуты на минуту должен был появиться эльф, чтобы проводить ее на завтрак. Глядя на себя в зеркало, Гермиона убрала волосы за уши, расправила рукава платья и слегка пощипала пальцами щеки, чтобы появившийся румянец отвлекал внимание от все же образовавшегося небольшого синяка на подбородке, виной которому стал вылетевший вперёд ящик. К счастью, с каждым днём ее отражение все меньше напоминало живое пособие по последствиям недостаточного сна и скудного питания. Она не чувствовала себя так хорошо физически с тех пор, как на руке появилось пятно, но все это с лихвой компенсировала внутренняя опустошённость. Ещё раз придирчиво оглядев себя в зеркало, Гермиона поднесла пальцы к синяку на подбородке. До этого она не решалась опробовать любые заклинания на себе, опасаясь непредсказуемого результата, но сейчас повод был весьма подходящий: Малфой обязательно заметит синяк, а раскрывать подробности его появления и факт своих упражнений в беспалочковой магии она не могла. Не тратя времени на попытки применить исцеляющее без мыслей о Малфое, Гермиона прикрыла глаза и вспомнила ощущение его дыхания у своих губ. Тепло, пробежавшее по лицу в месте, где должен был быть синяк, сигнализировало о том, что все получилось. Чертов Малфой. Она посмотрела в зеркало почти с досадой, стараясь разглядеть хоть каплю красноты на месте ушиба, но видя лишь идеально ровную кожу. — Ладно, давай попробуем так, — Гермиона двинула пустой бокал на центр стола перед собой. — Агуаменти! Ничего не произошло. Натянув на губы злорадную полуулыбку, Гермиона уже хотела было отставить бокал в сторону, но в последний момент одернула себя. Кого она обманывает? У неё была идея, и она была готова поклясться, что она сработает. Устало прикрыв глаза, она медленно выдохнула и, сосредоточившись, дала волю воображению, представляя другой исход. Что, если бы он не отстранился в последний момент? Если бы она приподнялась чуть выше, то их губы соприкоснулись бы. Как это — поцеловаться с Малфоем? Поцелуй с ним точно был бы чем-то пугающим, особенно если бы он делал это так же неспешно и по-собственнически, как делает любые другие вещи. Пугающим до мурашек на спине. Гермионе точно показалось бы, что от прикосновения его губ можно задохнуться. А его руки? Он бы трогал ее? Однажды он уже прикасался к ее волосам, чтобы затем отрезать прядь, но как бы это чувствовалось — если бы он сделал это бесцельно, просто так? Как бы чувствовались настоящие ласковые действия Драко Малфоя? Пальцы Гермионы крепче сжали прохладные стенки бокала: она уже чувствовала мощный поток магии, покалывающий кожу изнутри. Малфой. Все, что он делал, было подернуто особым лоском и едва уловимой трансляцией превосходства, и несмотря на налёт снобистских чистокровных замашек, к которым Гермиона испытывала искреннее отвращение, это… притягивало. Если он был способен так по-особому сидеть в общем зале Хогвартса, выделяясь среди всех, и если даже простые пасы палочкой сопровождались словно бы выверенным до грамм сочетанием небрежности и четкости, что Малфой делает с девушками, оказавшимися в его руках? — Агуаменти! — хлестко произнесла Гермиона, пресекая поток мыслей, все больше и больше уходивших в совершенно недопустимое русло. Раздавшийся в тишине хлопок аппарации эльфа до жути напугал ее, заставив подскочить на месте и опрокинуть на себя до краев наполненный водой бокал. Гермиона, казалось, совсем погрузилась в свои мысли, не обращая внимания ни на нескончаемый гул причитаний Тинки, ни на тепло его магии, высушившей ей одежду. Она, кажется, знала, что поможет ей открыть дверь. Но совсем не знала, оправдывает ли цель средства.