Ты сделана из тьмы

— Я никуда не пойду. Малфой раздраженно двинул челюстью и вновь прислонился спиной к стволу ивы. Гермиона сидела на траве, обняв колени и устремив невидящий взгляд вдаль. Волдеморт дизаппарировал почти сразу же. Все вообще произошло слишком быстро, быстрее, чем до нее успел дойти смысл: вот она видит его ухмыляющееся нечеловеческое лицо, а вот уже Малфой вынимает из ее слабой хватки палочку. Прошло уже Мерлин знает сколько времени. Крайняя степень театральности. Что увидит Гарри во сне? Ее, Гермиону, на свободе, с палочкой в руках, аппарирующую черным облаком. И не скрытую рукавом метку на предплечье. Горький опыт с Отделом тайн тут не поможет — вырисовывающаяся картина была, как ни парадоксально, слишком нереальной, чтобы сойти за выдумку. — Он не поверит. Гарри не может в такое поверить. Как бы она хотела чувствовать себя хотя бы в половину так же уверенно, как звучали ее слова! Тех крох отваги, которые нашлись и вылились в эту фразу, было катастрофически мало. Они были смешны и жалки — как и она сама. Она обманывала себя: мысль о том, что Гарри не занимать импульсивности, крошечным молоточком оглушительно стучала в голове. Даже если не поверит, то вспылит. Гермиона изнеможденно провела ладонями по лицу. Бездействие жгло подушечки пальцев изнутри, просачивалось под кожу спины и шепталось о чем-то возле уха. Отсутствие возможности сделать что-либо заставляло ее мерно покачиваться вперед-назад, поглаживая обнаженные колени. Думай. Придумай хоть что-нибудь. Взгляд скользнул к Малфою. Он стоял, прислонившись плечом к стволу дерева. Мерные удары палочкой по раскрытой ладони выдавали его раздражение, но только они. В остальном же он был образцом спокойствия, и Гермиона как никогда завидовала его положению. Как, должно быть, легко ему жилось! В то время как она ползала по земле, пытаясь удержать в руках все то, что осталось от ее нормальной жизни, словно пропущенной через мясорубку, он, золотой ребенок, все это время находился там, где и положено — сверху, смотря на все происходящее через купол недосягаемости. Все его проявления благосклонности теперь казались лишь куском мяса с хозяйской кухни, которое хотели выбросить, но в последний момент швырнули собаке. Отсутствие пыток — лишь нежелание марать руки. Разрешение посетить библиотеку — чтобы не расстраивать Асторию. Грудь жгло неуместное, смехотворно неуместное чувство. Оно щипало глаза и скапливалось горечью на корне языка, его хотелось выплюнуть, выплакать, выкричать, но вместо этого Гермиона крепче сомкнула зубы и едва не впилась ногтями в свою же кожу. Нельзя чувствовать себя преданной человеком, который тебе ничего не обещал. И все же она чувствовала. Гермиона не знала, как так вышло: то ли потому, что его приставили к ней нянькой, то ли потому, что среди всего окружения именно Малфой был самым знакомым ей человеком, и она, как и любое существо, стремящееся приспособиться, неосознанно тянулась к нему. С самого начала осени его присутствие крепко пустило корни в ее жизнь, а появление метки обрубило все пути к тому, чтобы Малфой так и остался всего лишь школьным недругом. Теперь же Гермионе оставалось захлебнуться сардоническим смехом, ведь она сидела на земле, не зная, есть ли у ее друга в запасе хотя бы следующий день, и… искала сожаление в чертах лица Драко Малфоя. Катился бы он к черту! Какая планета сошла с орбиты, если теперь она не смогла бы воспроизвести в голове черты лица Гарри или Рона с такой же отчетливостью, как его? Какие полюса поменялись местами, раз она даже на одну крошечную долю секунды почувствовала обиду на него за то, что он, в общем-то, и должен был делать? Они ведь всегда были по разные стороны, с самой первой встречи. Это — его мир и его предназначение. Она не могла ждать от него другого. Почему было… больно? — Грейнджер, мое терпение подходит к концу. Она едва удержалась от того, чтобы закрыть уши ладонями. Гермионе хотелось, чтобы он замолчал. Ушел. Вернул ее палочку и ее нормальную жизнь. Чтобы он стер себя из ее головы и никогда больше не осквернял собой все то, что было ей дорого. Как он мог говорить, что не произойдет ничего страшного, ведя ее на этот спектакль? Как ему хватало… чего? Совести? Двуличности? Чтобы наложить на нее чары, чтобы она, о, Мерлин, не замерзла! Какая к черту разница, насколько холодно было бы ее коже, если внутри все и так заледенело, стоило ей осознать произошедшее? — Ну так оставь меня на улице, — отозвалась она, насильно разглядывая травинки под ногами, а не его лицо. Послышались шаги, и вскоре взгляд Гермионы уперся в его начищенные ботинки. — Поттер очень оценит твою помощь в виде воспаления легких, — съязвил Малфой, возвышаясь над ней. Его терпение и правда было на грани. Боковое зрение уловило движение палочки, а затем по телу вновь прокатилось тепло, заменяя собой уже порядком ослабевшие прежние чары. Гермиона раздраженно дернула плечом, словно заклинание можно было сбросить с себя, вернувшись к идеально дополнявшему внутреннее состояние холоду. Тепло казалось душным, липким и масляным. — Да почему ты даже спросить не можешь? — тихо, едва сдерживая злость, произнесла она, сжав пальцами виски. Согревающие чары ощущались тяжелым, наэлектризованным и колючим одеялом, накинутым на вспотевшее тело во время лихорадки. — Ты ведешь себя как глупый ребенок, — спустя какое-то время процедил Малфой, резким жестом протянув ей ладонь. — Пора возвращаться. Гермиона с силой оттолкнула его руку, следом зашипев: — Какая тебе, к черту, разница? Дай хотя бы замерзнуть, если я этого хо… — последние слова утонули в шумном вздохе: внезапно ее окатило потоком воды. — Любой твой каприз, — в ответ на ее удивленный взгляд он отточенным движением убрал палочку во внутренний карман пиджака, и, напоследок чуть поправив запонки, двинулся в сторону Мэнора, оставляя ее одну. С трудом осознав произошедшее, Гермиона провела ладонями по лицу, смахивая крупные капли, щекотавшие ресницы и нос, не различая, была это вода или в злом отчаянии выступившие слезы. Плечи дрогнули, и она так и не отняла руки от щек, усиленно, но безуспешно заставляя себя не плакать. Малфой действительно ушел, наконец оставив ее наедине с грызущими все ее существо тягостными мыслями. Вырвав и отбросив клок ни в чем не повинной травы, Гермиона запустила пальцы в волосы, опираясь локтями на согнутые колени. Казалось, вес всего мира в одночасье свалился на нее, стремясь превратить в ничто ввиду ее бесполезности и слабости. Если бы она только могла что-то сделать! Линия поведения Малфоя была до смеха безупречной. Никаких пыток, никакого шантажа, ничего. Всего лишь одно хорошо известное непростительное заклинание, и не поможет ни гордость, ни стойкость, ни отчаянное желание спасти друзей. Не поможет ничто из того, что Орден считал главным оружием. Все вывернулось наизнанку. Она ненавидела Малфоя за то, что он ее не пытал. Под ногтями зудело желание впиться в его шею за бесчеловечные в своей гуманности способы. Гермиона откинулась на траву, игнорируя хлюпающую в неровностях почвы грязную влагу, и в горьком отрицании покачала головой и крепко зажмурилась. Уйди, уйди, уйди! В пору было расхохотаться. И хорошенько приложиться головой. Она лежала в размокшей глине, в то время как Гарри, быть может, уже уворачивался от заклинаний Волдеморта, и о ком были ее мысли?! О том, кого, она была готова поклясться, она ненавидела всем сердцем. Ее почти потряхивало от ненависти. Или это одежда уже достаточно пропиталась влагой. Или это была все та же бессильная обида… Хотелось вскочить на ноги, догнать его и вцепиться ногтями в этот чертов черный пиджак, требуя хоть один круциатус. Требуя хоть что-то из того, что они все ожидали от плена пожирателей. На секунду ее захватило маниакальное желание вывести его из себя, вынудить бросить в темницу, заковать в цепи под потолком, не кормить, дразнить жалкими каплями воды — хоть что-то, что позволило бы ей чувствовать себя не такой предательницей. Все в груди нестерпимо болело от давящих, сплетающихся между собой иррациональных чувств вины и злости. Малфой извратил даже то, что по определению являлось извращенным. Он переиначил понятие войны, лишив ее, Гермиону, возможности хотя бы выстрадаться за свои ценности, превратив ее в сосуд для чужой воли. Один и тот же результат, но при наличии жестокости и пыток, он был бы… каким? Гермиона, казалось, уже сама запуталась в ходе своих мыслей. Добивайся Малфой всего с помощью круциатуса… она бы чувствовала себя менее виноватой? Звучало как попытка подогнать реальность под более привычные рамки. Как назло тут же вспомнился их странный разговор о хорошем и плохом, после которого он поцеловал ее шею. Гермиона резко распахнула глаза, намеренно впиваясь взглядом в россыпь звезд над ней, словно в них крылся тайный путь к избавлению от мыслей о Малфое. У нее почти получилось. Плотный бархат черного неба был таким близким, что, казалось, протяни руку — и почувствуешь его густоту. Поместье должно было находиться очень далеко от крупных городов — в Лондоне небо не казалось таким объемным и тяжелым. Точно так же было в окрестностях Хогвартса… Как будто ей было мало и без того полностью разбитого состояния, перед глазами шелестящим калейдоскопом начали мелькать картинки словно из другой жизни. Красивая, яркая и пышущая детскими голосами платформа девять и три четверти. Поезд, стремительно несущий ее к тайне, к разгадке того, почему она всегда отличалась от других детей. Привез! Пожалуйста! Гермиона чуть повернула левую руку, чтобы даже боковым зрением не видеть обезобразившую предплечье метку. Конечно, когда она искала убежавшую у кого-то из однокурсников жабу, то и подумать не могла, чем в конечном итоге обернется путешествие в волшебный мир. Что тот самый мальчик с удивительно белыми волосами… Гермиона вновь со злостью вырвала пучок травы сбоку от себя, одергивая от неправильного русла мыслей. Глубоко вдохнула и снова заскользила взглядом по звездам, ища самую яркую. Сириус… В груди защемило. Что Гарри должен думать, увидев этот сон с ней в главной отвратительной роли? Как он должен себя чувствовать? Гермиону вновь захлестнуло чувство вины, теперь окрашенное оттенком стыда. Всего четверть часа назад она злилась из-за методов Малфоя, малодушно желая чего? Обелить себя? Облегчить свои душевные страдания? Какая разница! Какая, к черту, разница, что будет с ней и что она чувствует! Не она — надежда магического мира. — Ты же будешь осторожен, Гарри? Ее шепотом заданный вопрос о единственно важном улетел в высоту, оставшись без ответа. При мыслях о друге все внутри болезненно заныло. Только бы кто-то отговорил его от необдуманных действий! Только бы он не бросился неизвестно куда, чтобы спасти ее! Пусть ее спасением занимается кто угодно другой, или вовсе никто, лишь бы с Гарри ничего не случилось. Все было слишком опасно. Плохое предчувствие грызло изнутри, обгладывало кости и смеялось, подобно гиене. Сестры Гринграсс неспроста перестали бывать в Хогвартсе… если не этой ночью, то вскоре должно произойти что-то плохое. — Пожалуйста, будь осторожен, — вновь прошептала Гермиона, вглядываясь в поглотившую все вокруг тьму и отчаянно желая, чтобы он каким-то образом услышал ее слова. Ей так не хватало его и Рона! Они провели столько времени вместе, а теперь, с каждым днем, чуть ли не с каждой минутой все эти годы больше походили лишь на однажды увиденный сон. Словно что-то вырвали из ее груди и оставили зияющую рану, и только по ее очертаниям можно было догадаться, что находилось на этом месте. Поднявшийся по-зимнему колкий ветер проникал когтистыми лапами под мокрую одежду. Гермиона насильно раскинула руки в стороны, не позволяя себе сделать холод чуть более терпимым. Как будто если замерзнуть достаточно сильно, до той же пневмонии, желательно — это уменьшит степень ее вины. Заниматься самобичеванием было почти упоительно. Спустя какое-то время, казалось, она вовсе начала терять связь с реальностью и ощущение времени — все превратилось в тягучую субстанцию. Звезды все приближались, двоясь в глазах, когда дрожь в теле становилась сильнее. Гермиона урывками ловила секунды бодрствования, затем погружаясь в поверхностный сон. В голове облаком мошкары мельтешили фоновые мысли, а главная маячила перед глазами, перепрыгивала с одной яркой звезды на другую, щурилась, вертелась вокруг своей оси и спрашивала у Гермионы, какого цвета глаза Гарри Поттера? Гермиона не помнила. Она не помнила цвет его глаз. Периодически проскальзывающая дрожь превратилась в постоянный тремор. Горло покрывалось горьким налетом неизбежной простуды. Пальцы совсем потеряли чувствительность и болели при каждой попытке ими пошевелить. Спустя мгновение или вечность, Гермиона почувствовала чье-то присутствие сквозь беспокойную полудрему. Тела коснулись теплые руки и ей даже показалось, что как только ее голова оторвалась от земли, послышался хруст заледеневших во влаге волос. — Ты меня уронишь, — просипела Гермиона, зажмурившись, когда окончательно осознала себя на руках у Малфоя. — Не уроню, — отозвался он, и на секунду ей показалось, что пальцы на ее талии сжались крепче. В его руке, поддерживающей ноги, как оказалось, была зажата волшебная палочка, и уже через секунду Гермиона ощутила толчок аппарации. Когда черное марево рассеялось, привыкшие к темноте глаза кольнул теплый свет свечей. Он перенес ее в Мэнор. Пара шагов Малфоя — и она ощутила под собой что-то мягкое, запоздало поняв, что они аппарировали не в ее спальню. Оказавшись на краешке большого кресла, она покачнулась, схватилась все еще пульсирующими от холода пальцами за подлокотник и оглядела помещение в пару раз просторнее того, в которое ее поселили. Малфой, тем временем, открыл верхний ящик стола и достал оттуда колбу, затем, указательным и средним пальцем удерживая ее за пробку, передал ей. — Бодроперцовое, — пояснил он, видя ее в непонимании сведенные брови. В этом был весь он. Окатить ее ледяной водой, чтобы позже согреть зельем. Пару раз скользнув большим пальцем по пузатому бочку сосуда, Гермиона с усилием вытащила пробку и разом выпила содержимое, заранее поморщившись, ожидая побочного действия в виде пара. Но ничего не произошло. Жидкость прокатилась по горлу и упала в грудную клетку горячим тягучим комком, словно виски, но не было никакого пара. Еще раз вглядевшись в этикетку, Гермиона заметила маркировку швейцарской эксклюзивной зельеварни. Конечно. Трудно представить, чтобы Нарцисса терпела такой нелепый эффект, как пар из ушей. — Спасибо, — она отставила флакон на находящийся неподалеку столик, чувствуя, как льдинки, скребущие голосовые связки, словно постепенно тают под действием зелья. Жаль, что нельзя было так же просто растопить заковавший сердце страх. Поежившись, она сбросила туфли и сунула ледяные стопы в щель между подлокотником и сидением. В детстве после долгих прогулок в рождественские каникулы она точно также садилась в кресло в гостиной, пока мама готовила всем горячий шоколад. Малфой окинул ее странным взглядом. Переживал за обивку мебели? Гермиона, должно быть, выглядела ничем не лучше побитой собаки: платье без рукава, зеленые разводы на ногах от травы и засохшая в волосах грязь. Вдруг с кровати слетело бархатистое одеяло и приземлилось на ее плечи. Укрывшись им чуть ли не с головой, Гермиона несмело взглянула в сторону Малфоя, но тот больше не смотрел на нее. Резная бутылка с янтарным содержимым поблескивала в его руках, пока он наполнял свой бокал. Гермиона следила за его действиями, то и дело украдкой переводя взгляд на профиль, а голову не покидали мысли о двойственности его поведения. Едва ли он сам когда-либо предполагал, что возьмет на руки ту самую грязнокровку Грейнджер. И где они теперь? В его доме, в его спальне. Мерлин, в его спальне поздней ночью. — Он… вызывал? — едва слышно прошептала Гермиона, но в такой тишине едва ли можно было пропустить вопрос мимо ушей. — Нет, — ответил Малфой, сделав глоток огневиски. На какое-то время вновь повисло молчание. Он покрутил бокал в руках и чуть приподнял его. — Будешь? Гермиона отрицательно повела головой, и их взгляды встретились. Светлые, уже такие знакомые глаза, смотрели на нее так, будто между ними была какая-то связь. К пунктам того, что Гермиона ненавидела, прибавился еще один. Она ненавидела видеть его таким настоящим. Потому что каким бы осязаемым и человечным ни становился Малфой в ее глазах, он не отпустит. Что бы она ни предложила взамен, он не поможет ей убежать. Выдохнув, Гермиона отвела взгляд и уперлась подбородком в колени, следя за языками пламени в камине.

***

— Что насчёт тебя, Люциус? В ответ с губ скатилось неясное бормотание, словно Малфой-старший едва не подавился сгустком своего же страха. — Мой Лорд! — глумливо покачав головой, Волдеморт медленно раскрыл ладонь: длинные худые пальцы с темными ногтями выглядели как приглашение от самой смерти. Гермиона не завидовала Люциусу Малфою. Но на злорадство не хватало душевной энергии, ей бы для начала самой прийти в чувство: она сидела белая, как мел, едва не забывая дышать. После резкого пробуждения часом ранее Гермиона обнаружила себя в своей спальне — наверняка она так и уснула в кресле Малфоя, а позже ее перенесли эльфы. Поток страха тут же хлынул в звенящую от позднего сна голову, впиваясь в виски ржавыми шипами боли. Она проспала все на свете: завтрак, обед, новости. Что если ночью случилось непоправимое, и Гарри… Появившийся вскоре эльф сообщил о внезапно организованном собрании, и, пока не появился сам Волдеморт, внутри она успела с десяток раз пережить самый плохой исход. Но стоило в воздухе повиснуть ауре его звенящего раздражения, как Гермиона позволила себе выдохнуть. Он видел Гарри, но не смог причинить ему вреда: их палочки не были способны убить обладателей. И теперь он искал себе новую… — Я требую твою палочку, Люциус. Остальные пожиратели, в первые мгновения трясущиеся ничем не лучше Малфоя, теперь смотрели на происходящее с интересом, как крысы, которым удалось избежать ловушки. Тихо, опустив головы и быстро-быстро бегая блестящими глазками по соратнику, которому повезло меньше. Зал огласил треск. В следующую секунду рукоятка со змеей, та самая, наводившая страх на всех первокурсников, когда Малфой появлялся в школе в качестве попечителя, упала на пол. Удар металла о мраморные плиты звучал как захлопнувшаяся над целой эпохой крышка саркофага. Малфой-старший был больше не нужен. Дело было вовсе не в палочке. Гермиона готова была поспорить, вытряхни карманы Люциуса прямо сейчас — и наберется на дюжину других. Это было представление. Показательная прелюдия, расставляющая все по местам. Просто способ дать понять, кто следующий на списание. Чья голова полетит на пол точно также, как змеи. Чью голову Волдеморт, точно так же, не раздумывая, отломает и бросит под ноги и под гиеньи взгляды других пожирателей. И все это понимали. Нарцисса смотрела перед собой стеклянным взглядом, блестевшим так, будто в глазницы закапали эссенцию чистого страха. Лицо сидевшей рядом Лестрейндж выражало странную смесь возбужденной веры в справедливость хозяина и все же оставшегося сестринского сочувствия. Первого, конечно, было больше. Посмотреть, как выглядел Драко, не представлялось возможным: Гермиона сидела по правую руку от него. Будь он все тем же мальчиком с первого по шестой курс, она была уверена, излучал бы такую же удушающую обречённость, как мать. Но теперь… она понятия не имела, что он чувствовал по этому поводу. Она, в общем-то, не знала даже того, как сама к этому относилась. Люциус Малфой заслужил. Это было венцом торжества справедливости: пасть от руки человека, чьи идеалы он самолично разделял, неся в мир эту гниль. Поделом. За что боролся… И все же острый проблеск незаслуженного сочувствия раздражал ее сердце изнутри. Так, наверное, жалеешь всех, кто заранее знает о своей скорой смерти, потому что это противоестественно — будучи в здравом уме понимать, что дни твоего существования сочтены, и просыпаться каждый день, мысленно отсчитывая остаток. Что было бы правильным? Чувствовать отмщение за всех, кому Малфой когда-либо причинил зло? Или придерживаться света до конца, считая, что наказание должно последовать, но не так, не здесь, и не руками этого монстра? С каждым днём границы добра и зла все больше размывались, превращаясь сначала в чёрно-белый градиент, а затем и вовсе в сплошное серое полотно. Гермиона больше не была ни в чем уверена. Кроме одного: знать бы, убивал ли он когда-то? Если да — она готова была наплевать на внутренний голос, шепчущий о необходимости истинного правосудия. — Все вон, — прошипел Волдеморт, едва не отплёвываясь разочарованием. — Кроме Драко. Гермиона вздрогнула. Последняя фраза была сказана тоном, не сулившим ничего хорошего младшему Малфою. Пожиратели покинули свои места и однородной молчаливой толпой чёрных одежд двинулись к выходу. Замешкавшись на мгновение, она тоже встала и несмело двинулась за ними: Драко не вызвал домовика, но спрашивать, что ей делать, было не место и не время. Оказавшись в коридоре, Гермиона выдохнула едва ли не в унисон с остальными. От спертого в темном зале воздуха кружилась голова. Нестройным рядом пожиратели брели в сторону выхода, пока хозяева свернули в совершенно другом направлении. Гермиона последовала за ними, и, отыскав, пристроилась у стены. Нарцисса стояла возле одной из ваз, дрожащими пальцами поправляя лепестки роз, но совершенно не смотря на свои действия и устремив взгляд в сад за окном. — Как ты выносишь себя? — выплюнула Беллатриса, оставшаяся в Мэноре. — Упустить мальчишку во второй раз! Господину стоило проткнуть тебе горло твоей же палочкой, раз не умеешь ей пользоваться! — Белла, пожалуйста, — тихо взмолилась Нарцисса. Цвет ее кожи стремительно приближался к уровню белизны первого снега. — Прекрати защищать его, Цисси! Видит Мэрлин, это чудо, что Драко не пошёл по стопам своего бездарного отца, — продолжала Лестрейндж, больше походившая на раскинувшую капюшон кобру. Как же она не понимала, что миссис Малфой защищает не столько самого Люциуса, сколько свой хрупкий выстроенный мир? На лестнице показались две пары ног — сёстры Гринграсс, кажется, спустились на доносившиеся крики. Все вообще слилось в какую-то шумящую картину, и Гермиона не знала, за чем следить в первую очередь. Вдруг от двери, ведущей в зал, отдало едва заметной вибрацией… так могло быть от круциатуса в исполнении Волдеморта. Это почувствовали все. — Драко, — сдавленно прошептала Нарцисса, наконец отняв руки от лепестков и приложив одну к груди. С лестницы тоже донёсся тихий выдох: Астория совсем забыла, что не стоит выдавать своё присутствие, и шагнула ниже, на пример Нарциссы схватившись за грудь. Лестрейндж лишь вскинула подбородок, переполняемая уверенностью в правильных действиях своего хозяина, и метнула хищный взгляд к сёстрам. — Довольно прятаться, как мыши! Если вам так не терпится быть в курсе всех дел, почему же я не вижу вас на собраниях? — она, кажется, поставила своей задачей сорваться на каждой живой душе в этом доме. У Гермионы почти захватывало дух от того, как близко она принимала неудачи своего хозяина, готовая разорвать за них любого. Даже супруга собственной сестры. — Хотя бы тебе достанется муж, верный Тёмному Лорду, — она тыкнула острым, чуть загнутым, подобно ее же палочке, ногтем в сторону Астории, — А вот на твой счёт у меня ещё есть вопросы! Она шагнула ближе. Лестрейндж вела себя как охотничья собака, клацающая вспененной пастью то на одного, то на другого кролика. Астория, которая и так боялась любого слова старших обитателей поместья, совсем побледнела от нападок пожирательницы. — Сильвус и Айседора трусливо сбежали, откупившись вами?! — Гермиона не знала этих людей, но по контексту поняла, что речь о их родителях. — Предатели! Где твоя метка?! Почему ее нет?! Ещё одно комнатное растение, в то время как Лорду нужны последователи! Фраза про комнатное растение отразилась словно пощечинами на лицах обеих: Нарциссы и Астории. Гермионе лишь оставалось задаваться вопросом, каким удивительным образом в Лестрейндж уживались явная, хоть и искажённая забота о сестре и презрение к тому, что войне она предпочла светскую жизнь. Новая вибрация и звук чего-то стеклянного и разбившегося. — Там должен был быть ты, но с тобой и так все ясно! — кобра вновь обратила своё внимание на Люциуса. — Вон из моего дома, Белла, — по слогам отчеканил Малфой-старший, впервые за все это время отреагировавший на происходящее. Гермиона почти забыла, что он тоже находился в комнате, хотя и был главной причиной всего фарса. — Из твоего дома! — Лестрейндж повторила его слова на манер Волдеморта. — О каком доме, позволь спросить, ты говоришь? Мэнор давно считает хозяином Драко! Все слилось в один гул. Смех Лестрейндж, точно такой же, как в отделе тайн. Тихая паника Астории. Новая вибрация от двери. — Нечем дышать, — в пылу ругани никто даже не заметил, как миссис Малфой схватилась за горло, паническим взглядом бегая по помещению. Никто, кроме Гермионы. — Дом, груда камней — и тот раньше всех нас понял, что своё ты уже исчерпал! Ядовитый шёпот Беллатрисы казался гротескным музыкальным сопровождением, фоновым шумом, пока Гермиона, словно в замедленной съемке, улавливала каждую перемену в лице Нарциссы. — Миссис… Миссис Малфой! — сначала несмело, но затем все более уверенно она шагала к женщине, пока вовсе не сорвалась к ней, стоило той покачнуться на месте, теряя равновесие. Оказавшись рядом, Гермиона взяла ее под локоть. Худые тонкие пальцы сошлись на предплечье Гермионы, причиняя боль. Так утопающий тянет за собой другого. — Что ты… — вновь взвизгнула Лестрейндж, но Гермиона не слушала. — Вы дышите, миссис Малфой, все хорошо. Считайте вдохи! В красивых голубых глазах плескался чистый страх. Гермиона впервые оказалась так близко к миссис Малфой, и в эту минуту образ холодной неприступной леди слетел, разбился вдребезги, открыв под собой просто женщину, на глазах у которой разрушалась вся ее жизнь. Гермионе до боли в сердце стало ее жаль. Будь она тысячу раз женой пожирателя… ни одна любящая мать не заслуживала того, чтобы понимать, что на расстоянии пары метров ее сына пытают раскаленной агонией. Это было неправильно. Нарцисса повернула голову то в одну, то в другую сторону, словно не понимая, где находится. Затем вновь пошатнулась, задевая рукой вазу и вздрагивая от раздавшегося грохота. — Цисси? Какого черта ты сделала, грязнокровка?! — подлетевшая Лестрейндж уже хотела было оттащить Гермиону своей цепкой хваткой, но, видит Мэрлин, Гермиона сама не знала, как ей хватило то ли наглости, то ли собранности, чтобы отмахнуться от неё. Перехватив вторую руку Нарциссы, Гермиона сильнее сжала пальцы на ее запястьях и постаралась поймать взгляд. — Вы стоите на твёрдом полу! Смотрите на меня и дышите! Паническую атаку можно было распознать и без кипы колдомедицинских справочников, которые она успела прочесть. — Тинки! — второе по невообразимости наглое действие с ее стороны, но эльф все же возник рядом. — Нужно зелье сна без сновидений, очень быстро! Она понятия не имела, были ли в Мэноре более узконаправленные зелья, но это и так должно было гарантированно сработать. За всем шумом никто даже не заметил, как дрогнули двери в порыве аппарации Волдеморта. Тинки вернулся почти мгновенно, держа в лапках заветный флакон, который Гермиона тут же откупорила. — Нужно выпить. Дышите медленно и выпейте это! — спокойным и твердым голосом произнесла она, хотя сама от стресса дрожала едва ли меньше. — Мама? — Лестрейндж обернулась на голос позади, но Гермиона все еще была слишком занята помощью Нарциссе, чтобы понять, что из зала вышел Драко. Миссис Малфой выпила зелье, хоть и несколько капель упали на парчовые складки ее платья. — Нужно… нужно кресло, зелье скоро подействует, — просипела Гермиона. Понемногу выброс адреналина, позволяющий действовать быстро и четко, утихал, оставляя за собой запоздалую нервозность и нахлынувшую усталость. Ее плечо кто-то задел, и лишь спустя пару мгновений она поняла, что это был Малфой, ринувшийся усадить Нарциссу на подозванное чарами кресло. — Сынок, — слабеющая от подступающего сна ладонь Нарциссы успела скользнуть по щеке присевшего у ее ног Малфоя, прежде чем зелье окончательно подействовало, погрузив ее в спокойный сон. Только вот наблюдать за этой до абсурдности, как для стен Мэнора, теплой сценой долго Гермионе не дали. Проклятье, больше похожее на удар хлыста, полоснуло ее по плечу и спине. Она запнулась и повалилась на пол. — Что ты сделала? Что ты ей сказала, паршивка? — следующий удар Беллатрисы должен был прийтись на то же место, но Гермиона неудачно повернулась и заклятье рассекло губу. Вместо нее, кажется, вскрикнула Астория, никогда в жизни не видевшая ничего настолько жестокого. — Я только помогла, это из-за вас ей стало плохо! — сквозь боль от кровоточащей раны прохрипела Гермиона, прикладывая руку ко рту. Язык неприятно вязало от вкуса соленого железа. — Ты… — едва не брызгая ядом, прошипела Лестрейндж, но в следующее мгновение ее палочка вылетела из хватки хозяйки и глухо покатилась по полу. — Хватит, — когда Гермиона, уже успевшая зажмуриться, открыла глаза, то увидела фигуру Малфоя перед собой, заслонявшую ее от новых нападок. — Всем нужно успокоиться, — уже тише произнес он, и эта перемена в голосе выдавала то, что несколькими минутами ранее он перенес по меньшей мере три круциатуса. — Вызови целителя, Тинки. И перенеси Нарциссу в ее покои, я зайду позже. Он убрал палочку во внутренний карман пиджака и вновь обернулся к Лестрейндж. — Лорд желает тебя видеть. Едва ли еще хоть одна фраза в мире могла заставить ее глаза запылать таким огнем и тут же обо всем позабыть. Позже Гермиона много раз прокручивала в голове этот момент, поражаясь тому, какой всеобъемлющей преданностью и противоестественной, прогнившей и извращенной любовью горела Лестрейндж. Беллатриса призвала свою палочку и, в последний раз сверкнув взглядом в сторону Люциуса, дизаппарировала. Почти в один момент с эльфом, уносящим Нарциссу. Без душной, как сладкие тяжёлые духи, ауры пожирательницы стало даже легче дышать. Глубоко втянув воздух, Гермиона перенесла вес на руки перед собой, стремясь подняться, и в этот момент перед ней возникла протянутая ладонь Малфоя, которую она несмело приняла. Он кивнул в сторону лестницы, давая понять, чтобы Гермиона следовала за ним. Проходя мимо все еще стоявших на ступеньках сестер, она низко опустила голову, потому что взгляды тех, казалось, могли резать не хуже заклинания Лестрейндж.

***

— Покажи другие раны. Она сидела на краю уже знакомого кресла в его спальне. Малфой так… привычно привел ее туда, словно никогда не запирал лишь в одном помещении целыми днями. Осмотрев ее лицо и шепнув исцеляющее, он, наконец, убрал пальцы с ее подбородка. — Пусть лучше Тинки, — уклончиво ответила Гермиона, понимая, что для исцеления других ран ей придется расстегнуть платье. — Тинки будет с Нарциссой, — безаппеляционно ответил Малфой, стоя на своем. Неужели не было ни одного другого эльфа, которому можно это поручить? С минуту поколебавшись, Гермиона выдохнула и устало кивнула. Развернувшись к нему спиной настолько, насколько позволяло кресло, потянула замочек вниз, стараясь не задеть глубокие саднящие борозды и обнажив левое плечо. Малфой сел на подлокотник и, едва касаясь кожи, сильнее отвернул край платья. — Ты помогла ей. Гермиона привычно пожала плечами, после чего сама же зашипела от боли. Его рука легла чуть выше лопатки, пресекая другие движения, пока он совершал необходимые пасы палочкой. — Любой бы сделал то же самое, — дежурная фраза, до безобразия неуместная, если говорить про пожирателей. — Астория не сделала. — Она стояла слишком далеко, — спину защипало, и она поморщилась. — К тому же, ей можно читать что-то кроме пособий по колдомедицине, — невеселая не-шутка упала в тишину комнаты. Краем глаза Гермиона заметила, как Малфой поджал губы. Спину укрыл целительный холодок, и она вновь повела плечом, на этот раз ощущая, что раны почти затянулись. — Что значит «Мэнор считает хозяином тебя»? — Гермиона вдруг вспомнила странную фразу Лестрейндж. — То и значит, — невозмутимо ответил он, сводя края платья и застегивая замок. Прежде, чем Гермиона успела закатить глаза от бесполезного объяснения, он продолжил. — Я могу аппарировать прямиком в Мэнор, например. — Но Лестрейндж и… они тоже могут. — Потому что я это позволяю, — кивнул он в подтверждение ее слов, все еще неспешно ведя замочек вверх. Что, ради Мерлина, там можно так долго застегивать? — Но твой отец всегда… — Гермионе вспомнилось, сколько раз она видела Люциуса Малфоя на дорожке к поместью. — Да. Он застегнул верхнюю пуговицу и откинул ее волосы за спину. Даже ее знаний о характере Малфоя было достаточно, чтобы понять, что тема закрыта. Значит, он не дал позволения своему отцу аппарировать в Мэнор. Напряжение между ними было ощутимо, но чтобы настолько… Оставалось лишь догадываться, каким, должно быть, унижением это было для Малфоя-старшего. — Мне нужно навестить Нарциссу. Его руки покинули спину Гермионы, и она против своей воли остро ощутила потерю тепла. Стоило им оказаться за порогом комнаты, Малфой запер дверь и уверенно двинулся по коридору. Не отводя ее в комнату и не вызывая Тинки. — А… Остановившись на середине пути, он тихо усмехнулся, повернулся на ее голос, и, насмешливо смотря прямо в глаза, проговорил то, что пустило рой невидимых мушек по позвонкам: — Какая разница, ночью ты будешь слоняться по коридорам или днем?