About lost wolf

Сперва Намджун решает проверить реку, а потом уже идти к болоту. Лес он знает, да и если бы не знал, никто лучше него в таких местах не ориентируется. Альфа сворачивает с главной тропы, обходит заросли кустарника, жуя на ходу кусок вяленого мяса, и про себя мальчишку благодарит. Мясо мягкое, сочное, сдобренное специями для пряности. Намджун усмехается, вспоминая, как Сокджин спасал плантацию ароматных трав, и в укор альфе поставил, что тот все запустил. Намджун и правда все запустил: сад, небольшой огородик, конюшня должна ведь быть, в замке пыль и темнота по комнатам, лошади в деревне у кого-то на постое, пока хозяин права не заявит. Намджуну лошади даром не сдались, но вот эта запущенность вокруг, словно нежилое, вот этого быть не должно. Лицо правителя всё же. Намджуну всё это кажется неважным, но на самом деле важно ведь. Вопрос уважения, вопрос достатка, вопрос доверия. Послы и делегации должны видеть, что место это сильное, сытое. Что людям есть за что держаться и есть за что сражаться. Намджун жует задумчиво и ловит себя на неприятном — мысль об этом, казалось бы элементарная и важная, пришла к нему только сейчас. — И людям опять же работа, деньги, — подмечает он сам себе вслух. Ведь многие должны были в этом замке работать, да ушли, как только правители сменились. Намджун проходит ручей, осматривает зеленеющий кустарник. Тот полон молодых побегов, ветки отросли заметно, листьев много. Растительности вокруг полно, и всему здесь хватает влаги, питания и света, но всё молодое. Словно спало годами, а сейчас очнулось и бросилось догонять упущенное время. — Интересно, — Намджун опускается и прикасается к земле ладонью. Та ожидаемо влажная, надави чуть сильнее — вода выступит лужицей. Неправильно так, маленький ручей так напитать не смог бы. Намджун поднимается и идет дальше. Болото начинается скоро, почва под сапогами становится рыхлой, вязкой. Ни о какой засухе здесь и не слыхано. Воды вокруг полно, и вопрос лишь в том, почему она до деревни не доходит, а копится здесь. Намджун знает лишь одну возможность изменить течение воды, но кому такое могло понадобиться. Сложить плотину одному сил не хватит, да и кто из деревни на такое пойти мог, а главное — зачем. Всем нужен урожай, чтобы кормить себя, всем нужно сено, чтобы кормить скотину, всем нужна вода, чтобы жить. Намджун уходит дальше — в обход болота, чтобы не тратить зря силы, найти исток реки. Лес вскоре становится реже, а трава выше. Идти по такой нелегко, но по илистой земле тяжелее, Солнце, поднявшееся в зенит, начинает припекать. Где-то очень близко с места срывается заяц. Волчье в альфе откликается, Намджун поворачивает голову и лениво прослеживает взглядом тропу. Он очень давно не охотился и, если честно, скучает. По самому процессу (выследить, обхитрить, догнать), убивать нужды нет. Так, погоняться с зайчишкой забавы ради. Да и зверьё только-только вывело подросшее потомство из нор. Намджун лично подписал запрет на охоту до поздней осени. Летом еды достаточно, добывать её в лесу ценой чужой жизни — нет необходимости ни у кого. Охотиться на детей неразумных — подло, оставлять потомство без родителей — жестоко. Намджун запрещает охоту с весны до осени себе и местным, а там уж, если кому нужно, то имеют право. На границе с полем лес редеет, деревья стоят друг от друга дальше, и сами по себе ниже, тоньше. Побеги вокруг молодые совсем, даже стебли зеленые — не огрубевшие. Альфа идёт прямо через них, чтобы сэкономить время, ему ещё назад возвращаться, а путь уже вышел неблизкий. Из высокой травы слева взлетает перепелка, Намджун инстинктивно хватается за нож и дергается, но оружие из руки не выпускает. Просто в груди неприятно ёкает отголоском страха — война никого не оставляет до конца, сколько бы не прошло времени. К реке Намджун выходит только к полудню, и та действительно выглядит обмельчавшей. Там, где раньше был берег, трава пожухла, пожелтела, а на мелком речном песке, который был покрыт водой не так уж и давно, зеленеет молодая поросль. Русло реки спускается с каменистого склона, вьется по холму дорожкой. Намджун скидывает с себя накидку и все лишнее с пояса, умывается сперва водой из фляги, плещет себе щедро на шею сзади и безжалостно гонит себя наверх. Плотина, кто бы её ни возвёл, построена на славу. Крепкая, массивная, добротная. Течение перекрыто валунами, стволами деревьев, ветками, связанных между собой. Вода, конечно, пробивается, но основной поток уведён в сторону. Намджун шагает в реку. Сапоги намокают моментально, вода пробивается внутрь сквозь пальцы. Разгоряченному телу неприятно, да и скользко карабкаться по камням. Намджун ударяется локтем, надламывает ноготь на левой руке, но вверх все же взбирается, чтобы осмотреть плотину. Природа не любит, когда кто-то вмешивается в её естественный ход, гневается, когда его нарушают. Вода по другую сторону плотины затопила всё в радиусе метров десяти. Река давно вышла из берегов и теперь искала другой путь, размывая когда-то протоптанные тропы. Но большая часть воды стоит, пахнет тиной и болотиной больше, чем на самом болоте. Здесь наверху запах чувствуется сильнее, чем у подножия холма. Место открытое, солнце прогревает хорошо. Всё загнило, многое умирает. Намджун лезет в воду, сперва по колено, затем по бедро, но чем дальше идет, тем ожидаемо глубже становится. В конечном счете он толкается ногами от илистого дна и плывет к плотине. Намджун устал в дороге, намокшая одежда добавляет веса, сапоги тянут ко дну, поэтому, когда руки касаются одного из валунов плотины, Намджун подтягивается к нему, цепляется за торчащую ветку, тянет её прочь, но та не поддаётся. В плотине ему вообще ничто не поддаётся, только кусок глины выкатывается лениво. — Очевидно, что один не справлюсь, — ворчит Намджун, когда уже выплывает на берег, валится на землю, чтобы отдышаться. Даже если бы не устал так — один бы не справился. Кто бы здесь ни работал — их было много, а значит — пришлые. В деревне такое никому в голову не пришло бы. — Быть беде, — выдыхает Намджун и поднимается. Спускается вниз к оставленным вещам, валится на нагретую солнцем землю снова и, раскинув руки, смотрит в небо, жмурясь. Где-то дома Сокджин опять наверняка копается в земле, волчата рядом возятся, лезут под руки, заглядывают с любопытством, мешаются под локтями. А мальчишка от них не отмахивается даже. Намджун устал очень, но домой откровенно хочется побыстрее.

***

Намджун доедает всё, что Сокджин собрал ему в дорогу, по пути находит немного лесной земляники и зеленых яблок. Ягоды он осторожно завязывает в котомку из-под еды, а яблоки суёт по карманам. Всего несколько штук, всё равно те кислые, что вырви глаз, не время для яблок ещё, а детям вполне себе так гостинец и развлечение. Одежда высыхает, сапоги — нет. Ссадина на локте ноет, к ней добавляется пара мозолей на пальцах ног из-за сырой обуви. Домой Намджун добирается к вечеру. Солнце еще не село, на улице светло, со стороны деревни тянет дымом из затопленных печей, в саду на перебой друг другу чирикают скворцы. Намджун проходит дорожку от ворот, сворачивает в сад и напрягается, не уловив никаких посторонних звуков. Детей на улице нет — слишком тихо, в замке — тоже. В замке тишина настолько колючая и неуютная, что Намджун ёжится, обхватывая себя за плечи и растирает кожу под рубашкой. Зябко, что мурашками по хребту. — Отвык, — резюмирует Намджун. Он жил в этом месте один и никогда ничего такого не чувствовал. А здесь прямо скребет тоской и одиночеством. До того скребет, что хоть кошку пускай на порог. Чтобы кто-то живой, теплый. Какая-то жизнь. Намджун поднимается к себе, сбрасывает накидку, отстегивает ремень с ножом, морщится, когда снимает сапоги. Кожа на пальцах сморщенная, бледная, как у утопленника, мозоли лопнули, кровят. Гадость редкостная на вид. Намджун переступает с ноги на ногу, оставляя после себя сырые следы, и решает, что босиком тоже вполне комфортно. О том, что случилась беда, он узнаёт, выйдя за калитку. Сад остаётся за спиной, а вокруг воздух словно сгущается. Становится плотным, душным, жарким. Намджуна изнутри дёргает неприятным предчувствием, толкает вперёд. Давай, беги скорее. Таким необоснованным и сильным порывом, что с ног сбивает, не устоять. Намджун срывается с места, не обращая внимания ни на камни под голыми ступнями, ни на колючую траву, больно впивающуюся в кожу, ни на усталость тем более. Он припускает быстрее, как только в воздухе начинает тянуть болотом. Это совсем недалеко от деревни, и немного севернее, чем он сегодня ходил. Там, где и должно было быть болото, которое здесь уже много лет. Сплошные черные топи, куда не каждый местный захаживает. Каждый ребенок слышал страшные истории о чудовищах, которые здесь обитают, и обходит место стороной. Намджун рычит страшно, потому что сам боится. Вдруг, боится до ужаса, как очень давно не боялся. Не успеть, не найти. Что сам не понимает, что бежит по щиколотку в мутной жиже, увязая усталыми ногами. — Назад, — рявкает кто-то грозно среди шуршащих листьев. Намджун тормозит резко, что поскальзывается. Падает в грязное месиво, но не торопится вставать. Вслушивается. — Не сметь я сказал, — звучит далеким отголоском. За ним вой. Отчаянный, горький и беспомощный. Тяжелый ком, вставший поперек горла, медленно и обжигающе больно скатывается вниз. Намджун сглатывает его со стоном, поднимается на ноги и несётся дальше. Через кочки, через репейник, цепляющийся за мокрые штаны, через ветки кустарника, хлещущие по рукам и босым пяткам. Сокджина утянуло по грудь. Мальчишка бледный, напуганный, дышит тяжело, глубоко и редкими толчками. Шевелиться боится, напряжен так, что до непроизвольной дрожи. И глаз с волчат не спускает. Те мечутся по краю, где сухо и безопасно, и как только думают приблизиться, Сокджин рявкает. Уверенно, строго, что хрен ослушаешься. Впрочем, Лиджун больше не мечется, а воет лишь, задрав голову, скулит, да уши жмет. Слишком маленький, чтобы понимать, что делать, но инстинктом чувствует. И может у Намджуна не интуиция вовсе. Голос детский слабый, но звучит он иначе. Расползается беспокойством на далекие расстояния. Так брошенные дети в природе выживали. Звали на помощь, пока могли. И погибали, не дозвавшись. Лиджун вот дозвался. Намджун выдыхает резко, шумно и говорит: «Я убью тебя». И столько в этом облегчения. Дети в порядке. Сокджин тоже, осталось только вытащить и отгрызть голову. Мальчишка дёргается, вдыхает судорожно, и вся напускная храбрость и сдержанность плывут по лицу дешевой папирусной маской. — Не смей реветь, — говорит Намджун и подбирается ближе. Проваливается по колено в жижу, но цепляется за траву на сухом пяточке около волчат и вытаскивает себя. — Вытащу тебя и убью, — выдыхает Намджун, а самому в груди так горячо, что до слёз больно. — Хорошо, — шепчет Сокджин и всё же плачет. Молча, воровато стирая слезу со щеки грязной рукой. — Только вытащи.