About lost wolf

Чонгук спит крепко, долго, словно не спал уже очень давно. Спокойно спит. Тэхён уверен, что сегодня омеге кошмары не снятся. Чонгук не засыпал, Чонгук проваливался в забытье. Раз — и просто отключился, Тэхён едва не проморгал и не уронил. Не уронил. Ему самому на удивление хорошо. Хорошо настолько, что он то и дело забывает о пережитом перевоплощении. Ноги окрепли, руки тоже, боль забылась, в голове прояснилось, на душе спокойно. А казалось бы… всего лишь и надо. Тэхён улыбается похабно, закладывает руки за голову и вспоминает еще раз. Кто бы мог подумать, что в его волчонке есть всё это бесстыдство, развязность. Открытость. Тэхён, только получив возможность сравнить, понимает на какой дистанции они друг от друга держались всё это время. Не друг друга держали, а сами держались. Тэхён трет глаза пальцами и смеется беззвучно. Он даже не мечтал, что может омеге сделать настолько хорошо. Чонгук захлебывался, не то чувствами, не то стонами. Слепо шарил руками вокруг, стараясь ухватиться хоть за какую-нибудь опору. У Тэхёна самого в голове было мутно, в теле жарко и тянуще-больно от удовольствия, но сквозь все это, в какой-то короткий миг, когда Чонгук всхлипнул, схватившись за его локоть, Тэхёна накрыло абсолютным пониманием — здесь и сейчас для волчонка не существует ничего вокруг: ни дома, ни мира за его пределами. Здесь и сейчас у него есть только Тэхён, и хорошо Чонгуку не от близости, не от физического контакта, а потому что всё вот это — Тэхён. Волчонку хорошо до помутившегося сознания только потому, что это Тэхён. И сам король со всей своей королевской выдержкой к этому готов не был. Прочь из постели Тэхёна гонит голод. Ему не до еды было больше пары дней, и теперь он готов в одиночку съесть целого оленя. У него даже силы есть, чтобы этого оленя выследить и загнать. Тэхён целует Чонгука в сухие губы — никаких целомудренных поцелуев не хочется, и выбирается из постели. Оставлять омегу просыпаться одного не хочется тоже, но у них из еды — половина засохшей лепешки и мешок крупы. Тэхён не силен в растопке печи, в варке риса — вот костер развести, пожалуйста, а с печью — справится, но с шумом и золой по всему дому. Если повезет, то он успеет подстрелить несколько куропаток и вернуться назад. Ему бы хотелось вернуться назад до того, как омега проснется. Просто, чтобы увидеть сонную улыбку, как тот тянется, еще мягкий и горячий ото сна. Чтобы он был первым, что Чонгук увидит, открыв глаза. Словно все еще кроме Тэхёна ничего не существует вокруг. — Добуду еды и вернусь, — тихо говорит он. Тэхен находит свою старую одежду, влезает в неё наспех и выбирается на улицу, стараясь не подавить рассыпанные на крыльце цветы. Он о них слышал, а потому может представить, как Чимин из-за каждого будет расстраиваться. Тэхён практически доходит до леса, когда вспоминает, что охота под запретом в это время года, ругается про себя тихо и разворачивается. Хочется мяса, но ловить придется рыбу.

***

С рыбалкой у Тэхёна не очень. Он старается, но рыба ловиться отказывается. Сидит себе где-то в воде и смеется над ним. Раздражает. — Давай я? — раздается сквозь улыбку голосом с берега. Чонгук ото сна еще потрепанный и помятый, очень уютный на самом деле. И спокойный. Улыбается мягко, но не суется что-то отбирать. Если Тэхён не захочет, то мешать не станет. Тэхён прикидывает: с одной стороны гордость, с другой голод, и он прожил свою прекрасную жизнь без умения рыбачить, проживет и еще, не переломится. Он выбирается из воды на песчаный берег и втыкает в землю самодельную удочку. — Прости, что ушел и не разбудил, — говорит Тэхён и цапает Чонгука за руку. Омега кивает, морщится немного от попавшего в глаза солнца и прижимается, тычась носом в шею. Чонгук совсем не злится, совсем не испугался, когда проснулся один. — Я слышал тебя, — признается Чонгук. Тэхен прикрывает глаза — шепот омеги очень приятно ложится на его шею. — Смазанно, но слышал. А потом Чонгук отстраняется немного, хмурится. — Ты в порядке? — спрашивает и цепляется пальцами за рукава Тэхёновой рубашки. Нервничает, но держаться старается. Тэхён знает вот эти все взгляды, прихватывание щеки изнутри зубами. Он в ответ улыбается и кивает. На удивление он более, чем просто в порядке. — Не знаю, как это сработало, но ты… Чонгук обрывает его на полуслове, порывисто целуя. Он все еще держится за рукава чужой рубашки и всё ещё чертовски горячий. Они переходят на другое место, где тени больше, а вода холоднее. Чонгук смеется, рассматривая удочку, и кого бы Тэхён на крючок ни насаживал, тот давно утонул и свалился на дно. Волчонок буквально лучится весь и держится за руку пока идет. Тэхён на самом деле даже не слушает, что тот говорит. Ему бы насмотреться на все вот это. Кто знает — повторится ли? Может это просто страх или еще что-то — пройдет, и вернется все на место, как раньше. Тэхёну не хочется как раньше. Он думал, что у них все хорошо, а на деле оказалось, что лишь малая часть из «хорошо». Чонгук отправляет Тэхёна собирать старые стебли репейника. Они жесткие и полые, а внутри зачастую полно личинок, а сам омега сгибает крючок лучше, спускается в заросли камыша, чтобы найти старое птичье гнездо, откуда можно взять пару выпавших перьев для поплавка. Чонгук явно знает, что делать. А Тэхён вдруг думает, что они ни разу не были на рыбалке. Совсем. И один его волчонок тоже не ходил рыбачить. Наверняка соскучился. — Сперва нужно прикормить, — говорит омега, рассыпая по воде сухую требуху репейника. Прикармливают явно не этим, но у рыбы, к счастью, мозгов недостаточно, чтобы распознать подвох. Чонгук закатывает штаны, как можно выше, открывая кожу над коленом чуть меньше, чем на ладонь. Но даже так на правой ноге выглядывает темное пятно. Тэхён цепляется за него взглядом — на его волчонке таких остаться должно было много. Чонгук ловит его взгляд, но вместо того, чтобы смутиться, ухмыляется. Словно это и не синяк вовсе, который болеть и ныть будет, а что-то важное, что омега с гордостью носить собрался. Тэхён ловит эту мысль за конец, возвращает назад и прокручивает еще раз. От нее жарко и сердце начинает частить. Здесь что-то не так, не в плохом и нехорошем смысле. Просто что-то иначе, но что именно он все никак увидеть не может. Тэхёну пахнет луговыми цветами и травой, тиной пахнет немного, полынью. Рядом совсем квакают лягушки, ветер вокруг шуршит листьями. Тэхён сглатывает сухим горлом и осознает себя среди всего этого. Он возбужден. Снова. Не до помутившегося сознания, но до чешущихся от желания прикоснуться ладоней. Тэхён поднимает взгляд и… Чонгук знает. Омега знает, и его это ни чуточки не тревожит. Тэхён смотрит на этот блестящий яркий взгляд, на согнутую ногу, на румянец, тронувший омежьи щеки. Это не смущение, не стеснение. У Чонгука просто кровь по организму разгоняется. Чонгук бесспорно готов. К тому, что Тэхён хочет с ним сделать, омега готов. — Что происходит? — спрашивает Тэхён и дергается от хрипоты в голосе. — Что изменилось? Чонгук равнодушно пожимает плечами, словно его это ни капли не тревожит. Он выбирается из воды, подходит ближе, чтобы сидящий на земле Тэхён мог погладить обнаженные щиколотки и колени. — Я не уверен, — говорит Чонгук и зарывается пальцами Тэхену в волосы. Он так близко, что альфа запрокидывает голову и прижимается подбородком к его животу. — Думаю, вопрос в доверии. Тэхён зависает. В груди неприятно сжимается. — Где я не справился? — спрашивает тихо. — В чем я промахнулся? Чонгук фыркает и качает головой, отворачивая голову куда-то в сторону. Так делают, когда неразумные дети, от которых вся семья уже устала, совершают очередную глупость. Чонгук смотрит так, словно Тэхён очень глупый и не понимает очевидную вещь. Тэхён всё понимает. Просто он совершал слишком много неправильных вещей с Чонгуком, чтобы самому догадаться, какую именно из них он не исправил все еще, что волчонок ему не доверял. — Тэхён, — говорит Чонгук, — почему ты? Почему ты считаешь, что ты не справился? Почему ты думаешь, что я говорю о своем доверии? Разве это не тебя вывернуло шерстью наружу от одной мысли, что я ушел? Разве это не ты допустил мысль, что я могу уйти молча, не сказав ни слова? Не дождавшись тебя, не объяснив, почему ухожу. Это я в чем-то промахнулся, Тэхён. Я не справился, не ты. Чонгук зачесывает ему челку назад, наклоняется, чтобы поцеловать. Тэхён даже вперед немного подается, приоткрывает губы, но Чонгук не целует. Вместо этого прижимается лбом ко лбу, подмигивает и уходит, прихватив удочку. Омега крутит в руках ветку, к которой Тэхен прикрутил леску, и смеется. Это даже на расстоянии слышно, но не обидно. Тэхён просто сидит на берегу, как мешком пришибленный. Ему бы подумать хорошенько об услышанном, но в голове пусто. Он бездумно смотрит, как Чонгук ловит рыбу. Омеге неудобно, и он все время поправляет крючок, но довольно быстро первая рыбёха оказывается на берегу, вторая тоже не заставляет себя долго ждать. Тэхён с берега хлопает, а Чонгук шутливо кланяется. — Я сын рыбака, ты забыл? — смеётся омега. Чонгук вылавливает еще пару некрупных рыбешек и выбирается на сушу. Тэхён тем временем обламывает кустарник, чтобы развести костер. — Мы не пойдем домой? — интересуется Чонгук, кивая на ветки, но тут же пожимает плечами, соглашаясь. Он разделывает рыбу, пока Тэхён высекает искры ножом о камень, чтобы разжечь огонь. Чонгук справляется быстрее и остальное время, пока сухая трава все же не затлеет, обхватывает себя за колени и смотрит за пальцами Тэхена. — Мы никогда это не обсуждали ведь, — говорит Чонгук, когда костер горит, а рыба жарится. — Мы никогда не обсуждали произошедшее. Страхи, сомнения. Тэхён дергается очень, и омега цапает его за руку, чтобы тот не ушел. Тэхёну сказать нечего, все ведь и так понятно. Он даже слов правильных так подобрать и не смог, хотя времени прошло более чем достаточно. — Про недоверие, — поясняет Чонгук зачем-то. Это даже раздражает. Потому что говорить здесь не о чем. Хотя, больше не хочется и стыдно. В Тэхёне внезапно поднимается детское совершенно упрямство, отчаянное и злое, клокочущее. Так случалось, когда он маленький не слушался, а потом был вынужден объяснять, почему сделал то или иное, извиняться. Тэхён уже извинился. Что еще сделать нужно, чтобы они с этим закончили? Им бы вот сейчас не разругаться бы. — Я тебе собственную жизнь доверяю, — огрызается Тэхён. — Что может быть…дороже? — Ничего, — Чонгук цапает Тэхёна за вторую руку и тянет на себя, чтобы развернулся полностью. — Эй, прекрати. Я тебя ни в чем не обвиняю, не собираюсь осуждать или винить. Слышишь? Я этого не делал и не буду, не злись на меня. — Я не… — Злишься, — отрезает Чонгук. Тэхён опускает взгляд и пожимает плечами. Не злиться сложно, в большей степени на себя. Потому что ему стыдно. — Слушай, — омега кусает себя за губу и отпускает чужие руки. — Все это время ты делал множество вещей, чтобы у меня все было хорошо. Чтобы плохое забывалось. Но мы никогда не говорили о том, чего боишься ты, и о том, что чувствую я. Тэхён молча крутит палки, поставленные на самодельные рогатки. Чонгук говорит это спокойно, ровным голосом, словно и волноваться не нужно. Выглядит так же. Тэхён чешет нос и от отчаяния готов некрасиво и капризно захныкать. Он взрослый, ответственный, самостоятельный. Он был на войне. И вот, пожалуйста — захныкать и закапризничать. — Ладно, — соглашается он дергано и импульсивно. Тэхёну легче, когда он движется. Идет, бежит, что-то делает. Он закладывает руки за спину, идет к кромке берега, разворачивается на пятке и едва ли не строевым, чеканным шагом возвращается назад. Чонгук смотрит с интересом, но не вмешивается. Эта черта в омеге Тэхёну нравится особенно. Чонгук знает, когда лезть не нужно. — Тебе снятся кошмары, — выдавливает из себя Тэхён тихо и разводит руками. Мол, прости, я знаю, и не могу ничего сделать. — Мне больше нет, а тебе всё ещё и очень часто. И мой страх в том, что, — Тэхён глубоко вдыхает и сглатывает. Горло вдруг почему-то саднеет, как перед простудой бывает. Еще не очень больно, но уже глубоко и глотать неприятно. — Я боюсь, — повторяет Тэхён после паузы, — что это я. Я снюсь тебе там. Раз за разом лишая тебя дома, семьи, чего бы там ни было еще. Мне очень страшно, что я причина твоих страхов, а ты раз за разом ко мне возвращаешься. Ложишься около меня, целуешь меня, а я тебя мучаю снова и снова. И, — Тэхён отворачивается к воде и трет ладонью грудь, там, где затрепетало сердце, — я не боюсь твоей мести, не боюсь получить клинком по горлу ночью. Я боюсь, что однажды ты проснешься и поймешь, какая это все огромная ошибка. И вот тогда уйдешь. — Посмотри на меня, — зовёт Чонгук голосом, полным сдержанности. Таким, неприятным голосом. Тэхён от него ёжится и морщится, упрямясь сам перед собой. Он убирает руки за спину, сцепляет пальцы в замок и поворачивается с закрытыми глазами. Он слышит, как Чонгук вздыхает, почти что с разочарованием, слышит, как подходит и дергается немного, когда омега кончиками пальцев обеих рук проводит по его щекам. Чонгук был маленьким и неопытным, но достаточно вырос, чтобы поднабраться опыта в игре «я все равно получу от тебя то, что мне нужно». Омега умеет ждать, а Тэхён не тот, кто сможет долго сопротивляться. Глаза он открывает. У Чонгука сжатые губы и строгий взгляд. Он стоит так близко, что дыхание нет-нет, да и долетает до Тэхёна. Омега мотает головой из стороны и говорит хриплое: «Нет». — Не ты главный герой моих кошмаров. Тэхён клацает зубами, сжимает пальцы сильнее, до боли, подбирается весь, собирая себя во что-то жесткое и кривое. Они стоят друг напротив друга, так близко. Впервые действительно ТАК БЛИЗКО. У Тэхёна давно есть самый главный незаданный вопрос. Самый важный. Возможно, если бы он задал его давным давно и знал на него ответ, то все было бы по-другому. Никаких сомнений, никаких обращений. — Почему ты вернулся? Почему не ушел домой? Ты ведь не любил меня. — Не любил, — соглашается Чонгук, — я злился. Злость вообще фундамент наших с тобой отношений. Злость и терпение. Ты злился на меня и из желания мести забрал с собой, а я злился на тебя за это. Я пытался с тобой в чем-то соперничать, упрямился, сопротивлялся, как мог. Но при всем при этом мы ничего не сделали исподтишка. Мы были честны с самого начала. Ты не пользовался очевидным преимуществом в силе, я тоже мог достаточно доставить тебе неприятностей. За мной никто не следил, что я делаю в твоих покоях, что я туда проношу. Яд, нож. Какие интриги замышляю. Мы вели открытую войну, нашу собственную войну. Были у меня шансы или нет — я всегда имел возможность ответить тебе. Но там, в сарае, я был слабым, а ты распустил руки. Там я не смог бы дать тебе отпор. И я разозлился на тебя за эти нарушенные правила. Мне было обидно. А потом ты ушел, а у меня словно почву из-под ног выбили. И я разозлился на то, что ты ушел. Мне так пусто стало. Я семью потерял, а благодаря тебе сестру нашел. И я не догадывался насколько можно привыкнуть к тому, что ты есть. Мы воевали друг с другом, но не боялись поворачиваться спиной, зная, что не стоит ждать удара. Ты не ударишь, я не ударю, и другим не позволим. На то, что ты ушел, я злился сильнее, чем на то, что ты не сдержался. — Злость и уважение? — Тэхён цедит сквозь зубы ядовито, отходит на шаг назад. Вот именно этого он и не хотел. — А я думал, что у нас всё хорошо. Чонгук ловит его за шею и отойти не позволяет. — У нас не могло быть все хорошо сразу. Помнишь ты сказал, что нам перестанет быть сложно, когда мы друг другу доверять начнем, когда понимать начнем? На это нужно время. У каждого свои раны, они не заживают сразу. Ты ведь тоже меня не любил. — Я тебя изнасиловал, — отрезает Тэхён холодно. Чонгук тяжело вздыхает и убирает руки. Еще немного и рыба начнет подгорать. У Тэхёна кровь в ушах шумит и накатывает тошнотой. Омега отходит к костру и снятую с огня рыбу кладёт на траву. — Я не считаю, что это так, — говорит он, отряхнув руки. — Тем поступком ты спасал себе жизнь. Это другое. — Нет, — Тэхён смеётся, закрывает лицо руками и хохочет. — Глупый волчонок. Моей жизни ничего не угрожало, я просто хотел тебя. И просто взял. Ты злился на меня, что я в сарае не сдержался? Вот где я не сдержался. Я хотел тебя, как… как сейчас хотел. До помутившегося рассудка хотел. Я предал тебя тогда. Никакого уважения, никакого доверия. Вот, что я сделал. Это был мой план. Я хотел тебя уничтожить. Жизнь и честь. То и другое мое. — Само собой, — Чонгук садится на траву и хлопает по месту рядом с собой. — То и другое твоё. Я этого точно отрицать не стану, я ведь отдал их тебе. Но я видел эту ситуацию по-другому. — Она не была другой, — огрызается Тэхён и отходит дальше. — Ваше Величество, — одергивает Чонгук резко, — мы женаты больше года. И эти больше года мы прожили так хорошо, как могли. Я не жалею ни об одном своем решении или согласии, которые были связаны с тобой. Но каждый день я смотрел, как ты из сил вон выбиваешься, стараясь стереть из моей памяти то, что произошло. Словно не было ничего. Но оно было. И ты это прекрасно понимаешь, как понимаешь и то, что ни я, ни ты этого не забудем. Винишь себя каждый день. На моих глазах. Будь любезен, не отходи от меня, а просто выслушай. Чонгук выдыхает свою злость. Омега не вскакивает с места, не топает ногой и не имеет привычки Чимина указывать пальцем. Он говорит и ждет. Это до слёз не смешно. Злость и уважение — абсурднее не придумать. Но злости в них полно, а насчет уважения — Тэхён не уверен. — Ты вернулся поломанный, — говорит Чонгук после паузы, вскидывает взгляд. Тэхёну этим взглядом между лопаток свербит, и он оборачивается. — Тебя разодрали внутри и снаружи, ты был одной кровоточащей раной. Ты так сильно нуждался в любви, что мне, злящемуся на тебя перепуганному мальчишке, дыхание перехватывало. Тебе так сильно требовалось быть любимым, быть нужным. Ты трещал по швам от боли, от ощущения ненужности. Ты рвал на мне одежду, но ты плакал, Тэхён. Помнишь? Ты не чести меня лишал, ты за жизнь свою боролся. И ты не сделал ничего, что я бы не позволил. Ты едва на ногах стоял, я твои раны до сих пор лечу. Правда думаешь, что я не отбился бы? Я остался с тобой по собственной воле. В тот раз, в следующие дни, сегодня. И я ни разу об этом не пожалел. Ни об одном поступке, касающемся тебя. Поэтому, — Чонгук шмыгает носом, — прекрати себя винить. Хотя бы в тех вещах, которые касаются меня. Поцелуй меня, пожалуйста, и давай поедим. Тэхён отрицательно мотает головой и сказать ему нечего. Нечего абсолютно. Он уходит к пруду, умывается. И пока щеки мокрые от воды, позволяет себе заплакать. Иногда так бывает, когда тебе очень тяжело, а ты тащишь это и тащишь. А когда наступает предел, ты ломаешься. Просто садишься и плачешь. Ни от усталости, ни от тяжести, ни от жалости к себе. Просто плачешь. Чтобы дышать стало легче. Чонгук подходит почти бесшумно и обхватывает со спины крепко-крепко. — Я люблю тебя, — говорит он. — И очень тобой горжусь. Тэхён кивает часто несколько раз. Он бы сказал, что это худший день в его жизни, но соврет. Бывало хуже. Тэхён вытягивает мизинец, а когда Чонгук цепляется за него своим, тянет к себе и целует руку. — Спасибо, — говорит Чонгук, прижимаясь лбом к затылку Тэхена. — Что извинился. Это важно. Дышать Тэхёну и правда становится намного легче.