About lost wolf

Они об этом больше не разговаривают. Тэхён благодарен. У него нет слов и доводов. На бой он выйдет — это важно. Из-за Чонгука важно, из-за статуса Тэхёна важно, но на самом деле есть ещё куча причин, по которым Тэхён выйдет на поле. Такое не должно больше повторяться ни с кем. Он запретит, иначе зачем ему на голове корона. Они ночуют под открытым небом, прямо на побережье. Как ни странно, но Чонгук не отдаляется. Омега сник, подавлен, глаза то и дело блестят слезами, но сам по себе он здесь — не избегает ни прикосновений, ни взгляда. Тэхён не уверен, что Чонгук спал. Он сам засыпал, когда чужие пальцы перебирали его волосы, просыпался пару раз, и омега все ещё гладил его по голове. Возможно, дело было не в Тэхёне, Чонгук сам так успокаивался, но об этом они не говорят тоже. Утром омега ловит рыбу: забирается в море, в руках заточенная длинная палка. Тэхён до этого никогда не видел его в своей «среде обитания». Чонгук дитя солнца и моря, как Тэхён дитя леса. Он жить может под тенью раскидистых деревьев и вечнозеленых елей, охотиться на зайцев, спать под треск костра, а Чонгук без труда ловит рыбу, набирает раковин, находит чьи-то яйца в песке, но жалеет их и закапывает обратно. Чонгук бродит по песку босиком, дышит полной грудью соленым воздухом. А когда Тэхёну приходит время уходить, Чонгук обхватывает себя руками за плечи и смотрит как, волна за волной обрушиваются на берег. Облака вокруг сгущаются плотной белой массой, словно специально нагнетают. — Будет дождь, — говорит Чонгук. Тэхён целует его в шею и уходит, не прощаясь.

***

Тэхён спокоен. На самом деле спокоен. Полностью. После разговоров, признаний, сомнений, после всего, что они друг другу рассказали, у Тэхёна внутри тихо — безветренный штиль. Ему есть, за что жить и за что сражаться. Он собирался всю деревню если не зажрать насмерть, то вырезать от злости, а сейчас внутри даже не ёкает. Место боя он находит без труда — люди там уже толпятся, как стервятники в пустыне, дожидающиеся кончины своей жертвы. При виде него люди стихают и отодвигаются дальше. Отец Чонгука тоже здесь, раздетый по пояс, босиком. Тэхён стягивает накидку, садится на землю около вычерченного круга, чтобы расшнуровать сапоги. Старейшина деревни сухо разъясняет правила, Тэхён их слушает вполуха. Тут и так всё понятно. Он запрещает себе думать, потому что понять так и не смог. И как только позволит себе вновь окунуться в эти рассуждения — взбесится, потеряет контроль. Чонгука здесь нет, чтобы успокоить, и деревню никто не спасёт. На Тэхёна дымят какими-то ритуальными травами, от них щиплет в носу, и хочется чихать, дают глотнуть горькой настойки — просто крепкий алкоголь из перебродивших ягод. Чонгук накормил Тэхёна отменно (скорее всего специально), и поэтому алкоголь совсем не мутит рассудок. Вокруг разжигают костры, замыкая ими границу арены, в центр очерченного круга выносят нож. Один предмет оружия на двоих воинов. То, за что, собственно, и будет происходить основная драка — имея нож, перерезать глотку сопернику проще. Хотя в их случае Тэхен вполне может перегрызть, если успеет перекинуться. На самом деле Тэхён уверен. В себе и собственных навыках. И весь этот антураж вокруг лишь нагоняет раздражение. Это людям, пришедшим поглазеть, нервно, а ему — Тэхёну — всё кажется глупым. Его соперник выше, тяжелее. Но откровенно говоря, что может рыбак, даже умеющий драться, против воина, тренировавшегося годами? Тэхёна гоняли, как обычного солдата (а может даже больше), и спуску не давали. Он быстрый, юркий, ловкий, молодой. Он выносливее. Он знает приёмы, знает, как уворачиваться от ударов, и как их наносить так, чтобы было больнее. Кто-то ударяет в колокол, и все вокруг стихают. Тэхён оглядывается мельком, подмечая малышей в первом ряду. Мальчик и девочка, держащиеся за руки, очень друг на друга похожие. Получается, что сводные Чонгуковы брат с сестрой смотрят на него во все глаза, и вряд ли вообще понимают, что к чему. Тэхён не понимает, для чего их сюда привели, как и прочих детей, стоящих в толпе. Какая радость смотреть на чужую боль, чужой гнев, чужую кровь. Он шагает в круг, и бой начинается. Отец у Чонгука сильный, достаточно быстрый, чтобы Тэхёну прилетело несколько раз. Толпа гудит, ликует. Тише, когда удар наносит Тэхен, громче, когда бьют его. Мужчина злится, по глазам видно, и злость ему мешает. Движения нечеткие, несобранные. Но чем дольше длится бой, чем сильнее они оба выматываются, тем злости в нем меньше, остается лишь голая механика движения. Тэхен уворачивается от удара в ухо, ныряет вниз и подбивает ногой чужие ноги. Маневр срабатывает отлично, мужчина падает на спину, песок поднимается пыльным облаком вокруг. Толпа замирает и тут же взрывается криком. И только после этого Тэхен замечает, что в стороне, на вытянутую руку от мужчины, в землю воткнут нож. Солнце скрывается за плотными облаками. Со стороны моря проносится порыв ветра. Мужчина поднимается, а нож остается в земле. Тэхен уворачивается дважды: влево, вправо. Он ведь не мстить сюда пришел. За что мстить-то? За трусость людскую? За то, что отец дом покинул, чтобы защищать его на фронте дальше? Не пускать врага к стенам. Кто виноват, что так все вышло? Чонгук пришел сюда за ответами и покоем. Тэхен — за прощением. Но парадокс в том, что человек, чье прощение Тэхен хотел бы получить, сам отчаянно в нем нуждается. — Хватит этого цирка, — говорит Тэхен и бросается вперед. Мужчина устал: возраст, травмы, утерянная сноровка. Тэхен укладывает его на лопатки, садится сверху и сам выхватывает нож из земли. Но прежде, чем что-то сделать, наклоняется вперед и спрашивает: «Почему?». Был ведь шанс. — Я рыбак, но не дурак. Обесчесть ты моего сына силой, он бы сюда никогда не пришел. Он бы жить не стал, не то, что искать со мной встречи. Будь мой сын для тебя всего лишь потехой, вышел бы ты в этот круг, защищая его ценой собственной жизни? Ты был прав, я не защитил своих детей и горько их оплакивал. Я не надеялся увидеть их когда-либо живыми. Это мой позор. Мне и расплачиваться. — Я попросил у вашего сына прощения. Сделайте то же самое, становится гораздо легче, — Тэхен поднимается на ноги, вытирает с лица песок и поворачивается к старейшине, подкинув в руке нож. — Я не люблю людей, — говорит он громко. — Вот за это и не люблю. Я бы мог вспомнить некоторых из вас, которые там были, когда я забирал волчонка и его сестру. Никто не вступился. Вы ребенка мне отдали, а позор на нем. Как же так выходит? Разве это справедливо? За что он должен жизнью своей расплачиваться? Вы хоть знаете, что с ним там было, вдали от дома? Сколько там было боли и страха, знаете? А чего хотите? Что бы он сюда вышел и против отца бился? Ради чего? По чьей милости сын, не ждавший уже отца живым увидеть, должен против него биться? Кто кого убить должен по вашей милости? Тэхен сплевывает кровавую слюну себе под ноги, вскидывает голову и говорит: «вот вам кровь». — Нет на нём никакого позора. Мы женаты. По правилам и при свидетелях. А узнаю о чем-то подобном, — Тэхен поднимает нож острием на старосту, — о боях вот этих, шкуру спущу. Со всех. У нас вроде такое наказание за неподчинение Королю.