About lost wolf

Тэхен закрывается на пару дней ото всех. Ему не нужно столько времени, чтобы принять решение, но нужно, чтобы набраться храбрости и озвучить его перед советом министров. Намджун не убивал. Это главное преимущество, которое Тэхен может использовать. Косвенно человек погиб от его руки, но лишь потому, что не смог пережить полученные травмы. Тэхен выдвигает предложение — столько же ударов кнутом, сколько получил человек, а дальше пусть решает справедливость. Выживет Намджун или нет. Совет долго обсуждает за закрытой дверью предложение, пока Тэхен забивается в угол в ожидании решения, но соглашается единогласно. После того, как Тэхен обратился в волка, министры вообще стали гораздо сговорчивее. — Хорошо, — говорит он, забирая подписанный указ, и ставит свою подпись. — Да будет так. Намджуну он рассказывает сам, чувствуя, как с каждым озвученным словом, комок тошноты становится все жгучее. Никто не просил Намджуна держать под стражей, никто не ждет, что тот сбежит. Тэхену бы очень хотелось, чтобы Намджун не был таким принципиальным и таким ответственным. Бежал бы прочь. Один или с волком своим. Тэхен, к сожалению, почти ненавидит мальчишку, из-за которого все случилось. Понимает, что тот и не виноват вроде, но ничего с собой поделать не может. Специально держит подальше и игнорирует, проходя мимо, когда тот пытается выпроситься хотя бы на минутку увидеться. Намджун сидит у себя и даже не дергается, когда двери открываются. Кто бы к нему ни приходил — он не боится и готов ко всему. — Я буду бить в полную силу, — шепчет Тэхен, встав у двери, — но Чимин и Юнги здесь, мать в пути. Тэхёну кажется, что еще немного и он развалится на множество мелких кусочков. У него трясутся руки, губы, и стучат зубы. Намджун подходит и обнимает его крепко-крепко, ни в чем не винит, и Тэхен ломается. Кривится и не справляется со слезами. — Они тебя не отдадут, — договаривает он срывающимся голосом. — И не таких вытаскивали с того света. Чимин не позволит. Слышишь? Никто не позволит. — Ты не виноват, Тэхен, — говорит Намджун. — Всё хорошо. И Тэхен ломается, давясь слезами, и плачет Намджуну в плечо, пока не заканчиваются силы и слёзы.

***

До эшафота Тэхен бредёт, шатаясь, но никому не позволяет себе помочь. Он смотрит под ноги и словно сам идет на казнь. В какой-то степени так и есть — его вина, он не досмотрел. Ужасно страшно поднять голову. Там, по другую сторону, под деревянными подмостками собралось столько людей, и, в отличие от деревни Чонгука, не поглазеть пришли забавы ради. Тэхен не разбирался, что к чему, да как, но и так понятно, что Намджун здесь важен, ценен. Люди толпятся между друг другом и молчат. Тэхен не знает, что страшнее, тишина эта гробовая, осуждение, накинутое покрывалом на всё, куда бы он ни пошел, или увидеть среди толпы взгляд брата. Или Чонгука. «У тебя милосердное сердце, — сказал омега, — я потому тебя выбрал». Как после такого они удержатся? Тэхен собственной рукой брата названного до полусмерти иссечь собирается. Как им всем с этим жить? Но бить Тэхен будет в полную силу. Ради Намджуна, потому что тому ни жалости, ни пощады не нужно. И если Тэхен позволит себе слабость, Намджун первый, кто его за это презирать станет. Совет министров собирается в первом ряду, вставая плечом друг к другу. Стражи вокруг эшафота собирается столько, сколько Тэхен в собственном замке не видел. Он смотрит на все это шагов с пятнадцати и его начинает тошнить до головокружения. — Вы не волки, а мыши, — выплевывает злое Юнги, подходя ближе. Он уставший очень, но спокойный такой. С другой стороны — должен же кто-то. В Юнги хладнокровия и циничности не на одно государство хватит. При других бы обстоятельствах бояться его, но Тэхен не то глупый, не то троном не дорожит в той самой степени. Он думает ненароком, что вот из Юнги правитель был бы, что надо. Никакого сожаления о поступках, но и рассудок здравый. При любых обстоятельствах. — Попрятались по углам друг от друга, — Юнги хватает Тэхена за подбородок ледяными пальцами и с силой что-то впихивает в зубы. Горькое, вязкое, что до слез пробивает, но и тошнота уходит, как по щелчку пальцев. В голове проясняется. Тэхен сплевывает на землю, Юнги на это лишь бровь приподнимает. Сейчас бы пошутить что-нибудь про «Я знаю, что ты всегда хотел корону» и «Чимин отправил меня отравить?», но язык немеет и не слушается. — Начинай уже, — говорит лекарь и в каком-то мимолетном порыве цапает Тэхена за руку, целует в волосы, после чего уходит так же молча, как и пришел. С Намджуном по-прежнему никто не обращается, как с преступником. Он поднимается на эшафот в сопровождении двух стражников, но без связанных рук или ног. Если в толпе еще кто-то шептался, то как только Намджун появляется, стихает даже ветер. На удивление, палящее столько дней без остановки солнце не собирается показываться из-за облаков, и скорее всего к вечеру будет дождь. Где-то далеко кричат вороны, которых Тэхен перестрелял бы собственноручно. Чтец зачитывает приговор громко и отчетливо, после чего каждый движется к своему месту, как в нелепой театральной постановке. С Намджуна снимают рубаху, Тэхен прикасается к рукояти кнута. Он помнит, как деревянная рукоять обожгла пальцы, как он распустил кнут на всю длину, помнит, как щелкнул им на пробу в воздухе. А дальше не помнит ничего. Вот он встает на позицию, а в следующее мгновение с Намджуна срезают веревки, которыми тот был привязан к столбу, и тот валится на деревянные подмостки без сознания. Толпа начинает гудеть. Откуда не возьмись выскакивает Чимин. На Тэхёна не смотрит, что-то вливает Намджуну в рот прежде, чем того положат на деревянные носилки. Глядя на то, как Намджуна уносят, Тэхен впервые за день задумывается: «А где же Сокджин?». Вероятно, что Юнги не одному Тэхену что-то дал пожевать. Как бы там ни было, мальчишке смотреть на такое совсем не стоило. Министры уходят вереницей друг за другом, люди тоже начинают расходится, но не по домам, а лишь перемещаются ближе к замку. Будут ждать — догадывается Тэхен. У него сводит пальцы, и он с удивлением замечает, что все еще держит рукоять кнута, который тут же валится под ноги. Дорогу до замка Тэхен помнит смутно, его кажется пару раз рвет, а может только очень сильно тошнит, в воздухе начинает пахнуть грозой. В себя Тэхен приходит от дикого холода, хоть где-то и совсем близко горит огонь. Пламя отсвечивает на полу тенями под аккомпанемент треска поленьев. Холод такой, что у Тэхена зуб на зуб не попадает, его мелко колотит даже под двумя тяжелыми одеялами, которыми он придавлен к постели. — Я сам справлюсь, — огрызается на кого-то Чонгук очень зло и распахивает дверь в комнату, а потом хлопает ей с грозным: «пошли вон отсюда». У волчонка внутри аж клокочет всё, Тэхен чувствует, когда тот подходит к кровати. — Прислугу гонять учишься? — хрипит он и закрывает глаза до того, как увидит Чонгука. — Как мухи навязчивые, — рычит тот в ответ, — и омега ещё тв… Чонгук проглатывает слово «твой» и заменяет его на «этот». Потому что Чонгук — омега Тэхена, и никаких других ни шутки, ни злости ради быть не может. Признал наконец-то. Чонгук поит его чаем с шиповником, чабрецом и медом. От горячей воды уходит дрожь, но холод остается. Морозит кровь и гоняет ее по телу. Тэхен ничего не спрашивает. А Чонгук ничего не рассказывает. Он отходит убрать чашку. Звук шуршащей одежды заставляет Тэхена открыть глаза. Чонгук развязывает шнуровки, расстегивает пуговицы и в теплом свете огня из камина выпутывает себя из одежды. Он все еще температурит, Тэхена буквально обжигает, когда омега забирается к нему под одеяла и опутывает всем собой, прижимаясь кожа к коже. Они лежат молча, вслушиваясь в треск горящего дерева, холод медленно сдается, и Тэхена снова тянет в сон. Он жмется к Чонгуку плотнее, мажет губами по голой коже. "Как же я тебя люблю", - думает Тэхен. Пальцы Чонгука, до этого лениво гладящие его по боку под одеялом, замирают так, словно Тэхен это вслух произнес, а через мгновение снова продолжают гладить.