Лед и Пламень

      - Вы были контрабандистом, Давос, - обратился к собеседнику Тирион, глядя, как небо становится все темнее и темнее, хотя снег перестал посыпать Винтерфелл с обычной северной злобностью. Плащ из медвежьей шкуры не оставлял лазейки холоду, но давил на плечи карлика почти также, как предчувствие беды. – Потом стали рыцарем и верным советником Станниса. А теперь служите Джону Сноу. Почему?       Сир Давос на миг оторвал взгляд от постройки помоста из дров и хвороста. Этот приказ Сиворт отдал сам, не дожидаясь слова от Короля.       - Когда-то я выбрал служение Станнису, потому что видел в нем благородного и верного своему слову лидера, - признался мужчина, пристраивая короткопалую руку на рукоять кинжала. – Тогда я был уверен, что нет никого честнее и справедливее. И так было. Все, что я имел, я получил от него. И я верил в него… Я не виню кого-либо, но тогда, при штурме, в Черноводной, я потерял сына. – Тирион взглянул на собеседника, но тот предпочитал смотреть на будущий костер. – Я никого не винил и не виню за это. Теперь… Тогда я считал виноватой Красную Жрицу. Но не Станниса. Он был хороший, умный. Благодаря Станнису мой сын получил все то, чего не имел я. Мой сын мог стать настоящим рыцарем однажды. Но он был в чем-то схож со Станнисом. Упрям. И, как Станнис, не хотел признавать ошибки. Не видел их.       Сир Давос помолчал.       - Но Станнис перестал быть моим Королем не тогда, а в тот миг, когда предал свою дочь огню, - с горечью произнес мужчина. – Я верил в него. Я верил в то, что он – истинный Король. Но разве таков истинный Король? Принцесса Ширен была милым несчастным ребенком…       Тирион вздохнул, улавливая недосказанное.       «Мы все здесь… Все мы в чем-то или ком-то разочарованные люди, - подумал он. – Одиночки».       Десница Королевы вздохнул и взглянул на небо.       «Для меня все началось здесь, и здесь может закончится».       За эти годы многое переменилось, сам Винтерфелл успел на время сменить владельцев, в итоге вернувшись к Старкам, но сам дух этого места остался прежним. Не повлиял на него ни огонь, ни чужаки. Вернувшись сюда теперь, Тирион чувствовал себя в этой крепости так же, как и в первый раз.       А ведь и сам Тирион изменился…       Когда-то он отправился на Север лишь потому, что привык смело смотреть в глаза тем, кто его ненавидит. Он знал, что сестра его терпеть не может, что Старки его недолюбливают. И что все кругом смотрят на него одинаково. Он карлик. И Ланнистер. Ланнистер на Севере.       Тирион ехал в Винтерфелл, заранее готовясь к волнам презрения. Он знал каждую из пород людей, которую ему предстояло встретить. Знать, что будет презирать его, но не скажет и слова… Челядь, что будет посмеиваться за его спиной… Шлюх, что увидят лишь его золото… Всюду все было одинаково, разве что на Севере Ланнистеров ненавидели куда больше, чем в иных землях.       Думая о том времени, Тирион мог честно признать, что, случись ему шанс все изменить, повторил бы ту поездку. Пусть бы ему и пришлось вновь побыть в плену у Лизы Аррен.       «Из-за Старков, - решил Тирион, но тут же изменил свое мнение: - Из-за людей, которых я встретил в доме Старков».       Впервые столкнувшись с Джоном Сноу и узнав, кто он такой, Тирион решил сознательно его спровоцировать. Уж ему-то было известно, как людей задевает, если их ткнуть в самое больное место. Они отвечают. Всегда отвечают. Оскаливаются, как волчата, не осознавая, что их дразнят.       Тирион надеялся так подзадорить себя. Он знал все шутки о карликах, ведь слушал их всю свою жизнь, но ему требовалось подготовить себя к целой ночи с почти врагами. Но Джон Сноу не оскалился. Обиделся, но не ответил.       Теперь Тирион не мог не вспоминать те несколько минут с благодарностью. В конце концов, он встречал не так много людей, кто не презирал его за то, что Тирион не мог изменить.       Дорога до Стены и время на Стене Тирион так же вспоминал с долей благодарности. Пусть случайно, но в его жизни появился почти друг. Кто-то, кто видел в нем не только карлика и Ланнистера. Таких людей всегда было мало…       С тех пор все, что Тирион делал для Старков, - на сколько это было возможно по отношению к врагам, - десница рассматривал с точки зрения того, что эта семья – семья его друга. Пусть и не осознанно, но где-то на задворках разума всегда маячил образ мальчишки в черном.       Был бы он так добр к Сансе Старк и рассмотрел бы в ней сильную личность, если бы не знакомство с одним Старком, который его не презирал? Уважал бы он память Нэда Старка, если бы тот не был отцом мальчишки? Испытывал бы Тирион уважение к Роббу Старку, как к противнику, если бы не его брат?       Эта семья была великой, древней, но могла остаться всего лишь одной семьей из многих в глазах Тириона.       «И вот теперь я снова здесь, - подумал карлик, высматривая далеко, на другой стороне огромного поля, в паре миль от крепости невысокий заслон из поваленных деревьев, тянувшийся с запада на восток насколько хватало глаз. – И завершиться для меня все тоже может здесь…»       Тирион помнил, что правление Роберта повисло на волоске в тот миг, когда Джон Аррен обнаружил происхождение Джоффри и был отравлен, чтобы скрыть это. Но сам Тирион осознал, что в Семи Королевствах что-то назревает не в столице, а уже в Винтерфелле. Он почувствовал это, узнав о падении Брандона Старка. Будто что-то кольнуло тогда Тириона, но он привычно отмахнулся от тревожной мысли. Теперь тот миг казался ему переломным.       - Переживем ли мы эту зиму? – спросил он сира Давоса.       - Кто знает? – пожал плечами Луковый Рыцарь. – Но бежать некуда. От этой зимы не убежать.       С этим Тирион не мог не согласиться.

***

      - Это довольно холодная страна, - с дипломатичной улыбкой прошептала Миссандея, помогая Дейнерис сменить наряд на более теплый.       - Верно, - с нервной улыбкой отозвалась Дени и на миг замерла, пытаясь разобраться в непривычных ощущениях. То ли сшитый еще на Драконьем Камне наряд сидел плохо, то ли с ее телом произошли какие-то изменения?       Первое же и самое логичное объяснение Дейнерис отмела, как невозможное и сама же над собой с грустью посмеялась.       «Это невозможно, - подумала она с горечью. – Я хочу этого, но такого просто не может быть».       За дверью послышались громкие голоса дотракийцев, охранявших покой Королевы. Удивившись, Дени выглянула из покоев и обнаружила, что ее люди пытаются преградить дорогу огромному белому лютоволку.       - Ой, - выдохнула позади Миссандея, рассматривая зверя так близко.       - Все нормально, - предупредила Дени кровников и приблизилась к зверю, полностью уверенная, что Призрак ее не тронет.       Лютоволк долго смотрел ей в глаза, а потом потянулся и обнюхал протянутую к нему ладонь.       - Про лютоволков говорили тоже самое, что и про драконов, - прошептала Миссандея. – Говорили, что эти звери исчезли много сотен лет назад.       Дени улыбнулась и осторожно погладила густую белую шерсть на шее волка, отмечая, что тот следит за ней с почти человеческим интересом. Внезапно зверь развернулся и отправился прочь, но у лестницы остановился и повернул голову, будто приглашая девушку следовать за собой.       - Миссандея, принеси мой плащ, - велела Дейнерис.       - Ваше величество, - пробормотала советница, но принесла требуемое.       - Все будет хорошо, - убежденно сказала ей Дени и не велела дотракийцам следовать за собой. – Рядом с таким зверем мне не грозит опасность.       Во дворе Дейнерис нагнала волка и хотела было пойти рядом, но лютоволк увернулся из-под ее руки и потрусил вперед.       Через некоторое время Дени сообразила, что волк ведет ее в богорощу, и на несколько секунд замерла, раздумывая над тем, стоит ли ей входить под кроны старых дубов, елей, страж-деревьев и приближаться к чардреву.       Она видела его крону издали, но с момента прибытия в Винтерфелл не задумывалась над тем, чтобы взглянуть на дерево ближе.       Секунду посомневавшись, Дени вошла в огороженную каменными стенами богорощу. Она шла медленно, разглядывая кряжистые старые деревья, нетронутый снег и кое-где выступающие из-под снега камни.       Снегопад окончательно стих, успев замести любые следы, так что в ускользающем свете дня Дени могла отчетливо различить отпечатки крупных волчьих лап. Следуя за волком, девушка наконец увидела его – чардрево.       Массивное, разлапистое, оно возвышалось над всеми деревьями, а его ветви раздвигали себе место среди других крон. Белоснежный ствол сиял под корочкой снега, а красные, как кровь, листья едва шевелились от легкого ветерка, наполняя воздух тихим шепотом.       Как и все Таргариены до нее, Дени получила имя в свете Семерых, но, как и ее предки, не особо цеплялась за религию, спокойно вознося свои просьбы и одному из ликов Семи, и лошадиному богу дотракийцев. Но о Старых Богах она знала совсем немного. Подойдя ближе, Дени с опаской взглянула на вырезанный на стволе лик, из закрытых глазниц которого спускались капельки застывшего красного сока. Спустя секунду ей почудилось, что она видит и второе лицо, но со вздохом сообразила, что смотрит на Джона. Мужчина прислонился к широким ветвям, снег припорошил его одежду сделав черный плащ и темный мех не такими приметными, прикрыл снежинками волосы и осел на ресницах. Шагнув ближе, Дени осторожно протянула руку и кончиками пальцев тронула щеку Джона. Он открыл глаза и невидяще взглянул на нее, но потом пришел в себя и чуть улыбнулся. Но улыбка вышла вымученной и ненастоящей.       «Он встревожен не меньше меня», - сообразила Дени.       Джон встряхнулся, избавляясь от налипшего снега, но так и остался стоять под деревом.       - Я никогда не видела чардрев, - призналась Дейнерис. – Живых чардеревьев.       - Здесь их осталось немного, - ответил Джон. – На Севере у каждого замка есть своя богороща с сердцедеревом, но на юге все деревья давно вырубили в угоду Семерым.       «Как странно, - положив ладонь на ствол, подумала девушка. – Дерево не такое холодное. Почти теплое…»       Она подняла голову, всматриваясь в красные листья. Те ответили ей тихим шелестом.       - Почему в вере в Старых Богов нет служителей? – спросила Дени. – У веры в Семерых есть септоны, септы, а молитвы произносят в каменных и деревянных септах.       - Потому что Старым Богам это не нужно, - ответил Джон. – Пред ликом чардрева нельзя солгать.       Он произнес это тихо-тихо, но по коже Дени пробежали мурашки. На миг она ощутила всю силу этого места, почувствовав себя почти так же, как тогда, в пещерах на Драконьем Камне. Не описать словами, но сила, прикоснувшаяся к ней, не вызывала сомнений.       Внезапно Джон притянул ее к себе и обнял. Дейнерис замерла, осознавая то, что он сделал. Но после отбросила все раздумья и обняла его в ответ.       Они стояли близко-близко. И на миг всем своим сердцем Дени ощутила ту щемящую нежность и любовь, которую испытывал к ней Джон. Он обнимал ее крепко, но бережно, ни единым жестом не делая из этих, почти братских объятий объятия возлюбленного, и в этом Дени ощущала так много всего, что не могла не улыбнуться. Ее сердце замирало от такой же нежности и потребности в нем, что девушка не нашла бы слов, способных описать ее чувства.       Безумная страсть согревает, но этот огонь недолог. Любовь же горит ровно и постоянно, даря тепло каждой косточке тела и давая ощущение покоя.       «Всю свою жизнь я куда-то бежала, - подумала Дейнерис. – Даже в чреве матери. Меня увезли на Драконий Камень, а оттуда в Эссос. Я скиталась по свету. И искала дом, в который хотела бы вернуться. Но дом ли я искала? Я просто всегда была одна. Последняя из моего рода. Что может быть ужаснее, чем быть последней?»       «Ты не одна теперь», - будто шепнул ей кто-то, и Дени поверила.       Она не одна. Все верно.       Она прижалась плотнее и вдохнула такой привычный запах кожи, шерсти, железа.       «Так спокойно», - подумала она.       Впереди их всех ждала опасность, но сейчас Дени чувствовала себя чуть увереннее, будто через эти объятия впитывая силы бороться дальше.       Только теперь Дени осознала, что в Вестерос она ехала с совсем иным настроем. Всходя на корабль, девушка знала лишь одно: она одна. Сколько бы у нее ни было друзей, советников, верных солдат и драконов, она одна. Последняя Таргариен. У нее может быть муж, может быть любовь, но не будет детей и ее род некому продолжить. Это злило ее, и на этой злости Дени сделала очень многое.       Сейчас же внезапно оказалось, что она не одинока. И ей есть за что сражаться.       Она не могла найти толковых объяснений этому ощущению, но постепенно то напряжение, которое Дейнерис в себе постоянно поддерживала, ушло.       «Если бы у меня был брат… Если бы у меня был хоть один родич, - подумала Дени. – Если бы Рейгар был жив…»       Она не желала вернуть Визериса, хотя и тосковала по нему. По тому мальчику, каким он был, пока они не повзрослели.       Она помнила, что ей рассказывала о старшем брате, и Дени чудилось, что будь он жив, он бы обнял ее вот так, как Джон, и она могла бы разделить с ним всю тяжесть своей жизни. Они бы вместе несли имя рода, держались бы друг за друга, боролись бы плечо к плечу. И никто бы их не победил.       «У меня нет брата, - с печалью подумала Дени. – Но я нашла того, кто похож на него…»