Merry-go-round

«Merry-go-round» в словаре переводится как «карусель», но дословно означает «веселье, идущее по кругу».

      Девятьсот пятьдесят рэлов до конца света.       — Если вам нужны войска, способные философствовать и профессионально тянуть магнедона за хвост, то это, конечно, интенданты с инженерами — а чё им, нарыли траншей, подвезли патроны с консервами, и бегом в тыл, где потише, а пехота с артиллерией как-нибудь сами разберутся. Если надо найти самых ленивых, способных декадами протирать штаны и плевать в потолок — то это, безусловно, ракетчики. Кнопочку нажал, ракеты полетели, ковыряем в носу, такой вот распорядок дня. Если сорви-головы, то это вам в разведку или к диверсантам — кто ещё на Скаро способен добровольно шваркать пузом по минам и разъезжать на болотных мутантах, когда собственная техника отказала? Но если нужны самые отчаянные и безбашенные психи, способные на любое безумие — то это к нам, на подплав, — Суони откинулась на спинку стула, размешивая сахар в чае. — Не так ли, Гарленус?       Командир подлодки задумчиво кивнул, расправляясь с пачкой галет. К тому, что на адмирала в кают-компании вечно находит тот самый интендатски-философский стих, он уже привык за несколько лет службы на борту «Мю-141». Суони — тридцать семь лет, мужская стрижка на соломенных волосах, широкие плечи пловчихи, радиоактивно-синие отчаянные глаза, вечно недозастёгнутая под горлом молния форменного облегающего комбинезона, две полные цистерны чёрного юмора под языком, — безусловное исключение на флоте. Её возраст ещё полвека назад подразумевал максимум звание кавторанга, но сейчас всё изменилось. Даже он сам, на что молокосос и младше своего адмирала на двенадцать лет, уже каперанг и четыре года командует флагманской атомной субмариной. Времена меняются, ситуация тоже — нынче на Скаро редко доживают до пятидесяти даже в тылу, необходимый боевой опыт приходится нарабатывать с пелёнок. Первый выстрел дети делают, ещё не встав на ноги. Так что загвоздка не в возрасте, а в поле: женщины-капитаны в условиях тотальной войны не редкость, но женщины-адмиралы-подводники — это выглядело ново даже для талов, у которых жёны испокон веков сражались бок о бок с мужьями на равных. Однако Гарленус слишком многое повидал за время службы и ничему не удивлялся, тем более что Суони действительно заслужила своё звание. Кто ещё из нынешних отцов-командиров республиканского флота стал бы сидеть в рубке битых два дня и направлять каждую подлодку, пока флот прорывался сквозь толщи Змеева Кольца — могучего течения, разделявшего океан между двумя враждующими континентами, Давиусом и Далазаром? Только эта маньячка с радиоактивными глазами. И ведь своего добилась: коварное Кольцо они миновали практически без потерь, хотя компьютерный прогноз утверждал, что придётся пожертвовать третью кораблей только на этом рубеже. Впрочем, сказать, что всё прошло гладко, не получится — как раз около этой трети и не смогло пробиться через естественный барьер. Суони просто пощадила людей и сберегла ресурсы, приказав ещё перед манёвром, чтобы командиры субмарин не шли на риск зря и не лезли на рожон, если чувствовали, что их корабли слишком изношены и не тянут битву с океаном. После первой попытки каждый мог смело отступить, выдвинуться в другой квадрат, ближе к родному побережью, и действовать сообразно информации из секретных пакетов, которые получили все командиры перед тем, как флот вышел из родной бухты.       Не всякий адмирал решился бы на такой финт — альтернативные решения без приказа командования и вне расчётов стратегических компьютеров правительством не приветствовались. Однако, это была Суони, и она ещё не проиграла ни одного сражения. Если вскроется факт разделения сил, её простят. Наверное.       — На верфях смеются, что нам последние мозги кислородным голоданием отшибло, — Гарленус поддержал разговор скорее от усталости, чем от необходимости, Суони в свободное время прекрасно умела изображать театр одного актёра и не особенно нуждалась в поддакиваниях.       — Пусть смеются, — махнула рукой она и зевнула во весь рот. — Кстати, командир… А не надо ли вам пойти поспать? Вы третьи сутки на ногах, сон по полчаса в кресле — это не отдых.       — Встречный и аналогичный вопрос, мой адмирал, — выжал улыбку Гарленус. — Мы в одинаковом положении.       — Непременно высплюсь, — пообещала Суони. — Вот только допью чай с галетами, и непременно высплюсь. Иногда мне кажется, что подушка соскучилась по мне больше, чем я по ней. Мне-то скучать некогда…       Она снова зевнула во весь рот и потянулась к карману куртки, висевшей на спинке стула, где у неё хранился пузырёк с «капсулами бодрости» — не слишком запрещённым, но и не одобряемым законом компотом из убойных энергетиков. Во всяком случае, если бы не эта контрабанда на борту, комсоставу «Мю-141» последние сутки дались бы намного тяжелее.       Гарленус покачал головой:       — Тогда зачем вы лезете за волшебной коробочкой?       — А чтобы носом в чае не утонуть, — отмахнулась Суони. — Знаете, это, конечно, дело — утонуть в чае на борту подлодки, находящейся в военном походе, но такая смерть повеселит только противника.       — Уж каледы точно не огорчатся, если вы утонете в чашке, — сдерживая зевки и мысленно облизываясь от мысли об энергетиках, заметил Гарленус. — Я слышал, они вас называют «предусмотрительной стервой».       — Увольте меня от цитат врага, — Суони передумала, вытащив руку пустой, и залпом опрокинула в себя остатки чая. Последние полторы галеты из её пайка отправились в карман кителя. — Всё, Кольцо пройдено, и пока тихо, у нас есть пара скарэлов на отдых…       Звякнул бортовой телефон. Вестовой тут же метнулся снять трубку, выслушал, посерьёзнел, протянул её Гарленусу:       — Командир, вас, с ЦП...       Он немедленно взял трубку:       — На связи, — несколько следующих мгновений, замерев, он слушал, что говорит ему старпом из центрального поста, и только кивал головой. — Вас понял. Сейчас будем.       Трубка легла обратно в руки вестового.       — Убрать посуду и закрепить всё, что можно, — вполголоса приказал Гарленус и повернулся к Суони. Жаль её, ей бы отдохнуть — вон какие круги под глазами, — но порой обстановка в море меняется слишком быстро. — Разрешите доложить: гидролокаторы засекли чужие двигатели. Множественные.       Суони кивнула, вставая и безо всякого пиетета набрасывая на плечи форменную куртку с адмиральскими нашивками, как какой-нибудь маслопузый механик — спецовку:       — Ну что ж, раз выспаться не дают, пойдёмте разберёмся, кто там вышел встречать гостей, — из кармана на свет всё-таки появился волшебный пузырёк. — Угощайтесь, командир. Без допинга мы сейчас, объективно говоря, просто сдохнем…       — Запеленгованы чужие двигатели. Множественные. По курсу семьдесят пять, идут чуть ниже нас, — голос в трубке отдавал паникой, но Марлесс даже бровью не повёл. Ниже — значит, тоже под водой, множественные — значит, минимум эскадра. Что ж, он не зря настоял в штабе, чтобы подвести сюда флот, задницей чуял. Белобрысые ублюдки сунулись-таки сквозь Кольцо, не побоялись. Вот он бы, кстати, не полез. Тёплый поток наверху, глубиной почти в сотню леров и раз в десять шире, с несколькими слоями разной плотности — и встречное донное течение, ползущее прямо под ним, через мизерную прослойку нейтральной воды. Глубинные волны такие, что подлодки давит, как орешки, скорость течений в этих широтах слишком высока, а потоки абсолютно непредсказуемы и могут как утопить ниже предельно допустимых глубин, так и вышвырнуть на поверхность, несмотря на до отказа заполненные балластные цистерны. Подлодки традиционно проходили опасную зону максимум на пяти лерах глубины, поэтому сверху Кольцо охранялось очень тщательно. Одна-две лодки ещё могли просочиться при большом везении, но не эскадра и тем более не флот. Для крупных соединений подлодок было только два варианта — или тащиться в обход чуть ли не до сороковой параллели, или же совершить самоубийственый бросок сквозь течение, на глубине не менее пятидесяти леров. Естественно, при очень хорошем состоянии кораблей и очень острой необходимости. Как раз здесь, неподалёку от Большой и Малой Южных банок, находилось самое безопасное для подобного манёвра место. Поверхностное течение тут мелело и широко расходилось, прежде чем расстаться с холодным собратом, замедлиться и превратиться в непроходимые минные поля; ближе к полюсу не океан, а суп с клёцками.       Да. Единственное место, теоретически преодолимое противником. В штабе пожали плечами, но всё-таки благословили проверить район — ну, и кто оказался прав? Талы рискнули полезть туда, куда ни один нормальный подводник не сунется. Может, у них лодки не настолько штопанные-перештопанные, или просто слишком много дури? Ведь дуракам, как известно, везёт…       Ладно, неважно, как — важно, зачем. Цель противника ясна, как море в штиль — на Скаро давно уже перевелись подлодки без ракетных установок, даже на торпедоносцы ставят две-четыре шахты. Подгрестись поближе к берегу и дать залп по городам в центре континента. Это со всеми рисками обойдётся дешевле, чем гнать ракеты дальнего радиуса действия через полпланеты, рискуя их потерять из-за перехватчиков. А если кого-то заметят и потопят, так Кольцо всю гадость, всю химию, все радиоизотопы выметет к Далазару, ещё больше отравив побережье. Там и так в заливах ничего живого не осталось, даже планктон передох ещё лет сто назад, как начались первые массированные химические бомбардировки. Но люди всё-таки живут — надо обслуживать флоты, надо охранять склады, надо содержать доки, пусть даже на улицу без полного костюма химзащиты не выйдешь. Это лишний раз доказывает, что человек — самая живучая тварь во вселенной, и неважно, к какому из воюющих народов он принадлежит, к каледам или к белобрысым подонкам талам.       Марлесс привычным движением зачесал назад густые, с проседью, волосы и подтянул поближе микрофон общей связи:       — Радиопост. Шифрованное сообщение по флоту, всем акустикам: предельное внимание на приборы. Слушаем в оба уха, смотрим в оба глаза. Раз мы слышим противника, то и противник слышит нас. Талы гарантированно сбросили ложные цели, чтобы сбить нас с толку — следует установить их настоящее местоположение и максимально точное количество подлодок. Всем командирам, рассредоточиться по схеме двадцать один-три. На торпедных установках, немедленно выпускаем по четыре ложные цели в промежутки между кораблями. Не снимаем с контроля навигаторы целей, возможно, придётся управлять их траекториями.       Флот. Вот задница чует, что там не эскадрочка-другая болтается, а именно флот в гости зашёл, с полусотню ракетоносцев, плюс всякая охраняющая мелочь. Меньше и гнать не стоило. Это в древности подлодки по одной гуляли, а сейчас одиночки и даже малые соединения вообще бесполезны, им не сладить с конвоями — а для разведки есть более надёжные средства, чем плавучий гроб с винтами. Субмарины сейчас вообще нужны или для обстрела побережья с короткой дистанции, или для скрытной высадки десанта. Значит, бой будет на равных — флот против флота, адмирал против адмирала.       Нет, бой — не самое точное слово. Правильнее сказать, дуэль. Подмога прийти не успеет, придётся латать пробоину собственными силами. Впрочем, Марлесс всегда рассчитывал только на себя.       Почти любопытно, кто там, на другой стороне, с кем придётся сцепиться. Подводных флотов у противника вроде бы три, если талы не успели втихаря собрать четвёртый, так что вариантов тоже три. Хотя… Это всё пустое — выживем, так рано или поздно узнаем, кого скормили рыбам. Не выживем — тогда какая разница?       А вот по поводу возможного боя Марлесс, вопреки обыкновению, ничего не чувствовал. Раньше в нём всегда разгоралось возбуждение, а в жилах вскипал адреналин — и это было таким же естественным, как и то, что он привычно задавливал эмоции холодным и трезвым расчётом, помогавшим ему одерживать победы. Но не сегодня. Впервые за сорок два года он остался равнодушным к появлению талов на горизонте. Наверное, потому, что сейчас в его жизни появилось кое-что похуже любого сражения, и какой-то там бой с какими-то там светловолосыми ублюдками ничего не значил на фоне этой проблемы.       Борьба между талами и каледами шла много веков с переменным успехом. Война, которая только и составляла смысл жизни на Скаро. Относительно мирные времена редко тянулись больше десяти лет, но выстрелы не стихали никогда. Переговоры тянулись, но почему-то всё время в никуда, перемирия заключались и тут же нарушались, талы лгали каледам, каледы лгали талам, то диверсии, то какие-то немыслимые десанты на чужом берегу, подводное и воздушное пиратство направо и налево, словом, та самая обыкновенная кутерьма, без которой невозможно представить себе жизнь. Так было всегда, от эпохи лука и топора до появления энергетического ружья. Два народа не могли сосуществовать в мире, никогда. Или каледы, или талы, никаких компромиссов. Мир — а что это? Кто-то там сочиняет сказки про луга, где можно поваляться на травке, не рискуя заработать химические ожоги до костей, и про воду, которую можно пить из любого ручья. Кто-то — про бирюзовое небо не над полюсами, а везде, и звёзды по ночам. Помилуйте, когда в последний раз он видел звёзды хотя бы над океаном? В юности? Или в детстве? Нет, не вспоминается. Лишь зеленовато-серые, грязные, ядовитые тучи, клубящиеся над головой и поливающие мир вонючими осадками.       Но куда хуже отравленных туч другие, политические. То, что они начали сгущаться как-то чрезвычайно быстро, почувствовалось ещё пару лет назад, когда по обе стороны фронта внезапно появились и начали массово применяться виды вооружения, содержащие активные изотопы — пули с сердечниками из обеднённого урана, кассетные снаряды с радиоактивной пылью, «грязные» бомбы и далее по списку. Это значило лишь одно — обе стороны понаделали столько боевого плутония, что стало некуда девать отходы, осталось лишь щедро делиться ими с противником. Но настоящее ядерное оружие ещё никто не применял, ума хватало — не разгребёшь и то, чем уже насорили, а если ещё и рвать дрянь по всей планете, то жить потом станет решительно негде. Собственно, и так негде.       В последние месяцы обстановка ухудшилась, наступило подозрительное затишье, похожее на отлив перед цунами, и чем дальше уходит вода, тем сильнее накроет волна. А в последние две декады вообще всё замерло. И когда его флот срочно вернули на базу только для того, чтобы сменить обычные боеприпасы в ракетных шахтах на новёхонькие, явно с завода, со знакомой, пугающе-жуткой фиолетовой маркировкой, он почувствовал холодок под ложечкой.       На крайний случай.       Так в штабе и сказали — на самый крайний случай. Многозначительно. С весьма выразительными лицами. Мол, если что — а что? Тут и дураку понятно, чем всё кончится, если вдоль границы выстроились два войска, вооружённые ракетами с ядерным фаршем. Рано или поздно кто-нибудь неудачно обопрётся о пульт, и привет, была планета — стал пояс астероидов.       Только бы не начать первыми. Только бы не стать ответственными за этот кошмар. Если уж дадут отмашку, то на защиту родины от вражеских ракет, а не на атаку, после которой станет некому делить Скаро.       Марлесс слегка поёрзал спиной по спинке кресла от того, что его внезапно продрал нехороший озноб, и вывел на экран адмиральского стратегического компьютера предположительное расположение противника, постоянно пополняемое и уточняемое данными с гидролокаторов. Небыстрое это дело — выявить врага. Придётся ждать. Возможно, боя вообще не будет — талы, поняв, что их встречают, отступят обратно, за Змеево Кольцо. Но в любом случае, пока оба командующих не разберутся, с кем имеют дело, драка не завяжется.       Да, придётся ждать.