Карточный домик

      У каждого мужчины есть период, когда главной и единственной женщиной в его жизни является мама. У большинства этот момент заканчивается ещё до того, как они по-настоящему становятся мужчинами. У кого-то напротив — мать перестаёт быть единственной женщиной, но навсегда остаётся самой главной.       Первые воспоминания Драко Малфоя связаны именно с матерью. Они нечеткие и часто обрывистые. Вот Нарцисса укладывает пятилетнего сына спать, и её руки пахнут мёдом с молоком. На ней длинная шёлковая сорочка, и он считает мамочку самой красивой. А вот она читает ему перед сном сказку о Зайчихе Шутихе, пока он не уснёт, растворив сознание в тёплых волнах маминого голоса.       В шесть лет Драко абсолютно уверен в том, что когда вырастет, он отрастит такие же длинные волосы как у папы и женится на маме. Ведь Малфои всегда получают самое лучшее. И именно мама — лучшая в мире женщина.       У него есть много разных детских воспоминаний, но вот одно (несмотря на то, что приобретено в восьмилетнем возрасте) слишком уж смазанное, и он не уверен, произошли ли все эти размытые события на самом деле.       Восьмилетний Драко внимательно смотрит на лохматую брюнетку, которую мама назвала тётей Беллой, прежде чем отойти переговорить со строгим мужчиной в тёмной аврорской мантии. Пока они одни, тётя Белла громко смеётся и спрашивает, любит ли он мамочку. Драко добродушно кивает и искренне улыбается «тёте», умиляя её милыми ямочками на ангельском детском личике. Тётя Белла украдкой смотрит на каменную стену и большую металлическую дверь, а затем наклоняется ниже, и Драко чувствует тяжёлый запах её немытых волос. Она раскатисто смеётся, чем немного пугает его, и спрашивает, любит ли он и тётю Беллу тоже. Драко немного сомневается, но всё-таки вновь дарит ей детскую невинную улыбку и утвердительный кивок.       Здесь воспоминание обрывается, и он счастливо живёт с этим странноватым обрывком дальше, даже не вспоминая о скандальной семейной истории о том, как Нарцисса, не сказав мужу, потащила ребёнка в Азкабан, чтобы встретиться с сестрой.       И только к десяти годам он постепенно вспомнил, что происходило с ним и его тётей дальше.       Он вспомнил чуть шальной взгляд и скользкий большой язык у себя во рту. Как холодные руки с длинными неухоженными ногтями касались его шеи и скул, а тяжёлые волнистые волосы щекотали лицо. Он не чувствовал совершенно ничего: ни страха, ни дискомфорта, ни тем более удовольствия. Ребёнком он попросту не понимал, что происходило, и в итоге его память временно «самоочистилась» до того момента, пока он не смог осознать всё и проанализировать.       «Покажи тёте Белле, как ты её любишь, малыш Драко», — набатом звенело в его голове, когда он ворочался в кровати перед сном. Эти воспоминания словно всплывали из тумана, и Драко не знал наверняка, происходило ли всё на самом деле и так ли всё было, как он помнил. Когда позже он спросил у мамы, водила ли она его знакомиться с тётей, та ответила, что нет. И что он просто придумал эту историю, насмотревшись на маленькие зачарованные портреты на гобелене, изображающем родовое древо Блэков. Мама ведь не смогла бы ему солгать, и со временем он просто выбросил эти обрывки воспоминаний из головы.       Тогда же, в десять лет, он ближе познакомился с Пэнси Паркинсон — хрупкой темноволосой девочкой с цветочным именем. Миссис Паркинсон зачастила к Нарциссе с визитами на чай, а Пэнси в это время играла с ним в саду и без умолку болтала о том, что совсем скоро они поедут в Хогвартс и наконец смогут колдовать. Драко отвечал, что он обязательно поступит на Слизерин, как его отец, и станет таким же могущественным колдуном. А ещё капитаном команды по квиддичу.       В конце лета, когда ему уже исполнилось одиннадцать и он с нетерпением дожидался наступления сентября, Драко стал засиживаться в библиотеке Мэнора, чтобы узнать как можно больше нового о заклинаниях и магии. Совсем скоро ему должны были купить палочку, чтобы он смог практиковаться в чарах.       Возвращаясь из библиотеки около одиннадцати вечера, он тихонько стал красться мимо приоткрытой двери в родительскую спальню. Мама перестала укладывать его спать и была уверена, что он уже давно в постели. Заметив палочку в руках отца, Драко замер и затаил дыхание.       Нарцисса, по своему обыкновению, была одета в небесно-голубую лёгкую ночную сорочку и лежала на покрывале. Её руки были странно подняты к изголовью. Драко не видел сковывающих верёвок или чего-то в этом роде, но запястья были подняты и, казалось, зафиксированы. Люциус сидел у подножья кровати и направлял на жену волшебную палочку, крепко сжимая серебряную рукоятку в форме змеиной головы.       Драко вздрогнул, когда вместе с произнесённым отцом заклинанием «Серпенсортия» из палочки вырвалась полоска белого света. Он хотел подбежать к мамочке и защитить её, но испугался змеи, которая образовалась из белёсой вспышки. Его отец продолжал вести палочкой, управляя наколдованной змеёй, а Драко в эти секунды забыл как дышать. Змея блестящей чешуйчатой лентой потянулась по неприкрытому сорочкой маминому бедру. Но, что ещё более странно, Нарцисса лишь запрокинула голову назад, не издав ни звука. Когда хладнокровное существо скрылось под тончайшим шёлком, Драко мог различить лишь выпуклую движущуюся полоску. Проползая между ног и поднимаясь выше, эта полоска заставила Нарциссу издать стон. И Драко почему-то выдохнул с облегчением. Этот стон не был стоном боли или страха. Чем именно он был, мальчик пока не знал точно, но решил оставить родителей в покое и направиться в спальню. Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что идти ему стало неудобно.       Забавно, что в стрессовой ситуации на втором курсе он вспомнил именно это заклинание во время дуэли с Поттером, и, что ещё невероятнее, оно получилось у него с первого раза.       До четырнадцати лет Драко Малфой, сам того не понимая, занимался сублимацией. Вся его энергия уходила на ненависть к «золотому трио» и на попытки быть достойным сыном своего отца. Постоянное давление преследовало его с тех самых пор, как он впервые сел в Хогвартс-Экспресс. К счастью, Распределяющая шляпа оправдала ожидания, и он легко стал лидером среди первокурсников своего факультета. Поттер то и дело портил ему жизнь: натравливал гиппогрифов и шальных, разбивающих носы грязнокровок. Однако Драко держал марку и подбородок высоко.       На четвёртом курсе Пэнси затащила его на Астрономическую башню целоваться. Это оказалось неожиданно приятным занятием, но не более того. Ещё одной неожиданностью стало то, что после их так называемого свидания Паркинсон растрепала всем и каждому, что они теперь, оказывается, встречаются. Первой мыслью было отрицать всё, возможно, посмеявшись над самонадеянной девочкой, но, заметив в глазах сокурсников уважение, а кое у кого даже восторг, Малфой смекнул, что можно подыграть и извлечь социальную выгоду из ситуации. Он абсолютно ничего не чувствовал к Паркинсон. Вообще ни к одной девчонке. Но то, что он первый на потоке завёл отношения, немного тешило самолюбие. И неважно, что именно Паркинсон была инициатором всех их вечерних сеансов лобызания в факультетской гостиной.        Ему, конечно, нравились пошлые колдо, которые протащил в общежитие Забини, но в свои четырнадцать Драко и в голову не приходило, что те шикарные сексапильные ведьмы имеют хоть что-то общее с девчонками из их школы. Тем более с Пэнси.       Несмотря на то, что у Пэнси было обидное прозвище «мопсиха», никто не смел называть её так в лицо. Особенно после того, как она стала девушкой Драко Малфоя. А поэтому выгода от этих отношений была взаимной. Мало кто знает, но прозвище это пошло именно от слизеринцев. И дело было не в том, что лицо Паркинсон было уродливым или сморщенным. Просто мать Пэнси обожала своих собак: у неё было три мопса, в которых та души не чаяла. И однажды Миллисента пошутила, что якобы миссис Паркинсон не видит особой разницы между своими плоскомордыми псинами и родной дочерью. Шутка трансформировалась и дошла до ушей гриффиндорцев. И кто-то особо «умный» наобум ляпнул, что брюнетку прозвали так из-за кругловатой, как у собаки, формы лица.       Их «отношения» длились весь четвёртый курс и всё лето перед пятым годом обучения. В то время Драко ещё не осознавал, что именно это лето станет концом его беззаботного детства.       На день рождения Паркинсон подарили собаку. В отличие от матери, Пэнси захотела завести добермана, а не мелкую милую собачку. Всё лето они с Драко гуляли с её новой питомицей по окрестностям Уилтшира, недалеко от территории поместья. В самом поместье собака неадекватно реагировала на павлинов, и им приходилось гулять с ней по пустынным лугам. Часто Пэнси на время отпускала Касси (сокращённо от Кассиопея) побегать, а сама обжималась с Драко под кроной какого-нибудь дерева. Тем летом он впервые полез ей под платье и обнаружил все прелести прикосновений к округлившейся девичьей груди. На километры вокруг не было ни души, только горячий летний ветер, стрекотание цикад и тонкий запах возбуждения Пэнси.       Их вечерние прогулки стали своеобразным ритуалом: Драко встречал свою девушку с её собакой у ворот Мэнора, и они несколько часов бродили среди высоких Уилтширских трав. Касси ловила кузнечиков где-то неподалёку, пока он целовал Паркинсон, лаская молочную кожу под тонкой тканью летних сарафанов.       Однажды они забрели так далеко, что обнаружили в десятке метров железнодорожный путь. Они обосновались неподалёку и предались петтингу. Драко стоял за её спиной и медленно поднимал лёгкий сарафан, попутно лаская нежную кожу и обводя языком родинки у ярёмной вены. Он редко лез в трусики Пэнси, но настаивал на том, чтобы она не носила бюстгальтер. Драко любил обнажать её полную грудь и наблюдать, как тёплый ветерок заставляет тёмные соски твердеть. В тот день, услышав шум, Паркинсон попыталась поскорее одёрнуть подол. Но Драко не дал ей этого сделать. Он удерживал её руки с поднятой тканью на месте, пока не показался пассажирский поезд. Куда тот следовал, ему не было известно, как и то, были пассажиры магглами или волшебниками. Но что Драко знал наверняка — многие сидящие в пролетающих мимо вагонах могли краем глаза заметить, как красивый светловолосый юноша ласкает одной рукой полуобнажённую брюнетку с очаровательной пышной грудью, выставленной напоказ средь бела дня. Когда через несколько минут состав исчез из виду, оставив после себя лишь отдаляющийся шум, Драко отпустил уже слабо вырывающуюся Пэнси.       — Даже не думай обижаться, милая, — сказал он, чуть растягивая слова. — Я же видел, как намокли от этого твои трусики.       Паркинсон молчала всю дорогу домой и не приходила следующие четыре дня. Но на пятый эльф оповестил Драко о том, что юная мисс ждёт его у ворот поместья. Под её сарафаном снова не было лифчика, а на губах играла лукавая улыбка.       В конце августа Драко дождаться не мог начала учебы. Отец постоянно уходил из дома вечерами и всё чаще твердил о возрождении Хозяина. Драко не хотел принимать реальность, в которой у его отца мог быть «хозяин», поэтому старался отрицать происходящее. Разговоры с Пэнсифорой были глупыми и пресными, а её тело начинало казаться ему привычным и скучным. Она не позволяла лезть к себе в трусики и сама отказывалась касаться его ТАМ. Драко несколько раз доводил её до оргазма через ткань белья, но ему порядком надоело неистово дрочить в ванной после этих прогулок. Однажды, когда Пэнси в очередной раз отпустила Касси порезвиться, он взял из рук девушки собачий ошейник и улыбнулся своей шальной идее. Он полчаса уговаривал Паркинсон поиграть с ним. Пришлось манипулировать её чувствами и ставить ультиматум. Если она его любит, она сделает это для него, если нет — они расстаются. Пэнси была обижена, но сдалась под натиском своего, как ей тогда казалось, любимого. Она спустила бретельки сарафана и позволила Драко надеть на неё собачий ошейник. Вначале всё даже шло неплохо. Он смотрел на неё таким взглядом, каким дети смотрят на рождественские подарки, а второкурсники на новую метлу. Но когда после ласк и поцелуев Драко с силой потянул вниз, ситуация начала выходить из-под контроля. Он был гораздо сильнее и явно желал, чтобы она встала на четвереньки. Её ярые возражения лишь наталкивались на сердитый взгляд серых глаз.       — Ты обещала поиграть, милая, — Драко чуть склонил голову набок, и внезапно он показался ей совершенно чужим, незнакомым человеком. — Сделай это ради нас. Ты же любишь меня?       Папина принцесса Пэнси впервые оказалась под психологическим давлением такой силы. Со слезами она опустилась на землю, осознавая, как далеко они зашли в её пятнадцать. В одних только трусиках, в собачьем ошейнике она стояла на четвереньках прямо на улице, где невысокая трава не могла толком её скрыть. Что, если кто-то увидит их? Увидит её? Почему Драко хочет её унизить? Почему она позволила ему это? На всхлипы прибежала Касси, и Паркинсон, обняв своего четвероногого друга, зарыдала всерьёз.       Наконец, осознав состояние Паркинсон, Драко бросился за её одеждой, пока она, всхлипывая, стаскивала ошейник. Он долго успокаивал её и гладил, когда она оделась, а она в ответ лишь сильнее вздрагивала от его прикосновений. Больше она не приходила в Мэнор. В Хогвартсе Пэнси рассказала всем, что они не сошлись характерами, но остались друзьями. Хотя это и не было правдой. Увлечённый новыми порядками Амбридж, Драко не особо придавал этому значения. Он пытался не думать во время мастурбации о нагой и униженной Паркинсон и о том, КАК сладко было успокаивать её, бьющуюся в истерике, в тот день. Но не мог.       В шестнадцать он практически перестал дрочить. Лето перед шестым курсом стало худшим в его жизни. У матери вечно глаза на мокром месте. Десятки мрачных людей в поместье, норовящих навязать ему своё мнение. И Люциус, исхудавший и потрёпанный Люциус, который попал в немилость после провала задания в Отделе Тайн. После пятого курса до Драко наконец дошло, что всё происходящее реально. Тёмный Лорд действительно возродился, но убивает он не мифических мерзких грязнокровок, а обычных волшебников, таких, как Седрик Диггори. На шестнадцатилетие родители подарили ему фамильный перстень, но главным «подарком» должна была стать метка. Клеймо, которое совсем недавно казалось ему крутым, отчего-то превратилось в бесконечную обжигающую боль. Он получил эту боль вместе с Заданием. Вместе со скрытой угрозой и страхом. Вместе с осознанием таких простых и одновременно таких отвратительных истин: он больше не хозяин собственной жизни, детство закончилось здесь и сейчас, взрослая жизнь — то ещё дерьмо.       Пока Забини только познавал все прелести плотской любви и драл Дафну на соседней кровати, Драко не спал. Его абсолютно не волновали влажные звуки и приглушённые стоны Гринграсс. Он просто не мог спать, постоянно думая о том, как починить чёртов Исчезательный шкаф и главное — для чего. Он практически не спал и слишком мало ел, чтобы воспринимать действительность должным образом или интересоваться чем-либо кроме своего Задания. Драко словно прозрел, осознав, насколько глупыми являлись сейчас учеба, победа в квиддиче, ненависть к грязнокровкам.       Изредка он срывался и позволял себе поплакать в заброшенном туалете Плаксы Миртл. Поразительно, но она стала единственным существом, способным понять его и принять. Она жалела его, избавляя от необходимости жалеть самого себя. Она слушала его, а не просто делала вид, как Крэбб с Гойлом. И она восхищалась его «ангельской красотой», ненадолго напоминая ему о том, что в мире всё ещё существуют красота, вожделение, страсть и поддержка.       Он видел слишком много смертей в последующие два года, и когда их семью наконец оправдали, Драко было уже поверил, что наконец-то он сам себе будет начальником. Война закончилась, а Малфои, несмотря на метки у мужской части семьи, вышли сухими из воды. Но не успел он до конца насладиться бризом свободы, как его окатило холодной волной реальности. Он должен был жениться на одной из сестёр Гринграсс.       Люциусу было плевать, кого из сестёр он выберет, лишь бы та была дочерью богатого и влиятельного Гринграсса.       Пока юристы готовили брачный контракт, Драко было поручено определиться, кого он намерен взять в жены и с кем прожить остаток своей жизни. Его не прельщала идея подбирать за Блейзом, но с Дафной он хотя бы был знаком. Семнадцатилетняя Астория училась в Шармбатоне и была далека от военных событий, как и от событий в Хогвартсе и Британии вообще. Они часто гуляли втроём, усердно делая вид, что не понимают, для чего эти встречи и что их ждёт. Словно это не странные смотрины, на которых Драко должен был выбрать себе спутницу жизни.       Однажды Дафна упросила его отвести их с сестрой в маггловскую часть Лондона. Она якобы всегда мечтала увидеть Лондонский глаз и побывать на подобном аттракционе. Находясь в перманентной депрессии, Драко не стал спорить и отговаривать её.       Малфой с удивлением отметил, насколько ему комфортно находиться в толпе магглов. Никто не узнавал его лица и не воротил нос, никто не считал его бывшим Пожирателем. Никому не было дела до него, его спутниц и того, что он усердно прятал под длинными рукавами чёрных рубашек даже летом. В глазах окружающих он был красивым молодым мужчиной с двумя очаровательными спутницами.       Перед самой посадкой на колесо обозрения его также удивила Астория. Оказалось, она боится высоты и будет ждать их внизу, вместе с огромным облаком лимонной сахарной ваты. Драко безразлично пожал плечами и полез в подозрительно шатающуюся кабинку. Дафна ободряюще улыбнулась и полезла за ним. Огромный механизм медленно пришёл в движение и начал подъём. Его спутница молча смотрела по сторонам, пока они не оказались на самом верху. Драко было не привыкать к подобному. На квиддичном матче было привычно видеть букашек-болельщиков в десятках метров под собой. Однако, когда Дафна встала, заставив их кабинку пошатнуться, Драко насторожился. Держась за перила, она пересела ближе и взяла его за руку.       — Я бы хотела поговорить с тобой.       Она явно волновалась, и Драко почему-то сжал её руку в ответ, давая знак продолжать.       — Все мы прекрасно понимаем, для чего родители заставляют нас проводить время вместе, — она говорила спокойно, пусть и с горькой усмешкой. — Для тебя не секрет, что я надеялась выйти замуж за Блейза, но сейчас, когда он уехал в Италию, я понимаю, что это вряд ли мне удастся.       Она положила вторую руку на его бедро и легонько погладила, чем насторожила Малфоя ещё сильнее.       — И я хочу, чтобы ты выбрал Асторию. — Её рука всё ещё гладила бедро, опасно приближаясь к паху и заставляя Драко сомневаться в собственном здравом уме. Заметив его растерянность, Дафна поспешила объясниться: — Астория не знает тебя так, как знаю я, ты сможешь стать для неё кем угодно. Новым Драко Малфоем без тяжести прошлых грехов. И я надеюсь, ты станешь ей отличным мужем и хорошим другом. Также и ты не знаешь о ней того, что знаешь обо мне. Ты не сможешь упрекнуть её в порочности, потому что она чиста и невинна. Вы узнаете друг друга и станете взаимной опорой в будущем, вместо того чтобы вспоминать прошлое.       Её слова были красивыми и правильными, но Драко не мог адекватно воспринимать сказанное, поскольку руки Дафны расстёгивали его ширинку, пока она говорила.       — Тогда что ты…       — Тш-ш… молчи. Я просто хочу, — она гладила его полувставший член через боксеры, пока колесо медленно начало спуск с вершины, — хочу расслабиться, пока ты ещё не обручён, — нежные руки надрачивали вставшую плоть, в то время как их обладательница приподнялась, намереваясь оседлать ошалевшего Драко Малфоя.       Постфактум он отметил, что на ней не было белья. Она села на него верхом и стала медленно двигаться на его члене, обнимая и нашёптывая на ухо:       — Почему-то мне казалось, — вверх-вниз её горячая влажность стала обволакивать и сжимать член, — что если ты знал про нас с Блейзом, то секс с тобой поможет мне перестать так сильно… — она задвиглась быстрее и задышала чаще. Драко обхватил руками её ягодицы, — так сильно тосковать по нему.       Он так и не кончил, но кончила она. Бегло чмокнув его в щеку, она переместилась рядом, когда колесо уже на четверть опустило их кабинку вниз. Поправив юбку, она улыбнулась ему как ни в чем не бывало и сказала спасибо. Вряд ли она знала о том, что только что лишила Драко Малфоя девственности, пусть он так и не смог кончить.       Пятого июня два древних рода сыграли свадьбу своих отпрысков. Драко исполнилось девятнадцать лет. Астория была красивой счастливой невестой, а Драко красивым задумчивым женихом. Люди вокруг улыбались и поздравляли, а он улыбался в ответ и надеялся, что его примут в Академию магии в Бристоле, подальше отсюда.       Астория сдержанно стерпела потерю плевы, глядя в сторону почти стеклянным взглядом и отчаянно содрогаясь хрупким тельцем под ним. Драко старался быть нежным и аккуратным, но ей всё равно было немного больно. С этой сестрой Гринграсс он смог кончить, но особой радости ему это не принесло.       Его всё же приняли в Академию, и Драко с радостью проводил практически всё время учебы в Бристоле, в то время как Астория осваивалась в Мэноре без него. Они отлично ладили с Нарциссой, а Драко, приезжавший в поместье по выходным, был образцовым внимательным молодым мужем.       Оказалось, что в одной группе с ним учится Гермиона Грейнджер, но Малфоя это мало волновало. Приятно удивило, что она не с ходу выскочила замуж за Уизли, как это успешно сделала младшая из клана рыжих, но не более того.       Его всегда забавляло, что в итоге журналисты предполагали и приписывали ему тайную безответную любовь к Грейнджер ещё с Хогвартса. На самом деле он заметил, что она женщина, лишь на втором курсе в Академии, и то случайно.       На первом курсе он замечал совершенно других женщин. И многих.       Узнай Люциус о том, что его единственный сын и наследник каждый вечер проводил в маггловских барах Бристоля, заавадил бы на месте. Не говоря уже о том, с какой целью он проводил там каждый вечер.       Любая шлюха в Лютном знала Драко Малфоя в лицо, что говорить об остальных британских волшебницах? Сама того не понимая, Дафна открыла для него совершенно новый и удобный мир — мир магглов. Поначалу ему просто нравилось сидеть где-то, где люди не косятся на тебя, но затем (его внешность поспособствовала тому) самые отчаянные магглянки стали сами к нему подсаживаться и угощать. Одному Мерлину известно, почему он нашёл спасение от безысходного сплина именно в сексе. Не в огневиски, не в азартных играх, не в полетах на метле, а именно в хаотичном трахе с новыми и новыми женщинами. Чья кровь была абсолютно не волшебной. Драко словно заочно доказывал отцу, что он сам решает, как ему жить. Сам выбирает, кого и как трахать. Он возвращал контроль над собственной жизнью, пока имел очередную магглу в своей съёмной квартире.       Постепенно он так втянулся в это, что даже перестал чувствовать угрызения совести перед ждущей его дома Асторией. Напротив, лёгкое чувство вины шло на пользу их молодому браку. Он задаривал её цветами и подарками в выходные, в то время как по будням снимал легкодоступных выпивших девушек и женщин. Никогда не встречаясь с ними больше одного раза. Блондинки, рыжие, шатенки — он хотел перепробовать их всех, набираясь опыта и отвлекаясь от реальной жизни. Высокие, низкие, худые, полные — он трахал их, приноравливаясь к каждой за отведённую им ночь. Он заметил, что чем дама беднее и проще, тем сильнее её заводит, когда с ней обращаются как с леди. Шикарные и уверенные в себе состоятельные женщины просто текут, когда ведёшь себя с ними как с дешёвыми шлюхами. Под конец первого семестра он был уже опытным и скучающим ловеласом, выслеживающим своих жертв вечерами и отпускавшим их, наигравшись, под утро.       Во втором семестре он открыл для себя нечто новое. Если за первые полгода учебы у него было больше тридцати любовниц «на одну ночь», то весь последний семестр Драко спал лишь с двумя женщинами. Одной из них, естественно, была Астория.       Вторник был самым унылым для съёма днём недели. Особо не надеясь кого-то подцепить, Драко потягивал односолодовый виски и думал о том, что аппарирует домой, как только стакан опустеет.       Он не обратил внимания на неприметную женщину, сидящую около него, пока та не придвинула к нему новый стакан с его напитком. Она была настолько заурядной, что Драко даже не заметил, как она заказала ему выпивку у бармена. Он вгляделся в её лицо и отметил единственную выразительную черту — глаза. Они были как у его мамы, голубые. Молодая женщина улыбалась ему и смотрела чуть заискивающе. Оценивающе смерив её с головы до ног, Драко ещё раз убедился в том, что она обычная серая мышка. Соломенные волосы до лопаток, бледное лицо, мешковатое серое платье, нетронутые помадой тонкие губы — ни намёка на красоту и тем более индивидуальность. Она не была уродливой, просто никакой — незапоминающейся, незаметной, обычной.       Из вежливости Драко принял напиток и нехотя завязал беседу. Её имя было под стать глазам — Скай. Она мало говорила о себе, но недвусмысленно дала понять, чего хочет дальше. В отличие от всех предыдущих маггловских приключений Драко, она единственная отказалась пойти к нему. Сжав волшебную палочку в кармане, он позволил увести себя из бара.       Без лишних прелюдий, едва указав ему на кресло в скромной гостиной, Скай опустилась на колени и сделала Малфою лучший в его жизни минет. Это казалось невероятным, но без одежды серая мышка превращалась в нечто невообразимое. Было что-то в её взгляде, что неуловимо заводило: смесь похоти и покорности, обещание отдаться Драко как никому другому. Трахая её, он почувствовал себя особенным. Словно он единственный мужчина в её мире и она готова умереть за очередной сильный толчок внутри своего горячего лона. Утром он спросил у Скай, почему в баре она выбрала именно его, и её ответ позабавил: «Твой взгляд. Так смотрят доминанты, у которых нет постоянной сабмиссив». Драко не понял и половины из её фразы, но достал из кармана обручальное кольцо, на что Скай только рассмеялась:       — Что ты женат, тоже было видно невооружённым взглядом. Если захочешь, можешь снова прийти сегодня вечером.       И Драко пришёл. Он приходил снова и снова, открывая для себя мир властвования и подчинения в сексе. Скай учила его, как нужно владеть женщиной, преображаясь в считанные минуты. Заурядная внешность терялась на фоне готовности служить и удовлетворять. Ошейник, который когда-то стал для Паркинсон последней каплей унижения, был для Скай высшей наградой. Потому что, как оказалось, есть женщины, способные получать удовольствие от унижения. Он учился управлять ею, доставляя желанную боль и изощрённые ласки. И это было так чертовски приятно. Теперь он не только чувствовал себя хозяином собственной жизни, он чувствовал себя хозяином ещё одного человека, пусть всего на несколько часов.       Перед вторым курсом Академии он должен был провести лето с женой. Один раз они даже попробовали жёсткий секс, но Астория терпела ради него, вместо того чтобы получать наслаждение. Это стало неприятным открытием. Драко мог получать удовольствие, только когда подчинение ему было добровольным. Остаток каникул он перелопачивал всю доступную литературу по БДСМ, не гнушаясь даже маггловских книжек и пособий. Многое из описываемого они уже практиковали со Скай, но находились разделы, которые даже для неё были табу.       В сентябре оказалось, что у его маленькой мышки новый доминант. Собственно, она не обещала дожидаться его возвращения. Между ними не было чувств, только обоюдная сексуальная потребность. Скай пообещала отвести его в какой-то тематический клуб, где он смог бы найти для себя новую девушку с подобными склонностями. А Драко пообещал над этим подумать.       Однако феномен Баадера-Майнхофа решил всё за него. На одной из первых лекций в Академии он заметил до боли знакомую книгу. Книгу, которую совсем недавно читал, интересуясь искусством подчинения. Книгу, которая была в руках Гермионы Грейнджер.