Дочки, битые отцами, Девочки с дырами в душах, Почему так нравится мне Обжигающая ваша стужа? Оттого ли, что сам я никчемный Отец, бессердечный повеса? Оттого ли, что сам я девчонка Битая отцом небесным? Оттого ли, что от нашего брата Вам нужно совсем немного — Чуть тепла, как на рану ваты, — А у меня и есть его ровно столько? Оттого ли, что лучшие матери Вырастают из вас, если сумеется Полюбить кого-то из мальчиков, Не убить во чреве младенца? Ночные грузчики
В неполных сорок четыре года Гермиона Малфой весила 106 фунтов при росте 5 футов 5 дюймов и, по её мнению, выглядела гораздо привлекательнее, чем в свои двадцать семь. Волшебники жили гораздо дольше магглов и старели куда медленнее, но Гермиона была уверена, что причиной отличного внешнего вида была отнюдь не магия в её крови. Смирившись с её бесплодием и приняв предложение руки и сердца Малфоя, они провели около двух лет, будучи тайно помолвленными. Пока репортёры с упоением выстраивали в светских обзорах историю их «зарождающегося» романа, они с Драко вовсю предавались похоти, навёрстывая годы, что провели порознь. Основная их деятельность, безусловно, была направлена на становление Грейнджер министром. В этом немаловажную роль сыграл Блейз Забини, который действительно оказался хорошим лоббистом. Драко же днями напролет пропадал в корпорации матери, но ночи его принадлежали исключительно Гермионе. Время от времени они выходили в свет, чтобы дать повод Полумне написать очередную статью, на колдографиях к которой бывшие враги робко держались за руки и смущённо улыбались, ужиная при свечах в одном из уютных ресторанчиков Лондона. После подобных ужинов Драко галантно провожал свою спутницу к дверям её кондоминиума и аппарировал в Мэнор. Никто не знал, что уже через несколько минут после этого он выходил из камина того же кондоминиума с небольшим чёрным кейсом в руках. В этом кейсе из драконьей кожи всегда можно было найти пару наручников, обитых изнутри чёрным мехом, плеть, открытый и закрытый кляпы, зажимы для сосков и несколько анальных пробок разных размеров. Каждый раз, когда Гермиона видела этот кейс в руках Малфоя, глаза её загорались развратным, абсолютно удивительным для него огнём. Со временем она становилась всё более раскрепощённой и открытой. Спустя несколько месяцев Драко мог больше не прибегать к помощи повязки для глаз, играя с ней в их порочные игры. Она привыкала к нему заново, заново доверялась, позволяя подчинить своей воле на несколько упоительных часов. Однажды, когда у Гермионы был относительно свободный день в Министерстве, Драко уговорил её отправиться на работу без белья с небольшой анальной пробкой в её заднице. Ощущения были ни с чем не сравнимы, поскольку даже мысль о том, что она делает, заводила Гермиону. Адреналин сводил с ума, а возбуждение заставляло смазку выделяться так, что та вот-вот норовила скатиться скользкими каплями по оголённым бёдрам. Ей отчаянно хотелось пойти в туалет и снять напряжение прямо в разгар рабочего дня, но заместитель министра боролась с этим желанием, помня приказ Драко терпеть. Сам Малфой также был доведён до предела одними лишь мыслями о том, что Грейнджер безропотно следует его приказам. Что она растягивает свою задницу для него и делает это посреди бела дня в своём кабинете, без малейшего намёка на трусы. Едва переступив порог Мэнора, вернувшись с работы, он поспешил к ней домой через камин. Гермиона перенеслась туда из Министерства спустя несколько минут, и Драко буквально набросился на неё прямо в прихожей, даже не вынимая металлический девайс с зелёным камнем из её зада. Это был почти животный секс. Голодный, жёсткий, страстный. Гермиона была готова к нему, поскольку предыдущие восемь часов служили для её щели затянувшейся прелюдией. В тот день ей казалось, что она получила один из самых ярких оргазмов в своей жизни. Страсть Малфоя наблюдать за ней во время их сексуальных игр заставила Гермиону пересмотреть своё питание и распорядок дня. Ей всё ещё не нравилось своё тело, каждый раз, когда Драко призывал из ванной огромное зеркало, заставляя Гермиону смотреть на то, как его член входит в неё. О, её, несомненно, заводило всё происходящее, но она проклинала своё периферийное зрение за то, что то посылало ей в мозг картинки с её чуть дряблыми бёдрами и неподтянутыми руками. Под влиянием того же Малфоя она приучила себя завтракать, поскольку он часто оставался на ночь и по утрам настаивал хотя бы на овсянке или омлете. Затем она отказалась от поздних ужинов, чтобы сократить количество потребляемых за день калорий. Лишний вес ушёл, но требовательную к себе женщину всё ещё беспокоил лёгкий целлюлит. О котором Малфой, в отличие от Рона, почему-то ни разу не заикнулся. Рациональная Грейнджер легко нашла маггловское решение этой небольшой проблемы. Йога. Проштудировав теорию по учебному пособию, она приобрела резиновый коврик и стала самостоятельно тренироваться. Когда она втянулась, оказалось, что эти занятия не только позволяют держать тело в тонусе, но и неплохо расслабляют. Теперь не только секс, но и утренние медитации помогали ей бороться со стрессом. К тридцати годам, в преддверии собственной свадьбы, она действительно чувствовала себя красивой, уверенной в себе невестой.***
Глядя на первую полосу «Ежедневного пророка», Джинни Поттер впервые за долгие годы почувствовала слабый укол зависти. На колдо под статьёй о том, что тридцатилетняя героиня Второй Магической войны наконец-таки выходит замуж, счастливо улыбалась похорошевшая, стройная, шикарно одетая Гермиона Грейнджер, нежно обнимавшая слизеринского хорька. Гермиона Грейнджер, которую Джинни годами привыкла жалеть. Которая была старше на два года. И которая сейчас выглядела не только лучше, чем когда-либо, она выглядела лучше, чем сама Джинни. Отложив газету и ещё раз изучив их с Гарри пригласительные, Джиневра пошла в спальню, чтобы проверить, влезет ли она в то платье, в котором была на свадьбе Рона с Лавандой. После примерки она со вздохом поняла, что без волшебного утягивающего белья не обойтись. Ей, матери троих прекрасных детей и жене первого героя магической Британии, вдруг отчаянно захотелось зареветь. И дело было совсем не в платье. Родившись под знаком Льва, Джинни с малых лет знала, что попадёт и на львиный факультет тоже. Она росла окружённая материнской любовью, отцовской заботой и мужским вниманием шестерых своих братьев. В отличие от Рона, ей не приходилось донашивать за братьями старую одежду, и она не очень-то осознавала, что семья их не особо состоятельна. Куда большей проблемой ей представлялась гиперопека родных. Долгожданную девочку мать оберегала как зеницу ока, игнорируя амбициозность Джиневры и её взрывной характер. Собственно, родительские запреты только культивировали в ней непоколебимую упёртость и лисью хитрость, с которой девочка научилась эти запреты обходить. Наблюдая за братьями, виртуозно играющими в квиддич, Джинни умоляла родителей купить ей детскую метлу. Мать не только отказала ей в этой просьбе, но и повлияла на сыновей, чтобы те не смели учить сестру играть. Молли строго-настрого запретила ей даже думать об этом опасном спорте, чем добилась лишь того, что её дочь с шести лет стала тайком воровать мётлы братьев из сарая и тренироваться по ночам одна. Первым мальчиком, которого Джинни повстречала в своей жизни и который при этом не был её братом, стал Гарри Поттер. Немудрено, что с десяти до двенадцати лет она была на нём здорово зациклена. Все её братья, да и родители тоже, постоянно говорили о нём, а Рон и вовсе не переставая болтал об их приключениях всё лето после его первого курса. Она и хотела бы перестать думать о зеленоглазом взъерошенном мальчишке, чтобы посмотреть, наконец, по сторонам, но на первом же курсе попала под влияние сильного темномагического артефакта. Обнаружив среди учебников чистый дневник в кожаном переплёте, одиннадцатилетняя девочка сделала первую, столь очевидную в нём запись: «Я люблю Гарри Поттера». Каково было её удивление, когда тот ответил ей, спросив о том, кто такой этот Гарри Поттер. Первое время Том Реддл казался ей другом и интересным собеседником. Джинни радовалась тому, что наконец кто-то действительно интересуется ею, но затем и дневник сосредоточил всё своё внимание на Гарри. Наверное, именно тогда, очнувшись в Тайной комнате у Поттера на руках, она окончательно поняла, что он предназначен ей судьбой. Гермиона вошла в её жизнь в качестве подруги Рона и оставалась там долгие годы. Джинни не была без ума от неё, ревнуя к Грейнджер Гарри и удивляясь, как он и её брат терпят высокомерный характер зазнайки. Однако в тринадцать лет, разделив с Гермионой собственную спальню, она с облегчением поняла, что той нравится не Гарри, а Рон. Более того, Гермиона искренне болела за Джинни и давала ей советы о том, как можно попытаться наладить отношения с объектом её воздыханий. Огромных усилий стоило прислушаться к этим советам и отпустить ситуацию. На четвёртом курсе, в отместку за то, что в прошлом году «её» Гарри подарил свой первый поцелуй когтевранке Чанг, Джинни тоже завела отношения с когтевранцем. Майкл Корнер был симпатичным и милым, но он не был Гарри. А ещё он был другом Чжоу. Джинни выпытала у Майкла всё, что он знал о Чанг, и окончательно самоутвердилась, поймав снитч перед самым её носом в финальной игре. Собственно, в этом Корнер и обвинил свою девушку. Он был в ярости, что якобы слил Джинни тактику игры их ловца, из-за чего, по его мнению, Когтевран и проиграл в итоге. Саму Джинни это очень задело. Она расспрашивала о Чжоу не ради победы (в конце концов, Джинни ловила снитч в каждой игре, в которой заменяла Поттера в тот год), она расспрашивала Корнера, чтобы понять, что же такого нашёл в темноволосой китаянке «её» Гарри. После битвы в Отделе Тайн мать очень долго злилась на них с Роном. Отец же сказал Джинни, что она становится всё больше похожей на мать. Дочка смотрела на уставшую, нервную мать-наседку и не понимала сравнений. Отец с мечтательным видом объяснил Джинни, что имел в виду: Молли Пруэтт, которую он много лет назад встретил в стенах Хогвартса, была смелой, популярной и безумно талантливой ведьмой. Джинни была согласна, что без таланта и характера Молли и правда не смогла бы поднять на ноги семерых детей, двое из которых были несносными близнецами. Девочка допускала, что отец может быть прав, но всё же не верила в их с мамой сходство, ну кроме цвета волос. Она действительно увидела, ЧТО имел в виду Артур, лишь во время битвы за Хогвартс. Мама вступилась за неё и уничтожила Беллатрису Лестрейндж словно разъярённая волчица. Но после этого Джиневра ещё сильнее расхотела становиться похожей на мать. Дело в том, что Молли Уизли сама себя загнала в ловушку. Отчётливо Джинни поняла это после смерти Фреда. Положив всю жизнь на алтарь интересов собственных детей, Молли осталась несчастной и одинокой, когда дети её выросли. Смерть Фреда стала тяжким бременем для каждого в семье. Но, сняв траур, нужно было пытаться жить дальше. Рон искал себя в Аврорате, Джордж безвылазно сидел в своём магазине, загрузившись работой по уши. А мама… мама осталась совсем одна в пустой Норе. Джинни видела это, но она заканчивала Хогвартс, проходила отборочные, играла за Холихедских гарпий, отвечала «да» на предложение Гарри… Стало огромной удачей то, что у Билла с Флёр родилась Виктуар. Молли души не чаяла в малышке, всячески помогая. Но она так зачастила в Ракушку с визитами любящей бабушки, что Флёр перетащила Билла во Францию, лишь бы сбежать подальше от навязчивой заботы. Остальные сыновья не спешили повторно делать Молли бабушкой. Перси и вовсе маму расстроил. Она пыталась надавить на Рона, но Гермиона была той ещё карьеристкой. Последней надеждой оказалась Джинни. Когда они с Гарри поженились, ей ещё не было двадцати. Им нравилось в браке, ведь Гарри постоянно был в Аврорате, а Джинни — в разъездах с командой. Вместе они проводили уик-энды, чувствуя неподдельное счастье. Казалось, вот она, жизнь. Такая, какой она и должна была быть всегда. Джинни больше не в тени Гермионы. Рон больше не таскается за Гарри. Она — успешный Охотник в «Гарпиях» и может наконец проявить тот потенциал, на который многие закрывали глаза годами. Всё изменилось, когда в двадцать один год она родила Джеймса. Молли стала сутки напролёт проводить на площади Гриммо, и Джинни действительно была ей за это благодарна. Малыш практически не спал. Гарри стоически выносил бессонные ночи, но вот присутствие миссис Уизли его напрягало. А Джинни просто не могла справиться одна. Через год родилась Лили, и это стало началом конца. Гарри практически перестал бывать дома. Мечты Джинни о том, что она выйдет из декрета и продолжит квиддичную карьеру, отошли на второй план. Жизнь закончилась, так и не начавшись. Она не посмотрела мир, она так и не добилась ничего. Двадцать четыре часа в сутки её окружали мама, дети, пинетки и старый ворчащий Кикимер, сетовавший, что Лили родилась девочкой. Гарри пропадал в командировках и оставался на ночные дежурства. В конце концов Джинни не выдержала и попросила Артура переговорить с Кингсли, чтобы Поттер смог хоть немного побыть дома с семьёй. И это было главной её ошибкой. Ведь оказалось, что Гарри сам вызывался на ночные дежурства, лишь бы не идти домой. Не было никаких командировок — он просто не хотел возвращаться в дом к двум плачущим малышам и двум рыжим женщинам. Разразился скандал. Гарри крикнул, что Джинни становится в точности как Молли, с её замашками командовать. Что он не Артур и не намерен этого терпеть. Что сама Молли не даёт им с детьми быть семьёй, постоянно вмешиваясь. Что её родственники вечно мешают, диктуя, как ему жить. На что Джинни тогда ответила ему: «Ну уж прости, что члены моей семьи всё ещё живы! Ты разве не женился на мне для того, чтобы стать частью нашего клана? Чтобы заполучить то, чего у тебя никогда не было?» В ответ Гарри посмотрел на неё, будто увидел впервые, и ушёл из дома. Оставил одну с двумя детьми и сбрендившим домовиком. Она знала от Рона, что у Гарри нет никого, что он всё ещё любит её, но не готов вернуться прямо сейчас. Это было больно и обидно, но Джинни не привыкла сдаваться. Она свела помощь Молли к минимуму и стала больше времени уделять малышам. Домовой эльф был старым и вредным, но он невероятно выручал молодую мамочку по дому на первых порах. Она знала, что Гарри всегда боялся не справиться с ролью отца, ведь у него не было примера для подражания. Ей было сложно понять его страхи, но она заставила себя сделать это ещё раз. Как тогда, после смерти Дамблдора, когда он впервые её бросил. Сама того не желая, она становилась такой же, как её мать. Но сейчас она сознательно перенимала лишь те её черты, которые были необходимы, чтобы сохранить семью. И Гарри вернулся. Через девять месяцев он просто пришёл с работы домой. Сказал, что его повысили и что теперь он чаще будет проводить время с детьми, если она позволит. Джинни позволила, и ещё через два года родила Альбуса Северуса. Молли всегда шутила, что после второго ребёнка уже неважно, сколько их там ползает по дому. Они действительно стали семьёй, и Джинни изо дня в день уверяла себя в том, что это её выбор, и выбор этот правильный. Уверяла Гарри, что он хороший отец и муж. Что она счастлива. Глядя на то, как мучаются Рон с Гермионой, она тихо радовалась за себя. А теперь, когда оказалось, что Грейнджер вот-вот станет Малфой, что ей пророчат победу на грядущих выборах, что «Ведьмин еженедельник» потратил кучу денег на то, чтобы получить право освещать церемонию их свадьбы, Джинни искала и не находила поводов для радости. Морально сложно, когда твоя подруга вот-вот станет министром, а твоё большее достижение за последние два года — это детский костюм гиппогрифа на Хэллоуин из папье-маше.***
После той передачи на радио на Гермиону посыпались предложения лучших колдомедиков страны, специализирующихся на планировании семьи. В день она стабильно получала по три-четыре совы с предложениями пройти обследование в том или ином центре магической Англии. Когда до перевыборов осталось чуть меньше трёх месяцев, а она всё ещё понятия не имела о личности своего основного конкурента, Гермиона действительно решила обследоваться. Она нашла уже постаревшего, но всё ещё практикующего доктора Грина в той же маггловской клинике. Даже без вмешательства Драко в его воспоминания он вряд ли вспомнил бы Гермиону спустя столько лет. Как и при первой их встрече, доктор долго вчитывался во вкладыш с результатами её анализов и лишь после этого пригласил на осмотр. Стоя между её разведённых приподнятых ног, он сказал то, что повергло её в шок: — Как я и предполагал. Миссис Малфо́й… — Ма́лфой, — на автомате поправила Гермиона. — Да, простите. Как показали ваши анализы и вот сейчас подтверждает осмотр, с вашей репродуктивной функцией всё в порядке. Для вашего возраста даже более чем. — Но этого не может быть. Доктор сказал мне, что я бесплодна после хирургического аборта много лет назад. — Вы делали аборт в нашей стране? — Какое это имеет значение? — попыталась увильнуть Гермиона. Ей хотелось закричать, что она делала его не только в этой стране, но и лично у него. — Дело в том, что во всех клиниках долгие годы существует определённая процедура ведения пациенток, особенно если при операбельном вмешательстве были осложнения. Мы наблюдаем женщину после аборта ещё полгода и делаем соответствующие записи об этом в её медицинской карте. Таким образом, врач видит, действительно образовались ли спайки после аборта, и лишь тогда способен заключить, сможет ли пациентка снова иметь детей. У вас спаек нет. Возможно, были все предпосылки к их образованию, но вам повезло. — Но я в браке почти пятнадцать лет… — Если вы не предохранялись, смею предположить, что проблемы у вашего супруга. Я с радостью порекомендую вам специалиста… — Стоп-стоп-стоп, — затараторила Гермиона, стараясь свести ноги и слезть с гинекологического кресла. Шелестя бахилами по прохладному полу и почему-то чувствуя себя пингвином, она попыталась добраться к ширме и найти свою одежду. — Мой муж не бесплоден. У него был ребёнок от первого брака. Кроме того, — она замолчала, но затем заставила себя продолжить, — я также спала с ещё одним, абсолютно не бесплодным мужчиной длительное время. И я ни разу не беременела. Доктор Грин какое-то время переваривал информацию. — Меня на самом деле смущает другое, миссис Малфой. Как вышло, что у вас нет ни личной карты, ни медицинской страховки? Вы никогда не болеете? — Я… долгое время работала в другой стране, — Гермиона замялась, лихорадочно вспоминая о ежегодном осмотре в Мунго. — В стране третьего мира? Простите, но на любой работе обязателен регулярный медицинский осмотр, в том числе у гинеколога. Ей не хотелось объяснять, что осмотр мага у колдомедика заключается в том, что человек в лимонном халате водит перед пациентом палочкой, бормоча диагностирующие заклинания, и если не видит странного свечения, то даёт заключение, что тот здоров. Гермиона никогда не считала бесплодие болезнью, да она и не просила никогда обследовать её в этом плане, она ведь была уверена… — И всё-таки, если предположить, что и я, как вы утверждаете, и мой партнёр… здоровы, как могло получиться, что больше пятнадцати лет я не могла забеременеть? — Мне нужно более детально обследовать вашего мужа и… второго вашего партнёра, чтобы сделать выводы, но… Вы слышали про эффект плацебо? — Это когда человеку дают конфеты под видом лекарства, чтобы его организм сам себя исцелил? — Не то чтобы «конфеты»… Пустышки, да. Свойства человеческого организма безграничны, и некоторым людям достаточно самовнушения, чтобы излечиться. — И вы говорите об этом, чтобы… — Есть множество причин, по которым вы не могли иметь детей всё это время, Гермиона. У меня слишком мало данных о состоянии вашего здоровья в прошлом. Но, согласно моим наблюдениям и исходя из ваших слов, смею предположить, что вы так сильно верили в то, что бесплодны, что «убедили» в этом свой организм. Кроме того, тот факт, что за всё это время вы впервые обращаетесь в клинику с этой проблемой, заставляет меня сомневаться в том, что раньше вы действительно хотели ребёнка. Вернувшись в Мэнор, Гермиона заперлась в библиотеке с Омутом Памяти на письменном столе. Она вытащила из своего виска серебристую нить со старым, таким болезненным воспоминанием и бросила его в небольшой каменный колодец. Глубоко вдохнув, она опустила голову в Омут. Гермиона вынырнула в просторную вип-палату клиники, где увидела измождённую, двадцатисемилетнюю себя, лежащую на больничной койке с множеством цветных трубок, торчащих из левой руки. Доктор Грин убедился, что она в сознании и слышит его: — Операция прошла с некоторыми осложнениями. Так как срок был большим, а беременность первой, я не смог предотвратить возможность появления спаек в будущем. Открылось кровотечение, и вы почти сутки не приходили в себя. Вероятно, вы больше не сможете иметь детей.…возможность появления спаек в будущем…
Вероятно, вы больше не сможете иметь детей…
Вероятно…
Неужели она действительно услышала лишь то, что хотела слышать? Неужели её действительно всё это время устраивало текущее положение вещей?