***
Родовое поместье Традио — единственное не тронутое здание — единственное место, в котором можно чувствовать себя безопасно. Оборотни позволили себе слишком много… благородные более не могли противостоять им и теперь стали предметом насмешек. Обходя раненых, мужчина ощутил, как в его ногу вцепилась женщина. В глазах читалась мольба о помощи. Но не для себя. В грязных, изодранных руках она сжимала ребенка — мальчика, едва ли дышащего из-за поперечной грудной раны. — Умоляю… спасите его… мой ребенок… — женщина едва ли могла шевелить губами. Изнеможенная, она закрыла глаза и уронила голову на землю. Мальчик был без сознания и начинал потихоньку хрипеть от скапливавшейся в горле крови. Мужчина понимал: это война, дети здесь ни при чем. Он перекинул через плечо беловолосую девочку и поспешил скрыться, чувствуя угрызения совести. В поместье Традио было оживленно. Ото всюду разносился режущий звон — выжившие плененные ноблесс по очереди подходили к Градеусу, надевающему на каждого сковывающие силу ошейник и кандалы. Далее их отправляли под присмотром в центр острова — основная тюрьма, так же уцелевшая после разбоя. Разыскав взглядом Традио, Урокай сделал несколько шагов, намереваясь подойти, но внезапно перед ним встала темноволосая ехидно ухмыляющаяся благородная. — Старейшина. Смотрю, у вас при себе ребенок. Зачем он вам? Игнес Кравей была немного ниже рыжеволосого мужчины, что позволяло ей дерзко смотреть ему прямо в глаза. Женщина удивленно хмыкнула: пустыми глазами дитя смотрело на закованных благородных, чья участь оказалась в руках предателя. — Миленько. — выдала она и потянулась к краю накинутого на девочку плаща, намереваясь погладить ту. Эгвейн тут же взял ребенка за руку и завел себе за спину, хмуро уставившись на благородную перед собой. — У тебя дела, Игнес. — бросил он и стремительно стал удаляться. Сэйра едва ли поспевала за широкими шагами мужчины, и ему приходилось то и дело притягивать ее за руку. Но даже тогда она чувствовала на себе пристальный взгляд ученой. Что за дело — все дети благородных сродни обычным человеческим детям и только ближе к совершеннолетию они обретают мощь близкую взрослым. Но она… от нее веяло холодной силой, какую можно ощутить рядом с полноправными каджу. Игнес тряхнула головой сбрасывая наваждение и направилась к Градеусу.***
Клаудия, окруженная прислугой, звонким голосом оглашала поручения, но, завидев в дверях Эгвейна, тут же вышла из круга благородных и подбежала к мужчине. — Эгвейн-ним?.. Чем я могу вам помочь? — она чуть склонила голову в ожидании. После короткой паузы, мужчина произнес: — Он у себя? Ответом был короткий кивок, и рыжеволосый прошел мимо девушки. Ребенок сильнее сжал руку Урокая, осматриваясь по сторонам, — она никогда здесь не была. Путь до кабинета не занял много времени. В темной комнате так и смердящей старостью стоял у камина старик. В его руках был бокал — по всей видимости с вином. Он сделал несколько маленьких глотков и тяжело вздохнул, смотря на прибывшего. — В чем дело, Урокай? Я хочу отдохнуть. — Традио присел за стол, оставив бокал и сцепив руки в замок. — По дороге в свое поместье я проходила мимо Роярдов, и… — скинув ткань плаща, мужчина показал старику ребенка, испуганными глазами смотрящего вперед, отчего та прижалась к мужчине сильнее. — Хо-хо, великолепно. Глава рода Роярд погиб. Видимо, она тот, кто перенял силу и титул. О-хо-хо, что же нам с тобой делать?.. — мужчина пристально обвел девчушку взглядом. — Так и есть. Это Сэйра Дж. Роярд. — Я погляжу, она к тебе уже привязалась. Девочка постаралась зарыться лицом в плаще, скрыться от насмешливого взгляда Традио, что неприятно изучал ее. Скрипнувшая дверь впустила девушку, которая, цокая каблуками, приблизилась к Урокаю, держа в руках ошейник. — Игнес… не припомню, чтобы звал тебя. — усмехаясь произнес благородный, сидящий за столом. — Прошу простить, но, если я не ошиблась, девочка опасна. Я уверена, что смогу с ней совладать, поэтому не могли бы вы мне отдать ее? Уверена, Эгвейн-ним ничего не знает о воспитании детей. К тому же — он мужчина. Улыбаясь, она приближалась к шеи ребенка, но внезапно сильная рука мужчины схватила ее за запястье. Резким движением он выдернул вещь и бросил к камину. — Единственное, что ты можешь, — ставить опыты. Эта девочка — глава дома Роярд. Не вздумай к ней приближаться. — Урокай отпустил ее руку и, подхватив ребенка, вылетел из комнаты. — Значит, ты сам займешься ей? — произнес в пустоту старик, уверенный, что мужчина его слышит. — Не причини ей вреда. — Эгвейн-ним, отдайте мне девочку. — Игнес едва поспевала за стремительно удаляющимся мужчиной. Неожиданно тот остановился и посмотрел на нее. Как она тянет руки. Как алые глаза ребенка вспыхивают. И Кравей пораженно замирает: так желанна для нее была эта девочка. — Иди же сюда. Я не сделаю тебе ничего плохого. — уже приобняв ребенка Игнес собирается убрать отвратительного медведя, но останавливается: пальцы немного стало покалывать. — Какая смешная. Ладно, если так уж хочешь. — Плохая… не подходи. — отпрянув от нее, Сэйра встала за Эгвейна и спрятала лицо. — Ха… Даже от ребенка не смогла скрыть свою натуру, Игнес. — спокойный голос благородного вывел ее из себя, и так обозленную от мысли, что ребенок ей так и не достанется. Подхватив ребенка, Урокай вновь поспешил скрыться — теперь уже от гневного взгляда Кравей, которая негодующе стиснула зубы.***
Родовое поместье Эгвейнов сохранилось куда лучше, чем того ожидал рыжеволосый мужчина. Стоило ему переступить порог дома, как к нему тут же подбежали дворецкий и служанка. — Вальмонт… Винара… — уголки губ приподнялись в полуулыбке. — Мы ждали вашего возвращения. — склонившись, дворецкий снял плащ с ребенка. — Ваша комната готова. — служанка указала на лестницу, ведущую на второй этаж. Но мужчина не двинулся с места. Лишь смотрел на грязного ребенка, держащего его за свисающий подол пиджака. — Подготовьте воду и чистую одежду. Для меня и девочки. — коротко кивнув, служанка скрылась из виду. — Сэйра. Слушайся их. Присев, Эгвейн протянул руки к ребенку, намереваясь избавиться от медведя. Но ребенок все так же не желал его отдавать. Тогда он молча выдернул его из пухленьких рук и отшвырнул в угол комнаты. Она замерла, не смея шевелиться, а по округлому личику скатилось несколько слез. — Все готово, мой господин. Урокай коротко кивнул, и женщина поспешила увести ребенка. Слишком много свалилось на него сегодня. И длительные сражения давали о себе знать. Он едва ли стоят на ногах — истощенный как физически, так и морально. Волочась по коридорам он все думал о доме. Его Родина пылала огнем, пропитывалась кровью благородных и осквернялась верфольфами, не знавшими крайности. В своей комнате он скинул с себя пиджак и схватился за бок: наспех перевязанная рана своей же рубашкой открылась и снова начала кровоточить, доставляя боль. Слабость растекалась по телу, и он, не удержавшись, осел на пол. Мысли беспорядочно роились в голове. Все должно было быть не так. Не должно было кончиться кровавой бойней и столькими жертвами. Простонав, мужчина поднялся: где-то внизу маленькое создание, принявшее на себя большую ответственность и попавшее в самый центр разрушений, а он — сидит и стонет от боли?..***
Подойдя к купальне, Урокай смотрел, как горничная заканчивает обтирать ребенка. Сейчас перед ней словно другой ребенок: белоснежные волосы струятся вдоль спины и груди; круглое личико с пухленькими розовыми губками обрамляет длинная челка; ярко-алые глаза обрамлены темными густыми ресницами. Взгляд больше не выглядит настолько пустым. Стоило мужчине издать удивленный вздох, как ребенок повернулся к нему. От повеявшей прохлады губы ее немного посинели. Она хотела что-то сказать, но смогла издать лишь хрип, и отвернулась. — Пойдем, дитя. Вальмонт должен был уже что-нибудь приготовить. Служанка натянула на ребенка белое платье, по ее словам так красиво на ней смотрящееся, и увела ее, поклонившись господину. Скинув с себя оставшуюся одежду, мужчина тут же залез в воду с головой, не обращая внимания ни на боль от ран, ни на то, что вода уже успела остыть. Кровь сразу же смешалась с водой, превращая ту в розоватую. Мужчина устало облокотился спиной о бортик и прикрыл глаза. Усталость медленно уходила, но тело тяжелело, а разум постепенно затуманивался, вызывая желание надолго заснуть.