боязнь уснуть.
Плач не принес ей облегчения, похожего на всхлипывания в объятиях Ино или мамы; оставалось чувство, что на нее смотрят и осуждают. Она не плакала громко. Сакура подавляла всхлипывания, чтобы они были похожи на грубое, рваное дыхание, и хлопала себя ладонями по щекам, потому что знала, что плач привлекает еще больше людей. Ей казалось, что гражданские шептались о ней, хотя на самом деле она не слышала ничего. Также ей казалось, что Какаши-сенсей отнесся к ней с разочарованием, поэтому она изо всех сил пыталась остановиться всхлипывать и была очень осторожна, чтобы не встретить его взгляд. Но остановиться оказалось невозможным. Ее нос стал опять течь, слезы начали бежать, и все же она смогла сделать это: развернуться, расслабить колени, которые она сильно прижимала к груди, и порыться в своей сумке, чтобы найти платок. Она, конечно, нашла один, потому что Сакура была девочкой, которая не выходила из дома без платка и блеска для губ. Не только Ино может сделать насморк относительно привлекательным. Когда она привела себя в порядок, ее рука и порез на щеке все еще кровоточили, Сакура сжала платок рукой. — Какаши-сенсей, я… — слова застряли в горле. Она одновременно и хотела, и не хотела говорить о том, что случилось. Часть ее говорила о том, что было бы лучше, если бы Какаши-сенсей сказал, что все будет хорошо, другая ее часть настаивала на том, что он не поймет, что она чувствует: болезненно острую смесь вины и облегчения. Было больно говорить не только эмоционально, но и физически: раны, полученные во время боя, внезапно стали чувствоваться намного хуже. Когда ее рука инстинктивно приблизилась к порезу на лице, она заметила, что Какаши-сенсей не навис над ней, как она ожидала. Вместо этого он присел. Не так близко, чтобы было некомфортно, но и не так далеко. Какаши-сенсей не был отчужденным, по крайней мере, не таким, как после боя с Забузой, когда он казался совсем другим человеком, но в то же время он не был достаточно жизнерадостным. — Сакура-чан, — сказал он почти ласково, — почему бы тебе не пойти с этим человеком и не принять медицинскую помощь? — его руки указали на ее раны. — Они выглядят довольно болезненно. Я должен кое о чем позаботиться. Мы поговорим позже, ладно? Сакура кивнула и поднялась, хотя ее ноги дрожали, и на мгновение она чуть ли не рухнула на землю. Девочка притворилась, что хотела взять ножи, но, когда те оказались в руках, она просто не знала, что с ними делать. Она хотела отбросить их с визгом и вымыть руки, потому что рукоятки все еще были липкими, но вместо этого она крепче сжала их. Если она не хочет проиграть Ино, по крайней мере, ей не следует показывать свое ужасное состояние. На карту была поставлено не только ее достоинство как ниндзя, но и девичья гордость. Сделав глубокий вдох, который не помог ей успокоиться, а только дал почувствовать мерзкий запах смолы и расплавленного пластика, Сакура позволила отвести себя в больницу. Доктором оказалась коренастая женщина средних лет, которая была в ужасе от ее состояния. И от этого Сакура почувствовала себя еще хуже, но жжение и покалывание на ранах от дезинфицирования помогло ей отвлечься от повторяющихся воспоминаний. Сакура слушала все лекции о рационализации и разных других методах, которые были нужны шиноби на поле боя. Она видела подобное в фильмах, смотрела на подобные картинки, ходила на демонстрации, как и весь ее класс. Ей казалось, что она была готова. Никто не спрашивал Сакуру, хочет ли она быть ниндзя, но она никогда не хотела быть кем-то другим. Это все сделала ее семья. Они не похожи на большой клан, как Сенжу, Хьюга или Учиха. Ее семья никогда хорошо не справлялась на войне, поэтому их было мало; ее отец потерял своих братьев и сестер, а у матери была сестра, которая пережила войну только потому, что ее тело сочли непригодным после одной из миссий. И у них не было никаких особых техник, но они всегда были верными солдатами Листа. И теперь она поняла, что готова для этого. Она поняла, что означает быть верным солдатом. Это означает забрать чью-то жизнь. Рисковать своей. Снова, снова и снова. Она не могла решить, что из этого было хуже: сама битва или решимость. Она все еще чувствовала ужас от преследования более сильным врагом, человеком, который просто разорвал бы ее, если бы догнал, а еще она помнила огонь. Она вздрогнула и получила упрек от доктора. Сакура постаралась оставаться спокойной, но это стало испытанием, которое истощало ее и тянуло вниз. Казалось, что то, что она сидела спокойно на кушетке, дало воспоминаниям догнать ее. Она оттолкнула их, стараясь заменить своими любимыми фантазиями о Саске-куне, но они просочились сквозь них, острые и яркие. Это были обвиняющие серебристые глаза, которые выслеживали ее, а не темные глаза, взгляда которых она так стремилась добиться. И наконец все было закончено. Рана от губы до щеки все еще требовала швов, и, хотя сейчас у нее была повязка, она стеснялась ее, глядя в зеркало, и трогала ее края. Разрез на брови остался открытым, и Сакура знала, что скоро там будет ужасная корка; что-то в ее груди сжалось, когда она подумала, что теперь улыбка будет ассоциироваться со шрамом. Доктор нашла повязку для волос, чтобы заменить куфию Масы, и Сакура крутила ленту в руках. Она делала то же самое с лентой Ино, держа ткань в руках и наматывая ее на пальцы снова и снова. Это успокаивало. Самым худшим в ее жизни до этого были уличные хулиганы. Сакура в конце концов взяла себя в руки и вышла из ванной комнаты, где пыталась очистить волосы, и предложила платок Масе со словами благодарности. Но он усмехнулся ей, взял ткань из ее рук и обернул вокруг ее шеи. — Знак признательности за спасение всех нас сегодня, — сказал он. — Сложи его вот так, — предложил парень, перевязывая ткань и формируя высокий ворот перед ее лицом. — И теперь он сделает тебя более незаметной, пока шрам не затянется. Было бы лучше, если бы ткань была новой, но эта тоже симпатичная. Сакура моргнула, а потом повернулась, чтобы увидеть себя в зеркале. Ткань не была достаточно высокой, чтобы полностью скрыть шрам, но если бы она наклонила голову, то это было бы действительно хорошее прикрытие, которое отвлекало бы внимание от повязки на голове. И почему-то она почувствовала облегчение, совсем неизвестно почему, но от искренней благодарности в голосе Масы тяжесть происходящего несколько отступила. Она знала, что убила людей сегодня. Но она ведь спасла других людей. Она не запомнила, что именно она сказала Масе, но Сакура сомневалась, что это действительно передало ее настроение. С этого момента Сакура Харуно не была куноичи по воле случая. Теперь у нее было что-то. Это не было похоже на амбиции Саске-куна, это не было похоже на громкий и непреодолимый «путь ниндзя» Наруто, но это была первая причина делать больше, чем просто быть. Это не было откровением, меняющим жизнь, не что-то большое и впечатляющее, недостаточно великое, чтобы забрать весь страх и ужас, которые она все еще испытывала, но этого было достаточно, чтобы успокоить. Этого было достаточно, чтобы позволить ей снова дышать. Этого было достаточно, чтобы дойти до моста. Этого было достаточно, даже чтобы смотреть на него остаток дня. Помогло то, что Тазуна и его команда справлялись превосходно. Все вели себя так, словно подобные вещи были обыденностью, и ей было еще легче пройти через это. Часть ее была благодарна, но другая часть хотела, чтобы мир был так же потрясен, как и она. Но желание второй было слабее, и, касаясь куфии Масы, чтобы подбодрить себя, она поняла, что солнце продолжало идти через небосвод с таким же темпом, как и утром. В конце концов оно опустилось за горизонт, и Тазуна с командой начали собирать инструменты. И Сакура впервые заговорила с Какаши-сенсеем с тех пор, как вернулась с больницы. — Почему… почему вас не было так долго? — громко спросила она. Какаши повернул голову и взглянул на девочку. — Мне нужно было разобраться с кое-чем по пути. Гато не хотел оставить живым и шанса вернуться домой. Сакура издала мягкий, полный смущения звук, и снова затихла. «Это было справедливо», — подумала она, когда они почти добрались до дома Тазуны. Какаши-сенсей был джонином, а не всемогущим. Но чем ближе они подходили к дому, тем сильнее нервничала куноичи. Ее руки проверяли сложенный шарф, и она начала идти медленнее. Несмотря ни на что, ей не хотелось, чтобы Саске-кун видел ее такой. Она даже не хотела, чтобы он видел ее красной и вспотевшей после тренировки. Сакура старалась не показывать ему что-то подобное, только лучшую часть себя. Теперь она была в грязи, ее волосы были тусклыми и безжизненно висели, даже Наруто начнет задавать вопросы. И если говорить о его моральных качествах, то он даже не знал, когда стоит остановиться. Сакура ничего не могла придумать, оставляя блондинистое раздражение просто так. Но, когда они вошли внутрь, после того, как Сакура некоторое время колебалась, а Какаши-сенсей бросил на нее многозначительный взгляд, она поняла, что мальчики буквально завалились спать после ужина, и расслабилась. Не было никаких вопросов, только взволнованные взгляды Цунами и любопытные от ее сына и тишина в комнате, которую она делила с сокомандниками. Саске-кун пошевелился, когда она вошла, но девочка могла спокойно принять душ и разобраться со своими вещами. Она кое-что поняла. Но даже с физической усталостью, которая была сильнее всего, что она испытывала ранее, она не была готова уснуть. Вместо этого она сидела тихо и чистила ножи, которые принесла домой. Это было легко, потому что один был почти чистым. У нее было много теоретических знаний о том, как убрать кровь и все такое. Другой был… более грязным и в целом был в ужасном состоянии. В конце концов она срезала с рукоятки шнур, который когда-то был обвязан вокруг неё, и протерла её тряпкой, щедро смоченной в спирте, который ей пришлось позаимствовать у Цунами. Она ничего не могла поделать с тем, что та обесцветилась. Она все еще смотрела на лезвие, когда Какаши-сенсей вошел в комнату, растирая волосы полотенцем. Он застыл на мгновение, но ничего не сказал, а потом достал потрёпанную книжку и ушел через дверь, ведущую на веранду. На этот раз она не возражала. Что-то в ней ассоциировало такое поведение джонина с отсутствием реальной опасности. А потом она поняла, как сложно закрыть веки. И что все ее тело словно качалось, когда она теряла концентрацию. Она расположилась на футоне, но не могла заставить себя завершить ночной ритуал, который она проводила каждую ночь с первой ночевки с Саске-куном. Говорить «Спокойной ночи, Саске-кун» было головокружительным удовольствием, но сейчас она испытывала вину, потому что, когда она говорила такие слова, это означало, что день прошел хорошо, как бы там ни было на самом деле. Однажды она скажет это лично. И однажды Саске-кун ответит. Но сегодня все было по-другому. И она была другой. Поэтому она тихонько уснула.-х-
Она слышала словосочетание «ночные кошмары» пару раз, возможно. И у Сакуры, как и у всех, они были. Она думала, что кошмары будут после сегодняшнего дня. Но она не ожидала, что ужас вырвет ее из сна, что ее сердце будет скакать, словно безумное, в грудной клетке, что мышцы сожмутся так, что она даже не сможет выдавить крика. Сакура чувствовала, словно она горит под тяжелым одеялом, но когда она отбросила его, то почувствовала неожиданный холод, похожий на холод стали ножей. Она была потеряна в темноте комнаты, которая казалась ей чужой, и она продолжала движение, хотя даже не видела, куда двигается. Сакура не могла найти кунай после того, как отбросила одеяло. Простое движение, казалось, сильно истощило ее и лишило возможности шевелиться; все, что она могла делать, — это сидеть и дрожать. Комната казалась холодной, но она горела. Сладкие сны растаяли, словно конфета на языке, но этот мучил ее с жестоким упорством. В этот раз погоня была долгой. Эти серебряные глаза подтолкнули ее, когда она почувствовала, что ее легкие сейчас взорвутся, пока ее горло не запылало от отчаянных попыток вдохнуть, пока все ее тело было сжато из-за судороги. И она просто… сдалась, потому что больше не могла выносить это. Упала на колени, задыхаясь. И потом пришел он. Шаг за шагом с неестественно громким звуком. И в этот момент она просто сгорела. «Это просто сон» не возымело эффекта. Она могла только корчиться там на коленях и локтях, с пальцами, сжимающими волосы, со сбитым дыханием, заставляющим ее молчать. Ей казалось, что она просто исчезнет, но затем рука мягко опустилась на ее голову. Знакомая теплая рука. — Сакура-чан. Это все. Он не говорил слов утешения, но этого было достаточно, чтобы остановить ее гипервентиляцию. И он сидел с ней, пока паника не ослабла, пока она не пришла в себя окончательно, чтобы откинуться назад и сжаться, притянув колени к груди. Он должен был сделать это дважды, пока не наступило утро, но, чтобы не проснулся Наруто или Саске-кун, они не разговаривали при этом. Третий раз был более сильным, оцепенение, вызванное страхом, переросло в потребность двигаться. И, хотя ее тело ныло из-за отсутствия хорошего отдыха, этот импульс не исчез с рассветом. Это сделало ее тревожной настолько, что она обращалась с палочками для еды очень неаккуратно и неуклюже. Она была действительно рада, что Саске-кун уже ушел, когда она проснулась, а Наруто все еще храпел так громко, что его было слышно на весь дом. Когда Сакура закончила кушать, она взглянула на Какаши-сенсея. Видимый глаз прищурился в известном жесте. — Ты сегодня со мной, Сакура, — весело сказал он. — Охранять будем вместе. Сакура оживилась, услышав это, хотя какая-то ее часть знала, что Гато ясно дал понять, что не будет ждать, пока Забуза восстановится; теперь Какаши-сенсей не может доверить ей безопасность Тазуны. Но его слова были успокаивающими. Она поднялась, чтобы уйти с легким ощущением трепета. Ножи были оставлены под подушкой. У нее не было ножен для них, и они были слишком длинными для ее стандартной сумки. К тому же она не была уверена, что хочет использовать их снова. Хотя от мыслей о том, чтобы выбросить их, она отказалась. Это было глупо, потому что они были всего лишь металлом. И воспоминаниями. У нее не было никаких сомнений по поводу ее майки. Ее бесцеремонно бросили в сжигаемый мусор, и красное платье, которое не было надето во время битвы, стало ее выбором. Будучи с Какаши-сенсеем, она сомневалась, что будет ходить под мостом. Шарф Масы смотрелся странно с платьем, не так хорошо, как с майкой, но девочка все равно надела его. Ночь прошла, Какаши-сенсей был здесь, а Саске-кун еще не видел ее. И, когда они прибыли на мост, казалось, что здесь ничего и не было. Тела убрали, вычистили мусор, грязь и песок. Тем не менее, беспокойство преследовало ее, когда они патрулировали район. Она ожидала, что шиноби может выбраться из тумана. Какаши-сенсей, должно быть, заметил ее беспокойство, потому что, когда он был достаточно удовлетворен патрулированием, он приказал рабочим начать строительство, а Сакуру попросил следовать за ним. Она была удивлена, когда он отошел от края конструкции моста к линии берега. Перед началом строительства они завалили это место валунами, чтобы укрепить конструкции, но шиноби было легко перепрыгнуть с камня на камень. С новым пониманием того, как можно использовать чакру даже там, где был толстый слой ила, Сакура почувствовала себя глупой. Какаши-сенсей улыбнулся, когда они встретились внизу, где море мягко ласкало скалы. — Возможно, просто патрулирование покажется тебе скучным сегодня. Итак, сегодня мы перейдем к уроку номер два по основным способам передвижения ниндзя. Хождение по воде. У тебя есть целый день и множество воды, — сказал он и махнул рукой на море. Его улыбка стала шире. — Я уверен, ты уже знаешь теорию. Но если нет, то уже, наверное, догадалась. Все, что осталось, — это практиковаться.