страх засыпать.
В последующие дни Сакура нечасто виделась с кем-либо из своих товарищей по команде, хотя и достаточно насмотрелась на нинкенов и Какаши-сенсея. Это были только очень ранние утренние тренировки, которые продолжались столько же, сколько и раньше — на данный момент у неё было недостаточно свободного времени, чтобы между делом тренироваться с командой. Она могла лишь предполагать, что у Саске и Наруто по-прежнему были свои собственные утренние индивидуальные тренировки, потому что она, другие генины и большинство чунинов задействовались в качестве рабочей силы и были поделены на команды, контролируемые гражданскими лицами. В течение целой недели, начиная со следующего дня после похорон Третьего, Коноха направляла на восстановление все доступные ресурсы, включая человеческие. Никогда не было битвы, после которой не нужно было подчищать. Техника призыва огромного существа и некоторые из наиболее впечатляющих ниндзюцу разрушили многие здания. Почти сорок процентов деревни осталось без электричества, а двадцать процентов — без водопровода. Сотни людей вышли из убежищ и обнаружили, что их дома уничтожены, а магазины разрушены. Именно к этим магазинам и домам были приписаны младшие ниндзя — джонины занимались телами, вытаскивая их из рек, чтобы они не загрязнили питьевую воду, и массово сжигали ниндзя Звука, прежде чем насекомые и паразиты превратили их в переносчиков болезней. Короче говоря, это была катастрофа. И чтобы финансировать восстановление, джонинов и чунинов собирались разослать на миссии в большом количестве, как только те вернутся после сопровождения домой потрясённых сановников. Большинство из них достаточно долго пробыли на похоронах Третьего, как из уважения, так и потому, что им дали понять, что до тех пор, пока ниндзя не обезопасят деревню и не оценят вероятность возникновения неприятных сюрпризов по дороге домой, было гораздо безопаснее остаться на несколько ночей в деревне. Большую часть из этого Сакура услышала от Какаши-сенсея, когда тот сообщил ей, что она будет работать под началом строительного прораба после того, как другая команда очистит территорию от обломков и извлечёт всё, что сможет. Сочетание её усиленной чакрой силы, превосходного знания практической математики и способности подниматься по вертикальным поверхностям гарантировало ей карьеру в строительной отрасли, если она когда-нибудь устанет от жизни куноичи — вот, что сухо сказал ей Какаши-сенсей, прежде чем скрыться. Она понятия не имела, во что втянули Наруто или Саске, но почему-то была почти уверена, что Какаши-сенсей избегал всего, что хоть сколько-нибудь выглядело как тяжелый труд. Что касается её, то, хотя в основном она занималась тем, что забирала, держала и носила всякое для настоящих плотников, это считалось делом, требующим больше знаний, чем перевозка обломков. А это значило, что большая часть её команды была старше, среди них даже были чунины. Они запугали её в первый же день, когда она прибыла по адресу, который дал ей Какаши-сенсей, но, за исключением одного или двух из них, которые, казалось, не могли пройти мимо, не шпыняя неё, все они были довольно приятными. Сакура впала в своего рода рутину, чему способствовал тот факт, что она снова плохо спала по ночам, а это означало, что она смертельно уставала к тому времени, как тащилась домой вечером. Она чистила свои ножи, проводила инвентаризацию снаряжения, тёрла пятна, которые так никогда и не выведутся из её куфии. В конце концов она засыпала — обычно после того, как сдавалась и перебиралась в комнату, в которой не было выходящего на балкон окна. Ей вроде как нравилась душевая — в помещении не было никаких окон, а с принесённым туда достаточным количеством подушек, футоном для гостей и одеялом оно было немного похоже на одно из гнёздышек, которые в детстве ей помогал строить отец. После того, как запиралась дверь, там действительно становилось очень уютно. Сакура знала, что это не было так уж полезно для здоровья, но именно так она и спала, и это было частью её рутины. До того самого утра, когда нинкены не пришли. Удивлённая, Сакура убрала футон для гостей и очень аккуратно сложила одеяло. К тому времени, когда она оделась, а стая так и не появилась, она была обеспокоена, но также и наполовину убеждена, что Какаши-сенсей ушёл на миссию, не сказав ей, и взял нинкенов с собой. Когда Сакура закончила завтракать, она передумала, потому что, как бы ей ни нравилось твердить о том, насколько безответственным и раздражающим был Какаши-сенсей, раньше он никогда не оставлял её без нинкенов по утрам. Ни разу со времён Волны. Сакура, вероятно, была единственной из своей команды, кто знал адрес сенсея, хотя ей дал его Паккун, а не Какаши. Она никогда не пользовалась этим раньше, но в этот раз её оправдывали экстренность и беспокойство. Сакура в конце концов добралась до его многоквартирного дома, хотя по крайней мере дважды свернула не туда и прибегла к тому, чтобы спросить дорогу у старика, устанавливающего прилавок с такояки. Сакура жила в районе с добротными домами на одну семью, где на первом этаже предприимчивые люди держали, например, пекарни и цветочные магазины. Паккун говорил ей, что они с Какаши-сенсеем жили в многоквартирном доме. Просто она не ожидала того, что обнаружила. Чистый, ухоженный, но явно выдающий свой возраст, с очень маленькими квартирками, если судить по пространству между дверями. Весь район был таким же, чистым, но захудалым, улицы были более узкими, чем она привыкла. Конечно, теперь, увидев это, Сакура уже не могла сказать, чего же она ожидала. Насколько она заметила, всё, в чем действительно нуждался Какаши-сенсей, — это сухое место для хранения своих грязных книжонок. Он даже не потрудился персонализировать свою униформу, и она никогда не видела, чтобы он использовал что-либо, кроме стандартного набора ниндзя. Если бы не нинкены, она бы почти поверила, что он каждую ночь спал у разных женщин, как говорили слухи. Или, что более вероятно, занимал место на диванах ничего не подозревающих людей. А может, у него были терпеливые друзья с гостевыми спальнями. Сакура осматривала балконы, пытаясь разобраться в системе нумерации, когда услышала, как где-то на четвёртом этаже открылась и закрылась дверь. Она машинально посмотрела в направлении шума, и удивилась, узнав человека, взволнованно расхаживающего взад и вперёд по балкону. — Генма-сенсей? — окликнула она его. Она всё ещё работала над чтением по губам, но разобрать ругательства было несложно. Генма-сенсей запросто перемахнул через перила, с завидной лёгкостью приземлившись на ноги. — Что с Какаши-сенсеем? — спросила Сакура. Генма-сенсей провёл рукой по волосам. — У всех его учеников фантастическое чувство времени, — проворчал он, затем глубоко вздохнул. — Какаши был вовлечён в инцидент. Засекреченный инцидент, — пояснил он, когда Сакура открыла рот, чтобы спросить о деталях. — Он ранен и на некоторое время вышел из строя, вот и всё. Ожидается… специалист, — сказал он после многозначительной паузы. — О, — тихо, испуганно воскликнула Сакура, потому что за всё время она видела Какаши-сенсея только измотанным, но никогда по-настоящему раненым, даже когда противником был Забуза, — …но с ним всё будет хорошо? — с надеждой спросила она. — Посмотрим, — не слишком обнадёживающе ответил Генма-сенсей. — Но это может занять какое-то время, Сакура. Твою мать! — сказал он с чувством. — Через пару дней ты закончишь с рабочей группой. И я уже получил список заданий, и их столько, что можно в них захлебнуться. Но я постараюсь что-нибудь придумать — по крайней мере, подкинуть тебе миссию ранга D или что-то в этом роде. Дай мне время до послезавтра, хорошо? Сакура смогла только молча кивнуть, затем посмотрела на квартиру Какаши. — Могу я навестить его? — тихо спросила она. Ладонь Генмы-сенсея опустилась ей на голову и, вместо того чтобы взъерошить её волосы, просто погладила их. — Конечно, принцесса, — мягко сказал он. — Я даже разрешу тебе вытереть у Какаши пыль.-х-
Генма-сенсей сдержал своё слово, хотя его слово было не очень-то обнадёживающим, когда он вёл её к месту её следующего распределения. — Просто… будь почтительной, — тихо сказал он, положив руку ей на плечо. Сакура взглянула на него, затем на дом, к которому они приближались. Он выглядел живописно — аккуратный маленький домик в тени низких плодовых деревьев. Находился он за стенами, далеко от городского центра Конохи, в одной из небольших общин, которые развивались по мере того, как население выходило за первоначальные границы деревни. Единственными звуками были шелест травы, пение птиц и жужжание пчёл. Она бросила на Генму-сенсея ещё один краткий взгляд. — Обычно выполнять поручения сюда приходят чунины, — сказал он по-прежнему тихим голосом. — Можешь считать это своего рода… коммуной для пожилых. — Вроде, это же генины обычно выполняют поручения, — заметила Сакура, её собственный голос был почти шёпотом. — Да, ну... — сказал Генма, уставившись на крыльцо и стоящее на нём кресло-качалку, — они прозвали её Бабкой Кошмаром. И именно эта фраза эхом отдавалась у неё в голове, когда она осторожно постучала в дверь. — Добрый день? — позвала она. — Я Харуно Сакура. Тот самый генин, которого сегодня утром послали работать на вас. Сакура услышала звук очень мягких шагов лишь перед тем, как открылась дверь. С таким представлением, как «Бабка Кошмар», она была готова ко всему. Получила же она женщину, которая была не выше её ростом, от которой слабо пахло тальком и лавандой, и на чьём лице были глубоко запечатлены морщинки от улыбки. Когда глаза женщины скользнули по новому шраму на её лице, Сакура подавила желание опустить голову. Конечно, люди смотрели — будь это было чьё-то другое лицо, она бы сделала то же самое. Только когда они пялились на неё, её щёки начали гореть, и она разрывалась между злостью на них и злостью на саму себя. В этом не было ничего постыдного. Однажды она повторит это про себя столько раз, что поверит в это, как когда-то верила, что следование правилам обеспечит её безопасность. Этот день ещё не наступил. Но потом женщина отвела взгляд. Сакура порылась в памяти в поисках её настоящего имени, потому что не могла придумать более быстрого способа произвести плохое первое впечатление, чем назвать её Бабкой Кошмаром в лицо. Имя вспомнилось достаточно легко, потому что она спросила о нём Генму-сенсея. Её звали Годзэн Рейджи, и хотя Рейджи было достаточно распространённым именем, оно также было, как правило, мужским. Генма-сенсей лишь взглянул на неё сверху вниз и загадочно улыбнулся, прищёлкнув сенбоном. — Э-м-м, приятно познакомиться с вами, Годзэн-сан, — сказала Сакура, склонив голову. Брови женщины слегка приподнялись, но она улыбнулась. — У нас впереди напряжённый день, — сказала она. — Харуно-чан, не так ли? Может, так было потому, что Сакура находилась под началом Какаши-сенсея, но по мере того, как проходило утро, она находила Годзэн-сан скорее требовательной, чем кошмарной. Она просила, чтобы всё было сделано так, как она хотела, быстро и без ошибок. И она вознаграждала успех более сложными распоряжениями, некоторые из которых, в чём Сакура на мгновение заподозрила Годзэн-сан, были намеренно не совсем ясными. И почти сразу же оставила подозрения, потому что знала, что это, вероятно, просто предубеждение, основанное на её прозвище. Это было до того, как она стала замечать что-то боковым зрением — назойливых ползающих тварей. До того, как она помогала пересадить цветы, а по её пальцам проползло больше насекомых, чем по праву должно быть на любом квадратном метре почвы, тем более что, когда она отдёрнула руки, там ничего не было. До того, как тени в полотенцах, которые она складывала, всё отращивали ноги и щёлкали жвалами. Сакура подозревала, что это гендзюцу, но даже когда она незаметно прервала поток чакры, она не смогла почувствовать момент, когда оно прервалось. Или тот момент, когда она попала в другую ловушку. Но она держала рот на замке, делала то, о чём просила Годзен-сан, и на следующий день явилась точно в назначенное время. Сакуре всё меньше и меньше хотелось ходить туда, но она продолжала это делать в течение четырёх долгих дней, настолько полных искусного гендзюцу, что даже когда она выходила из этого дома и останавливала поток чакры, что развеяло бы затянувшуюся иллюзию, тени всё ещё продолжали ползти к ней в её собственном доме. Она совсем перестала пытаться заснуть в своей постели и постаралась оставлять свет включённым, когда ложилась спать, но обнаружила, что от этого тени становятся лишь объёмнее. Поэтому она осталась в темноте, сказала себе, что старухе её не победить, и приняла холодный душ, чтобы смыть цепкое, липкое ощущение изматывающих кошмаров. Но на пятый день, когда тени начали наползать, ей вообще не пришлось складывать печати. Это было, скорее, осознанное моргание, как если бы у неё были сотни глаз. В то утро Сакура часто «моргала», гендзюцу становилось всё более явным и агрессивным по мере того, как её день приближался к обеду. И когда её онигири превратилась в горсть личинок, она даже не потрудилась развеять иллюзию. Вкус по-прежнему был восхитительным. Этим она заслужила несколько иную улыбку — более резкую. Годзэн-сан поставила локти на стол, подперев подбородок руками. — Ты относишься к гендзюцу-типу, — заметила она. — Да, Годзэн-сан, — ответила Сакура, неуверенная в том, куда старуха намеревалась завести разговор. — Мне присылают таких время от времени. Хотят, чтобы я их научила, — призналась она. — Или так они это называют. Я же называю это воровством, — встретившись взглядом с Сакурой, она смотрела очень строго, глаза были странного орехового цвета с вкраплениями зелёного у зрачка. — В моё время куноичи не жаловали. Женщины были жёнами и матерями, и если уж они сражались, то это являлось продолжением этой роли. Защитить свой дом, своих детей. Но даже на это смотрели неодобрительно. Даже сейчас постоянно слышишь о великих, — и в этом слове слышалась ирония, — шиноби прошлого. Их победы, их войны. О скольких куноичи ты слышала в Академии? — О Цунаде-сама, Годзэн-сан, — ответила Сакура, когда молчание старухи потребовало ответа. — Которая была медиком, — резко ответила женщина. — Не буду умалять её навыки — они спасли много жизней во время войн. Но лечение — это женское искусство с тех самых пор, как мы вышли из пещер. И Цунаде-сама может казаться тебе древней, но я помню её ребёнком. Мой отец так и не смирился с тем, что у него будет девочка. Только спустя почти семь лет после моего рождения моей матери удалось подарить ему сына, которого он хотел. И её здоровье уже никогда не стало прежним. Сакура начинала чувствовать себя насекомым под увеличительным стеклом, чьи реакции на каждое своё откровение Годзэн-сан каталогизировала. — Меня очень мало учили, — продолжала старуха. — Но я решила, что только я могу принимать за себя решения — и я собиралась стать всем, чем, как они говорили мне, я стать не смогу. Я выросла во время войны, поэтому возможность попрактиковаться была всегда. Я экспериментировала, тестировала, совершенствовала десятки гендзюцу. Я стала первой женщиной-оперативником в АНБУ — моё досье рассекретили пять лет назад, так что сейчас признаваться в этом не совсем преступление. Меня называли Лисицей. И я была лучшим диверсантом, которого когда-либо видели. Сакура нервно сглотнула. — И что случилось? — спросила она. Глаза Годзэн-сан сузились. — В мой отряд попытались назначить Учиха. Мне никогда не нравились Учиха, даже до этого. Всё, что они видели, они считали вправе забрать. Техника, оттачиваемая более десяти лет, копировалась за десять секунд. — В конце концов вас заставили взять одного из них? Улыбка стала шире, и на мгновение, если бы Сакура представила себе гладкую молодую кожу, она поняла бы, почему женщину называли Лисицей. — Я вышла замуж за Хьюга, и он переехал в мой дом, — сказала она, каждое её слово сочилось победой. — Хокаге был достаточно мудр, чтобы понять, что я этого не потерплю, так что так всё и было до тех пор, пока я не ушла в отставку. И тогда этот гордый, гордый человек — Учиха Фугаку — решил, что я должна передать свои техники. Я была старой женщиной, мой муж умер, и у меня не было детей. А кто может быть лучше этого блистательного вундеркинда, который так удачно оказался его сыном. Учиха Итачи. Учиха Фугаку назвал это обязательством, — выплюнула она. — Хороший был день, когда он в гневе выбежал из этого дома. — И вы так и не учили его? — Нет, — сказала Годзэн-сан, её плечи покинула некоторая напряжённость. — Он был странным, тихим ребенком. После того, как его отцу надоело, он пришёл ко мне лично. Я была готова отказать ему, но вместо этого он извинился за характер своего отца и его высокомерие. Убийство своего клана стало величайшей услугой, которую он когда-либо оказывал этой деревне. Сакура какое-то мгновение вообще не могла отреагировать, её мозг был не в состоянии обработать то, что Годзэн-сан заявила так же решительно, как назвала бы свой любимый сорт варенья. — Как вы можете говорить что-то подобное? — Сакуре наконец удалось выдавить из себя не совсем крик. Её разум был в смятении от значения этого ужасного, пренебрежительного заявления. Она не осознавала, что наполовину поднялась со стула, пока Годзэн-сан не сказала ей резко: — Сядь. Ты была слишком мала, чтобы помнить, какими они были. Ты знаешь лишь истории, а слишком многие люди боятся плохо говорить о мёртвых. Пока прими это как моё мнение — и я имею на него право. Сакура попыталась проглотить тошнотворное чувство, но оно не оставляло её. — Вы когда-нибудь кого-нибудь учили? — спросила она, отчаянно подыскивая вопрос, который можно было бы задать, когда всё, чего она хотела, — это уйти. — Формально нет. И ни одной из своих техник в полном объёме. Ближе всего к этому я была с Орочимару — умный, любознательный ребёнок. — Вы… вы… — Сакура покачала головой. — Чудовище? О, возможно. Наступает время, когда ты слишком стар и слишком устал для лицемерия, а я провела свою юность, не давая врагам спать ночами напролёт от страха. Я знаю, кто я такая. И я думала, что знаю, кто ты такая. Я думала, что Хатаке послал тебя в последней попытке заставить меня выбрать кого-нибудь, кому я могла бы передать свои техники, прежде чем умру. Но, как оказалось, ты просто генин, который не сдается, сталкиваясь со злой старой женщиной, — она усмехнулась и убрала руки на колени. — Я нахожу тебя очень полезной, Харуно-чан. Пока твой сенсей не очнётся, думаю, я хотела бы, чтобы ты продолжала помогать мне. Если вернёшься завтра, — сказала Годзэн-сан, отодвигаясь от стола, — в этом доме есть одно правило: ты ничего не предполагаешь. То, что, как ты думаешь, ты знаешь о своей деревне — её истории, её шиноби, — омытое ревизионистским патриотизмом и необходимостью аккуратно вписать всё в какую-то половинчатую схему морали — оставь это за дверью.