страх быть одиноким.
Жесткое, беспощадное ребро книжной полки Какаши-сенсея впилось ей в плечо, когда она вжалась в угол, но Сакура проигнорировала это. Она проигнорировала Уухея, который был прижат к её груди её же коленями. Она опустила лоб на его спину — тёплый, дышащий комок на её руках. Она игнорировала всё это потому, что не могла игнорировать того, что сказала ей Годзэн-сан. Нет ничего хуже, чем быть посвященным во что-то ужасное о том, что вы любите, и не иметь иного способа справиться с этим, кроме как инстинктивно, эмоционально отрицать. Но теперь, когда кто-то обратил на это её внимание, не находила ли она это странным? Целый клан был вырезан, но это вошло в историю так незаметно, что Сакура почти забыла про это. При этом её лицо и уши вспыхнули, когда она вспомнила несколько своих глупых комментариев, высказанных Саске после распределения в команду Семь. Это случилось, когда она была очень юной, и её впечатление об этом событии ограничивалось чувством беспокойства со стороны взрослых и Саске, который долго не появлялся в Академии. Это было до того, как она влюбилась, ещё в те времена, когда Ино была осью, вокруг которой вращалась её социальная жизнь. Она не обратила на это особого внимания, как и не обратила внимания на то, что Шино несколько дней болел, пока его тело пыталось приспособиться к размещению колонии насекомых. На самом деле, до того, как прийти к Какаши-сенсею, она пошла в библиотеку и провела часы, просматривая микрофильмы, читая старые выпуски «Вестника Конохи». Всего неделю статьи об этом были на первой странице, но потом… событие исчезло из общественного сознания, начав появляться всё дальше и дальше от первой страницы, пока не перестало упоминаться вообще. Сакура проигнорировала враждебный взгляд библиотекаря, когда достала свиток с выпуском газеты спустя год после резни, но там не было упоминания о ней. Словно её никогда и не было. «Учиха Итачи», — прошептала она у себя в голове. Она повторила это имя в ответ на слова Годзэн-сан, интуитивно догадываясь, что об этом человеке она должна была знать, по тону женщины и смутному воспоминанию о том, что слышала это имя раньше. До чтения газет она не осознавала, что он был старшим братом Саске, хотя газеты напомнили ей, что его имя она часто слышала в Академии. А потом перестала слышать и ни на мгновение не задумалась почему. Убийство клана, полностью исчезнувшее из памяти селения. Вопрос не в том, верила ли она Годзэн-сан. Произошла резня. Это был неопровержимый факт. Учиха Итачи был официально объявлен преступником. Так писали газеты. Люди не забыли бы об этом так быстро, если бы к клану относились нормально, если бы Годзэн-сан была единственной, кому не нравились Учиха. Так говорила дедукция. Вопрос был не в том, хотела ли она возвращаться к Годзэн-сан, чтобы услышать, что еще могла бы рассказать Лисица. Каждый день жить с воспоминаниями, которые уносит домой. Слышать вещи, которые не хочет слышать о деревне и ее героях, которые были хорошими людьми, как ей хотелось верить. Нет, не хорошими людьми, безгрешными людьми. Её вера в это уже была довольно шаткой благодаря Какаши-сенсею. Который приходил, но опаздывал. Всегда опаздывал. Но если она не вернётся, говорила какая-то часть ее мозга, это будет похоже на то, чтобы словить паука в пластиковый контейнер и запихнуть его в шкаф. Какая-то её часть будет чувствовать, что он сбежал и будет ждать своего часа, чтобы отомстить. Лучше убить его наверняка — лучше знать, чем не знать. Думать об этом было легко, но ни одна часть ее не хотела этого так же сильно, как и не хотела выходить на поле битвы. Накручивание себя все еще могло заставить ее чувствовать боль — наполовину реальную, наполовину забытую. Но она подумала, что вернётся, пока её слезы тихо капали на шерсть Уухея. Она вернётся.-x-
Сакура плакала, прижимаясь к Уухею, пока не заснула и не проснулась много-много часов спустя, обнаружив, что вокруг неё сгрудились нинкены. Это и душ, в котором она вымылась почти до скрипа, придали ей достаточно мужества, чтобы отправиться к Бабке Кошмар. На этот раз она не постучала в дверь, потому что на третий день Годзэн-сан разрешила ей входить внутрь не дожидаясь разрешения. Старуха пекла печенье, когда она открыла дверь: весь дом пах тёплым шоколадом. И Сакуру затошнило, когда она встретилась взглядом с Годзэн-сан. — Это была не самая худшая история, да? — тихо спросила она женщину. В глазах Годзэн Рейджи не было ничего мягкого, когда она ответила на её вопрос: — Худшие истории — это не те, что мы слышим в виде слов. Это те, что мы чувствуем в наших сердцах. Для меня худшая история… — она задумчиво замолчала, и рука Сакуры сама собой охватила плечо, когда девочка поняла, что это может означать, что у Годзэн-сан было много плохих историй, раз потребовалось столько времени, чтобы выбрать худшую. — Худшая история, — сказал наконец Годзэн-сан, — это история эгоистичного мужчины и своевольной женщины, из-за которых погибло много сыновей и дочерей, только чтобы у них мог родиться их кровный сын. Он знал — а она знала ещё лучше — какой именно нагрузкой это станет для печати, но они всё равно сделали это, потому что были такими сильными, гордыми и умными, что думали, что это их шанс. Но в итоге это оказалось не так. Так много мёртвых, и всё потому, что у них не хватило ума усыновить и вырастить ребёнка от сердца, а не от плоти. И он умер ради этого, но думал ли кто-нибудь, что он получил именно то, что заслужил? Сакура была настолько неподвижна, что не была уверена, дышит ли она вообще, но взгляд Годзэн-сан был устремлён куда-то в прошлое. — Нет, — тихо сказала она, тоном более острым, чем один из ножей Сакуры. — Нет. Они обелили его и его деяния, и сделали его героем, — она усмехнулась. — И именно поэтому это худшая история. Если и было что-то искупительное в той ужасной ночи, так это то, что, по крайней мере, им не удалось сделать мученика из другого. — Кто это был? — Сакура вздохнула. — Это, — сказала Годзэн-сан, — засекречено. Сакура моргнула, чувствуя себя странно обманутой. — Не смотри на меня так, дитя, — сказала женщина. — Я сердитая, озлобленная старуха, но я буду хорошим шиноби до самой смерти. А это значит, что даже плохие приказы исполняются. А теперь, — сказала она, — погода хорошая, так что я бы хотела, чтобы ты начала с проветривания футонов.-x-
Сакура держала взрослую особь желтого скорпиона в стакане, опечатанном вощеной бумагой и резиновой лентой, ее другая рука была опухшей и почти онемевшей под слоем льда, полотенец и липкой ленты, когда в ее жизнь вернулся Наруто. — Привет, Сакура-чан! — услышала она, как кто-то зовет ее, пока она объясняла свою проблему медсестре. Она обернулась и увидела, что ее товарищ машет ей возле входной двери в тени фигуристой блондинки, которая последовала за ним, когда он рванул вперед. — Сакура-чан! Никогда не угадаешь, что… — и он сдержал себя, нахмурившись. — Подожди, ты в порядке? Или ты здесь, чтобы навестить Саске? Сакура тупо уставилась на него. — Саске здесь? Настала его очередь уставиться. — Ты не…? — Что это в стакане? — приблизившись, спросила женщина, сопровождаемая маленькой темноволосой женщиной, которую Сакура сначала не заметила. Сакура нахмурилась, глянув на агрессивного скорпиона, который все еще пытался ужалить ее руку через стекло. — Наглядный урок, — пробормотала она себе под нос, — о том, как опыт вводит в заблуждение, — когда женщина подняла бровь, Сакура покраснела. — Скорпион ужалил меня, когда я развешивала белье на веревку. Теперь обе брови взлетели вверх, потому что в Конохе не было местных видов скорпионов, но потом медсестра привлекла внимание Сакуры к ее пульсирующей руке. И это был первый раз, когда Сакура увидела Цунаде Сенджу, третьего члена команды Саннинов. Легендарная троица Конохагакуре, среди которых только одного открыто называли предателем, когда все они покинули деревню. Это было первое замечание Годзэн-сан, когда Сакура, вернувшись из госпиталя и очень недовольно вернув скорпиона хозяйке, рассказала ей, что Цунаде вернулась, чтобы стать Годайме. Конечно, к этому моменту Сакура была убеждена, что единственными людьми, которых уважала Годзэн-сан, были те, кто всю жизнь прослужил в АНБУ и выжил. И таких было очень и очень немного, большинство из них жило неподалеку и многих из них Сакура встретила, когда Генма-сенсей назначал ей миссии ранга D. Но пока Сакура прислушивалась к сплетням в деревне, бесстыдно подслушивая разговоры во время выполнения миссий, оказалось, Годзэн-сан была не единственной менее чем снисходительной к внушительным навыкам исцеления Цунаде, которых она лишила деревню, когда ушла. Было очень много разговоров о том, сколько людей можно было спасти во время вторжения, если бы она была с ними. Сакура испытывала противоречивые чувства по поводу того, что слышала, читала и видела, но что волновало ее больше, чем новый Хокаге, так это первая настоящая и пока не случившаяся встреча Команды Семь после вторжения. Саске еще не выписали из больницы, хотя сегодня она собиралась навестить его. Каким-то образом казалось, словно она снова идет на первую встречу, когда они еще были кандидатами в генины. Дело было не только в том, что теперь на её счету было куда больше мертвых людей и шрамов , чем у них, хотя отчасти и в этом. Время, которое она потратила на то, чтобы перестать вздрагивать, когда на нее обрушивались потоки иллюзорных пауков, пока она меняла лампочку, Саске провел в больнице по неизвестной ей причине. Пока она слушала, как Годзэн-сан объясняла ей, что насекомые эффективны в гендзюцу, потому что люди охотно верили, что они реальны, и беспокоились из-за них, пока все более и более фантастические иллюзии испытывал ее мозг, прежде чем он понимал, что это гендзюцу, у Наруто было приключение с Жабьим Мудрецом. Даже Какаши-сенсей. Пока она разбивала тарелки во время мытья посуды, разрезая вены и узнавая то, что настоящие страхи людей — это те, от которых труднее всего избавиться, которые коренятся глубоко в реальности, к нему же приходил ниндзя-медик, чтобы проверить, правильно ли работает капельница. Но сначала у нее была аудиенция у нового Хокаге. Она беспокойно двигалась, пока они сидели в очереди, Какаши-сенсей тратил время, читая книгу, которая одновременно раздражала и была успокаивающе знакомой. Она была удивлена, увидев, как из кабинета Хокаге выходят Асума и Шикамару, последний выглядел глубоко недовольным засунутым подмышку жилетом чунина. Его хмурый взгляд ненадолго исчез, когда, проходя мимо, он сказал: — Привет, Сакура. Ей удалось улыбнуться в ответ, но затем Какаши-сенсей оторвался от стены, и она последовала за ним в кабинет. Она знала, что стройная, темноволосая женщина — это Шизуне, ученица Цунаде-сама, но ее немного смутил маленький поросенок, подошедший посопеть у ее ног. Светловолосая женщина нетерпеливо махала им, пока они не оказалась перед ее столом. — Итак, Какаши, — сказала она, — похоже, что у тебя команда выдающихся учеников, — карие глаза остановились на Сакуре, которая изо всех сил старалась стоять неподвижно. — Харуно Сакура? — Да, Хокаге-сама? — ответила Сакура, и только из-за времени, проведенного с Годзэн-сама, ее голос не был писклявым. Если ее голос и был немного выше обычного, то это было из-за той части мозга, которая навсегда осталась в Академии и глядела на кабинет Хокаге с большим трепетом. — Несмотря на то, что экзамен был прерван, двое из твоих однокурсников сегодня получили повышение по службе, — сообщила ей Цунаде, уперев подбородок в переплетенные пальцы. — Хотя тебя исключили во время предварительных соревнований во время второго этапа. — Да, Хокаге-сама, — ответила Сакура, проглатывая воспоминания об этом матче. — Обычно на этом все заканчивается. Однако я получила рекомендацию о твоем повышении от джонина. Взгляд Сакуры автоматически перескочил на Какаши-сенсея, который поднял бровь. — Повышение на поле боя? — спросил он Цунаде-сама. Сакура не могла понять его тон. — Да, — ответила она. — Джонин был не единственным, кто пришел ко мне, чтобы это сказать. Ко мне пришла группа чунинов и очень настаивала на том, что им было крайне неловко принимать генина за чунина. После этого я просмотрела твое досье, — карие глаза сузились. — Я была более чем удивлена тем, что увидела. Кажется, такое досье не должно принадлежать генинам, которые выросли в мирное время, но что случилось, то случилось. На данный момент у тебя больше убийств, чем у любого другого генина из твоего выпускного класса, но этого недостаточно, чтобы стать чунином. Она подняла голову с переплетенных рук, губы сжались в тонкую, недовольную линию. — Лично я не люблю повышения на поле боя. Обычно это происходит в военное время и это именно то, что я хотела бы оставить в прошлом. Но я также не могу игнорировать потребности своей деревни, которая вероятно будет требовать многого от своих шиноби в течение нескольких месяцев или лет, пока мы будем наращивать нашу военную мощь. Я бы хотела дать тебе еще год боевого опыта, но обстоятельства таковы, какие они есть, поэтому я собираюсь вознаградить тебя за твои жертвы в прошлом и попросить большего уже с завтрашнего дня. С сегодняшнего дня ты, Харуно Сакура, чунин Конохагакуре. Поздравляю.