[social anxiety — социальная тревожность]
Фуу улёгся грудью на стол, вытянув обе руки и упершись подбородком в столешницу. — Это подло, сестренка, — заскулил он. — Веселишься без меня. Он плюхнулся на стол, который она делила с Ино, пытаясь набраться храбрости и выпросить поцелуй. Это было… странно. Поцелуй. Не просто какой-то поцелуй. А Поцелуй. Ее первый поцелуй. Тот, который должен был принадлежать ее Единственному. Поцелуй, который должен был предвещать ее жили-долго-и-счастливо, как во всех этих книгах и фильмах и вообще везде. …хорошо, возможно не во всех книгах, не в тех, что в Коробке Стыда, они не считаются. …или в старых историях, где вряд ли кто-либо жил долго и счастливо, но они тоже не в счет. Она решила, что её первый поцелуй должен быть с Саске, когда поняла, что хочет быть с ним, а потом он ушел и предал все то, что их учили защищать и чему учили служить. После этого ей в голову даже не приходило представлять Поцелуй с кем-либо еще, словно эта часть ее жизни ушла вместе с Саске. Помогало то, что у нее почти не было времени на вещи подобного рода, она была слишком занята обучением, спаррингами и выживанием в мире, где «сон» был чем-то нежелательным. Она определенно никогда не представляла, что ее Поцелуй может случиться, когда ее сердце будет бешено колотиться от страха и тревоги из-за битвы, а не от накала чувств. Дзен, вероятно, был самым красивым парнем, которого она когда-либо встречала, и он был достаточно милым, но он был незнакомцем. Сакура не злилась, потому что у нее не было чувства, будто у нее украли что-то особенное, но она все еще хотела знать, что это значило, но не хотела поднимать эту тему рядом с Фуу. Который теперь дулся на нее. — Потому что мы потратили слишком много времени, чтобы найти тебя, пока ты где-то развлекался, — сказал Дзен, осторожно опускаясь на соседний стул — его ногу вылечили, но он все равно еще ходил с шиной, — в следующий раз, когда мы будем преследовать кого-то, я остановлюсь и подумаю: «Погодите-ка, наверное Фуу захочет помочь». — Именно так, но без сарказма, — согласился Фуу. Дзен долго смотрел на Фуу. — Наверное, очень-очень странно быть тобой, — заметил он наконец. — В любом случае, пока я не забыл, ты и я идём сегодня на ужин, — сказал он Сакуре. — Что? — сказала Сакура. Вообще-то пискнула, но постаралась сохранить то достоинство, которое у нее еще осталось, особенно теперь, когда на неё уставилась Ино. На лице Дзена мелькнула улыбка. — Твоя команда, я и Гаара из Песка — мы будем ужинать со старейшинами. Нам — поздравления, ему — извинения. Она думала, что он уйдет после того, как сообщил эти новости, но он и Фуу остались и какое-то время разговаривали, пока что-то еще не захватило внимание Фуу, а Дзену не пришлось уйти. Практически в тот момент, когда Дзен скрылся из виду, пальцы Ино вцепились в ее руку, вероятно, чтобы не дать ей удрать. — Ладно, признавайся, — потребовала она. — Что это было? — Что именно? — сварливо спросила Сакура даже несмотря на то, что сама задавалась тем же вопросом несколько минут назад. — Взволнованная ты. Миленький ухмыляющийся парень. Не знаю, что же может меня заинтересовать? — язвительно ответила Ино. — Ладно, ладно, — сказала Сакура, пробегая глазами по остальным, кто наслаждался солнечным светом в парке. Какая-то часть ее мозга говорила ей, что это глупо, потому что всем было все равно, но это была ее привычка. Когда она рассказала Ино о поцелуе, освещенном молнией, та легкомысленно порадовалась и призналась, что завидует. Когда она спросила, что мог означать этот поцелуй, Ино задумалась. — Говорю это не по собственному опыту или чему-то такому, — сказала она, — но это, возможно, один из победных поцелуев. Ну, он знает, что ты милая, и он благодарен и словил момент, но он вряд ли хочет с тобой встречаться. Что, наверное, хорошо. Таки настолько далеко, что он, скорее, мог бы быть не парнем, а другом по переписке. Но, должна сказать, Сакура, для первого поцелуя неплохо, — сказала она с одобрением, отчего они обе захихикали.[philia — склонность к чему-то]
Сакура чуть не упала, когда текст, который она читала, внезапно накрыла чья-то рука, из её рта чуть не вырвался приглушенный звук, что было бы так же неловко, как если бы она закричала. После того, как она схватилась за тяжелый стол и сумела удержаться на стуле, она застенчиво подняла голову и обнаружила, что на нее со снисхождением смотрит Тацуо. — Что делаешь? — Читаю? — сказала она после секундной заминки, потому что ей было слишком стыдно признавать, что эта часть её обучения медицине была невероятно скучной. Не то, чтобы она ожидала романы или нуждалась в них, но многие книги и специализированные исследования были трудны для понимания. С академической точки зрения они отличались отстраненностью настолько непохожей на сильно упрощенные учебники Академии, насколько это было возможно, и, вероятно, напоминали какой-то другой язык, полный новых и сложных терминов, для которых требовался словарь в одной руке и блокнот в другой. — Странно, мне показалось, что ты почти заснула, лежа на книге, — заметил он. — Давно здесь сидишь? — Недавно, — пробормотала она. — Да? Странно, потому что этим утром я видел сидящего на этом стуле человека, удивительно похожего на тебя. А уже время обеда, думаю, ты заслужила перерыв, — он глянул вниз и поморщился. — Если не прервёшься сейчас же, я буду обязан сказать Хокаге-сама, что ты почти напускала слюней на ее работу. — Я не пускаю слюни, — покраснев бросила Сакура, собирая вещи. — Не пускаешь, — согласился Тацуо. — Но Хокаге этого не знает. Когда они вышли из библиотеки, где Сакура провела большую часть дня просматривая книги, он бросил на нее взгляд. Выражение его лица смягчилось, когда он сказал: — Если будешь продолжать в том же духе, я могу подумать, что тебе не нравится работать со мной. — Что? Почему? — недоуменно спросила Сакура. — Ты так много учишься и практикуешься, что станешь джонином раньше, чем тебе можно будет выпивать, — ответил Тацуо. — Особенно если наши миссии будут проходить так гладко. Сакура прижала блокнот к груди, чувствуя себя неловко из-за напоминания, что если она станет джонином, то она уже не будет частью их команды. Хоть расставание с Аихара-тайчо и другими вряд ли вызовет у нее чувства, отличные от тех, что она испытывала, когда она попрощалась с половиной своего выпускного класса, она действительно могла пожалеть, что не будет больше работать вместе с Тацуо. Но Тацуо вряд ли когда-либо станет джонином — независимо от того, насколько хороша была его карьера, слишком много тренировок было сосредоточено на использовании Бьякугана в начале его пути. А без этого даже Мягкий кулак казался просто очередным его дзюцу, украденным у него в ходе той ужасной миссии. — Перестань, — мягко сказал он. — Ты должна была сказать, что я твой любимый напарник, а не выглядеть виноватой. — Извини, — пробормотала Сакура. — Ты и есть мой любимый напарник. Учитывая тот факт, что напарник у меня был только один, думаю, ты не так уж и плох. Тацуо рассмеялся, и он рассмеялся еще сильнее, когда услышал, как заурчал живот Сакуры. — Слушай, — сказал он, когда она повернула в сторону своего дома. — Позволь мне спасти тебя от тебя же. Если ты провела весь день, копаясь в умных словах, не думаю, что у тебя были планы, которым я помешаю. И если ты пойдешь со мной, тебе не нужно будет готовить, — добавил он. Это было несложным решением, но Сакура все больше сомневалась, когда Тацуо направился не в сторону ее любимых заведений, а куда-то, где она еще никогда не была. В квартал Хьюга. — Тацуо… — сказала Сакура с тревогой, чувствуя себя некомфортно под взглядами белоглазых прохожих. — Если ты перестанешь выглядеть так, словно вторглась на чужие земли, то поймешь, что никто не смотрит на тебя, — сказал Тацуо, оказавшись позади нее. Он провел ее через ворота, положив руки на плечи. В отличие от квартала Учиха, где двери домов выходили сразу на улицу, здесь у большинства домов был небольшой обнесенный стеной двор или сад; возможно, в таком месте, где у всех был Бьякуган, от этих стен не было никакого толку, но это точно создавало иллюзию приватности. И несмотря на тот факт, что клан Учиха был более знаменитым, Хьюга были более богатыми и солидными задолго до отделения своей второй ветви. Когда была основана деревня, им выделили квартал, и в отличие от почти вымершего клана Сенджу и вырезанного клана Учиха, они процветали. Теперь Хьюга были самым могущественным кланом в Конохе. Но потихоньку. — Мам, — позвал он, и Сакуре захотелось сбежать, но уже ничего нельзя было сделать, потому что из дома вышла женщина. Она была старше, чем представляла Сакура, возле ее глаз были мелкие морщинки, но не такие заметные, как ожидала куноичи. У нее была своя элегантность, которая со временем превратилась во что-то привычное. — Мы дома. Я позвал гостью на ужин, — сказал Тацуо женщине со смехом в голосе, и она улыбнулась ему в ответ. — Вижу, — ответила она. — То-сан накрывает на стол, так что вы как раз вовремя. Добро пожаловать домой, дети.[canophilia — любовь к собакам]
Когда-то давно Какаши-семпай объяснил разницу между его нинкенами и призывом. Призванные животные на самом деле не были животными ни в каком смысле, кроме формы: они были духами, которые переживут тех, с кем заключили контракт, которые жили в местах, куда люди не могли попасть просто так. Их контракты были редкостью, в то время как животные-компаньоны — «личный призыв» или «контрактные животные» тоже были приемлемыми терминами — встречались гораздо чаще. Они обладали интеллектом уровня человека и продолжительностью жизни, которой можно было посочувствовать, часто живя и умирая вместе со своими шиноби. Сакура запрятала эту информацию подальше, потому что всегда так делала, но она никогда не ожидала этого. — Это похоже на зоомагазин, где домашние животные выбирают тебя, — объяснил Паккун, подбегая к её лодыжкам. — Связанные со сводниками родители щенка могут принимать решения за него, если шиноби предпочитает сотрудничать с кем-то, кого он может воспитывать и тренировать так, как ему нравится. Там не очень часто увидишь взрослых животных, в основном эквиваленты генинов, так что даже тем, кто достаточно взрослый, чтобы сделать собственный выбор, ещё предстоит многого достичь в плане воспитания. А ты в любой момент можешь начать вносить свой вклад в этот разговор, — сказал он следовавшему за ними Какаши. — Ты прекрасно справляешься и без меня, — небрежно ответил тот, не отрываясь от книги и махнув им идти вперёд. Сакура завидовала его пространственному восприятию: она пыталась воспроизвести эту способность, и этот эксперимент оставил её с одной лишь уязвлённой гордостью. Паккун фыркнул, его маленький хвост возмущённо дёрнулся, но он отвлёкся, когда Сакура спросила: — Итак, нинкены… вы все выбрали семпая, или он взял вас щенками? — И то, и другое. Он принял нас не всех сразу, как ты понимаешь, — сказал Паккун. Затем фыркнул: — Видела бы ты его, когда он попытался вырастить щенка в первый раз. Можно считать милосердием то, что никто никогда не был настолько глуп, чтобы подпускать его к человеческим младенцам. — Знаешь, я вообще-то здесь, — категорично заметил Какаши-семпай. — Это вы не захотели вступать в разговор, — с притворной невинностью заметила Сакура. — Не будь злой по отношению к своему семпаю, кохай, — упрекнул Какаши-семпай, захлопнув книгу, и быстро зашагал вперёд, догоняя их и замедляясь, чтобы соответствовать темпу Паккуна, когда поравнялся с ними. — Особенно когда он ведёт тебя выбирать щенка. Паккун воспринял это как разрешение продолжать потчевать Сакуру историями тех времён, когда нинкены были молоды, и Какаши-сенпай тоже был «моложе» — на этом настаивал Какаши-семпай, потому что «молодым» звучало бы так, словно сейчас он был стар, — пока они не достигли широкого здания, которое и было их целью. Несмотря на сравнение Паккуна, это не был зоомагазин: в нём не было больших окон, чтобы можно было поглазеть на животных-компаньонов. Над входом висела большая легко читаемая вывеска, но она была ближе к тем, которые обозначали гражданские здания, а не к рекламе. Оно и походило на одно их них, потому что при входе стоял стол, за которым сидела серьёзная представительница клана Инузука. Им сказали отметиться и выдали пропуска для посетителей, которые они должны были носить на территории здания. Они ожидали у стойки регистрации, пока женщина звала кого-то, чтобы их сопроводили, но ждать пришлось недолго. В дверях появилась молодая женщина, её длинные волосы были аккуратно собраны в хвост, а на лице были незнакомые клановые символы. Одна толстая синяя линия разделяла её подбородок пополам, а другая проходила через переносицу от щеки к щеке. — Привет, — весело сказала она. — Я Некода Кайо. У вас готовы документы? Сакура обеспокоенно взглянула на Какаши-семпая, потому что она не знала ни о каких документах и вообще была совершенно удивлена этим утром, когда он появился у её двери и объявил, куда они направляются. Она даже не была уверена, что сможет оплатить взнос — а взнос наверняка будет. Но она держала рот на замке, когда Какаши-семпай достал и передал пачку документов. — Хорошо, хорошо, — сказала Некода-сан, — Теперь, пройдёмте в мой кабинет, я оформлю бумаги, это не займёт много времени, — опять же, ждать пришлось недолго, хотя девушка время от времени просила Сакуру уточнить некоторые моменты, издавая задумчивые звуки. — Что ж, — сказала она, когда во всём удостоверилась, — похоже, вы отличный кандидат, Сакура-сан. А теперь, не хотите ли познакомиться с нашими животными? Сакура нерешительно кивнула и была вознаграждена тем, что её провели в огромную комнату, полную животных всех форм, размеров и видов. Некоторые умели говорить человеческими голосами, другие тявкали, выли и щебетали, создавая буйную какофонию. Там были и другие работники, одетые в такую же одежду, как и Некода, и у всех на лицах были клановые метки. Их сопровождали другие шиноби с пропусками посетителей, животные реагировали так же, как ученики Академии реагировали на приглашенного лектора. Взволнованные, но слишком хорошо осведомленные о возможном нагоняе со стороны сенсея, чтобы окружить гостя толпой. Некода-сан дала им обоим время оглядеть комнату. Взгляд Сакуры скользнул по десяткам очаровательных собак всех возрастов. По свирепым на вид тоже — как тем, с которыми работал клан Инузука, — хотя их было немного. Она была ошеломлена широким выбором и возможными последствиями, если выбор, который она сделает, будет неправильным, но посреди всей этой путаницы что-то не давало ей покоя. Что-то было не так, как должно было быть. Она оглядывалась в поисках источника этого, пока её взгляд не остановился на высоком шкафу, стоявшем вдали от суеты. «Откуда здесь гендзюцу?» — подумала она про себя, подкрадываясь к нему. — Сакура-сан? — спросила Некода-сан. — Здесь что-то есть, — рассеянно ответила Сакура, её воля уже запечатала каналы чакры хорошо отточенным рефлексом. Она обнаружила, что смотрит в глаза, которые были не зелёными и не голубыми, а какого-то странного, невероятно интенсивного оттенка между этими цветами. Кот медленно поднялся с того места, где сидел, помахивая хвостом. У него была царственная треугольной формы голова и большие уши, мех средней длины плотно прилегал к телу, за исключением хвоста, где он образовывал что-то вроде веера. Он был очень тёмным, но не совсем чёрным, скорее, тёмно-коричневого цвета, и, начиная с середины хвоста, у тёмных волосков были серебристые кончики. У его ушей тоже был этот серый блеск, и лишь крохотный намёк на него вокруг носа. — О чём это вы? Там ничего нет…? — Некода-сан оборвала себя, когда кот отменил иллюзию. — О, — сказала она, и в этом единственном звуке было заключено очень многое. Кот бросил на неё быстрый взгляд. — Я хочу эту, — прямо сказал он. — Сакура-сан пришла посмотреть на собак, — слабо запротестовала Некода-сан, что было странной реакцией, и в сочетании с «о» за несколько мгновений до этого навеяло Сакуре какое-то зловещее чувство. — Чепуха, — настаивал кот. — Она была бы потрачена впустую на слабоумных существ. — Эй, — запротестовал Паккун. — Ты ничего не можешь с этим поделать, — снисходительно сказал кот. — Собака — это в лучшем случае ищейка по запаху. Кошки же являются природными сенсорами чакры и от рождения талантливы в искусстве иллюзии. Не знаю, почему кто-то предпочитает собаку коту. Особенно такому, как я, — продолжил он без тени скромности. — Возможно, дело в характере, — пробормотал Какаши-семпай, что вызвало согласное ворчание со стороны Паккуна. Некода-сан поморщилась. — Это Судай, — сказала она. — Он сам назвал себя, да? — ехидно заметил Паккун. — Не говори ерунды, — фыркнул кот. — Кайо, займись бумагами, ладно? Это хорошая девочка. Женщина, казалось, укрепилась в своей решимости. — Судай, — терпеливо сказала она, — это работает не так, и ты это знаешь. Ты даже не спросил, готова ли эта бедная девочка терпеть тебя. — Терпеть меня? — лукаво спросил он. — Думаю, она достаточно умна, чтобы понять, что будет хорошо вознаграждена за то, что «терпит» мои личностные причуды, как ты выразилась. — Судай, ты проводишь всё своё время прячась под гендзюцу и задирая нос перед шиноби только потому, что они не могут тебя найти. Никому и в голову не придёт искать здесь гендзюцу. — Именно, — сказал кот, ещё раз резко дёрнув хвостом. — Следовательно, они недостойны моего времени и внимания. Некода-сан ущипнула себя за переносицу, затем с застенчивой улыбкой повернулась к посетителям. — Простите. Судай — сущее наказание. И он здесь уже довольно давно, так что он в некотором роде один из наших постоянных обитателей. Мы ещё не совсем поняли, почему он до сих пор не сдался. Может, посмотрим на каких-нибудь собак? Словно вылившись на пол с верхней части шкафа, кот удивил её, когда сказал: — О, очень хорошо. Показывай дорогу. — Ты идёшь? — спросила Сакура. — Конечно, — сказал кот, лениво моргая глядя на неё. И, учитывая, что последовало за этим, было нетрудно понять, почему он тоже пошёл. У каждой собаки и щенка были проблемы с родословной, мастерством и личностью, которые обнажались перед ней, когда все они начали нервно посматривать на неё. Некоторые из щенков даже начали бегать. Судя по гудящему мурлыканью удовлетворения, исходящему от кота у её ног, именно это Судай и предполагал. У Сакуры никогда не было врождённой способности справляться с сильными личностями. Шумность Наруто вызывала у неё желание стукнуть его по голове, агрессия Саске заставляла её обращаться с ним так, будто он был нестабильным химическим веществом, а первые несколько лет её дружбы с Ино прошли в тени гораздо более уверенной в себе личности. Сейчас она была лучше, чем в те первые годы в Академии, но был предел, который ей ещё не удалось преодолеть. В отношении вражеских шиноби это проблемой не было: ей не нужно было вступать с ними в разговор. Насколько она могла судить, Судай был воплощением всего плохого, что когда-либо говорили о кошках. Он был умён, коварен и почти ужасающе эгоцентричен. И всё же… Дело было не только в том, что он выбрал её. Когда в Академии дело доходило до письменных работ, она была однозначно лучшей в своём классе. Когда дело доходило до работы в группе, люди всегда её выбирали, даже когда она им не нравилась, в зависимости от её навыков и отношения к тому, чтобы помочь им выполнить задание. До реального мира, до Волны, она была в этом твёрдо уверена. Только сейчас, многие месяцы спустя, самооценка начала к ней возвращаться, но она никогда не была настолько низкой, чтобы Сакура принимала решение из-за одного лишь этого. Даже если кот, скрываясь под гендзюцу, всё это время ждал, что его кто-нибудь увидит. Было в этом нечто такое, что немного зацепило её. И это нечто, в сочетании с явным мастерством, сообразительностью и коварством, которые к тому же очень раздражали, заставило её принять решение. Он не сопротивлялся, когда Сакура подняла его и встретилась с ним взглядом. Достаточно послушный теперь, когда добился своего, он просто моргнул, глядя на неё. — Сакура, пожалуйста, не говори мне, что ты предпочла бы высокомерного, эгоцентричного кота любящей, преданной собаке, какой бы гладкой ни была его шерсть, — сказал Какаши-семпай, затем сделал паузу. — Нет, погоди, — вздохнул он. — Этот вопрос только что ответил на себя сам. Простите, что потратили ваше время, Некода-чан. Похоже, этот всё-таки отправится с нами домой. Это был не просто вопрос оформления документов (или расходов, который Какаши-семпай разрешил, передав Сакуре открытку от её родителей, в которой те желали ей всего наилучшего с её новым другом), но и очень сложное запечатывание, которое происходило в специально подготовленной комнате. Неглубокие линии, выгравированные на полу, были заполнены чернилами, с которыми была смешана их кровь — её и Судая, — и потребовалась помощь четырёх работников, чтобы совершить это. Сакура не чувствовала себя как-то иначе после этого, но Какаши-семпай заверил её, что это была не такая печать. Подобно тому, как для настоящих домашних животных требовался ошейник, для личного призыва требовался какой-то знак их принадлежности, чтобы гражданское лицо не приняло их за домашних животных. Некода-сан помогла ей найти что-то вроде маленькой версии куфии — хоть молодой и довольно стройный, Судай был уже взрослым и был больше Паккуна — которую не завязали узлом, а под углом, немного сбоку скрепили металлическим зажимом с выгравированным на нём Листом. Судя по мурлыканью, донёсшемуся до её уха с того места, где кот устроился у неё на плечах, он счёл это более чем «достаточным», но, судя по тому, как смотрел на него Паккун, намечался определённый период приспосабливания. До тех пор, пока они не олицетворяли собой поговорку «дерутся, как кошка с собакой», Сакура считала, что сможет с этим жить.[vulpophilia — любовь к лисицам]
— Она словно пялится на меня, — заметил Тацуо, глядя на маску, которая нашла временное пристанище на кофейном столике. — Понимаю, о чём ты, — ответила Сакура, взглянув на него. — Мне пришлось вынести её из своей комнаты. Меня не покидало чувство, что она может ожить и напасть на меня, если я повернусь к ней спиной. И невозможно было уснуть, пока она была в радиусе десяти метров. — Я бы несколько побоялся её трогать, — пробормотал Тацуо. Маска принадлежала Годзэн. Сакура видела несколько различных масок АНБУ в виде животных в те краткие моменты, когда замечала их в деревне, но она никогда не видела ничего похожего на маску Годзэн. Во-первых, её основной цвет был не белым, а глубоким, ужасающе красным, что делало её широкую зубастую улыбку ещё более жуткой. Старуха назвала это подарком, но Сакура усмотрела в этом лишь очередное подтверждение ужасного чувства юмора. Судай заявил, что маска очаровательна, а затем часами смотрел на неё, лёжа на животе. Его заключения о цвете и тонкой асимметрии, эстетике страха и гротеска, были интересными, но не особо уменьшали страх. — Божечки-кошечки, вы двое… — нетерпеливо сказал кот, поднимаясь со своего места и перепрыгивая через разделявшее их пространство к кофейному столику. Сдвинув маску головой в сторону, он расчистил достаточно места, чтобы Сакура смогла поставить поднос с напитками и закусками. — Спасибо, Су-чан, — сказала Сакура, отчего хвост и усы Судая дёрнулись, хотя трудно было сказать, из-за веселья или из-за раздражения. Жизнь с Судаем была настоящим опытом, благодаря которому Сакура поняла, что незаметно для себя немного повзрослела, потому что в ней больше не было желания просто уступать. Но, к её удивлению, Судая это ничуть не смущало. Большую часть времени он шёл на компромисс и просто игнорировал её, когда не хотел этого. Но он никогда не выглядел так, будто его возмущало, что она устанавливает собственные правила. Например, правило «никаких кошек во время душа». Он не очень хорошо подчинялся ему, но пожаловался только тогда, когда она попыталась затолкать его под струю, а не вышвырнуть вон. Сакуре, которая, по большому счёту, в течение многих лет жила одна, было очень странно при пробуждении видеть свернувшийся калачиком тёплый, пушистый силуэт у себя под боком (или быть разбуженной бродящим по дому котом, у которого не было режима сна, или проснуться от того, что острые маленькие когти царапают её спину). И что было с кем поговорить за завтраком (и что кто-то настаивал на том, что настоящий завтрак должен включать рыбу. В обязательном порядке). И что вообще было с кем поговорить дома. В эти мгновения она понимала, почему Какаши-семпаю нужны были нинкены. Это не имело ничего общего с выслеживанием или боевой доблестью — всё было связано с компанией. С Судаем у неё стало намного меньше времени на пагубный самоанализ, и кот никогда не упускал случая разбудить её от ночных кошмаров. — Что будем смотреть? — требовательно спросил Судай, когда в комнату внезапно ворвались нинкены, возвещая о прибытии Какаши-семпая. — Зависит от того, что семпай принёс из видеопроката, — сказала ему Сакура. — Мы снова подчиняемся его сомнительному вкусу? — пожаловался Судай, хотя уже растянулся на спинке дивана. — Сейчас его очередь, — указал Тацуо. — Довольно странно, что моя очередь очень часто совпадает с моим уходом на миссии. Я начинаю чувствовать, что меня не любят, — сказал Какаши-семпай у дверного проёма, откуда он наблюдал за тем, как все его нинкены располагались на своих любимых местах. Линия видимости телевизора не имела значения — частота кадров была слишком низкой, потому собаки воспринимали её, как нечто вроде слайд-шоу со звуковым сопровождением. Это было ещё более верно в отношении Судая, но он не довольствовался тем, что просто составлял им компанию, как нинкены, которые были более чем счастливы, когда им время от времени почёсывали голову. Нет, Судай требовал внимания. Но он был не одинок в своей критике выбора Какаши-семпая. — Дело не в вас, семпай, — успокоила его Сакура. — Лишь в вашем уникальном вкусе в кино, — иногда, потому что это был Какаши-семпай, она думала, что он делает это нарочно, но также и потому, что это был Какаши-семпай, она не могла быть уверена. — Можем ли мы посмотреть такой фильм, где выживут оба главных героя? Или, по крайней мере, такой, в котором нет поцелуя под дождем? — сухо спросил Тацуо. — Вы оба бессердечные дикари, — шутливо сказал Какаши-семпай. Затем его взгляд упал на маску, которая оказалась лицом к двери, когда её подвинул Судай. — И откуда, собственно, взялось это? — Это подарок, — призналась Сакура. — От кого? — От… знакомого, — наконец выдавила Сакура. — Такого бы я никогда не предположил, — парировал Какаши-семпай. — Потому что этот дизайн смахивает на списанную маску АНБУ. Иногда Сакура забывала, что Какаши-семпай когда-то был АНБУ и что, хоть Годзэн-сан и была теперь старой женщиной, которая развлекалась тем, что пугала детей, когда-то она была печально известной. — Правда? — спросила она.