Убей своих героев

боязнь наступления нового дня.

      Сакура бесшумно следовала за Итачи, который вёл её по коридорам и вниз по некомфортно узким лестницам, пока они не остановились в непримечательном холле. Они находились достаточно глубоко под землёй, и в воздухе отчётливо ощущался холод. Итачи достал кунай из сумки со снаряжением и провёл хорошо заточенным лезвием по подушечкам пальцев, актировав при этом Шаринган. Мгновенно хлынула кровь — и Итачи поспособствовал этому, сгибая руку, — а затем он размазал её по стене, и это был лишь первый мазок из многих. Только когда Итачи открыл третью кровавую линию на пальцах, Сакура начала различать написанное.       — Дайто?       Итачи на мгновение остановился:       — Удивлён, что ты знаешь, как это читать.       Если бы не вес лежавшего у неё на плече мужчины, Сакура пожала бы плечами.       — Об этом же так сложно догадаться, — саркастически сказала она.       Итачи хмыкнул в знак одобрения.       — Восемьдесят четыре штриха. Безусловно, это уменьшает такую вероятность.       Закончив говорить, он сделал последний мазок, и линии трёх иероглифов дракона начали мерцать красно-оранжевым светом. Они корчились и извивались, пока не превратились в изображения драконов, таких же детальных, как всё, что мог бы нарисовать Сай. Они стремительно пронзили три иероглифа облака — те рассеялись, как дым, — а затем вернулись друг к другу и пересеклись, превратившись в существо с одной головой и тремя хвостами. И именно по траектории этих трёх хвостов открылась поверхность скалы — камень отодвинулся без грохота.       — Там стоит защита, которая не позволит ощущать мою чакру, как только я окажусь внутри, но хранилище герметично, когда закрыто. Есть высокая вероятность, что я буду без сознания, когда всё закончится, поэтому я был бы признателен, если бы ты забрала меня до того, как моя ложная кончина станет реальной.       Сакура моргнула, глядя на него.       — …почему ты просто не сказал мне?       Из глаз Итачи исчезала краснота, когда он ответил:       — О чём?       — Что ты думал, что за Акацуки стоит тайный лидер, и дело не только в Саске.       Длинные ресницы ненадолго прикрыли его глаза, возможно, скрывая какое-то их выражение, потому что, когда он открыл их, всё, что Сакура смогла прочитать в них, это своего рода утомление, которое не имело ничего общего с физическим здоровьем, а было всецело связано со слишком долгим пребыванием в самых тёмных уголках мира шиноби.       — Тебе не нужно было знать… и мне не пришло в голову сказать тебе, — признал он. — Это было похоже на охоту за призраком, и я не мог рисковать, чтобы не уменьшить наши шансы на успех. Если бы я сказал тебе, ты была бы обязана сообщить об этом Каге, и та начала бы собственное расследование. Возможно, им бы не удалось найти его. Я больше боялся того, что могло бы произойти, если бы им это удалось. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них вернулся бы, чтобы сообщить о своём успехе. По крайней мере, невредимый.       К концу речи его взгляд стал отстранённым, но внезапно снова сфокусировался на Сакуре.       — Если это всё, тебе следует вернуться в зал. Вороны сообщают, что команда Саске очень скоро будет так близко, что мы окажемся в пределах досягаемости их сенсора. Кисаме их перехватит, но я сомневаюсь, что это удержит Саске от того, чтобы прорваться вперёд.       — Последний вопрос. Особые способности твоего Шарингана. Сможешь ли ты их использовать? Когда мы впервые встретились, то все признаки указывали на то, что это всего лишь симулякр.       — Тогда расстояние было намного больше, и я вложил куда меньше чакры в то тело. Я практиковался. Это займёт какое-то время, потому что мне придется втянуть свою чакру в это тело, прежде чем я смогу использовать дзюцу. Его применение выйдет более неуклюже, чем обычно, — с этим ничего не поделаешь. Но поскольку я был осторожен, чтобы поддерживать иллюзию того, что моё тело меня подводит, то Саске, если повезёт, поспешит воспользоваться этим преимуществом.       Сакура кивнула, затем отступила назад и стала наблюдать, как за Итачи сам собой закрывается камень.       — Надо было спросить его, уверен ли он, что кровь не-Учиха откроет хранилище, — пробормотала она непреклонному камню, хранившему молчание, но, как она надеялась, не тайну, когда той придёт время открыться.       В таком огромном строении наверняка бывали союзники, не принадлежащие к Учиха, размышляла Сакура, возвращаясь по их следам через коридоры, но она сомневалась, что им позволили бы войти в эту зону без сопровождения, указывающего путь.       Хотя, кисло признала она, возможно, это был просто очередной момент, который Итачи предвидел и о котором позаботился. Не то чтобы это делало его каким-то всемогущим провидцем — будь у неё почти десять лет и вся информация, к которой имел доступ Итачи, у неё тоже было бы достаточно времени, чтобы подумать о том, что должно пойти правильно, а что могло пойти не так.       Дойдя до зала, Сакура осторожно усадила своего пассажира на трон и тогда почувствовала странную пульсацию его чакры, в результате чего та приобрела ощутимую отталкивающую силу. Рассеянный взгляд был единственной реакцией мужчины на то, что его таскали, как мешок с зерном, но тот исчез, когда Итачи наполнил его своей чакрой, словно тело было всего лишь комплектом одежды, который можно украсть или одолжить. Мгновение спустя казалось, что того человека никогда не существовало — был только Итачи, и эта иллюзия была гораздо более убедительной, чем встроенная в каркас Сасори. Специализацией Сасори были куклы, Сакуры — гендзюцу и, возможно, медицинское ниндзюцу. Вместе они составили нечто ужасное.       Какая-то маленькая, потрясённая часть её разума задалась вопросом: а не составляло ли нечто похожее корень бессмертия Орочимару?       — Как ощущается интеграция? — спросила Сакура.       — Плавно, — ответил Итачи, ловко манипулируя пальцами. Обволакивающая ткань с красными облаками мешала определить, тестировал ли он так же другие группы мышц.       Пока он устраивался поудобнее в заимствованном теле, Сакура медленно повернулась, осматривая зал — теперь уже как следует, когда у неё на плечах никого не было. «Там», — подумала она, заметив ряд каменных выступов высоко над входом. С них по-прежнему свисали последние ободранные остатки ныне нечитаемых гобеленов, и они казались достаточно широкими и глубокими, чтобы на них было удобно сидеть, пускай и не слишком чисто.       Сакура пересекла огромное пространство и легко вскочила на небольшую выступающую часть камня, обнаружив, что оценила верно — он был действительно довольно широкий, чтобы ей было относительно комфортно. Устроившись поудобнее, она прикусила палец, оставленный незакрытым перчаткой специально для этого. Кровью она призвала Судая, который, удобно растянувшись у неё на коленях, заглянул вниз.       — Кажется, нас ждёт представление? — спросил он, урча от удовольствия, когда Сакура погладила его по шелковистой шёрстке.       — М-хм. Хотя, по словам Итачи, смертельная битва брата против брата — это всего лишь вступительный акт. Очевидно, мы здесь ради того, кто придёт забрать Саске, когда всё будет сказано и сделано.       — Звучит интереснее, чем ссора двух братьев, — ответил Судай, начиная наматывать на них первые нити своей иллюзии неприсутствия; Сакура машинально накладывала собственные поверх, под и сквозь его, пока их не стала окутывать непроницаемая сеть чакры.       — Почему-то ты не кажешься удивлённым.       — У меня аллергия на удивление. Меня могут приятно отвлечь разные неожиданности, но нет ничего более плебейского, чем удивление, — поглумился Судай.       — Верно, — протянула Сакура, почёсывая его между ушами, поражаясь крошечному, хрупкому черепу, в котором размещалось такое непомерное эго.       Пока они спокойно ждали прибытия Саске, Сакура размышляла о том, как всё это было странно. Предвкушение растянуло секунды до чего-то почти болезненного, и она словила момент саморефлексии. Кто бы мог подумать так много лет назад, что она станет наблюдать под завесой иллюзии, как два человека — один, вокруг которого она когда-то формировала себя, и другой, которого она на короткое время начала рассматривать как интересного собеседника, прежде чем он проявил себя как хрестоматийный посредник, — готовились встретиться с чем-то настолько эмоционально мучительным, словно это позаимствовали прямо из какой-то мелодрамы. Она помогла подготовить почву способами, исключительно сомнительными с этической точки зрения; она поможет захлопнуть капкан независимо от того, будет ли приманка — Саске — уничтожена в процессе.       Её детское «я» подумало бы, что больше не нужно беспокоиться о том, чтобы стать Орочимару, поскольку некоторое время назад она явно переступила черту. Её взрослое «я», однако, начинало считать, что в этом всём не было ничего ясного или простого, потому что её понимание Орочимару — концепции, а не самого человека, — изменилось.       Она не ощущала вину, смотря, как Саске входит в комнату — настолько сосредоточенный на мужчине, сидящем на троне, что она могла вообще не утруждаться гендзюцу. Но ощущала странное чувство расширения прав и возможностей, которое, вероятно, объясняло существование вуайеризма.       Последовавшее дальше стало свидетельством того, почему, когда клан замышлял измену, со всеми ними обошлись с безжалостной эффективностью.       «В нашем мире есть боги и монстры, — писал Араки Кента в своём дневнике безумца, — и зачастую в одном лице».       Даже сражаясь в теле марионетки, что, как он утверждал, приведёт к отставанию в способностях его Шарингана, Итачи был…       У неё почти не хватало слов описать Итачи, контролировавшего битву от начальных движений до заключительных нот. Помимо Годзэн-сан, она встречала мало людей, которые использовали гендзюцу так, как это было задумано, а не просто как иллюзорное ниндзюцу. Итачи манипулировал Саске с помощью полуправды, иллюзий и достаточной жестокости, чтобы всё это, наконец, достигло кульминации; этот момент мог бы заставить её сердце трепетать, не будь она помощником и свидетелем этой срежиссированной сцены. «Не доверяй тому, кто хорош в гендзюцу, — однажды посмеялась над ней Годзэн-сан. — Это иллюзия».       И Саске… Она не могла отрицать, что Саске обрёл некоторую силу, когда продался Орочимару. Заимствованную силу, купленную задорого, учитывая печать — в остальном не было ничего такого, чему он не смог бы научиться самостоятельно в деревне, даже если это и заняло бы больше времени, если бы его не растили как ценное животное на убой. Однако растить опасных зверей само по себе опасно, и когда Саске невидяще уставился вдаль, его глаза расцвели в странно элегантном Мангекё, а разрушенные остатки стены позади него стали единственным, что удерживало его в вертикальном положении. Сакура никогда не испытывала большего искушения ослушаться приказов.       «Оставить его в живых — ошибка», — подумала она с жуткой уверенностью. Саске всегда, всегда был целеустремлённым. Увидев его сейчас, такого разбитого и странно опустошённого, Сакура почувствовала, как по позвоночнику пробежал холодок. Эмоции могут вызывать зависимость, точно так же, как и всё остальное. И Саске слишком долго цеплялся за свою боль, ярость и жажду мести любой ценой, чтобы всё это вот так просто исчезло, а Сакура не похожа на Итачи, который надеялся, что Саске найдёт что-то получше, чтобы заполнить пустоту.       Точно так же, как жизнь Саске контролировалась его гневом, жизнь Сакуры была сформирована её страхом. Страх породил как осторожность, так и жестокость, и она приняла и то, и другое — её инстинктом стало наносить удар первой, без пощады и колебаний. Лучше быть уверенным, чем сожалеть.       Но она не двинулась из своего укрытия среди обломков, даже когда начался дождь, потому что не таков был приказ, а приказы были частью той тонкой, но чрезвычайно важной грани, которая отделяла таких, как она, от таких, как Орочимару. И потому, что от Саске её отделяла способность видеть последствия своих действий — несмотря на то, что Итачи умышленно слеп в отношении своего брата, он был, вероятно, самым компетентным шиноби, которого она когда-либо встречала, и если бы он не смог выследить и убить человека, утверждающего, что он Учиха Мадара, тогда она позволила бы Саске получить этот второй шанс.       Из глаз Саске исчез алый цвет — подобно крови, которую смывал проливной дождь, — лицо всё ещё оставалось пустым, когда голова медленно повернулась, чтобы посмотреть на упавшее тело Итачи. Затем появилось выражение, которое было трудно истолковать: угол наклона его головы и проливной дождь скрывали его глаза даже от её улучшенного зрения. Но уголки его губ тронула странная улыбка. Меланхолия? Самодовольство? Удовлетворение?       Глаза Саске медленно закрылись, прежде чем Сакура смогла прийти к каким-либо выводам, и он осел, упав лицом вниз рядом с братом.       Она обнаружила что-то необычное в чакре зала сразу после драматического появления Саске, даже до того, как Судай вонзил когти в её бедро в безмолвном предупреждении, но та была странно рассеянной, больше похожей на дзюцу, чем на присутствие человека.       Оно исчезло вскоре после того, как Саске упал, но Сакура продолжала сидеть среди обломков, несмотря на дождь, который стекал ей за ворот и прокладывал длинную, щекочущую дорожку по спине.       Наконец на верхушке стены, под которой лежали два тела, появился мужчина. Глаза Сакуры за маской сузились, потому что, хотя она и раньше видела технику телепортации, она никогда не видела, чтобы кто-то вот так разворачивался из пространства. Его сигнатура чакры была к тому же странно приглушена — если бы Сакура не привыкла распознавать помехи, которые предвещали действие гендзюцу, она, возможно, никогда бы его не почувствовала. Судя по тому, как глубоко когти Судая впились в её плечо — его умные когти каким-то образом сделали это даже через жилет, — ему это тоже не очень понравилось.       — Ты слишком медлителен, — прокомментировал мужчина, чьё лицо было скрыто почти безликой оранжевой маской, а телосложение — плащом Акацуки. В его грубо остриженных чёрных волосах тоже не было ничего особенного — если бы не голос, он вполне мог быть и женщиной. Впрочем, с правильным медицинским дзюцу для манипулирования голосовыми связками он всё же мог ею являться.       Или, поправила себя она, глядя, как из земли вырастает человекообразное растение, возможно, Судай предупреждал её о приближении того, кто, она совершенно уверена, являлся их наблюдателем в стене. Она повидала разные странные кеккей генкай в своё время, а Какаши-семпай и Итачи проинформировали её о различных членах Акацуки, но этот…       Быстро отбросив мысли о хлоропластах, жёстких клеточных стенках и симбиотических паразитах — потому что в данный момент не имело значения, были ли толстые мясистые подушечки венериной мухоловки, торчащие из плеч мужчины, функциональными, эстетическими или какими-то ещё, — Сакура наблюдала за ними обоими, словно готовила их к интеграции в свой арсенал гендзюцу.       — Что ж, извини за то, что я не могу двигаться с грёбаной скоростью света, — проворчал человек-растение. Зецу, вспомнила она. Это был Зецу. И по внешнему виду, другим был Тоби, но его действия не соответствовали личности, которую описал Итачи, а ещё он был новеньким в организации, и Итачи не успел получить представление о его способностях.       Слишком новенький или слишком старый и слишком хитрый?       — Ты точно всё это зафиксировал, пока смотрел? — спросил Тоби.       Когда Зецу заговорил снова, возник резкий диссонанс — его голос был глубже и грубее.       — Расслабься. Всё записано. Хотя ты мог бы просто прийти и понаблюдать. Вряд ли у тебя было занятие получше.       Тоби усмехнулся.       — Это не стоило того, чтобы рисковать. Но я с удовольствием просмотрю всё позже. А пока забери труп Итачи. Нам нужно немедленно уходить, пока кто-нибудь не решил расследовать, почему небо было в огне и взорвалась гора.       Он спрыгнул вниз и, подобрав Саске, перекинул его через плечо, а затем снова растворился в пространстве. Сакура усилием воли сохраняла неподвижность и ровное дыхание, когда Зецу приблизился к трупу, который всё ещё сохранял внешность Итачи. Как только белая, как бумага, рука потянулась вниз, чтобы поднять тело, чёрное пламя с рёвом ожило, скользнуло по его рукаву и с неестественной быстротой обожгло плоть под ним. Грубый голос начал ругаться, срывая с себя плащ, но это был не обычный огонь, а похожий на какое-то бешеное животное, которое испробовало крови и от которого так легко не избавиться. Оставив тело, которое, как он думал, принадлежало Итачи — которое уже превращалось в обгорелое мясо и расплавленные кости, — он отступил под землю, и Сакура не могла понять, последовал ли за ним огонь.       Она терпеливо ждала, пока Судай не убрал когти и не спрыгнул грациозно на землю, продолжая пристально разглядывать небо. Сакура встала и посмотрела на до сих пор весело шкворчавшее тело, но не подошла к нему. Конохагакуре перестала оставлять тела своих шиноби сразу после последней войны — отчасти потому, чтобы в свете уменьшения угрозы у семей было с чем попрощаться, а отчасти потому, что на деревне плохо отразилось то, что преисполненные благих намерений гражданские отправлялись перевозить тела и попадались в незаметные ловушки.       Девятая команда АНБУ, однако, жила во времена приемлемых потерь и была более чем готова пожертвовать своими телами, чтобы забрать ещё несколько жизней противника. Сакура знала, что без значительных изменений это тело не выдержит тщательного изучения. Она предполагала, что Итачи будет колебаться, но, в конце концов, он не думал, что его брат будет в состоянии соваться к его телу, и сомневался, что команда брата потревожит труп, если их особый гость не появится.       — Идём заберём поклажу и скроемся от дождя, — сердито произнёс Судай.       Саске и Итачи были довольно… основательны в разрушении, и потребовались манипуляции с землей и значительный умственный расчёт, чтобы открыть коридор в хранилище. Закрыв глаза, Сакура мысленно перестроила комнату вокруг себя, сопротивляясь желанию облечь это в гендзюцу. Уверившись, что у неё получились правильные пропорции — чему не способствовал Судай, нетерпеливо извивающийся у её ног, — Сакура проворно пересекла завалы, пока не оказалась примерно над коридором, идущем перед хранилищем.       Она глубоко вдохнула, расставляя ноги на ширину плеч и заново собрала волосы в хвост из-за успевших выбиться непослушных прядей, а затем ударила по камню открытой ладонью, сложив другую руку в жест концентрации, пока она формировала как силу своего удара, так и чакру, которая потекла в камень. С шумом, похожим на раскаты грома, скалы прогнулись под ладонью, содрогаясь подобно потревоженной воде, и поднялись небольшими зубчатыми горами по обе стороны.       Судай бесстрашно проложил путь в образовавшуюся яму, Сакура спрыгнула вниз вслед за ним. К счастью, коридор остался частично целым, а это означало, что ей не пришлось играть в археолога, чтобы обнаружить стену. Вытащив свой обесцвеченный нож, она сделала надрез там, где кровоток был лучше, а нервов меньше, чем на подушечках пальцев, хотя, когда Итачи делал себе надрез, это выглядело очень драматично. Рисуя своей кровью на камне, она верила, что Итачи не подходил к выбору места надреза столь же критически — хотя, если он сделал именно так намеренно, и это являлось олицетворением того комплекса мученика, который он продемонстрировал немногим ранее, она ещё не встречала стены, способной удержать её, и никакое проклятое хранилище не помешает ей заставить Итачи довести всё до конца.       Но так же, как было и у Итачи, драконы пронзили облака, и хранилище со стоном открылось, Судай проскользнул внутрь до того, как дверь полностью убралась.       Реакция Итачи на её появление была вялой, его голова покачивалась, так как он пытался удерживать её, и это дало Сакуре, понять, что он не полностью контролировал своё тело; его глаза были полуприкрыты и остекленели. В сочетании с побледневшей кожей и поверхностным дыханием, это был хрестоматийный пример чакроистощения. Несмотря на это, Итачи попытался подняться на ноги, и Сакура оказалась рядом, чтобы подхватить его, когда он пошатнулся.       Подхватив его на руки, осторожно, чтобы не прижать волосы, Сакура почувствовала его тёплое дыхание на своей шее, когда его голова приникла к вороту её жилета. Им обоим было бы удобнее, если бы он ответил на её тихие уговоры обнять её рукой за шею, чтобы та не была зажата между ними, но он не двинулся, даже когда Судай использовал его как лестницу на обратном пути к её плечу.       Запечатавшаяся за ними дверь открылась при приближении Сакуры, и она обнаружила, что та достаточно широкая, чтобы, проходя через неё, ей не пришлось маневрировать с Итачи на руках, хоть коридор за ней был другим делом. Щедро наполнив ноги чакрой, она подпрыгнула высоко в небо, слыша, как сдвигаются камни, когда свод снова стал погружаться под землю, и активировала татуировку Сая. Ощущение было странное — будто что-то ползёт под кожей.       У неё под ногами с гордым беззвучным криком возник орёл, и Сакура чакрой прикрепилась к нему, хотя ветер и дождь словно пытались скинуть её с конструкции. Осторожно переместив себя и своего пассажира в положение, которое минимизировало их профиль, в то же время мысленно веля орлу доставить их к месту назначения, Сакура достала свиток и, распечатав из него водонепроницаемый плащ, обернула тот вокруг Итачи и слегка улыбнулась, когда Судай исчез под тёмно-коричневым материалом.       Насмотревшись на своего компаньона, она перевела взгляд на проносящийся под ними пейзаж, и её улыбка растаяла, превратив губы в тонкую линию.       «Эта миссия завершена, — подумала она про себя, — но ещё ничего не закончено».